Дремеры. Изгнанники Зеннона

Алина Брюс, 2023

Серра – мир, в котором любой камень под ногами обладает магией. Мир, в котором у каждого жителя есть дар камневидения. У каждого, кроме шестнадцатилетней Виры Линд. Она – дочь знаменитого камневидца, спасшего Зеннон от пришедших с севера страшных, поглощающих людей Теней. Однако сама Вира не способна ни пробудить камень, ни даже почувствовать его. Чтобы скрыть постыдную тайну, дядя решает выдать Виру замуж. Но в день свадьбы ее одноклассник сжигает Книгу Закона. За такой проступок Кинну грозит изгнание. Девушка пытается помочь парню, но тщетно: ее и Кинна изгоняют из Зеннона. Это равносильно смертному приговору: с наступлением темноты Тени выходят из укрытий. Вире и Кинну нужно найти убежище – оно спасет их от гибели. Но поможет ли оно Вире убежать от самой себя, а Кинну – добраться до цели, ради которой он пошел на преступление? «Дремеры. Изгнанники Зеннона» – первая часть трилогии и одновременно дебют молодой писательницы Алины Брюс. Лингвист по образованию, Алина решила связать свою жизнь с литературой и создала необыкновенный мир Серры.

Глава 4

Всю дорогу до дома меня трясло. Если Нелла что-то и заметила, то оставила вопросы при себе. Видимо, решила, что теперь я имею право обходиться без ее замечаний.

Дома, сославшись на усталость, я отказалась от ужина, который распорядился оставить для меня Гаэн, и поднялась в свою комнату. Светильник в виде кошки встретил меня приветливым сиянием, и, надев наконец мамин браслет и погладив светящуюся спинку, я почувствовала, что потихоньку успокаиваюсь.

Нужно отменить эту свадьбу.

Эта мысль явилась из ниоткуда, словно дожидалась того мгновения, когда я буду готова ее впустить.

Я покачала головой. Как можно отменить свадьбу, до которой осталась всего неделя и к которой сделано уже столько приготовлений? Разосланы приглашения, сшиты костюмы, заказан свадебный обед и выбраны Служительницы для брачной церемонии в Храме Зеннона… Как можно отменить свадьбу, которая прикроет мою аномалию, как заплатка — прореху на ткани?

И, главное, из-за чего?

Меня поцеловал жених, и теперь я хочу отменить свадьбу.

Даже в голове это звучало безумно. Но я вспомнила Хейрона — его взгляд, его горячие прикосновения, его губы, его голос, — и меня вновь начало трясти. Я рухнула в кресло, свернулась клубочком и стала перебирать неровные бусины.

Твой жених так влюблен в тебя, что потерял голову, вот и всё.

Но дело было не в простой влюбленности. В день нашего знакомства Хейрон сказал, что для него эта помолвка тоже была неожиданной, но сегодня признался, что сам уговорил отца согласиться. Он следил за мной до самого жертвенника Деи. Он изо всех сил пытался меня очаровать.

Внезапно у меня в голове возник образ, до того яркий, что я выпрямилась в кресле.

Когда-то давно я ездила с дядей на охоту. На юге, за городом, где вдоль озёр простирались луга и поля, вместе с другими Советниками мы загоняли лисиц. Тогда, скача на лошади позади дяди под остервенелый лай гончих, я живо представляла, с каким ужасом животные бегут от нас, пытаясь спастись. После этого в охоте я больше никогда не участвовала.

И теперь меня словно осенило.

Добыча. Вот кем была я для Хейрона.

Лишенная дара, обязанная это скрывать, я была беспомощна и беззащитна и во всем подчинялась дяде. А после свадьбы я буду целиком и полностью во власти мужа. Мужа, за чьим красивым лицом мне на мгновение приоткрылось что-то темное, жадное и недоброе.

С утра я была полна решимости поговорить с дядей. Как бы то ни было, он мой опекун, брат моего отца. Он должен меня хотя бы выслушать.

Но когда я спустилась к завтраку, меня ожидал удар: дядя уехал с ревизионной комиссией и планировал вернуться только за два дня до свадьбы. Должно быть, я сильно побледнела, потому что Гаэн встревоженно усадил меня и предложил крепкого чая из горноцвета. От смятения я едва ощутила терпкую горечь на языке.

Нехотя позавтракав, я вернулась к себе и, отослав взволнованную моим состоянием Рози, просидела, как кукла, в кресле до самого обеда. Но, спустившись в столовую и едва притронувшись к еде, я снова ушла в свою комнату.

До свадьбы оставалась неделя, и я ничего не могла с этим поделать.

В школе меня освободили от занятий — для подготовки к свадьбе и последующей поездке в предместье города с посещением озёр. Но большая часть приготовлений была уже сделана, комнаты убраны, вещи для поездки сложены в сундуки. Я бродила по дому, не в силах ничем себя занять и ни на чем сосредоточиться, будь то чтение книг или игра на рояле. Часами я просиживала на террасе, избегая любопытных взглядов служанок — каждый раз при виде меня они, краснея, улыбались. И даже Рози, хотя и переживала из-за моего странного состояния, томно вздыхала, расчесывая мне перед сном волосы. Женская половина дома была от Хейрона без ума и не могла дождаться свадьбы.

Я же благодарила Серру, что из-за учебы Хейрона в Академии мы с ним увидимся только в день свадьбы. Небольшое облегчение.

Я отчаянно искала выход и не находила его. Я даже думала о том, чтобы сбежать к Служительницам в один из храмов на окраине города, но что-то мне подсказывало, что ни дядю, ни Хейрона такой исход не устроит. И потом, как я буду объяснять отсутствие дара?

У меня теплилась надежда, что дядя приедет раньше и я всё-таки смогу с ним поговорить, но он вернулся даже позже, чем обещал, лишь за день до бракосочетания, поздно вечером. Когда я, набравшись решимости, направилась к его кабинету, меня остановила Нелла:

— Пожалуйста, Вира, не тревожь его.

И в ее голосе прозвучала такая неожиданная забота, что я молча кивнула и вернулась обратно к себе.

На следующее утро мне не хотелось вставать с постели. Даже если я сегодня поговорю с дядей, что изменится? Разве он отменит мою свадьбу? А может, я просто неправильно поняла Хейрона? Слишком мало опыта и слишком живое воображение. Из-за такого бракосочетание не отменяют. В конце концов, дядя предоставил мне выбор, и я сказала «да». Надо нести ответственность за свои слова.

Я повернулась на другой бок, желая еще поспать, но в комнату, едва постучав, вплыла Нелла, Рози робко следовала за ней по пятам. Увидев меня в кровати, гувернантка неодобрительно подняла брови, но, воздержавшись от замечаний, сказала только:

— Рози, будь добра, помоги госпоже Вире привести себя в порядок.

Мое сердце так и подпрыгнуло, и я едва справилась с волнением:

— В чем дело?

Но Нелла лишь приторно улыбнулась, давая понять, что ответа от нее я не дождусь. Пока я занималась утренним туалетом, она подготовила жемчужно-серое платье с белыми кружевными вставками по лифу и манжетам. Затем, после быстрого завтрака, который принесли в комнату, Рози помогла мне одеться и уложила волосы в прическу. Как только я была готова, Нелла погнала меня, как отставшую от стада овечку, вниз, в кабинет дяди.

Я была совершенно сбита с толку и не представляла, для чего понадобилась дяде прямо накануне свадьбы, да еще и по-праздничному одетая. Мы кого-то ждали? Не Бернелов же? Нелла ни за что бы не показалась перед Нией Бернел одетой по-домашнему.

Я была настолько погружена в размышления, что не успела толком испугаться, когда Нелла легонько втолкнула меня в кабинет и закрыла дверь с другой стороны.

Дядя был один и, похоже, готовился куда-то ехать — на столе лежал его кожаный портфель с бумагами. Сам дядя, стоя ко мне спиной, что-то искал в высоком сейфе слева, и я рассмотрела лакированные деревянные шкатулки разных размеров, аккуратно расставленные на полках. Обычно сейфы были всегда заперты, и даже на занятиях дядя их не открывал — готовил камни заранее. Наконец поиски завершились успехом, и дядя закрыл сейф сначала обычным, затем амарантиевым ключом.

Этот ключ я видела всего один раз. Амарантии были очень редкими и, как правило, существовали в природе в сдвоенном виде — как сросшиеся половинки. Сначала их разделяли, а затем опытный камневидец пробуждал их силу откликаться друг на друга. Одна половинка устанавливалась в замке, вторая — в ключе. Каждая пара была уникальна — подобрать другой амарантий к такому замку было невозможно, — поэтому их использовали для охраны особо ценных предметов.

Дядя бросил на меня взгляд и спрятал в кожаный портфель небольшую шкатулочку.

— Последний сардалл. Весьма непредусмотрительно с моей стороны. Надо будет купить еще.

Изначально сардаллы, «механические сердца», использовались, чтобы запускать ход часов, которые больше не приходилось раз за разом заводить, а впоследствии стали применяться и в заводных игрушках. По традиции наручные часы с сардаллом преподносили юношам на совершеннолетие. Но зачем сардалл дяде? И для чего он позвал меня?

Прежде чем я успела спросить, дядя закрыл портфель и хмуро стряхнул с него пылинки.

— Мне как можно скорее, до начала Совета, необходимо обсудить результаты ревизии с Утешителем Йенаром. Конфиденциально. Лучше всего у него дома, поскольку тот находится в непосредственной близости от здания Совета. Но я бы не хотел привлекать повышенное внимание к своему визиту. К счастью, сегодня, как я узнал, у его приемного сына день совершеннолетия, поэтому я воспользуюсь этим поводом. А поскольку вы одноклассники, твое присутствие добавит этому поводу правдоподобия.

Дядя не сводил глаз со своего портфеля, поэтому не видел, что я сперва побледнела, а потом, наоборот, вспыхнула.

— При других обстоятельствах я бы не стал брать тебя с собой, но — увы!.. Нам надо поспешить. Нужно еще успеть к часовых дел мастеру.

Без лишних вопросов я последовала за дядей к карете, чувствуя, что кончики пальцев покалывает от волнения. В голове никак не укладывалось, что меньше чем через полчаса я увижу Кинна.

Из-за Хейрона, приближающейся свадьбы и того, что я выпала из школьной жизни, я совсем позабыла, что Кинн отмечает день рождения всего через неделю после моего. А в этом году ему, как и мне, исполнялось шестнадцать, поэтому, освобожденный традицией от занятий, он пребывал дома, в кругу семьи. Которую ему заменил Утешитель Йенар.

Едва экипаж тронулся с места, как дядя углубился в чтение бумаг, а я несколько раз медленно вздохнула, собираясь с духом, чтобы заговорить.

— Дядя, я хотела поговорить с вами насчет свадьбы…

Он нахмурился и не сразу оторвался от бумаг.

— Да?

Голос его прозвучал крайне сурово. Я сжала в ладони сложенный веер.

— Я понимаю, что свадьба уже завтра и что все приготовления уже сделаны…

Дядя посмотрел на меня так холодно, что слова замерли у меня на губах.

— Волнение перед бракосочетанием весьма объяснимо. Но я не собираюсь еще раз повторять, почему оно должно состояться. Прости, Вира, мне нужно сосредоточиться.

И он снова погрузился в чтение.

Внутри меня что-то оборвалось. Я не ожидала, что дядя откажется даже выслушать меня.

Значит, свадьба всё же состоится.

Мы на четверть часа остановились у мастерской — дядя сходил к часовщику, — и вскоре карета выехала на многоцветную азонитовую брусчатку Храмовой площади. Там, неподалеку от Храма Зеннона, за изящной оградой располагался двухэтажный дом Утешителя, окруженный садовыми деревьями.

Перед тем как покинуть карету, дядя вполоборота повернулся ко мне:

— Не забывай о том, кто ты, Вира. Особенно в этом доме.

Сглотнув, я кивнула. Не забывать о том, что я обманщица, и не дать обману всплыть — вот что на самом деле имел в виду дядя.

Несмотря на ранний час, Утешитель Йенар, в своей обычной небесно-голубой форме, лично встретил нас и, кажется, совсем не удивился нашему визиту.

— Советник Дан, госпожа Вира! Какая честь. Прошу вас, проходите.

Почему-то мне представлялось, что дом Утешителя будет суровым и аскетичным, но он поразил меня своим уютом. Гостиная, в которую нас провели, была исполнена в пастельных, приглушенных тонах. Удобная мебель, пейзажи Серры на стенах — обстановка, хотя и простая, без излишеств, была подобрана со вкусом.

Дядя формально поздравил Утешителя с днем совершеннолетия его приемного сына и выразил желание лично пре поднести подарок. Утешитель Йенар позвонил в звоночек и приказал явившемуся камердинеру позвать Кинна.

Дядя и Утешитель заговорили о погоде и о прогнозах по урожаю зерна. Я же, стараясь не выдавать своего волнения, рассматривала картины с видами Энтанской гавани со знаменитым заброшенным маяком, шпилей Аира на фоне Серебристых гор и Нумма, лежащего посреди зеленых холмов. Я перевела взгляд на Альвион, раскинувшийся в долине реки Рассны, когда в гостиную вошел Кинн.

Он был одет в копию школьной формы — только не серого, а темно-зеленого, болотного цвета и без посеребренных пуговиц. Увидев меня, он замер с потрясенным видом. Судя по всему, камердинер не предупредил его о гостях. Но когда Утешитель Йенар повернулся к Кинну, тот уже спрятал свои эмоции за маской вежливого удивления. Мне показалось, от Утешителя не скрылось, что наш визит застал Кинна врасплох, и это доставило ему определенное удовольствие.

— Кинн, мальчик мой, Советник Дан и госпожа Вира пожелали поздравить тебя с совершеннолетием.

После неловкой паузы Кинн поклонился дяде, который в свою очередь произнес официальное поздравление и вручил шкатулку с часами. Кинн принял ее с положенной по этикету благодарностью. Я изо всех сил старалась не смотреть ему в лицо.

Покончив с формальностями, дядя обратился к Утешителю Йенару:

— Как я слышал, Утешитель, у вас отличная коллекция антикварных карандашниц. Если позволите, я воспользуюсь этой редкой возможностью на нее взглянуть.

Утешитель вежливо улыбнулся, хотя взгляд его оставался пристально-холодным, словно он прекрасно понимал, что дядю интересуют совсем не карандашницы. Он показал рукой в сторону дверей, которые, очевидно, вели в кабинет:

— Прошу вас, Советник. Это доставит мне величайшее удовольствие. — Он посмотрел на меня, потом на Кинна. — Вероятно, госпоже Вире моя коллекция покажется не столь увлекательной. Кинн, будь добр, покажи гостье наше скромное жилище.

При этих словах дядя слегка нахмурился, но промолчал и вслед за Утешителем зашел в кабинет. Дверь закрылась, и мы с Кинном остались в гостиной вдвоем.

Неловкость между нами сгустилась настолько, что ее можно было разрезать и съесть. С каждой секундой мои щеки пылали всё больше и больше.

— Ладно… пойдем, — Кинн прошел к еще одним дверям, ведущим из гостиной, и остановился, пропуская меня вперед. Я пожалела, что не могу скрыть горящее лицо за шляпкой. Сам Кинн вблизи показался бледным. В глаза мне он не смотрел.

Мы заглянули в столовую, потом через гостиную вышли в коридор, который одновременно служил картинной галереей — здесь висели портреты всех Первых Утешителей. Кинн рассказывал обо всем кратко и сухо, точь-в-точь как когда-то дядя — Бернелам. Стеклянная дверь из коридора вела на небольшую террасу и в сад. Справа от нее на второй этаж поднималась просторная лестница, и Кинн провел меня наверх. Несколько раз я пыталась с ним заговорить, но, натыкаясь на закрытое, словно чужое лицо Кинна, вновь умолкала.

На втором этаже, миновав дверь в спальню Утешителя, мы оказались в коридоре, который украшали гобелены с историческими сценами и всевозможные фарфоровые и хрустальные статуэтки. Наконец, дойдя до середины коридора, Кинн распахнул массивные деревянные двери.

— Библиотека.

Помещение было залито мягким светом, который отражался от корешков книг, занимавших всё свободное пространство вдоль стен. Запах кожи и бумаги смешивался с едва уловимым ароматом лимонника, хотя цветов нигде не было видно. У широкого окна разместились два стола, еще один стол вытянулся посередине — над ним нависли искусно сделанные светильники.

Как и остальной дом, библиотека дышала уютом и удобством, но всё же чего-то не хватало. Я прошлась мимо стеллажей с книгами, тронула шершавое голубое сукно на длинном столе, всё время ощущая на себе взгляд Кинна. И тут я поняла.

Во всем доме не было ни единого его следа — ни оставленной на столе книги с закладкой, ни небрежно брошенных на комод перчаток, ни забытой игры в ровинсоль, которой увлекались почти все наши одноклассники. Словно Утешитель жил в доме один. От осознания этого мне стало еще тяжелее, и я с трудом произнесла:

— Тебя не было на наших занятиях в библиотеке.

Я постаралась сохранить легкий тон, без нажима, но по лицу Кинна словно пробежала тень, и он с неохотой ответил:

— Да, я был занят.

Я промолчала, сделав вид, что рассматриваю книги. Кинн вновь заговорил, и впервые в его голосе прозвучал отголосок волнения:

— Если честно, я уже закончил со своей частью. Так что…

В первую секунду его слова меня поразили. Наверное, я ослышалась. Я заставила себя обернуться к нему с удивленным лицом:

— Уже? А я никак не могу разобраться с их двойными отрицаниями.

Кинн посмотрел на шкатулку с часами, которую неловко держал в руке, и подошел к столу у окна, где лежала бумага и стояли в костяной подставке карандаши. Немного подумав, он что-то написал на листке бумаги, потом протянул его мне.

— Вот, думаю, это поможет.

Я нерешительно взяла записку и, увидев названия двух незнакомых книг, почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Значит, Кинн больше не собирается приходить в библиотеку.

Тихо, чтобы меня не выдала дрожь в голосе, я спросила:

— Разве мы не должны работать над этим вместе?

Я не рискнула поднять голову от бумаги, не рискнула посмотреть Кинну прямо в глаза.

Когда он наконец ответил, его голос был холодным и отстраненным:

— Думаю, теперь ты справишься сама.

Я кивнула, медленно убрала записку в карман и спросила каким-то чужим, спокойным голосом:

— Мне что-то душно. Скажи, пожалуйста, где у вас можно умыться?

— Налево и прямо до самого конца.

Я развернулась, не дожидаясь, пока Кинн скажет что-нибудь еще, решительно вышла из библиотеки и двинулась по коридору. За дверью в конце коридора скрывалась лестничная площадка, на которую выходило еще две двери. Я прошла в ванную комнату и, закрыв за собой дверь, прислонилась к ней спиной и беззвучно заплакала.

А чего я, собственно, ожидала? Что Кинн повинится в том, что игнорировал меня весь последний месяц, попросит прощения и пообещает вернуться к занятиям в библиотеке? Кто мы друг другу такие, чтобы я на это рассчитывала?

Как утопающая, я схватилась за браслет и прикусила губу, стараясь сдержать рыдания.

Разве Кинн давал мне повод для подобных ожиданий? Разве когда-то открывался мне? Разве пускал в свою жизнь? Нет. Это я имела неосторожность показать свою уязвимость и от этого возомнила, что нас связывают дружеские отношения. Наивная дурочка.

Видел бы кто-нибудь, как гордая Вира Линд плачет в чужой уборной над несостоявшейся дружбой!..

Глубоко вздохнув, я подошла к раковине и умылась холодной водой. Посмотрев на себя в зеркало, стерла жалкое, побитое выражение с лица. Пора прийти в себя.

В этот момент дверь в уборную открылась.

Служанка со стопкой полотенец уже шагнула внутрь, когда вдруг увидела меня. Ее бесцветные брови взлетели вверх, рот приоткрылся.

— Госпожа… я…

Зайди она чуть раньше, она застала бы меня в слезах. Но теперь я смотрела на нее с холодным недоумением, гордо расправив плечи.

Служанка обернулась к двери и растерянно забормотала:

— Простите, я думала… Нирронный замок… Думала, тут никого…

Во рту у меня мгновенно пересохло. Одно время нирронные замки были очень популярны, но у нас в доме их по понятной причине не ставили. Такие замки часто устанавливали на дверях в уборные, спальни и другие помещения. Человек, заходя внутрь, брался за ручку и пробуждал ниррон. Если следом хотел зайти кто-то другой, то пробужденный камень вызывал в ладони легкое покалывание, давая понять, что здесь занято. Покидая помещение, ниррон усыпляли до следующего раза.

Конечно же, я не могла пробудить ниррон. Я была в таком состоянии, что вообще не обратила на ручку внимания. И почему нельзя было обойтись обычным замком?

Мне вспомнилось дядино предупреждение: «Помни о том, кто ты. Особенно в этом доме». Как никогда остро я осознала, что мне грозит разоблачение в доме Утешителя Йенара — судя по всему, последнего человека, кому дядя хотел бы открыть мою тайну.

Я взглянула на сконфуженную служанку и решительно шагнула к ней, стараясь говорить приветливо, но твердо:

— Я понимаю, у вас много работы. Вы ошиблись, так бывает. Обещаю, что никому ничего не скажу.

Служанка подняла на меня бледно-серые глаза, в которых растерянность уступила место страху. Разумеется, теперь она скорее поверит в собственную ошибку, чем тому, что госпожа ей лжет. Она положила полотенца на этажерку у двери, глубоко поклонилась и пролепетала:

— Простите, госпожа. Надеюсь на ваше снисхождение.

Еще раз поклонившись, служанка быстро вышла, и с лестницы донеслись ее торопливые шаги.

Я глубоко выдохнула. Теперь бедная женщина будет переживать и винить во всем себя — и всё из-за моей невнимательности. Взявшись за ручку двери, я заметила, что меня трясет. Надеюсь, дядя уже закончил. Пора уходить из этого дома.

Покинув уборную, я собиралась вернуться в библиотеку, когда дверь справа, напротив лестницы, со щелчком приоткрылась.

Я напряглась, ожидая, что оттуда кто-то выйдет. Но никто так и не появился. Подойдя ближе, я почувствовала сквозняк. Видимо, в комнате было открыто окно, поэтому дверь и распахнулась.

Я хотела пройти мимо, но сквозь дверную щель заметила вдруг на стене карту — огромную, во всю стену — и застыла. Карты никогда не давали мне покоя. Я могла часами разглядывать их в дядиной библиотеке, рассматривать в учебниках, изучать в Музее. Но раньше мне не встречалось ничего подобного.

Движимая чистым любопытством, совершенно позабыв о приличиях и всем прочем, я шагнула в комнату. Одно из окон действительно было открыто, но мои глаза видели только карту. Она была невероятно детально прорисована. Даже в Музее Зеннона не нашлось такой.

Я замерла, завороженная тем, как художник изобразил Серру. Я словно парила, как птица, над ее голубыми реками и озерами, зелеными лесами и холмами, беловатыми Серебристыми горами, темно-зелеными низинами, цветными узорами городов, темно-синими морями Сестер, серо-зеленым поясом островов и за ним — черными волнами Штормовых морей.

— Что ты здесь делаешь?

Я вскрикнула и прижала руку к груди. В дверном проеме, нахмурившись, стоял Кинн.

Мое сердце колотилось как бешеное, и я едва вымолвила:

— Дверь открылась от сквозняка… Я увидела карту, не смогла удержаться. Никогда такой не видела…

Кинн не сводил с меня настороженного взгляда:

— Это моя карта. И моя комната.

— Твоя… — Я оглянулась, увидела на двери гардероба школьную форму Кинна, стол, заваленный учебниками, кровать в нише — и отчаянно покраснела. От стыда мне захотелось провалиться сквозь землю или хотя бы на первый этаж, но Кинн преградил выход и, кажется, не собирался приходить на помощь в этом мучительном положении.

Не в силах смотреть на него, я повернулась к карте и затараторила, что было мне совершенно не свойственно:

— Это изумительная карта! Мне казалось, я уже их все изучила — и в Музее, и дома, и в школе, — но такой точно никогда не видела. Откуда она у тебя?

Кинн наконец соизволил подойти ближе.

— Ее нарисовал мой отец.

В его тихом голосе я услышала нотки и гордости, и печали. Настоящий голос Кинна — я затаила дыхание, боясь спугнуть это мгновение.

Он больше ничего не добавил, и я решилась:

— Это потрясающая карта, живая… Столько деталей… Видно, с какой любовью ее рисовали.

Кинн вздохнул и сказал:

— Отец был настоящим альвионцем, любил путешествовать. Везде побывал. Однажды он так увлекся изучением береговой линии Южных островов, что его едва не унесло в Штормовые моря. Потом он всем рассказывал, что это были происки немор.

Его голос потеплел, в нем зазвучала улыбка. А меня внезапно осенило:

— Ронс Террен… путешественник и картограф… Так ты его сын? Почему же ты в школе не сказал, что вы родственники?

Кинн слегка нахмурился и, помолчав, ответил:

— Я плохо перевариваю чужое любопытство.

Неловкость с новой силой захлестнула меня — что же в таком случае Кинн думает о том, что я ворвалась в его комнату? Он, словно почувствовав мое смятение, заговорил:

— Когда появились Тени, отец был в Зенноне, поэтому здесь и остался. Работал в архиве Музея вместе с мамой. Реставрировал карты. А эту — нарисовал для меня. Это всё, что… — Кинн запнулся, — что от него осталось.

И я вдруг вспомнила.

Мне было лет семь, и я подслушала дома разговор между горничными, наводившими порядок в библиотеке. Беспрерывно охая и ахая, они переговаривались о том, что Тени поглотили торговый караван, шедший из Зеннона в Альвион, а в караване находились путешественник Ронс Террен с женой.

— Пишут, у них тут сын остался, совсем один, — сказала одна из горничных.

— Бедняжка!.. Сохрани его Серра! — надрывным шепотом ответила вторая.

Услышанное тогда привело меня в такой ужас, что я постаралась поскорее об этом забыть.

А сейчас, стоя рядом с Кинном, я смотрела на темно-зеленое пятно Черного леса, где, казалось, было выписано каждое деревце, и у меня на глазах выступили слезы. Я тихо проговорила:

— Мне очень жаль.

Мне хотелось сказать, что я понимаю, как сложно жить без родителей, понимаю, что ему, совсем одному в чужом доме, было еще труднее, чем мне, но слова так и остались невысказанными.

Мы молчали, и в этом молчании рождались другие слова, как вдруг я вспомнила, что у меня на пальце помолвочное кольцо, а завтра меня ждет свадьба. И я поспешно нарушила тишину:

— А ты бы куда хотел отправиться? Если бы не было Теней, конечно же.

Кинн вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна.

— Куда угодно. Пройти по стопам отца.

Я улыбнулась и с наигранной веселостью спросила:

— И даже на Худые острова?

— Особенно на Худые острова. Мне всегда хотелось проверить, неужели они настолько узкие.

Я сделала вид, что изучаю карту:

— Хм… Альвион?

Кинн хмыкнул и включился в игру:

— Самый большой порт, самые шумные рынки и сплошные праздники? Однозначно да.

— Нумм? После Альвиона покажется куда скучней.

— После Альвиона всё покажется куда скучней. Но, думаю, яблочный сидр и праздники урожая стоят этой поездки.

— Аир?

— Без вопросов. Как можно пропустить Серебристые горы, у которых серебро только в названии?

— Энтана?

Краем глаза я увидела, что Кинн состроил задумчивую мину, и спрятала улыбку.

— Холодное море, склонность к самопознанию и созерцанию… Ну, даже не знаю. Хотя подожди: древнейший город Серры, старейшая Академия камневидцев, старинный заброшенный маяк, могилы Предков… наверное, можно хотя бы глазком глянуть.

Тут я не выдержала и тихонько рассмеялась. Обернувшись, чтобы спросить Кинна про южные городки, которые мы с ним изучали, я застыла.

Кинн смотрел на карту и улыбался. Его лицо, всегда закрытое, отстраненное, словно осветилось изнутри, и в это мгновение он показался мне совсем другим человеком.

От его улыбки у меня в груди словно взорвался фейерверк. Я опустила взгляд, смутившись, не понимая, что произошло.

В этот миг где-то внизу хлопнула дверь. И тишина пропала.

Кинн пришел в себя первым:

— Наверное, твой дядя уже освободился. Пойдем, я тебя провожу.

Кивнув, я бросила последний взгляд на карту и последовала за Кинном, потрясенная и оглушенная. Перед широкой лестницей он вдруг остановился и повернулся, словно собираясь мне что-то сказать, но потом передумал и молча повел меня вниз.

Дядя с Утешителем расположились в гостиной, и по нетерпеливому взгляду, который бросил в мою сторону дядя, стало ясно, что они ждут нас уже какое-то время.

— Премного благодарю за ваше драгоценное время, Утешитель Йенар. А теперь мы вынуждены откланяться, дела не ждут.

Дядя еще раз пожелал Кинну счастливого дня совершеннолетия, и я внутренне сжалась, потому что я Кинна так и не поздравила, а теперь момент был упущен. Я только и смогла сказать:

— Увидимся завтра.

Он, как и все мои одноклассники, был приглашен на свадьбу, и ради этого их освободили от занятий в школе. Кинн, снова с непроницаемым лицом, кивнул в ответ:

— Увидимся завтра.

Утешитель проводил нас до двери, и мы распрощались. В тоне Утешителя, несмотря на всю его любезность, сквозила прохладца.

Прежде чем сесть в карету, я обернулась. Голубая форма Утешителя Йенара хорошо виднелась в фасадном окне. Слева, где находилась столовая, в окне что-то мелькнуло, и мое сердце ёкнуло, когда я поняла, что это Кинн. Он замер там неясной темно-зеленой тенью. Чувствуя настойчивый взгляд Утешителя, я слегка поклонилась, взялась за дядину протянутую руку и забралась внутрь.

Дядя был не в духе: он хмурился, а на его высоком лбу залегли глубокие морщины. Приказав остановиться у здания Совета на противоположной стороне площади, он наконец обратился ко мне:

— Я бы проводил тебя домой, Вира, но не могу, мне надо спешить.

На меня вдруг навалилась апатия, тяжелая, как цепи Красного моста. Я была только рада побыть в одиночестве.

— Всё в порядке, дядя.

Он глянул на меня и внезапно коснулся моей левой руки:

— Постарайся отдохнуть перед завтрашним днем.

Я заставила себя кивнуть и улыбнуться. Но когда дядя покинул нас и карета двинулась по гладко вымощенной площади в сторону дома, моя улыбка медленно увяла.

Завтра в это самое время в Храме, окруженная праздничной толпой, я обвенчаюсь с красивым, завидным женихом.

Так почему же сейчас я чувствую себя самой несчастной невестой в Зенноне?