Радужный город

Алена Воронина

Софья когда-то умела видеть и делать мир красочным, и переезд в Питер к любимому человеку стал для нее сказкой. Но жизнь идет, краски тускнеют, оставляя на холсте серые призраки. И теперь для одних она сильная женщина, для других разведенка-неудачница с ребенком. Судьбе же было угодно подкинуть молодой женщине испытания. И если Софья справится, наградой будет редчайший шанс – увидеть за Серым Творением Петра Радужный город ее мечты.

Глава 5

Белая Андреевская мазда скользила по набережным и проспектам. Снег, конечно, уже обратился в дождь, и вода вперемешку с грязью заливала лобовое стекло с такой скоростью, что дворники едва успевали бегать из стороны в сторону. Андрей молчал. А я, подальше засунув угрызения совести по поводу эксплуатации Томиного семейства, понимая, что толку от моего самобичевания никакого, смотрела в окно на мой любимый город.

Город мостов. Вот проносятся мимо Кантемировский, Сампсониевский, Лиговский. Связующие нити двух берегов, тысяч судеб. Для кого-то они — досадная помеха по пути на работу, создающая пробки. Но есть те, для кого мосты-артерии, где могли столкнуться две жизни и породить свою вселенную, делая из девчонки в легком летнем платье и парня в дырявых джинсах семью. Мосты собирают друзей в баре на Заневском под предлогом футбола, а на самом деле в ожидании того, что створки в небо откроются, и можно, как в молодости, позвонить и сказать: «Прости… Мосты развели…» И хорошо, если тебе не напомнит заспанный, а может, взволнованный голос, что есть Вантовый мост.

Красота центральных проспектов сменилась темнотой и извилистостью улиц жилых кварталов. Гаражи и мокрые тротуары, маленькие мостики, перекрестки с мигающим желтым, черные брызги из-под колес, припозднившиеся собачники.

Подумалось вдруг, что я уже и забыла, как водить машину. Мы с Димой любили кататься по ночному городу, когда купили первое авто. Зимой и летом. Мойка, Нева, Фонтанка, залив. Всеволожск, Зеленогорск, Стрельна, Тихвин, Шлиссельбург.

Он обычно сидел рядом на пассажирском сидении. Удивительно начитанный (физика, астрономия, политика, история) он рассказывал множество интересных вещей, а я слушала, запоминала, поражалась, заполняла вакуум: вроде много читаю, но все по работе, а целый мир проходит мимо.

Тепло и память уничтожили защиту, которую я так остервенело возводила вокруг себя, и все горести и страхи накинулись голодными крысами. До крика захотелось, чтобы меня обняли, сказали, что все будет хорошо.

— Томуля ждет, — задумчиво проговорил Андрей.

Вздрогнув и чуть наклонившись, я увидела, что окна их квартиры на кухне залиты уютным желтым светом.

— Я пойду домой, мне бы хоть переодеться, — я начала рыться в сумке в поисках ключей.

— Придешь к нам?

— Нет, и так вас умотала, спать ложитесь. Спасибо, Андрюш, огромное. Настеньку с утра заберу, — я заплакала, в темноте слез не было видно, а беззвучно уже научилась.

Он остановился у парадной, и я выбралась из машины под дождь. Белая мазда с грязными боками, помигав поворотниками, исчезла в соседнем дворе. А я медленно прошла те несчастные пять — шесть метров до двери подъезда. Металл лифта манил, хотелось привалиться, как пьяной, и забыться.

В прихожей я сбросила сапоги, скинула пальто на маленький диванчик и сразу прошла в спальню, все, что успела, захватить телефон. Упав на кровать, заснула моментально, знаю только, что слезы все еще бежали, от них щеки были солеными.

Кажется, телефон завибрировал через секунду. Взглянув на часы, поняла, что так и есть, я отрубилась всего-то минут на пятнадцать. Звонила консьерж снизу.

— Софья Аркадьевна, — дрожащий женский голос заставил меня проснуться, — вас тут спрашивают настойчиво.

— Кто?

— Софья Аркадьевна, спуститесь, пожалуйста.

— Господи! Хорошо!

Я отрубила связь. Ноги не шли, а от усталости слезы навернулись снова. Я уже даже их не стирала. Юбка мятая, да и кофта видала лучшие времена, но какая сейчас разница. Распахнув дверь, я отпрянула. Лампы в общем коридоре освещали три мужских силуэта и женский. Нашу консьержку.

— А что…

Один из мужчин сделал шаг в мою сторону, я вздрогнула и попятилась. Он пер на меня, как локомотив, а я не могла оторвать взгляда от перекошенного злостью лица того самого Тропинина.

Он оказался выше меня чуть ли на голову, возвышаясь точно Медный Всадник. Я запнулась о свой сапог, пятясь назад, и упала. Но его это мало волновало, он вошел следом, оглядел темную прихожую и захлопнул металлическую дверь за своей спиной.

А я едва приподнялась на локтях, загипнотизированная полным ненависти взглядом, его губы чуть скривились. Хотелось вытереть нос, но губа пульсировала, и прикасаться к лицу было страшно, оно ощущалось одним сплошным синяком.

— Отличный спектакль. Только не думай, дрянь, что все выгорело. Похищение ребенка — самое минимальное, что тебе светит, если раньше я тебя просто не прикопаю где-нибудь! — зло прошипел мужчина.

— Вы идиот? — почему-то, после услышанного страшно быть перестало, стало вообще все равно.

Его рука дрогнула и приподнялась.

— Давайте, господин Тропинин, мне уже сегодня показали, кто на этой планете правит.

Его взгляд замер на моей разбитой губе, глаза сузились.

— Вашего сына я нашла совершенно случайно возле отделения полиции на Советской, в центре. Он убежал, потому что не хотел вас расстраивать и улетать с матерью. Он просил отвезти его домой. Я это сделала. Если вам так надо на ком-то выместить страх и беспомощность, пожалуйста, милости прошу.

Я с вызовом посмотрела на него. С минуту он буравил меня взглядом, а потом вылетел из квартиры, так оглушительно хлопнув дверью, что наверняка подпрыгнули все соседи на пару этажей в окружности, а я, сумевшая все-таки встать, дабы, если что, принять удар стоя, сползла по стенке и заревела.

Было больно и обидно, страшно и одиноко. Пальто упало с диванчика, и я, потянув его на себя, укрылась им, зажав в зубах краешек рукава. Розовый тапочек Абрикоса лежал на коврике у входа, и ботинок Тропинина оставил на нем грязный отпечаток. Я прижала испачканный комочек с бантиками к щеке. Не знаю, сколько так просидела. Долго, наверное. Холод от плиточного пола в прихожей пробрался до самого сердца.

Взяв себя в руки и где-то поднабравшись бессмысленной храбрости, я встала и открыла входную дверь. Коридор был пуст. Вдавив ногти в ладонь, чтобы не потерять самообладание с таким трудом собранное по кусочкам, я пошла в ванную. Жгучие струи под сильным напором, точно плети, впивались в кожу, но привели в чувство.

Чайник закипал неимоверно долго. Крохотная чашка едва вместила пакетик и три ложки сахара — невообразимое количество для того, кто не пьет чай и кофе со сладким ядом. Но сейчас хотелось. Мазь от ушибов, купленная для Абрикоса пригодилась. Будильник на семь тридцать. И одеяло. Им хотелось отгородиться от всего мира.

Меня еще долго бил озноб. Мысли прыгали, как бешеные кенгуру. В конце концов, натянув толстые шерстяные носки, я кое-как уснула.