Юми

Алёша

Мир рухнул: Давление разрывает объекты и тела, приводит к массовым головным болям и помутнениям рассудка, к коллективным психозам. Выжившие объединяются в группировки, дабы противостоять немногочисленным, но сильным бандам, а также каннибалам, мародерам и прочим отбросам оставшегося социума. Нет связи, электричества, еда и вода – редкость. Но, несмотря ни на что, жизнь продолжается и светлые силы медленной уверенной поступью идут к победе над силами темными.Читайте: будет весело и страшно! Книга содержит нецензурную брань.

Глава 5. Бункер. Да и Нет

Ночная казарма — средоточие храпа, запаха портянок и обманчивых снов о гражданских мирных радостях и завтрашнем счастье. Радости убиты Давлением, счастье раздавлено беспросветным однообразным бытом — дежурство, уборка бункера, охота и рыбалка, бывало и под дулами карабинов, скудный обед из грибного супа и соснового чая с травами, вечерняя надежда, что ночью не вызовут в женскую казарму и не превратят к утру в замызганную тряпку.

Солдатские сны, они заставляют рядовых украдкой плакать по утрам в подушку, просыпаясь и понимая, что мир совсем другой, не такой, как в розовом мире снов, что он до предела напичкан чудовищами в человеческом и нечеловеческом обличье.

Со временем солдаты привыкают к этому уродливому миру, и сны меняются. Теперь в них есть место странным подвигам, героическим поединкам с юми или на худой конец с Красными Октябрями, и победам над живоглотами, о которых лишь слышали от валькирий-путешественниц. А некоторым снится вечно закрытая дверь в бункере, минус четвертый этаж и перекошенное ужасом лицо прапорщика Бырки. Рядовые уже не плачут, рядовые становятся рядовыми…

«Разобрали — собрали»… Эти слова стучали в мозгу прапорщика с тех самых пор, как Алина привела в бункер чужаков. Или с тех пор, когда Алина с валькириями ушли на Игры. Нет, Бырка не знал, что означают эти слова: «Разобрали — собрали»… Слова сверлили серое вещество каждую ночь, подолгу не давая заснуть. Будто чей-то голос, может, отца, пытался достучаться до него, докричаться, предупредить. Но о чем?

Прапорщик Бырка оглянулся на спящих военных: сержант Кос, рядовые Лимон, Третьяк, Лукин, Яндекс и гитарист Пашка Скляр. Да, еще недавно пришедший к ним из Бабяково узбек Шаман, его тоже временно поселили здесь, среди военных, пока не обустроят комнату для него и его семьи… Полудетские лица в призрачном мерцании свечей казались ангельскими, солдаты посапывали, посвистывали, попукивали, одеяла едва заметно поднимались и опускались.

Шестеро смелых, приписанных к несуществующей воинской части 68107-а. Шестеро смелых — так он называл их перед подъемом, но сегодня до рассвета оставалось еще два часа, и Бырка тихонечко, чтобы не разбудить спящих, толкнул дверь и вышел из казармы.

Валькирии — разговор особый. Почему их так назвали? Да хрен его знает, много воды утекло с тех пор. Женщины воительницы с татуировками в виде перевернутой восьмерки, знака бесконечности с точкой посередине, коварные беспощадные валькирии, завладели Бункером без боя, хитростью проникнув в помещение. Солдаты сразу и не поняли, что принесет новый порядок, поначалу обрадовавшись незваным гостям. Потом дошло…

По Бункеру прокатилась волна насилий на пьяной почве, самоубийств и убийств, пока в главном штабе на Дамбе о беспределе не узнала главная валькирия по имени Восьмая Марта, бывшая перелешинская бандитесса-авторитет. Посланные ей женщины-каратели быстро навели порядок, старшими оставив здесь по чину Мату Хари и неформального лидера Медузу. В силу своего предназначения, Алина была приходящим вождем, жестоким и не всегда справедливым. Так они и дожили до наших дней — шестерка караульных мужчин во главе с Быркой и десятка два-три в зависимости от ситуации валькирий.

«Разобрали — собрали»…

…С тех пор, как в новоусманском Бункере, который призваны были охранять военные, появилась пятерка непрошенных гостей из Бабяково, жизнь Бырки не то, чтобы очень изменилась, но явно претерпевала странные метаморфозы. Ему стали слышаться звуки, которых он раньше не слышал, мерещиться полупрозрачные фигуры в конце темных коридоров. Но самое главное — сны.

Однажды ему приснилась лаборатория — чистая, просторная, вся в стекле и зеркалах, с множеством каких-то светящихся и мигающих приборов, вокруг кнопки, кнопки, кнопки. В центре лаборатории вращалась квадратная черная конструкция со стальной надписью Parazit 237-е/2, вращалась медленно, будто ждала кого-то. В комнату вошла девочка, не старше десяти лет, появились люди в розовых халатах. На секунду Бырке показалось, что у них по шесть рук. Но нет… Они раздели ее донага и принялись тщательно растирать какой-то мазью — девочка не сопротивлялась. Ее подвели к конструкции, та остановилась. Девочку подтолкнули — перед ней открылась дверца, она вошла в нее. Конструкция снова начала вращаться — быстрее, еще быстрее. Когда конструкция встала, из нее вышли две девочки. И, о Боже, как две капли воды они были похожи на Да и Нет, тех самых немых близняшек, которых привели с собой Алина и Сова.

«Разобрали — собрали»…

Девочки подняли глаза на врача, стоящего ближе других, и яростно набросились на него, разрывая розовый медицинский халат и смешивая его с кровью. Когда во сне Бырки не оставалось ничего, кроме ярко-красного цвета и воя сирен, он просыпался в холодном поту и глотал пригоршню глицерина.

С незавидной регулярностью снился ему и другой сон. Будто девчонки на Луну воют, а потом в волчат маленьких превращаются. Поэтому Бырка частенько называл Да и Нет не девочками, а волчатами.

Прапорщик прислушался — тишина Бункера пугала его. Впервые за многие годы, проведенные здесь, ему хотелось движения и звуков, обычных человеческих звуков — докладов дневального, суеты уборки, песен Скляра, капающей воды…

Но вода нигде не капала, а Пашка Скляр даже не посапывал во сне. Бырка прокрался к женскому отсеку — ничего! Дальше идти было нельзя: в служебке дежурила Крыса, а она точно поднимет тревогу. Прапорщик развернулся и пошел назад, к спуску на минус второй этаж. Его целью была дверь на минус четвертом этаже, связка ключей оттопыривала карман, а фонарь в руке зажечь предстояло чуть позже.

— Собрали, разобрали, собрали, — прошептал Бырка и шагнул вниз по лестнице. — Шестирукие, блин!

Уже на минус третьем стало холодно, будто в морозильной камере. Бырка зажег фонарь и…

«Сюда нельзя, но ты умрешь не здесь», — пронеслось в голове.

Прапорщик чертыхнулся и пошел дальше. В конце концов, уже ходил сюда на разведку. На минус четвертом пахло плесенью и еще чем-то сладким. Холод здесь был ужасным, с перил свисали сосульки, а под ногами шуршал лед. Еще немного и — дверь! А рядом тот самый люк. «Я только попробую ключи, я только попробую ключи», — твердил Бырка и шел.

«Нельзя!» — стучало в голове.

— Вот я и на месте, — он с удивлением увидел прямо перед дверью висящий на веревке целлофан, много целлофана, еще несколько дней назад которого здесь не было. Не было здесь и натянутой под потолком веревки. Бырка обернулся — другой конец недлинного коридора был завален грязными коробками, а с потолка также свисал целлофан.

— Чертовщина какая-то…

Прапорщик достал ключи и пошел к двери. Вдруг что-то зашуршало. Бырка остановился, прислушался — показалось. Он сделал пару шагов и замер как вкопанный: прямо перед ним за полупрозрачным сверкающим целлофановым покрывалом что-то стояло. Или кто-то.

— Кто здесь? — прошептал Бырка.

Он почувствовал, как сердце забарабанило в его груди, как кровь ударила в голову, подскочило давление. Руки задрожали.

— Кто здесь? — повторил он.

«Мы не умеем говорить», — тихо прозвучало в холодном воздухе.

Бырка отпрянул и бросился прочь. Лишь на минус первом этаже он перевел дух и шагнул в казарму. Солдаты, все как один, сидели на незаправленных постелях и пристально, без эмоций, смотрели на Бырку.

Тяжело дыша, тот полез в нагрудный карман и достал упаковку глицерина. Без лишних вопросов он забрался на свою кровать в углу комнаты и с головой накрылся махровым одеялом с двумя дырками посередине. Соседние кровати заскрипели. Он высунулся и увидел, что солдаты, как по команде, снова улеглись спать. Будто и не вставали. Прогоревшие свечи распространяли неприятный запах, не такой, как обычно. Бырка отвернулся к стене, и остаток ночи провел в тревожном ожидании общего подъема…

Проснулся он от веселого гама в казарме — Кос и Третьяк что-то бурно обсуждали, остальные то и дело задирали их.

— А вот и наш беглец! — рядовой Лимонов подошел к кровати Бырки и сел на самый краешек. — Куда вас носило ночью, товарищ прапорщик?

Бырка, превозмогая головную боль, привстал и покосился на ребят:

— Вы-то чего не спали?

— Мы-то спали, — ответил Лимон, — как убитые спали. Это нас Крыса с утра уже допрашивала. А мы и знать ничего не знаем…

— Вы что, не помните, как я вернулся? Вы же все сидели и буравили меня своими глупыми глазенками! Вы же…

— Мы спали, — повторил Лимон.

Солдаты недоуменно переглянулись.

— Крыса видела, как вы входили в казарму. А на минус четвертом час назад нашли мертвого ежика. Весь Бункер спал, поэтому думают на вас…

— Бред какой! Да и откуда у меня ежик? — Бырка поднялся и потянулся за стаканом с водой. — А вы что думаете по этому поводу?

— Да что тут думать!? Издеваться над ежиками — не ваше амплуа. Не знаем мы, что думать.

— А по какому празднику веселье? — Бырка сделал глоток.

— Просто анекдот, хотите? — ответил за всех Кос.

— Нет, — сухо сказал Бырка и подозвал сержанта. — Пойдем, потолковать надо!

Они вышли.

— Ничего странного не замечал в последнее время? Может, мужики что толкуют? — начал прапорщик.

— Ну, если вы о девочках этих, Да и Нет, — Кос почесал затылок, — есть немного. Подозрительные они какие-то. Ощущение, будто говорить умеют, но скрывают. И почему-то бабы выпускать их начали часто. Правда, под присмотром выходят, но все же…

— И девки странные, и сны какие-то… Мерещится все что-то. Кстати, недавно у Шамана справлялся, мужик вроде нормальный, говорит — не замечал за ними ничего в Бабяково. Это только в последние дни…

— Да, узбек нормальный, — подтвердил сержант, — и жена его нормальная, и мальчик тот, сынишка атамана Кабякина… А вот девочки подозрительные, словно порча на них какая!

— Мне тоже кажется, что говорят они. Может, попробовать потолковать?

— Товарищ прапорщик, — покачал головой сержант, — Иван, не надо, всему свое время. Давай наших дождемся с Игр, тогда и придумаем чего-нибудь…

— Кого это ты «нашими» называешь? Наши все здесь.

— Алину дождаться надо. Сову… Медузу…

— Ага. Мы даже не знаем, что там на Стадионе. Может, не дошли девки. Может, не вернется никто. А нам надо действовать! Я решил.

— Ну, решил так решил. Если что — мы рядом. Когда толковать пойдешь?

— Если суд не устроят какой, пойду сегодня.

— Ладно, давай… Еще что?

Бырка хотел было ответить, вспомнив ночной кошмар, но помахал головой, нет, мол, а то за дурачка сочтут. Он направился к служебке, где Крысу сменила Конопля, «свой» человек в Бункере. В небольшом помещение мерцал тусклый свет, с потолка свисала труба, под трубой стоял пустой медный таз. На стене висела большая карта местности с надписью «Воронежская область, Новоусманский район». Другой конец трубы уходил к секретному месту на поверхность, чтобы пришедшие к Бункеру могли до него «дозвониться». Достаточно снаружи кинуть в трубу камешек, как о твоем приходе тотчас узнает дневальный. Пневмопочта, мать ее!

— Никаких вестей — ни с Дамбы, ни со Стадиона? — покачал головой Бырка, глядя в пустой таз.

— Ничего, — ответила Конопля, темноволосая девушка спортивного сложения со следами затянувшегося алкоголизма на все еще симпатичном лице. — Я думаю, они там победу праздновать месяц еще будут…

— У них нет шансов против динамовцев и генерала Че, там бойцы что надо!

— У Алины интуиция чертовская, а у Совы сиськи, — Конопля хохотнула. — Видел ее сиськи, товарищ прапорщик?

Бырка улыбнулся, вспомнив мудреные татуировки-мишени вокруг сосков Совы.

— Да кто ж не видел! Весь караул ее по очереди рассматривал однажды. Пьяные были все, сговорчивые… Или обкурились, не помню уже.

Конопля спохватилась:

— Слушай, тут все утро только о тебе и твердят, мол, Бырка каких-то сусликов придушил.

— Ежиков, — поправил ее прапорщик. — Угомонились уже?

— Угомониться-то угомонились, но ведь их кто-то убил. Кто, если не ты? Понимаешь, убил и принес к той злополучной двери. Ночью! И тебя Крыса ночью видела, шатающегося по коридорам. Ерунда какая-то… Не спалось тебе?

— Не спалось…

И Бырка рассказал часть из того, что можно было рассказывать про прошедшую ночь.

Конопля внимательно выслушала прапорщика.

— Хорошо, Иван, будь по твоему, никому не скажу. Отпущу тебя с ними в лес за хворостом, и наряд оформлю. Ох уж эти Да и Нет… Мы их, собственно, только подышать свежим воздухом отпускаем, да и самим пробздеться хочется. Вызвать девчонок или не готов еще?

— Валяй, готов я.

— Только смотри, осторожней. Помнишь, Шаман рассказывал, как юми на Бабяково напали. Октябри их перестали патрулировать — себя бы сберечь! Сначала там кони стали пропадать, потом люди. А потом они на мосту трехметрового урода увидели: мускулистый, голый, весь в шрамах. Простоял часа три и ушел. Вскоре началось…

— Да помню я все! Идут юми по Левобережью, идут, и никуда нам от них не деться.

— Может, со Стадиона и не вернутся вовсе — ни Светка Рабица, ни Молекула с Алиной, ни Медуза. А мне повезло, если б не алкоголь, тоже была б сейчас неизвестно где…

Конопля поднялась со стула, протянула ему карабин.

— Заряжено, не переживай! Не по делу не стрелять! — Конопля дернула за какую-то веревку, торчащую из углубления в стене, вдали раздался негромкий звонок. Вскоре в «служебке» появилась заспанная Лагунья.

— Что, пора уже? — спросила она.

— Нет, отдыхай, я за тебя отдежурю… Ты мне девчонок немых позови, с Быркой пойдут.

Лагунья послушно кивнула и исчезла в дверях.

Когда появились девочки, в воздухе повисла почти осязаемая тревога. Девочки держались за руки и смотрели в пол. Конопля поинтересовалась:

— Все в порядке?

Девочки промолчали. На них были легкие платьица в нелепый горошек: у Да — синий, у Нет — розовый. Пожалуй, только этим они и отличались…

Пока Конопля объясняла им про хворост, Бырка пытался вспомнить, как они выглядели в его снах — уж точно не в таких платьях с дурацкими кармашками. Какая-то деталь не давала ему покоя. Вспомнил! Ногти… Их желтые, совсем не детские ногти были испачканы грязью, будто они рыли руками землю. Еще — запекшаяся кровь под ногтями. Понимая, что все это было во сне, прапорщик с какой-то особой злостью процедил сквозь зубы:

— Покажите руки.

Девочки, глядя на него исподлобья, с непритворным испугом протянули руки. Конопля с удивлением смотрела на происходящее, потирая шею. Бырка с глупым, слегка тревожным видом осмотрел ладони и ногти девчонок и разочарованно отпустил их.

— Что за глупости, прапорщик? — улыбнулась дежурная, взглянув на свои руки. — Когти искал?

— Когти, — смущенно подтвердил Бырка и указал рукой на дверь. — Прошу.

Пропустив Да и Нет вперед, он шагнул за ними в коридор и направился к массивному железному выходу из Бункера. Помедлив у прибора, напоминающего перископ с подводной лодки (такой же был в служебке), он дернул рычаг и стал вращать массивный «руль». Дверь с грохотом отворилась, свежий лесной воздух и солнечные лучи весело ворвались в промозглое нутро помещения, освежая коридор, как старый добрый «Ландыш» превращал в весеннюю поляну засранные кабинки общественных туалетов на вокзалах страны. Бырка с девочками вышли, очутившись в бетонированном углублении перед Бункером, густо поросшем мхом и травой. Конопля наклонилась, подобрала с пола серую иголку, совсем не похожую на сосновую, и задумчиво покачала головой. Вспомнила старую песенку:

Не губите ежиков, пожалейте ежиков,

Полюбите ежиков, как люблю их я.

Не гоните ежиков, ведь они хорошие

И у них большая, дружная семья!

— Всего лишь детская песня, — сказала она сама себе и спрятала иголку в ящик с надписью «Обувь, гимнастерку, брюки и белье сложите в резиновый мешок». — Тля, и обсудить-то не с кем…

Прапорщик осмотрелся, пнул ногой пустую флягу из-под воды и направился к разорванной «колючке». Там остановился, поджидая девочек, призадумался немного. Место хорошее, от нелюдей — то, что надо! «Колючку» подправить бы. Впрочем, ни к чему это, не удержит она юми. А вот в Бункер им не попасть, это точно! Он с любовью поглядел на заросшее возвышение, в лоне которого пряталась проржавевшая дверь. Просто так ее не открыть! Да, а ведь когда-то Бункер, ровесник «холодной войны», надежно охранялся караулом, приписанным к воинской части в Никольском. От рва и былых заграждений из колючей проволоки в четыре ряда мало что осталось, только жалкие огрызки с шипами, а ведь когда-то один из рядов «колючки» даже находился под напряжением.

Бырка дошел до покосившейся таблички, прибитой к сосне: «Опасная зона! Стреляем без предупреждения!»

— Все, прибыли, здесь и дислоцируемся. Вы давайте-ка за хворост принимайтесь, посуше собирайте, а я рядом буду.

Девочки послушно кивнули — одна головой вверх-вниз, другая вправо-влево, и, не мешкая, принялись за работу. Бырка отошел в сторонку, закурил «Приму». Снова поймал себя на мысли, что ему не по себе в этой детской компании.

«Спрошу-ка я их открыто, могут они говорить или нет, чего скрывают?»

Помялся немного, промолчал.

«Или выстрелить вверх? Посмотреть, так сказать, как они на неожиданный грохот среагируют…»

Бырка задрал голову к небу. Нет, забыл уже, каким оно было до Давления. Но уж точно не таким ядовито-бирюзовым, как сейчас. «Циановое небо», — так, кажется, рядовой Яндекс подметил. А, может, до него кто…

Ни тучки, ни облачка, ни жужжания мух, лишь беспомощное дуновение ветерка. Бырка прилег на травке, подставляя щетину щек утреннему солнышку, и, лишенный нормального сна ночью, предательски уснул. Во сне к нему подошел мальчик, похожий на атаманского сына Федьку, которого привел с собой узбек из Бабяково. В руках его книга какая-то. И говорит ему мальчик:

— Как ты можешь быть одновременно в двух местах сразу? — и указывает на коридор, ведущий к лифту на минус четвертый.

— Я тебя не понимаю, Федя. Да и лифт давно не работает.

Мальчик засмеялся.

— Все работает, все давно работает. Они завели всё тысячи лет назад, вот оно и работает. Только мы не понимаем. Как я вот, к примеру, не могу понять: ты сейчас здесь стоишь или там скребешься?

— Никуда я не скребусь, Федя. О чем ты?

— Книги читать надо, там все про нас написано, — сынишка бабяковского атамана потряс книженцией. — Жаль, я вот читать не умею еще, не научил батька, помер рано.

Мальчишка протянул книгу прапорщику. Тот взглянул на название

— С ума сойти можно! — воскликнул он удивленно. — Профессор Боткин. «Атлас внешних органов человеческого тела».

— С ума сойти!

— Вот именно, — подтвердил Федя, еще раз указал рукой на лифт, бросил книгу и весело убежал.

Бырка подошел к лифту и недоверчиво нажал «Вызов». Откуда-то глубоко снизу начал нарастать скрежет. Двери лифта открылись, заливая коридор неестественным светом. Бырка вошел в кабину, поднес палец к кнопкам и замешкался. Минус первый, минус второй, минус третий и так до минус сорок девятого. Все бы ничего, да внизу значилось «Рай», а в самом верху, там, где должна была гореть кнопка первого этажа, светилось «Ад».

— Интересное кино, у нас что, ад здесь? — вслух подумал Бырка.

— А ты думал, нет? — раздалось из динамика. — Последняя теория Боткина: «Ад там, где мы есть. Хорошо там, где нас нет». Выбирай!

— Что выбирать? — спросил Бырка и, не дождавшись ответа, нажал на минус четвертый.

Снова темный коридор, лестница на обледеневший минус пятый, как ни странно, оттуда звучала тихая музыка, Бырка прислушался, «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера», Beatles. И было совсем не холодно. Бырка посмотрел налево-направо — обе двери завешаны целлофаном. Прапорщик пошел к той, рядом с которой располагался злополучный люк. В таинственное помещение можно было войти и через дверь, но покойный отец не советовал этого делать.

«Больше пространства для выхода, трое могут протиснуться, а это плохо!», — говорил он. — «Если совсем приспичит, лезь только через люк».

Но до люка Бырка не добрался. За целлофаном явно кто-то прятался. Страшно! Прапорщик сплюнул на пол остатки страха и смело шагнул к силуэту. Будь что будет! Он протянул руку и отдернул занавеску. Он отпрянул. Он закричал. Он вспомнил всех святых, которых только мог вспомнить из учебников по истории христианства. Впрочем, какие там учебники, какие святые! Он затрясся и покрылся горячим потом. Из глаз его брызнули слезы, а руки затряслись. Прямо на него, дрожа всем телом, безумными глазами, округленными до неимоверных овалов, затравленно глядел… прапорщик Бырка.

Завыла сирена. Бырка разлепил мокрые сонные глаза и понял, что это был за звук. Это выли девочки-волчата. Протяжно, не по детски. Выли не только они, где-то вдалеке им вторил зверь. Также протяжно и громко, словно мастерски имитируя их. Бырка прогнал остатки страшного сна и сосредоточился. Из-за кустов прапорщику не было видно, чем заняты девочки и почему воют. Он приподнялся и на четвереньках пополз на небольшое, поросшее мхом возвышение, откуда ему открылась зловещая картина.

Девочки стояли на коленях на залитой солнцем поляне, обняв друг друга за плечи. Их нелепые платьица в горошек и сандалии валялись неподалеку. Их лица не выражали ровным счетом никаких эмоций. Они просто выли. Голые. Жуткие. Совсем чужие девочки. А между ними лежал окровавленный трупик мертвой, но все еще пушистой белки.