Те, Кто Живут Давно. Сердце Рэдмаунта

Анастасия Альт, 2023

Две тысячи шестидесятые годы, Единое государство. Полицейский детектив Тед Рэдмаунт в прошлом году помог Тем, Кто Живут Давно, избавиться от одного из них. Но уверен, многое в этой истории не так просто, как кажется. Как узнать правду? У него всё больше вопросов к его бессмертной возлюбленной. Получит ли он ответы, или Елена снова разобьёт сердце Рэдмаунта?

Глава 2.

Вторая половина двадцать первого века. Две тысячи шестьдесят *** год. Единое государство, Русско-Китайский Союз…

Она резко проснулась, вскочив, будто бы её встряхнуло на кровати. Из небытия выбросил сильный удар. Это сон, или снова с кем-то из них беда? Больше ничего не слышно.

Елена хотела почитать, и не заметила, как уснула уже под вечер. Мерный шум дождя успокаивал и убаюкивал. Теперь вот сон как отрезало, просто отрубило. Она опустила ноги на пол. Очень часто первый шаг причинял боль, напоминая об искрошенных в пытках костях, но сейчас она просто вытянула узкие ступни и хрустнула пальцами.

Потом Елена с удовольствием вдохнула сладкий аромат свежей выпечки: ломкий край бортика румяного песочного коржа, ваниль, яблоки с корицей, карамельная корочка поверх сливочно-творожного крема! Одновременно по дому плыл дух варёного картофеля! Какое чудо!

На небольшом столе она заметила открытую подсыхающую коробку акварельных красок. Он снова рисовал её спящей. Для таких скетчей Патрик обычно использовал всего два цвета, в этот раз размыты тёмный золотистый для изображения тела, и фиолетовый ультрамарин для теней. Они редко виделись, поэтому он пользовался каждый моментом, чтобы рисовать. Изображения получались быстрые, но сочные. В линиях и расплывчатых пятнах легко угадывалось и узнавалось женское тело, расслабленное и естественное.

В прошлом году они встречались в Праге. Позавчера она приехала на поезде, он ждал её на вокзале. С О’Лири меньше всего было необходимо разговаривать, и это потрясающе. Елена чувствовала, как оживает и набирается сил. Знала, что элементаль ощущает то же, одновременно с восторгом заново привыкая различать цвета и запахи.

Они все удивительные создания. С Патриком её сближала стихия, умиротворяющая и разрушающая. Их общий огонь не сжигал ничего, если на то не было их воли, но сейчас они желали только друг друга. И когда занимались любовью, то купались в этом тёплом нежном пламени, не сгорая в его свете.

Когда они вместе, Патрик отлично готовит, с радостью обретая в полной мере вкус и обоняние. Вот и теперь он колдовал на кухне в облаке восхитительных запахов. В духовке доходил пирог, а в глубокой сковороде что-то быстро подрумянивалось в масле. И Елена в очередной раз подумала, что нет более эротичного зрелища, чем мужчина, занятый готовкой. Не показушные феерии кулинарных телешоу, а вот так — домашний и уютный, босой, в потёртых джинсах и тёмно-красной футболке, сосредоточенный и увлечённый. Она обняла О’Лири, проводя руками под тканью по горячему телу.

— Что ты тут наворожил?

— Садись, поужинай. Знаю, ты хочешь есть, — он чуть улыбнулся, оглянувшись сверху вниз. — После займёшься моим голодом.

— Конечно же, любимый! — Елена прижалась к его длинной крепкой спине, вдыхая среди прочих его пряный запах.

В домах этой серии маленькие кухни, метров восемь максимум. Многие горожане добивались у администрации разрешения объединить её с двухметровой кладовкой, разбирали перегородку, закрывали вентиляционные короба. В итоге, получали комнатушку немногим больше, но хотя бы уже имели возможность сесть и пообедать семьёй в четыре человека.

Панельные многоцветные микрорайоны на окраине Москвы уже успели порядком состариться. Застройка двадцатых годов начала века тогда стремительно захватывала деревни в ближайшем Подмосковье. А теперь отсюда дальше в область провели ещё две железнодорожных ветки и открыли двенадцать станций метрополитена, давно перепутавшегося с пригородными поездами. Зелени в скверах и дворах за эти годы стало больше, а декоративные мозаики на фасадах поблекли. Изображения рабоче-крестьянских подвигов и агитационные лозунги местами лишь потрескались, но не осыпались благодаря регулярной реставрации,

На узкий балкон можно выйти из обеих небольших полупустых комнат. На окнах не было цветов, тут за растениями некому ухаживать. Кухонный гарнитур и остальная безликая мебель холодного белого оттенка, матово окрашенные, лишённые индивидуальности. Хозяину совершенно безразлична обстановка дома.

Яркие и разноцветные полосы жили тут только на книжных полках, скрытых стеклянными раздвижными створками. Бумажные книги — редкость и ценность, но в отличие от большинства сограждан О’Лири имел возможность не просто собирать их, но и постоянно перечитывать. Елене нравилось сюда возвращаться, но прошлый раз она гостила в этой квартире лет девять назад. Тогда жена Патрика ещё была жива.

— Что это, из чего сделано? — по обыкновению спросила Елена, когда уселась за стол.

— Называется ньокки. Тесто из варёного картофеля и муки, плюшки сварены и чуть обжарены. Затем сливочный соус с расплавленным сыром, и… — он добавил сверху хрустящие красноватые кусочки и зелёные листья. — Подрумяненный и подсушенный бекон, немного рукколы! Угощайся! Потом достану тебе пирог.

— Это чудовищно вкусно! — закатила она глаза, распробовав.

О’Лири сидел напротив неё за маленьким столом и сдержанно пил чай, следя за каждым её движением. Он так соскучился. Как и остальные Живущие Давно годами терпел бесцветную и безвкусную жизнь ради нескольких дней, или даже часов, когда можно будет полноценно ощущать удовольствие от еды, запахов, секса. Её тепло — единственное, что согревало по-настоящему веками.

— Почему ты не хочешь открыть своё заведение, получил бы лицензию? — она напомнила о его работе в заводской столовой.

— Как говорится, «Я столько знаю о ресторанах, что не хочу иметь свой!». Да и готовить, когда тебя нет рядом, у меня всё равно не получается.

— Злата считала иначе.

— Больше не считает, — он опустил ресницы.

Его жена уже год как умерла от саркомы кости, слишком затянула, не занималась лечением. Девять лет назад Елена была в Москве и заехала повидать О’Лири. Злате он её представил как старинную подругу, которая в городе проездом, другого впечатления и не могло получиться. Оставил ночевать. Они за полночь засиделись на кухне, вспоминая прошлые поездки и обсуждая общих друзей. Жена не могла не почувствовать искр между вечными любовниками, и бдительно не отходила от мужа ни на шаг, пока не заснула на стуле, утомившись.

Елена должна была усыпить её до утра, но была слишком увлечена общением. Они с Патриком закрылись в ванной комнате, секс перед зеркалом был красивым, воздух раскалился. Всё было замечательно, пока проснувшаяся Злата не стала ломать дверь с безобразным скандалом. Они долго ругались с О’Лири, жена полезла в драку. Сцена вышла отвратительной. Елена помогла женщине заснуть, успокоила и забрала воспоминание о неприятном эпизоде.

Она не пустила потом к себе Патрика обратно, хоть он и грозился снести замки. Была расстроена собственным промахом. Остаток ночи пролежала без сна, размышляя о том, какие чувства испытывают Живущие Давно к своим супругам, если таковые и находились. Ревнуют ли, как переживают их смерти, как смиряются с этим калейдоскопом уходящих женщин.

После своей первой жизни она не раз увлекалась смертными, и бывала замужем, устраивая свой комфорт. Но не знала, каково приходится её вечным возлюбленным. До сих пор не умела говорить с ними об этом. Каждый по-разному, но они сами решали эти проблемы. Их браки были скоротечны, ведь совсем недавно редкая женщина доживала до сорока лет, а положение вдовца в обществе более выгодно.

Но Елена только приветствовала эту имитацию нормальной человеческой жизни. Требуя не отличаться и не выделяться, она хотела уберечь их от излишнего внимания. Со склонностью людей к панике и мгновенному распространению по сетям страхов и фобий любые костры инквизиции покажутся просто курортом по сравнению с охотой, которую могут открыть на них!

Те, Кто Живут Давно, исполняли её волю. Елена была благодарна им, признательна за верность и послушание. Лишь Андрей всегда спорил с ней, презирая смертных. Подчинялся, хоть и больше всех страдал, сдерживая свою силу, мучительно сжимаясь в рамках, которые она выставила для них.

Начало двадцатого века, Россия…

— Сейчас мы, Николай Ефимович, с морозцу-то! Здравствуй, Семён, чем потчевать будешь? Сегодня кутнём слегка, есть повод как-никак!

Солидный посетитель в вицмундире распахнул тёплую шинель, чтобы все присутствующие в трактире на Восьмой Рождественской улице могли разглядеть свеженький поблёскивающий орден

— Пожалуйте, Степан Михайлович, селянка рыбная нынче хороша, щи готовы, котлеты рубленые из телятины, с картофелем и белым соусом! Жаркое из свинины с грибами!

— Давай, тащи селянку и котлет! Да нет ли газеты сегодняшней?

— Извиняюсь, Степан Михайлович, её господин приезжий спросил, сейчас в малой зале сидят.

— Так накрой нам там же у окна, да поскорее!

— Правда, обедать-то давно пора! Прозаседали мы нынче! — вздохнул сопровождающий его чиновник помоложе в сером штатском сюртуке и с редкой русой бородкой.

— Да уж, Николай Ефимович!

Они прошли через большой зал с крашеным полом в комнату менее просторную, где было всего три столика «для публики почище». Приятели устроились за лучшим из них, у окна в лиловых плюшевых шторах с кистями. За столом в углу, спиной к ним расположился посетитель, со степенным аппетитом уплетающий щи, и одновременно внимательно пролистывающий «Санкт-Петербургские Ведомости». Мужчина привычно горбился, как часто поступают люди, опасающиеся побеспокоить своим ростом и весом. На вешалке рядом висело драповое пальто с бархатным воротником, и новая шляпа, под стулом стоял небольшой чёрный саквояж.

Ожидающим обеда чиновникам подали малый графин водки и нарезанную селёдку, приправленную горчичной подливкой. Закусив, они вернулись к прерванной на пороге трактира беседе.

— Так, в продолжение предмета нашего разговора? Я бы не отказался нынче к девочкам! — вполголоса заговорил серый сюртук.

— Ваша страсть к рублёвому разврату мне давно известна, но это совсем другая масть! В заведение Мадам Эмер так запросто не попасть, двери туда открывают только очень большие деньги!

Широкая спина за соседним столом чуть вздрогнула, мельхиоровая ложка замерла над тарелкой. Чтобы лучше расслышать сторонний разговор, посетитель наклонил голову.

— Да что вы говорите? — ахнул серый сюртук.

— Я сам не поверил, но передавали, что дешевле десяти рублей девушек там не держат.

— Помилуйте, червонец за девку?

— Якобы, девочки работают у Елены Францевны настолько исключительные, что постоянные гости там и по четвертной оставляют!

— Да быть этого не может, Степан Михайлович!

— Конечно же, не может, но ведь болтают! Скажу более, — чиновник в вицмундире с орденом чуть придвинул стул к приятелю, и заговорил присвистывающим шёпотом, делая большие глаза. — Слыхал, что эта удивительная дама получает покровительство чуть ли не сестры губернатора и жены нашего самого! Но какие услуги могла оказывать эта таинственная бандерша её высокопревосходительству, вообразите?! А за первый вход в заведение берут не меньше ста рублей!

— Что же такое может вытворять женщина за эдакие деньги! — с возбуждённым придыханием изумился собеседник.

— Раз покупают, значит, оно того стоит! — значительно кивнул вицмундир. — А только одно вам скажу, Николай Ефимович, нам подобного не приобрести, хоть всю кассу вынеси!

— А кто ж знает, может после такого и под суд за растрату уже не страшно! Зато на всю жизнь запомнишь! — мечтательно зажмурился серый сюртук.

— Простите, господа, ради Бога, что обращаюсь с вопросом, не будучи знакомым, — от гулкого и тяжёлого голоса чиновники одновременно чуть подскочили на стульях с гнутыми ножками.

Совершенно неслышно за их спинами встал посетитель от столика в углу. Они оглянулись. «Ишь ты, очки с синими стёклами, интересничает, провинциал. Однако костюм добротный, из тонкой шерсти, это ж сколько сукна нужно на такую фигуру? А жилет-то штучный шёлковый, рублей сорок пять!» — со знанием дела оценил Степан Михайлович. Его приятель, Николай Ефимович, в костюмах разбирался плохо. А вот драгоценный перстень, кольцо, часы на золотой цепи двойного плетения и бриллиантовую булавку в галстуке приметил с первого взгляда. Тесть его был ювелиром, и часто распространялся о премудростях своего ремесла.

Личность их неожиданного собеседника была внушительной и основательной. Слегка вьющиеся тёмные волосы были отпущены до воротника мягкими волнами по моде. Более ничего мягкого в наружности мужчины не было. Черты крупные и резкие, будто вырезанные из мрамора для статуи в Летнем саду. Широкие плечи и крепкие руки, от незначительного напряжения мускул которых, кажется, легко полопаются швы дорогого костюма. Высокий лоб, тщательно выбритые щёки, и подбородок с приметной ямочкой посередине. Очки скрывали глаза, но всё лицо выражало извинение за беспокойство и вежливый интерес.

— Ничего, пожалуйста, присаживайтесь, — собрался Степан Михайлович, указывая на свободный стул, который тут же скрипнул под странным великаном.

— Разрешите представиться, Колычев Андрей Иванович. Видите ли, господа, человек я новый, приезжий. В Петербурге ненадолго по делу. И, признаться, предмет вашей беседы меня крайне заинтересовал. Простите, что невольно подслушал, но не сообщите ли мне подробностей этого любопытного мероприятия? — говорил он тихо, вкрадчиво, явно с привычкой смягчая свой голос. — Также осмелюсь предложить свою компанию и некоторую денежную поддержку вашего вояжа.

— Чигарёв Степан Михайлович, — с достоинством пожал предложенную руку чиновник в вицмундире.

— Синицкий Николай Ефимович, — привстал со стула его коллега. — Но, извините за дерзость, располагаете ли вы действительно такими средствами? Вижу, человек вы деловой и приличный. Но, поймите, в столице столько мошенников! Того и глядишь, угодишь в историю!

— О, не волнуйтесь! Такое жульничество не в моём характере! — открыто и обаятельно улыбнулся Колычев, показав ровные белые зубы, и доставая из кармана пухлый бумажник и пачку банкнот в банковской ленте. — Это мои личные, а не казённые деньги, уверяю вас. Со своей стороны разрешите уточнить, располагаете ли вы достоверными фактами, либо довольствуетесь слухами и сплетням об этом доме?

— Ваши опасения можно понять, господин Колычев. И, правда, этого дома нет в адресном «Вестнике», и на извозчике туда нелегко доехать. Но если в Петербурге вы имеете связи, то через нужного человека для вас найдётся всё, что душе угодно! — самодовольно кивнул Чигарёв.

Степан Михайлович послал с запиской к одному своему высокопоставленному знакомому. И пока дожидались ответа с примерным адресом необходимого заведения, мужчины выпили и пообедали. Когда же расплывчатое описание было у них в руках, сговорились, что Колычев заплатит за них троих, а взамен они повезут его, куда сказано.

На Суворовском проспекте наняли экипаж. К вечеру обещался снегопад, небо висело низко и мрачно. Быстро стемнело, через Выборгскую возница довёз их до Петербургской стороны. Миновали Геслеровский мост, поплутали по улице Грота, было затерялись в переулках. Казалось, что ветер гонит дождь со снегом сразу во всех направлениях. Они уже начали подмерзать, когда судьба послала навстречу двух старых уличных девок. Отчаянно зябнущие размалёванные страшилища безуспешно зазывали поздних клиентов, но согласились указать дом Мадам Эмер, о котором тоже немного слышали. Гулящие получили по рублю, а путешественники прошли к небольшому особняку в глубине двора с чахлым садиком.

Глава 3.

Начало двадцатого века, Россия…

Внутри было душно натоплено, пахло сладкими духами, пряным женским потом, хересом и хорошим табаком. В передней, принимая шинели и пальто, околачивался крепкий вышибала с внешностью мясника, с подозрением разглядывающий гостей, особенно Колычева. Ему редко доводилось сталкиваться с теми, кто не только не уступал ему в фактуре, но и существенно превосходил его.

Через мгновение к ним вышла экономка, назвавшаяся Кристиной Карповной, пикантная кудрявая дама в синем шерстяном платье и жемчужном ожерелье. Она деловито приняла деньги от новых посетителей, разрешив им пройти и присоединиться к танцующим парам. Чигарёв и Синицкий, оглушённые музыкой, светом и жарким воздухом, обомлевшие, шагнули в гнездо разврата. А Колычев, подождав, пока спутники исчезнут за портьерами, подал экономке карточку.

— Благоволите передать вашей хозяйке!

— Мадам Эмер не принимает, извините, господин хороший! — сверкнула она глазами.

— Уверяю вас, для меня она сделает исключение, — мягко и настойчиво кивнул он, и поверх визитки в ладонь Кристины Карповны легли три золотых. Экономка поднялась наверх, и вернулась через несколько минут, удивлённая и притихшая. Пригласила пройти во второй этаж.

Он, слегка нагнувшись в дверях, вошёл в уютный тёплый кабинет. Слева весело потрескивал камин с часами и высокими стопками книг на серой мраморной полке. Направо — два узких окна, тщательно занавешенные, и три полукресла для посетителей. Прямо — крепкий стол, украшенный резьбой, на нём два подсвечника, кипа бумаг и писем, счета, чернильный прибор. На углу небольшой серебряный поднос с чашкой чая, чайником, бутылкой вишнёвого ликёра, рюмкой и блюдцем подсыхающих ломтиков сыра. За столом, позади высокого кресла виднелась за драпировкой дверь, наверняка ведущая в личные комнаты хозяйки.

Невысокая женщина стояла около стола, внимательно и выжидающе смотрела на него чёрно-карими глазами. Свежее овальное лицо, нежный пушок на персиковых щеках. Тонкие волосы шатенки с редкой сединой собраны высоко и тщательно заколоты в узел. Тёмно-зелёное шёлковое платье, скрывающее тело и чуть переливающееся, придавало её облику нечто змеиное и драгоценное одновременно.

— Сейчас не твоё время. Соскучился? — голос низкий, но не грубый, она нетерпеливо постукивала визитной картонкой по сукну стола.

— Не так, как ты по моей фамилии.

Её гость чуть улыбнулся, поставил саквояж у кресла, снял и сложил очки, тихо клацнув тонкой металлической оправой. На Елену взглянули разные глаза давнего возлюбленного, правый сине-голубой, левый — золотисто карий.

— В моём непростом деле иностранное имя только помогает репутации, добавляет веса, — слегка пожала она шёлковыми плечами.

— Это же работорговля! — возмущённо вскинул он густые брови.

— Эй! Давно в святоши записался? — изогнулись в усмешке полные чувственные губы. Она бросила взгляд на массивное обручальное кольцо гостя. — Против проституции всегда громче всех выступают завсегдатаи публичных домов, кому давно надоели жена, горничная и дама на стороне! — оттолкнув ногой длинный шлейф, она вернулась к своим бумагам.

— Леночка, это мерзко! Не говори так! — он приблизился к ней, обойдя стол.

— Ты первый начал!

Она протянула Колычеву руку для поцелуя. Он прижал к красиво очерченному рту маленькие тёплые пальцы с двумя пятнышками от чернил, и посмотрел на серебряное кольцо с гранатом.

— Пражский сувенир? — усмехнулся он, чуть удержав мягкие пальчики.

— Не волнуйся, — Елена с усилием высвободилась. — Он получит его обратно.

— Почему ты ему потакаешь? — он осторожно устроился в полукресле напротив. — Зачем было возвращать ему воспоминания? Ты знаешь, что он творил в Лондоне пятнадцать лет назад?

— Конечно же, знаю! Не трави, и так тошно! — поморщилась она. — Но я виновата перед Генрихом, перед всеми вами. В том, как поступила с ним. И этого уже никогда не избыть.

— Ты чересчур балуешь его, и слишком многое спускаешь с рук…

— Андрей, прошу тебя, не нужно об этом сейчас. Он всё равно скоро вернётся, — она вздохнула настолько глубоко, насколько позволял хрустнувший корсет. — Ты был в городе в девяносто девятом году, я видела тебя в театре. Почему не зашёл?

— С тобой был Эмер, а я не хотел встречаться с Арманом.

— Исчерпывающее объяснение, — хмыкнула Елена.

— Йен всё ещё здесь? — спросил он, стараясь казаться равнодушным, хотя сердце его оглушающе колотилось.

Есть всё же что-то непостижимое, колдовское в том, как этой женщины не касается время. Как же он тосковал без неё! Какой восторг снова чувствовать столько запахов, различать яркие и насыщенные цвета, снова жить! И как хочется прикоснуться, ощутить вкус её губ и кожи!

Стало трудно дышать, его душила настоящая жажда обладания. Колычев поднялся и, подойдя к окну, с треском открыл раму. Порыв сырого ветра принёс глоток обжигающего свежего воздуха, чуть охладившего и отрезвившего. Сквозняк, взметнув огонь в камине, потушил половину свечей. Елена, с досадой ахнув, поймала несколько исписанных цифрами листков.

— Конечно же, здесь! Скоро должен прийти. Играет где-то в клубе, не знаю. Я запретила ему обирать клиентов, так что развлекается он на стороне. Когда-нибудь нарвётся, опять прирежут в притоне где-нибудь.

Оглядела беспорядок на столе, вздохнула, и с раздражением щёлкнула пальцами, погасшие свечи вспыхнули новым пламенем. Затем подошла и захлопнула окно, остановилась, подняв к Андрею лицо. Только любимая понимала и принимала безусловно и без исключений. Она была так близко, что он услышал её тонкий медовый запах нагретого солнцем цветущего луга. Но только успел протянуть руку, чтобы прикоснуться к ней, как в этот момент в комнату быстро вошёл высокий молодой мужчина в чёрном креповом костюме.

На ботинках уже не осталось следа от мокрого снега, но казалось, облако тумана вплыло в кабинет вместе с ним, и растаяло в горячем воздухе. Он резко остановился, с неудовольствием разглядев нежданного гостя. Елена, вздохнув, вернулась к столу. Господа сдержанно кивнули друг другу.

— О’Лири.

— Койл.

Больше восьми веков прошло с момента, как могучий русский, занявший своё место в круге Живущих Давно, пытался растолковать близнецам, как читается и пишется его имя. Но братья, да и остальные, до сих пор часто обходились коротким прозвищем, по их мнению, достаточно созвучным непонятной фамилии. К Елене Йен обратился с лёгким поклоном:

— Госпожа!

— Как развлёкся?

— Мне везло сегодня! Я в выигрыше, — обаятельная зубастая улыбка элементаля засияла на бледном лице.

Он с аппетитом хлопнул рюмку ликёра, облизнулся и стал наливать себе чай на подносе.

— Как будто бы бывает иначе! — она смотрела на него с нежностью.

— А давеча на Казанской не сложилось? — небрежно осведомился Колычев.

Чашка внезапно звонко ударилась о блюдце. Улыбка Йена растаяла. Он уставился на Живущего Давно, потом метнул беспокойный взгляд к Елене.

— О чём ты сейчас, Андрей? — встревожилась она, не понимая.

— О том, что О’Лири опять перегнул палку в погоне за наживой. Я за обедом читал. Это попало в «Ведомости».

— Что там было? — нетерпеливо переспросила Елена.

В ответ Колычев молча поднял руку и сжал раскрытую ладонь, будто скомкав лист бумаги. Женщина, ахнув, повернулась к замершему Йену:

— Как ты мог!?

— Я всё объясню! Я… Дело в том, что… Я защищал свою жизнь! — попытался он оправдаться.

Их гость в это время спокойно достал из кармана сложенную сероватую страницу из газеты с отчёркнутой короткой заметкой, и положил на стол перед Еленой. Та пробежала глазами текст: «…посреди улицы обнаружены два искалеченных раздавленных тела,…кости раздроблены,…проломленные головы не сразу позволили опознать,…внутренности разорваны,…ранее привлекались за подлог и мошенничество,…не имеется свидетелей происшествия». Её полные губы сжались в злую линию.

— Скройся с глаз! — прошипела она, пламя в камине полыхнуло и заревело.

Стиснув зубы и наградив Колычева ненавидящим испепеляющим взглядом, О’Лири быстро вышел из кабинета. Елена оперлась на подлокотник, прижав сжатый кулак к губам, на лбу обозначилась сердитая морщинка.

— Ты даёшь ему слишком много силы… — выдержал паузу Андрей.

— Обойдусь без твоих советов! — фыркнула она.

— Леночка, я не хотел расстраивать, но…

— Ах, оставь! — отмахнулась Елена. — Ты же нарочно…

— Нарочно, — согласно кивнул Колычев. — Хотел, чтобы ты услала его.

— А с чего бы вот просто не договориться, как культурным людям?!

— Мы не люди, — негромко проговорил он.

— Я не об этом! Почему непременно нужно клинья вбивать между нами! — она побарабанила по злосчастной газетной странице. — Катись-ка ты тоже куда подальше!

— Что ж! — он с театральным вздохом разочарования поднялся, и уже сделал шаг к двери, как спохватился. — Погоди минутку! Я тут тебе… — он взял саквояж и щёлкнул замком. — Посмотри, привёз прелюбопытную публикацию, вдруг ты пропустила! Взял на себя смелость и уже разрезал нужный рассказ, там отметил, есть удачное место, тебе понравится. Пожалуйста…

Разноцветные яркие глаза смотрели нежно и кротко, он умел казаться таким уязвимым и беззащитным перед нею. Елена взяла журнал с недоверием и недовольством, но всё же согласно пролистала сложенные листы, пока не дошла до обведённого серебряным карандашом абзаца, от которого у неё перехватило дыхание: «… — А какая цель у вечной жизни? — Как и всякой жизни — наслаждение. Истинное наслаждение в познании, а вечная жизнь представит бесчисленные и неисчерпаемые источники для познания…».

— Боже! Как это прекрасно! Андрей! — перечитав, она ахнула. — Это изумительно! Спасибо! — она подняла на него благодарный взгляд, и он почувствовал, как его качнуло в этот бездонный чёрно-карий колодец.

— Позволь мне остаться! — прошептал он, тихо накрывая своей ладонью её руку, легонько погладив. Он всё верно рассчитал, и знал, что эта партия его.

— Хорошо, — всё же поколебавшись, вздохнула она. — Давай позавтракаем и побеседуем, — Елена лукаво улыбнулась. — Но, учти, я всё ещё немного сержусь!

— Мадам, извините за беспокойство! — в кабинет заглянула экономка. — Внизу небольшой скандал намечается. Вам бы спуститься на минутку!

— Что там такое, Кристина? — она вышла из-за стола, видя, с каким жадным любопытством разглядывает экономка её гостя.

Чем им на первом этаже ещё развлечься на досуге, кроме как домыслами, что связывает хозяйку с таким примечательным мужчиной.

— А только вот, Елена Францевна, что один новый гость со своим начальником в кабинетах столкнулся, теперь вот ругаются. Девицы смеются, а эти только пуще бранятся.

— Не один ли это из тех двух болванов, что привезли меня сюда? — склонил на бок голову Колычев.

— Правда ваша, сударь! Господин Йен хотел разнять их, да ему лицо разбили. Лола ему холодный компресс принесла с кухни.

— Зачем холод тому, кто и сам лёд? — свысока усмехнулся Андрей.

— Перестань, прошу тебя. Подожди здесь. Идём, Кристина! — подхватила она тёмно-зелёный шуршащий подол.

Семь комнат, где работали девушки, располагались на первом этаже и выходили в общий коридор, у арочного входа хохотали три румяные женщины, одна из них, в халате, в изнеможении опустилась в кресло. Две были в кофточках и пеньюарах. В зале у буфетной стойки крепкая девица в рубашке с кружевами прижимала кусок льда в салфетке к окровавленной личности О’Лири.

«Ну, да, конечно же, полез в драку, дали в морду бедняжке! Вот зачем выставляется, знает же, что виноват, а всё равно будет подлизываться?!» — с досадой вздохнула Елене.

Из передней заглянул вышибала, пытаясь разобраться в происходящем.

— Спасибо, Викентий, помощь не потребуется, — кивнула она и подошла к своим работницам. — Что там, девушки?

— Ой, Елена Францевна! Этот, без панталон, ножки лохматенькие кривенькие, а верещит: «Да я этот вертеп с землёй сровняю!», а этот, что брюхастый, мол, подайте ему сейчас полицию, вынь, да положь! Сам в брюки никак не попадёт, задница трясётся! Друг на друга лаялись сначала! «Вы развратник и прелюбодей, милостивый государь!» Потом на нас! Умора! Два глиста в орденах! Ой, мамочки, сейчас умру со смеху! — в три голоса смеялись проститутки.

Елена, придерживая платье, прошла по тёмному коридору с неистребимым запахом результата всех мужских удовольствий, его не могли заглушить надолго никакие парфюмерные ухищрения. В нужном кабинете нашла поссорившихся сослуживцев уже в пьяном дружном разговоре о судьбах страны и моральном облике государственных чинов.

Совсем легко коснувшись чужой воли, как следовало всегда с нетрезвыми людьми, она отправила их спать в кладовую, велев оставить для девушек дорогие подарки, а после ухода забыть об этом месте. Кристина Карповна получила деньги от постоянных гостей, оставшихся у двух барышень, остальные разбрелись по комнатам.

Рассветёт только через пару часов. Елена распорядилась о завтраке на троих в зале, потом подошла к буфету. Хотя девушки знали, что О’Лири никогда не разводил романов в доме, ему продолжали оказывать внимание из-за приятной внешности и манер. Но сейчас одного взгляда хватило, чтобы Лола с прекрасной льняной косой, (по паспорту числилась девицей Ольгой Федотовой), исчезла, как будто её и не было рядом с фаворитом хозяйки. Рассечённая кожа Йена уже стянулась, синяков не осталось. Он пытливо смотрел на неё сверху вниз серо-голубыми глазами, выжидая, пытаясь угадать настроение.

— Зачем ты так подводишь меня? Ведь нам нельзя рисковать! — с усталым вздохом обратилась она, прикоснувшись к его щеке.

Елена знала, он почувствует, что сейчас она уже не сердится по-настоящему. О’Лири тихонько поцеловал её ладонь, и прибёг к излюбленной работающей тактике: умилительный и трогательный виноватый взгляд себе под ноги, потом на подол платья, ей в лицо, обратно, и заново. Обычно она сдавалась в этот момент, в очередной раз, простив, и забывая о наказании за проступок.