Прими мой облик

Алин Пак

Мужчина спускается в подземное метро и становится свидетелем того, как ребёнок попадает под поезд.Чуть позже его обвинят в убийстве, а детские воспоминания приведут к безумным догадкам.Придётся противостоять СМИ, собственной семье, а главное ЕЙ — Ламии, существование которой невозможно доказать.

Глава 5: После персиковых закатов

В детстве мир кажется беспечным.

И Робби любил этот мир всем сердцем, особенно вечера после персиковых закатов, когда небо позволяло считать звезды, откидывая облака как можно дальше.

1993 год.

Её пироги были волшебными. В шесть лет Робби не мог объяснить, да и понять, в чём заключается особенность маминой выпечки — за раз съедая половину, не оставлял при этом ни крошки. Съел бы весь, но только дядя Моррис тоже был любителем сладкого.

Пирог стал звездой очередного чаепития. Они собирались на уютной кухне: из кружек завивался горячий пар, а в чай то и дело плюхались кусочки сахара. Из окна слышались крики перелетных птиц на фоне прекрасного заката.

Робби же, обняв ладонями горячую кружку, пожирал взглядом хрустальную вазу со сладостями.

— Мама, можно мне ещё одну конфету? — хитро улыбнулся мальчик.

— Дорогой, — Эстер нежно коснулась его кудряшек, покачав при этом головой. — Ты съел уже достаточно.

— Хорошо, — неохотно и очень вяло признал он, и, взяв чайную ложку, начал помешивать оранжевый напиток.

Без конфет пребывание на кухне становилось бессмысленным.

Моррис тут же поглядел на племянника.

— Робби, завтра мы обязательно наверстаем упущенное.

Мальчишка тут же оживился, поднял голову и задорно кивнул.

Эстер поглядела на них двоих: таких улыбчивых, навеки маленьких в душе. В сердце скапливалось подобие ревности, но только безобидной, пылающей любви к брату и сыну.

Семья Эстер и Морриса была самой обычной. Мать попала в аварию, когда Моррису было шесть, а Эстер три. Сначала отец — Роберт Брукс — сильно горевал, начал пить. Но нашёл в себе силы воли до того, как алкоголь стал зависимостью. К сожалению, так считал только он. С каждым годом выпивки до потери сознания превосходили частотой.

В детстве Моррис всегда задирал Эстер, впрочем, как и других девочек, да и нередко мальчиков из своего общества. Его образ хулигана запомнился с рогаткой в руках, темных синяках на коленках и локтях и сломанным велосипедом. Всегда находил приключения, ввязывался в драки. «Ничего толкового из него не вырастет, — ставили „диагноз“ некоторые школьные преподаватели, считая своё мнение насчет человека самым главным. — Никаких амбиций и усилий».

Отец всегда читал ужасно длинные нотации, например, о том, как плохие оценки могут сказаться на будущем. И это была не единственная причина. Роберт сильно задевал Морриса своими замечаниями, никогда не забывая ни про один проступок сына. Он упоминал про каждую драку и каждый инцидент в школе.

Моментные выпивки сказывались именно на мальчике, нередко доходило до побоев — всегда виноват только Моррис. Неверные решения принимает только Моррис.

Когда в комнате витал злосчастный аромат спирта, мальчик начинал бледнеть. Страшно жить с человеком, которым управляет алкоголь. Страшно видеть угрозу в родном отце.

Ребёнок начинал плакать от боли, а Роберт лишь больше злился и кричал: «Ты мужчина, мать твою. Не реви как девчонка!»

Когда мальчику было тринадцать, отец замахнулся бутылкой пива по голове. Осколки пришлось вытаскивать подручными средствами, обрабатывать раны водкой. После этого случая Роберт извинялся, говорил, как стыдится сам себя.

Эстер была другой: не очень послушной, зато доброй и милой.

Может из-за этого отец и любил дочь больше. Роберт проявлял свою заботу о сыне странным путем: ругательствами и наказаниями.

Моррису не хватало отцовской любви, но говорить об этом было слишком сложно и стыдно. Эстер должна быть на первом месте, не так ли? Она ведь маленькая, ранимая.

Неужели мальчику нужны любовь и забота больше, чем девочке? Разве половая принадлежность решает, кого любить больше? Глупости, в которые так верил их отец.

Да, сына можно было избивать. Он — будущий мужчина — должен вырасти сильным.

На этой почве, пусть сестра и не была виновата в алкоголизме отца, но за то, что ей дарилось больше любви, Моррис сделал Эстер достаточно, чтобы она начала его ненавидеть.

Чувство ревности не покидало его ещё много лет, пока не сменилось на безразличие.

В шестнадцать Моррис ушёл из дома. Сначала Роберт пытался помириться с сыном, вновь просил прощения, но его обещания бросить злосчастную привычку были пусты, как и сотые бутылки пива и водки.

Через несколько лет, когда Моррис обустроился, нашёл работу и начал иметь свой заработок, он продолжил общение с отцом. Оказалось, Эстер уже год как жила в центре.

Оба ребенка покинули родительский дом, после чего Роберт скончался от сердечного приступа.

Эстер всегда тепло относилась к отцу, даже зная, что он вытворял с Моррисом.

Моррис не держал на него зла. Вернее, перестал держать. Да, у него было нелёгкое детство, но ведь не отец бил его, а алкоголь. Роберт был неплохим человеком, пытался быть хорошим отцом — таким он ему и запомнился.

Прошло около десяти лет. В семье Эстер появился маленький человечек. Она захотела назвать его Робертом, в честь дедушки. Кеннет (отец мальчика) был только рад.

Моррис стал ему вторым отцом: всегда заботился, мог перевоплощаться в счастливого ребенка в обличье взрослого, поэтому так легко находил язык с Робби, чему Эстер подчас завидовала. Как оказалось, Моррис был искусным лжецом, актером.

Взрослые никогда не были счастливы.

У Эстер была проблема, из-за которой она редко проводила время с сыном. Ей не хотелось знакомить мальчика со своими демонами, и, когда Робби оставался в загородном доме дяди, она часто скручивалась комочком, плача, нередко крича и раскидывая все предметы, швыряя столы и стулья, разбивая посуду. Сидя вокруг осколков — последствий агрессии, она ревновала, ведь в эти самые моменты они смеялись и разговаривали о разном, подобно отцу и сыну.

Иногда женщина понимала, что Робби всё чувствует, особенно это тёмное облако мыслей, парящее над её головой. Может именно поэтому мальчику интересней с дядей, всё-таки нагнетающая атмосфера рядом с Эстер когда-нибудь должна была склониться и перед ним.

«Нельзя винить в этом ребенка. У него должно быть счастливое детство без болезней матери», — успокаивалась она. Но только до наступления следующего приступа.

К сожалению, ревность была безобидной не всегда.

— Можно мне пойти поиграть в своей комнате? — спросил разрешения Робби.

— Конечно, дорогой, — кивнула мама.

Робби был сильно похож на своего отца, что взывало у Эстер улыбку. Ей не хватало Кеннета, но рядом был их маленький сын. Может она слишком сильно опекала его и беспокоилась, но как иначе? Раньше она любила читать ему сказки, разговаривать с ним. И пусть многое изменилось, а время вместе значительно сократилось, их особая связь никуда не исчезла.

Моррис похлопал мальчика по спине:

— Удачи, малец.

Опустошив кружку последним глотком чая, Робби спрыгнул со стула и побежал по коридору, повернул налево.

Комнатка была увешена авторскими рисунками мальчика: некоторые из них были просто каракулями без силуэтов, на других — красовалась его маленькая семья.

Он закрыл за собой дверь, и когда раздался щелчок, почувствовал неладное, будто кто-то упорно смотрит ему в спину. Родная комната начала казаться чужой. Мальчик поспешно обернулся в сторону закрытого окна, прошёлся глазами по тихому помещению, что оказалось бессмысленным.

Робби пожал плечами и подошел к своей кровати, где лежала коробка с разными игрушками, альбомами и разноцветными карандашами.

Пыхтя, он опустил большую коробку на пол и начал вытаскивать содержимое, пока в спину не ударил холодный ветер. «Но ведь окно было закрыто?» — подумал мальчик.

Робби подпрыгнул, не отворачиваясь от окна. Мальчик начал делать шаги назад, ладонью нащупывая ручку двери. Что-то мешало ему закричать, что-то обволакивало его шею всё крепче и крепче.

На подоконнике сидела девушка, полностью облачённая в черный цвет. Она не была похожа на обычного человека — слишком идеальная, без изъянов. Её ладонь легла на колено, темные волосы развивались на вечернем ветру. Босые ноги касались пола.

Мальчик продолжал глядеть на неё. В глазах начинало темнеть, а тело отказывалось двигаться.

Незнакомка наклонила свою голову набок, пленяя томным взглядом.

— Здравствуй, Робби, — она широко улыбнулась. — Ты ведь не боишься меня? Я твой друг.

Она разговаривала с ним иначе, не заботливо, как мама и дядя Моррис, не серьёзно, как учителя, не задорно, как друзья. Скорее, кокетливо, игриво?

— Ты похожа на куклу, — промямлил мальчик.

Она встала, вытянулась в полный рост. Медленно и осторожно начала двигаться в сторону мальчика. Робби не мог пошевелиться — ладонь легла на ручку двери, он почувствовал вялость. Девушка упала на колени, её пухлые губы коснулись его лба.

— Спасибо. Я не причиню тебе вреда, — она провела ладонью по его щеке. — Ты веришь мне, Робби?

Мальчик медленно кивнул.

— Я твой друг, Робби.

Мама запрещала общаться с незнакомцами, но ведь женщина перед ним — друг? С друзьями нужно общаться.

Женщина протянула мальчику свою изящную руку.

— Хочешь поиграть? — хихикнула она.

Робби посмотрел на неё — в темных глазах видел своё отражение.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Робби, ты знаешь, как меня зовут, — её аккуратный носик почти касался его.

Мальчик был прижат к двери, возможности сделать шаг назад не было. Он чувствовал на своих губах её холодное дыхание.

— Я тебя не знаю. Я сейчас закричу, — начал было Робби, пока не понял, что вдохи и выдохи даются ему с тяжелым трудом. Он тонет, легкие полны воды.

— Ты плохой друг, Робби, — она схватила его за подбородок, ногти впились ему в кожу. Женщина повернула маленькое личико к себе, вынуждая смотреть ей в глаза. — Ты хочешь исправиться, Робби?

«Друг. Она друг», — предательски заявил его внутренний голос.

Когда её хватка ослабла, мальчик медленно кивнул.

— Ты подаришь мне кое-что, Робби, после персикового заката, — она широко улыбнулась и вновь протянула ему свою руку. — А сейчас я хочу поиграть с тобой.

На этот раз мальчик не сопротивлялся и положил свою ладонь на её.

— Дети твоего возраста очень проницательны, — она повела его за собой. — Что ты чувствуешь, когда прикасаешься ко мне, Робби?

— Холод, — без прикрас ответил он.

— Неудивительно, — подойдя к окну, женщина фыркнула. — Прекрасный закат, не правда ли?

Робби промолчал.

— Я ещё вызываю у тебя страх?

— Немного, — вырвалось у него. — Я хочу к маме.

Женщина схватила ребенка за запястье, обратила его взгляд на себя.

— Ты ведь хочешь поиграть, Робби?

Мальчик медленно кивнул.

— Я так и знала, проказник, — она вновь поцеловала его, на этот раз в щеку. — У нас есть уйма времени. Множество лет, практически вечность.

Женщина встала с корточек, её взгляд пал на столик, за которым мальчик обычно рисовал. На альбомных листах ютилась маленькая ярко-желтая машинка. Она была такой притягательной.

— Робби, я могу забрать эту машинку? — женщина провела пальцами по поверхности стола, не скрывая восхищения. — Это же из серии «Быстрее всех»!

— Нет, пожалуйста! — малец подбежал к её подолу. — Она мне очень дорога.

— Не будь таким жадиной! — хихикнул «друг».

— Я могу предложить другие, — Робби тут же нырнул в коробку.

Возомнив из себя «очень-при-очень взрослого» Робби всё равно считал несправедливым забирать у него любимую игрушку.

— Но другая машинка не сравнится с этой! Как и ты не сравнишься с другим ребенком!

— Ламия, пожалуйста, — умоляюще протянул мальчик. — Это подарок мамы.

Её фарфоровая кожа начала морщиться, темнеть, одним же словом — гнить. Что-то зелёное, до ужаса противное поселилось на её правой щеке. Оно двигалось, заполняя собой всё лицо «красавицы». Глаза залились чернотой, в них отражался страх. Голос «друга» стал грубым, почти мужским:

— Никогда не называй меня по имени, Роберт.

И пронзительный визг станет причиной ссоры.

— Ламия! Это была Ламия! — судорожно кричал мальчик, забившись в самый ближний угол, пока в комнату не вбежала мать, а за ней и дядя.

Эстер подняла ребенка, посадила на кровать:

— Робби, что случилось? — она прижала сына к себе, начала гладить по рыжим волосам.

— Здесь была Ламия, — лихорадочно вскрикнул мальчик. — дядя Моррис, Ламия существует!

В душе Эстер ликовала, наконец-то появилась возможность запретить Моррису видеться с племянником.

— Робби, может ты уснул? Тебе приснился плохой сон? — Моррис подошел к нему, взял за ладонь. — Главное, что сейчас всё хорошо.

— Нет же! — возразил он. — Ламия была здесь! Она разговаривала со мной!

Эстер подняла недовольный взгляд на брата.

— Я умоляю, поверьте мне! Она была здесь! Дядя Моррис, Ламия существует!

Его трясло на протяжении десяти минут, пока мальчик не успокоился, изобразив желание спать. Мама уложила его в кровать, при этом нежно поцеловав в лобик.

Когда же взрослые ушли, прикрыв за собой дверь, Робби поднялся с кровати и начал тихо рыскать по столу в поисках любимой машинки. Но её нигде не было. Мальчик очень бережно относился к своим вещам, особенно к маминому подарку. Игрушки-талисмана не было даже под кроватью. «Может, она в коробке?» — подумал мальчик, но решил проверить своё предположение чуть позже, чтобы не создавать лишнего шума.

— Моррис, ты портишь ему психику! Он слишком мал для этих историй! — враждебный голос Эстер доносился с конца маленького коридора.

У Робби не было привычки подслушивать, но интерес его пересилил, из-за чего он устроился поудобней у дверной щели.

Мужчина был растерян, пытался оправдаться:

— Эстер, я понимаю, — он побледнел. — Никакой Ламии не существует, ему приснился дурной сон, от этого нельзя уберечь ребёнка.

— У тебя нет, — она усмехнулась, — Да и не будет детей, и ты не смеешь учить меня! Ты не отец.

Мертвая тишина. Моррис поник, его взгляд опустел. Даже у Робби волосы встали дыбом от этих слов. Он выпрямился в полный рост.

Эстер вздрогнула, прикрыла свой рот рукой. Её голос задрожал, стыд вызвал желание провалиться под землю.

— Моррис, я не хотела, — она покачала головой в разные стороны. — Зачем же я это сказала? Зачем?

Пусть вопросы и были риторическими, они требовали ответов.

— Моррис, прости меня.

Робби схватился за ручку двери, его ладони тут же вспотели.

— Всё в порядке, — закивал мужчина.

Но всё было иначе.

— Я не контролирую себя. Таблетки не помогают, Моррис, — она нахмурила свой лоб, удерживая слезы, но на втором предложении она беспомощно заплакала.

Всё было совсем иначе.

Зная, что таблетки — это лекарство, а лекарства пьют больные, мальчик удивился: «Неужели маме плохо? Так почему же она не рассказала?», ибо Робби всегда говорил о своих недугах.

— Эстер, мы найдем выход, я обещаю.

— Но я больше не могу. Мне надоело, — женщина размахнула руками перед его лицом. — Смысл продолжать лечение, если оно не помогает? У меня нет сил, Моррис.

Да, в детстве Эстер была маленькой и слабой, как и все дети, но сейчас, сестра возмужала больше брата. Моррис смотрел на неё с восхищением, свысока, хотя и был на два дюйма выше.

— Ты самый сильный человек из всех, кого я знаю, — Моррис крепко обнял сестру. — А еще я знаю, что ты справишься.

Робби тут же отошел от двери. В нём бушевало странное чувство: в голове было множество вопросов и страх озвучивать их. Мальчик беззвучно подошел к кровати, оттянул одеяло и лёг под него.

Подслушивать крайне плохо, ведь не зря от нас пытаются что-то скрыть?

На улице всё темнело. Звезды в небе, будто малюсенькие лампочки, загорались одна за другой.

Мальчик действительно уснул на несколько часов, а проснувшись, он задал вопрос: «Где дядя Моррис?»

Мама ответила без промедлений:

— Дядя Моррис ушел домой, обещал заглянуть к нам завтра, — Эстер подала ему кружку горячего шоколада. — Робби, расскажи, что случилось?

— Ничего, мам, — ответил мальчик. — Думаю, это был реалистичный сон.

Она тут же нахмурила свой лоб:

— Сон?

— Мне жаль, что я так напугал тебя, мам, — сделав глоток напитка, мальчик вздохнул. — Я всего лишь спал. Не вини в этом дядю Морриса.

— Хорошо, — Эстер не подавала виду, но Робби чувствовал, мама сдерживает еще одну волну слез. — Только в следующий раз, вы оба пообещаете мне, что не будет никаких историй про чудовищ! Пообещай, что не будешь просить дядю рассказывать страшные сказки, Робби.

Он облизнул свои губы и сжал их, придумывая разумную отговорку.

— Робби, — приказывая повторила мама.

— Хорошо, — еле слышно промолвил мальчик.

Звезд было миллиард — понадобилась бы вечность на их счет, что им двоим не уделили.