Другие вольеры. Волонтёрские записки

Алина Пожарская, 2021

«Лучше бы о людях заботились!» – слышат они постоянно, но внимания не обращают: некогда. В приюте сорок кошек, почти в десять раз больше собак. Накормить, приласкать, убраться. Волонтёров не хватает, поэтому для новенькой Али всегда найдётся работа. Аля – журналистка и театральный режиссёр, историями её не удивишь. Вот только происходящее здесь оказывается сложнее, чем репортаж или пьеса. Здесь не знаешь, чего ожидать: то доброжелатели подкинут целый выводок щенков, то помощь внезапно придёт от эстетствующего сноба. Светлая, лёгким слогом написанная повесть «Другие вольеры» – череда непростых историй о брошенных животных и тех, кто взял за них ответственность. Что здесь держит таких непохожих сотрудников – от весёлой будущей чиновницы Кристинки до хамоватой Дэйзи с вечным запахом перегара? Какие они изнутри – вольеры в приюте и другие, невидимые вольеры, из которых смотрим на мир мы? Дебютная книга Алины Пожарской (родилась в 1989 году), основанная на личном волонтёрском опыте, – о том, как мы все друг от друга зависим. А идёт ли речь о животных или всё-таки о людях – это каждый решит для себя.

От автора. Текст художественный, а значит, есть вымысел, несовпадение героев с прототипами и тому подобные выкрутасы. Но на реальных событиях основано — факт.

Посвящается, ясное дело, Кристинке, а также одному приюту города Москвы и всем его обитателям

Пролог

Другие вольеры

В зоомагазине, в шкафу за стеклянной дверью, лежит чихуахуа. Над ним табличка: привит, кастрирован, в роду такие-то и такие-то личности, цена — сорок тыщ.

Чихуахуа лежит на боку, будто выполняет команду «Умри!». Косит пластмассовым взглядом в зал магазина.

Рядом останавливаются две девушки.

— Смотри, на игрушку похож!

Это звучит умилённо. Умилённые, страшные слова.

В соседнем шкафчике — площадь у них примерно как у аквариумов средней величины — сидит шпиц. У шпица приступ интроверсии, он повернулся мордой к стене и мохнатым задом — ко всему человечеству. Привит, кастрирован, расчудесная порода такая-то, сорок пять тыщ.

Кристинка ждёт меня снаружи. Магазин этот — рядом с приютом, обычно мы закупаемся в другом магазине, около её дома, там нет животных. Сюда она вообще заходить отказывается. «Концлагерь», — говорит.

…Однажды, дежуря в редакции, я написала этому магазину письмо: что происходит? Почему они лежат на боку и уходят в себя? Жара? Тоска? Нехватка движения и игр? Водка-наркота? (Ладно, последних двух слов я не писала, но они неотступно, под незатейливый проигрыш, пелись у меня в голове.)

Ответили. Собак утром и вечером привозит-увозит специальный заводчик. Выгуливают специальные выгульщики. И собакам не жарко: под потолком аквариума, если вы заметили, колыхается специальная синяя мишура. Это кондиционер. А на стёклах написано, чтобы люди костяшками не стучали и вспышками с телефона не сверкали. Всё под контролем, всё идёт по плану.

И я склонна верить. Взять и разлюбить магазин было бы лицемерием: у них бывают жирные скидки, что позволяет покупать для приютских больше, а ещё они сотрудничают с благотворительным фондом — у выхода стоит большая красная корзина, куда собирают корм и лекарства, а фонд развозит в приюты, и в наш тоже.

Строго говоря, это двойной стандарт: приют и зообизнес разделяет баррикада из сена и колючей проволоки. Чем больше собак покупают, тем меньше шансов на пристройство у тех, других, наших.

Но на магазин грех жаловаться. Нам любая помощь нужна.

Словом, не сомневаюсь, что с аквариумными собаками обходятся настолько гуманно, насколько позволяет система.

Но пластмассовость во взгляде у чихуахуа никуда не уходит. Ей некуда деться, как некуда деться и соседу-шпицу от людей вокруг. Это лазейка, сквозь которую сочатся, сочатся на них тоска и уныние.

Они на виду.

…Я забираю консервы, пелёнки, купленные на деньги жертвователей. Трамбую в пакеты и выхожу к жмурящейся от солнца Кристинке. Она отбирает у меня один пакет, и мы идём к промзоне.

* * *

— Аля! Прячься!!

Спрятаться на полигоне негде, поэтому я встаю в бойцовскую позу и протягиваю руки для обнимашек. И не падаю только потому, что те, кто собирался сбить меня с ног, в итоге подпирают с двух сторон. Царь и Марфа. Они не очень-то крупные — скорее поджарые, — но из вольера вылетают на полной скорости, отсюда и Кристинкино предостережение.

Уважив, облапив и обшерстив меня, они тут же переключаются на следующий объект: волонтёршу Майю с печеньками.

Царь и Марфа — соседи по вольеру, и все удивляются, узнав, что они не родственники. Оба весёлые и разбитные, и у обоих узор — коричневые этюды на белом. Один узор на двоих, только Царь гладкий, а Марфа курчавая, и нос у неё чуть лисий. А ещё они вечно во всём соревнуются, хоть и получается это у них не агрессивно, а весело. Сангвиники, что тут скажешь.

— Царь, иди нафиг! — Майя машет руками, отгоняя белую морду от Марфиной порции крекеров. Марфа прекрасно понимает царёвские настроения — она такая же — и не злится: быстро уминает крекеры и подметает хвостом полигон.

— Пофоткай меня с ними, — просит Кристинка. — Если нормально выйдет. Они ещё долго тут дебоширить будут.

Фотки нужны для приютского паблика: хоть Царь с Марфой и не щенки — по человеческим меркам им под тридцатник, — шанс на пристройство у них неплохой: видные, общительные, бесшабашные собаки.

Кристинка переделывает свой рыжий хвостик, возродив его чуть выше, на макушке, оправляет синий комбинезон — яркий, новый, ещё не порченный крысами — и принимается за своих подшефных. Наклоняется над Марфой, чешет курчавый затылок, опускается на корточки, жмурится, тискает обоих и в конце концов берёт Царя в охапку и усаживает его перед собой на задние лапы.

— Вот мы какие красивые! Самые красивые! Ну как такого не взять!..

Я недавно обчиталась умных книжек про собачий язык — «Сигналы примирения», «По ту сторону поводка»^[1] и так далее. Там, если вкратце, — о том, что псовые понимают нормальные человеческие сигналы по-своему и некоторые сигналы им неприятны. Книги подарили мне волшебный мир знаний и мозговой перекос: теперь я невольно анализирую сценку между Кристинкой и собаками и представляю себе, о чём Царь с Марфой сейчас могут думать. Получается примерно как у Джойса — поток сознания.

Села нос к носу: вызов угроза аларм!

Наклоняется над Марфиной головой: доминирование угроза аларм!

Обнимает Царя и достаёт телефон для селфи: а это вообще что за штукень тупорылая носом тычут аааааааааа помогите!!!

— Ты бы покинологичнее встала, что ли, — говорю. — Кинологи фотки увидят и не поймут.

— Да что ему сделается, если три секунды попози… — отзывается Кристинка и захлёбывается от царёвского поцелуя: улучил момент.

* * *

По сути, она права. Если эти фотографии и попадутся на глаза паре-тройке кинологов, те просто поплюются и забудут. Но нам-то нужно привлекать широкий круг людей, а широкому кругу тисканья и селфи с улыбкой в камеру нравятся больше. Да и на Кристинку собаки реагируют как люди, только со смещением фокуса. Людям нравится её трогательная внешность, а собаки видят прежде всего то, что под ней. У Кристинки полная гармония в этом плане.

А родной пёсий язык, язык жестов и телодвижений, в приюте за ненадобностью уплывает. Вернее, забивается в глубины сознания, и вытащить его обратно не так-то просто.

Но главная причина, почему человечий язык приютские псы принимают взахлёб, — думаю, в другом.

Им не хватает внимания.

В магазине животные вниманием измучены. Что с того, что там висит табличка — стекло руками не лапать? Взглядами тоже залапать можно. Отсюда тоска и уход в себя.

Здесь, в приюте, — другая крайность. Здешние — брошены и непрошены. И когда приходят волонтёры — полигон светлеет.

Гулянки. Игрушки. Почесушки. Крекеры. Да крекеры — чёрт с ними: вкусно, невкусно, ты дай, разберёмся.

В жизни на десять минут появился смысл. У тех, магазинных, — десять минут отдыха от людей, у этих, приютских, — десять минут людей.

Это другие вольеры.

Примечания

1

«Диалог с собаками: Сигналы примирения» — автор Тюрид Ругос, «По ту сторону поводка. Как понять собаку и стать понятным ей» — автор Патриция МакКоннелл. — Здесь и далее примеч. авт.