Мой самый-самый…

Ана Сакру, 2023

2 ТОМКогда вам двадцать, вы уверены, что главное – это любовь.Все остальное приложится.Вместе с любимым, идя рука об руку, вы всё сможете, всё преодолеете, всё переживёте. Весь мир у ваших ног!Но, когда вам становится ближе к сорока, оказывается:– что преодолеть вы можете далеко не всё- что даже в самом радужном мире могут сдохнуть розовые пони- что кризисы среднего возраста и отношений не выдумки психологов, а вполне реальные проблемы, которые сложно пережить.Пережить и вспомнить, с чего начиналась эта любовь.Повествование от обоих героев.ХЭПервая часть " Мой самый-самый бывший"

11. Лиза

23 февраля

Мой будильник заведен на девять, но я подрываюсь в семь. Ничего не могу с собой поделать — не спится, хотя сегодня выходной и за окном еще совсем темно. На улице кружит мокрый снег, норовя налипнуть прямо на окна, а свинцовые плотные тучи не дают разглядеть рассвет. Вся наша маленькая квартира погружена в полумрак и дрёму. Так тихо, что, кажется, я слышу, как мирно сопят мои мелкие за стеной в своей комнате.

Ощущая внутренний нервный трепет, не позволяющий дольше оставаться в кровати, накидываю халат и, бесшумно ступая, направляюсь в душ. Сегодня у меня будет насыщенный день. В половину девятого к детям на все три выходных прилетает Сашка, а я после обеда наоборот улетаю с Ариэлем в Стамбул и оставляю нашу квартиру в их полное распоряжение.

Сказать, что бывший муж этому факту не обрадовался — это ничего не сказать, но рычагов давления на меня у него больше нет. Пусть скажет спасибо, что ему не пришлось искать гостиницу в центре во время праздников, сэкономила ему пару десятков тысяч.

Остервенело тру себя мочалкой в душе, стараясь физическими ощущениями заглушить непрошеную адреналиновую дрожь. Пару раз переключаю воду с горячей на холодную и обратно. Долго рассматриваю свои мимические морщинки в запотевшем зеркале. Межбровка все четче, надо опять идти колоть…Очень тщательно крашусь, максимально стараясь придать себе натуральный сияющий вид, а не быть похожей на вот эту слегка замученную жизнью тридцатипятилетнюю женщину, укладываю волосы волнами, потратив на это добрых двадцать минут. Рука тянется к духам, но…

Душиться дома в девять утра — это слишком…И подозрительно… Сашка же не идиот…

Торможу себя.

А затем, надев хлопковое платье — майку, отправляюсь на кухню, на которой вчера провела практически весь вечер, чтобы забить холодильник этим пожирателям бургеров и пиццы приличной едой. Я ведь знаю, что Саша без меня детям готовить не будет, опять откармливая их фастфудом, а у Алиски уже итак грудь и попа становятся больше моих. Хватит с нее булочек. Винегрет, форель и зеленый борщ. Точка.

То, что начинаю делать гонконгские вафли, с которыми заморачиваюсь только по праздникам или на чей — нибудь день рождения, объясняю себе кучей свободного времени с утра. А еще пытаюсь упорно не смотреть на часы. Пытаюсь, но…

Вот только было 8:57, а сейчас уже 9:02.

Кусаю губы, сосредоточенно мешая миксером жидкое тесто. С Сашей мы не виделись почти три недели, и я просто не в состоянии его не ждать…

И неважно, что каждый прожитый день делает нас всё дальше друг от друга. Неважно, что я уже вполне уверенно чувствую себя на работе. Неважно, что мелкие с виду совсем освоились. Неважно, что у меня все неплохо идет с Ариэлем — хоть в будни мы видимся только в офисе, потому что я пока стараюсь лишний раз не сообщать детям о предстоящем свидании, но прошлые выходные мы провели с Коцем вместе после того, как я отвезла Левку с Алиской к Ратмиру загород на день рождения одного из моих племянников.

Неважно, что оказалось, что без Сашки я вполне могу жить. Могу! И даже улыбаться могу, и радоваться чему-то, и чувствовать себя женщиной. Всё могу.

Но я как будто за стеклом.

Жизнь крутится вокруг, течет дальше, бурлит… А настоящая маленькая Лиза сидит в прозрачном ящике где-то глубоко-глубоко внутри, и до нее доносится лишь часть приглушенных звуков, все цвета тусклые и невозможно различить запахи. Она в вакууме.

Да, там безопасно, в этой коробке.

И большой Лизе живется не так уж и плохо. Но иногда так хочется разбить вдребезги эту тесную стеклянную тюрьму и снова ощутить реальный мир. Чтобы и больно, и зло, и весело, и счастливо, и захватывало дух. Всё на максимум.

Чтобы не видеть себя все время будто со стороны, как сейчас.

Наверно поэтому я так и позволяю Сашке почти каждый вечер слать мне видео из нашего прошлого, которых у него оказалось неимоверное количество. Раньше он часто раздражался, что я постоянно прошу его снять меня одну или вместе с детьми — он вообще-то так себе оператор. А теперь вот…Пригодилось.

Это стало настоящим маленьким ритуалом. В чем-то постыдным, потому что я никому не могла об этом рассказать, но жизненно необходимым.

Ближе к полуночи. Минимум переписки. «Привет», «Привет»…

И пять минут невозможно сладко-горьких воспоминаний, от которых заходится сердце и влажнеют глаза. Иногда я даже стала комментировать после. Осмелела.

«Это было ужасно, зачем ты только прислал?», «Неправда, ты там очень красивая, Кис», «Не называй меня так», «Не повторяйся».

И всё. Стандартный до боли набор фраз, уже тоже смахивающий на священнодействие.

Я почти уверена, что Саша знает про Ариэля — дети не могли не доложить, но он ни разу даже не намекнул. Ни слова…

И это было так не похоже на него прежнего, что сейчас я нервничаю еще и поэтому. Нет смысла защищаться, если на тебя не нападают. А если я не огрызаюсь, то в глубине души мне становится перед Сашкой совестно. Он ведь просил, чтобы я этого не делала, и я слишком отчетливо помню его отчаянный шальной взгляд в тот момент.

Я ему ничего не должна, у меня теперь вообще другой мужчина, пусть мы и только начали сближаться. Но даже если повторить это себе миллион раз, убедить себя полностью не получается.

Зажимаю вафельницу и натираю сыр. Горки нарезанных ветчины и огурцов уже ждут своего часа. Алиска любит сладкие вафли, а Левке с Сашей подавай что-нибудь более существенное. По квартире разносится неповторимый аромат выпечки, от которого в детской, кажется, кто-то зашевелился и собирается вставать. Выкладываю на большую тарелку первую порцию, уже было собираюсь начинять, как на весь дом разносится трель домофона, от которой у меня чуть вафля не валится из рук на пол.

У Сашки есть ключи, но…

— Мам, я открою! — почесывая тощий бок, к двери плетется заспанный Лёвка.

Нетвёрдыми руками сыплю на горячую вафлю сыр, прислушиваясь.

— Да, открываю, — говорит Лёвка кому-то в трубку домофона.

— Кто там? — ору с кухни.

— Отец!

Заливаю тесто в форму, прикусывая язык. И зачем я только заморочилась с этими вафлями?! Скажет еще, что специально для него… Душу в себе порыв мгновенно все выкинуть в мусорку — слишком уж воняет хрустящей выпечкой на всю кухню.

Слышу, как проворачивается замок входной двери. Мурашки бегут вдоль позвонков, рассыпаются градом по предплечьям.

— Левка, привет!

— Привет, пап, ты рано, — слышится чуть смущенное из коридора.

А потом, судя по звукам, бывший муж все-таки ловит в свои медвежьи объятия пытающегося увернуться сына.

— Да пробок не было, повезло. М-м, как вкусно тут пахнет у вас.

— Да это мама вафли тебе готовит, впервые за два месяца, — фыркает мой предатель — сын.