Новогодний сюрприз

Анастасия Сергеевна Васильева

Гриша Заметайкин – парень не промах! Успешная работа в Москве, красавица-жена, любовница – секретарша – все складывается наилучшим образом. Но под Новый год, судьба преподносит ему сюрприз, который переворачивает его налаженную жизнь с ног на голову. Гриша возвращается в деревню Скорынево, где его никто не ждет, кроме покосившейся родительской избушки.

НОВОГОДНИЙ СЮРПРИЗ

Глава 1 Увольнение

— Ну что, все понял, Гриша?

— Да понял, — тяжело вздыхая, отвечал Григорий Заметайкин, — Лев Палыч, ну как я накануне Нового года, людям такую новость сообщу?

— Гриш, оставь свои нежности для дома, для семьи! Не можем мы в регионах сократить по одному сотруднику, а в Москве оставить. В общем, проворачивай это как хочешь, но чтоб до конца года на одну штатную единицу стало меньше. Да, ну и с наступающим тебя, конечно! Жене привет! — сказал весело Потапов и бросил трубку.

— Спаси… — монотонные гудки били в правый висок, — ну, дела! — откидываясь на спинку кожаного кресла, подумал Гриша.

С фотографии в изящной резной рамке на Заметайкина лукаво смотрела раскрасневшаяся кудрявая нимфа с золотыми волосами. Гриша повертел рамку в руках, — Франция, Швейцария? Уж и не вспомню, где я так удачно Анжелку запечатлил. А, один хрен, Альпы!

Рамка со звоном ударилась о стол, погребая под собой физиономию жены.

За окном валил настоящий пушистый снег, такой редкий в последние годы, накануне праздников. Вот бы сейчас рвануть куда-нибудь загород! Беззаботно прокатиться по замерзшему пруду, потом, со всего размаха в снег бухнуться и ангелов рисовать руками, с Милкиных ресниц снежинки сдувать и тишина, звенящая вокруг! — мечтательно думал Заметайкин, глядя на танец серебристо-белой пыли за окном высотки, в центре Москвы.

— Собери-ка всех в переговорной — нажав на селекторную кнопку весело проговорил Гриша секретарше.

Неожиданное решение так удачно пришло в голову Заметайкину, что он уже и думать забыл о неприятном утреннем разговоре с генеральным.

— Сейчас по — быстрому все разрулим! И как это я раньше до этого не додумался? — довольно потирал руки Григорий и уже предвкушал, как после переговорной побежит выбирать подарок Милуше, конечно же под предлогом важной встречи с клиентом.

Новогодняя суета охватила всех без исключения, по офису сновали курьеры то привозящие нарядные пакеты с звенящими бутылками внутри, то увозящие, не менее нарядные, коробки с логотипом компании. В переговорной стоял дым коромыслом.

— Предлагаю добавить в кофе что-нибудь погорячее пока Гришаня не видит — подмигнул Леха, доставая из подарочного пакета пузатую бутылку с бронзовым отливом, — все равно, вечером на корпоративе, доберем.

— VS? Ну и скряги, больше скидку им не даем! — разочарованно присвистнул Миша, покрутив бутылку в руках и передавая ее обратно Лехе.

— В кофеек пойдет! Тебе налить?

–Давай, пускай по кругу!

–Мне нельзя, я за рулем! — противилась Олеся.

— Да ладно тебе, до вечера выветрится, а настроение останется!

— Ну что, все готовы к корпоративу? — на пороге стоял довольный Гриша в дорогом сером костюме и улыбался.

— Да! — закричали на перебой сотрудники, — всегда готовы!

— Отлично, ух, ребятки, зажжем! Не хотел до вечера раскрывать всех секретов, — заговорщицки подмигнул Гриша, — но обстоятельства сложились таким образом, что петь и танцевать мы сегодня будем под самого Лекса!

— Под живого? Да ладно! — оторопело переглянулись Миша с Лехой и заголосили хором, — «Только фужер виски на окне, буря воет за бугром….». Олеся с Катей и секретаршей Милой радостно захлопали в ладоши.

— Ну тихо, тихо, вечером споем все вместе, — успокаивая сотрудников, проговорил Гриша, а сейчас послушайте меня внимательно, приказ от генерального — сократить одного человека. Простите, ребят, но я тут бессилен.

Веселье живо улетучилось, а под столом забулькала, выскользнувшая из рук Лехи, бутылка коньяка. Гриша нагнулся, на бежевом ковре растекалось темное пятно.

— Об этом мы позже поговорим, — спешно процедил сквозь зубы Заметайкин, — я сейчас убегаю на срочную встречу с клиентом, а вас попрошу в письменном виде представить мне свои соображения по поводу кандидатуры, с объяснениями причин, конечно же. Ну, удачи! — и Гриша вылетел из переговорной как черт из табакерки.

— Это что шутка такая новогодняя? — пробасил Леха, не своим голосом.

В кармане Гришиного пальто вибрировал мобильный, а он довольный, что так лихо переложил всю ответственность с себя на чужие плечи, прогуливался по Столешникову переулку, утопающему в новогодних гирляндах, заходил то в один магазин, то в другой, придирчиво выбирая подарок для своей любовницы.

— Гриша, милый, как же так? — послышался мурлыкающий шепот в трубке.

— Не бери в голову, тебе не о чем беспокоиться, пока ты со мной. — проговорил Гриша загадочно, — лучше обдумывай как будешь благодарить меня после корпоратива.

По лицу Милы поползла улыбка, — а где ты сейчас?

— На встрече с важным клиентом, я же сказал.

— А почему я слышу музыку? — томно спросила секретарша.

— Потому что любопытной варваре на базаре нос оторвали, — засмеявшись проговорил Заметайкин, — Милуш, не порть сюр….

Беглый взгляд скользнул по фасаду ресторана и зацепился за парочку, сидевшую в углу у окна. Гриша онемел, телефон выскользнул из рук, ударился о брусчатку и по стеклу поползла трещина.

— Алло, алло, зайчонок, ты там? Алоооооо!!!!

Тем временем, ошарашенные сотрудники разбредались по своим рабочим местам, от бурного веселья не осталось и следа.

Олеся плюхнулась на стул и разрыдалась.

— Меня точно уволят! — причитала она, — а у меня развод, ипотека и двое детей! Мне практически 43 года, куда я устроюсь?

— Олесь, да ты чего? Тебя-то за что? — подбежала к ней Мила и начала утешать подругу, — скорее уж Леху.

Леха выкатил глаза, — а меня за что?

— Тебе напомнить, как пару месяцев назад ты выпрыгнул из шкафа и напугал деловых партнеров, и, если б не Олеся, не видать нам того контракта как своих ушей.

— Откуда я знал, что там итальянцы приехали? Мы с Мишкой решили Катюху разыграть. А ты такая довольная, думаешь тебя это не коснется, раз ты с Гришей шуры-муры крутишь?

Мила покраснела.

— Попридержи язык, а то я и это напишу, и еще добавлю, что ты бумагу из принтера регулярно воруешь. Как думаешь, положительно отражается твое поведение на имидже компании? Семьи у тебя нет, детей тоже, живешь один в свое удовольствие.

Леха недовольно отвернулся, махнув своей длинной челкой.

— Пойдем перекурим, Мишань.

Как только за ними закрылась дверь, Катя подлетела к Олесе с Милой.

— Мила, на тебя вся надежда! Предлагаю объединиться против Лешки. На него компромата больше можно насобирать, а Миша парень нормальный, да у него и ребенок маленький, жалко его, а этот обалдуй, только и знает, что бухать, да шутки свои идиотские шутить.

— Да, Мил, Катя права, поговори с Гришей — поддакивала, вытирая слезы, Олеся, — все — таки у вас отношения. А мы, если надо, всегда прикроем, ты же знаешь, что на нас можно положиться.

Так женским коллективом было принято единогласное решение описать Лешкины пороки, за все три года его пребывания в строительной компании «ТрастинГодбатИнвест», не скупясь на детали.

— Мих, надо чего-то придумать! Эти стервы сейчас объединятся с Милкой, та Гришане в постели споет свою лебединую песню и один из нас с вещами на выход.

— А я-то что могу сделать? — недоумевал Миша, — у меня вообще ребенок только родился, жена в декрете, мне без работы никак нельзя.

— Против Милки, он не пойдет, это и ежу понятно, против Олеси, скорее всего тоже, она Милкина подруга, у нас остается только один вариант — Катя. — рассуждал деловито Леха.

— И какие у тебя аргументы против Кати? Хорошая девчонка, работу свою делает добросовестно, ни разу не подвела. — развел руками Миша.

— Молодая, после института, опыта нет, навыков общения с клиентами тоже, на испытательном сроке, чем тебе не аргументы? — пыжился изо всех сил Леша.

— Слабовато, но рискнуть можно.

— А что нам еще остается? — гася сигарету, процедил недовольно Леша.

В укромном уголке модного ресторана сидела с виду обычная парочка. Лысый мужчина лет пятидесяти пяти, одетый не броско, но элегантно, нежно держал за руку девушку с копной золотистых кудряшек, рассыпавшихся по плечам. Скромная подвеска «Жопард» украшала ее тонкую шею, падая в глубокое декольте. Розовощекая нимфа весело смеялась над шутками то и дело, поднося к губам бокал с шампанским. Гриша продолжал стоять в оцепенении у окна.

— Нет, не может быть, все это какая-то глупая нелепость! Это сон, да, да, мне все это снится! — не верил своим глазам Заметайкин.

Он не слышал шуток, над которыми так аппетитно смеялась его жена Анжела. В голове пролетела мысль, — в какой же момент она перестала так смеяться над моими шутками?

Лев Палыч достал из кармана красную бархатную коробочку и протянул ее своей спутнице. Анжела с беззвучным восторгом захлопала в ладоши, потянулась к Потапову и поцеловала его в губы.

Гришин кулак со всей силой хватил непробиваемое стекло ресторана. Рыжеволосая нимфа вздрогнула и оторвавшись от Льва Палыча, с испугом посмотрела в окно. Потапов весело подмигнул Грише и нежно чмокнул Анжелину ручку с алыми ноготками.

Не помня себя от злости, Гриша бросился прочь, изуродованный мобильный не переставал вибрировать в кармане. На экране мигала надпись «Женушка». Гриша остановился, тяжело дыша, и поднес телефон к уху.

— Ты идиот, Заметайкин! — раздался в трубке разъяренный голос, — я подаю на развод!

Удивлению Гриши не было предела, он ожидал извинений, слезной мольбы о прощении, все что угодно, но только не этого.

— Я спала с Потаповым, чтоб тебя, деревенщина, на хорошую должность устроить! А ты и это про…..

Не дослушав до конца, Гриша швырнул телефон со всей силы об асфальт.

Больше в офисе компании «ТрастинГодбатИнвест» его никто не видел.

Глава 2 Утро красит нежным светом..

Туманная дымка мягко стелилась над зеркальной гладью озера, изредка нарушаемой лишь плеском мелкой рыбешки. Бусинки холодной росы набухали на травинках, вдалеке пестрели люпиновые поля. С новенькой, бревенчатой фермы то и дело доносилось протяжное мычание коров, утренняя дойка была в самом разгаре. От стойла к стойлу деловито прохаживался в распахнутом белом халате крепкий мужчина лет сорока трех и раздавал указания, угодить ему было не просто.

— Зинаида Петровна, вы вымя, перед тем как доить, помыли?

— Конечно, что ж я совсем дикая что ли, Григорий Алексеевич? — обиженно потупилась доярка.

— Насухо обтерли?

— Как иначе-то? — еле слышно процедила Зинаида Петровна.

— Вот у вас и надо спросить «как иначе-то?» — передразнил Григорий доярку, — молоко-то не идет! Только корову мне мучаете! А ну отойдите!

Протиснувшись к мычавшей буренке с бездонными глазами, Гриша присел на скамейку, снял доильный аппарат и начал обмывать вымя. Старательно ополоснув его со всех сторон, обтер пушистым полотенцем, осмотрел и снова протер. Закончив с успокоившейся коровой, принялся за аппарат, руки ловко перебирали один за другим доильные стаканы, промывали, обтирали, продували.

— Вот дотошный-то! — шепнула на ухо Зинаида Петровна доярке Любе.

— Говорят, большой начальник был в Москве, — показывая пальцем куда-то вверх, многозначительно выдала Люба, в иностранной компании, с таким названием, что и не выговоришь, «Гад траст да и даст», что-то типа этого.

— Такой большой, что докатился до нашей глуши? — прыснула Зинаида Петровна.

— Жена, стерва оказалась, с любовником застукал, прям накануне Нового года — продолжала нашептывать Люба.

— Да ты что?

— Да все они там в Москве, проститутки-то! Поехал за красивой жизнью, ну вот и получил. Тонкой души человек, не выдержал такого удара, бросил все, да и вернулся домой, в деревню.

— Куда вернулся? — переспросила Зинаида Петровна.

— Вы глухая что ли? Сюда, говорю, вернулся домой к себе, в деревню! Николаевны, Царствие ей небесное, сына, Гришку, помните? Конопатый такой бегал, все в носу ковырял.

— Помню — Зинаида Петровна прошептала растерянно.

— Ну вот, доковырялся — собственной персоной — выпалила, улыбаясь Люба.

— Да не может быть! — ахнула, прикрыв рот рукой, Зинаида, — так он же…

— Зинаида Петровна, — резкий оклик оборвал затянувшуюся беседу доярок, — Вы к нам на работу, когда поступили?

— Так третьего числа сего месяца — пробормотала доярка.

— Ну так вот если вы до третьего числа следующего месяца обращаться с доильным аппаратом не научитесь, то нам придется с вами попрощаться. — деловито произнес Григорий, — к каждой буренке нужен особый подход, за ушком ей почесать, спросить хорошо ли она спала, успокоить ее, вымя осмотреть, помыть, обтереть, затем доильные стаканы продуть, прочистить, а уж потом только тыкать. Это вам не печати на бумажки шлепать в сельсовете! Где менеджер стада?

— Так на станцию поехал, новые поступления коров принимать — ответила Люба.

— Проведите еще раз инструктаж по использованию доильного аппарата, у меня десяток коров голштино-фризской породы везут из Нидерландов, чтоб вы мне их всех тут уморили?

— А наши-то буренки вас чем не устраивают? — простодушно спросила Люба.

— Наши дают молоко для производства твердых сортов сыра, а молоко голштино-фризской породы коров используют для производства моцареллы. Расширять ассортимент продукции будем! — на последней фразе лицо Гриши расплылось в улыбке, а в глазах появился мечтательный блеск, — «Моцарелла от Заметайкина!» — как? звучит?

— Звучит, звучит — поддакнула Зинаида Петровна.

— Или «Ни в Лацио, ни в Сицилии не найти такой моцареллы как в Скорынево. Сыроварня Заметайкина — Бежецкий район, Тверская область», а?

— А кто это такие-то «Кацио» и «Сисилия»? — переспросила Зинаида Петровна.

— Эх! — безнадежно махнул рукой Гриша и пошел прочь.

— Жениться ему надо! — проговорила Зинаида Петровна, — от того и злой как черт.

— Завязал, говорят, с женщинами. Знаете, тут сколько желающих-то, было? Такой жених завидный! — проговорила грустно вздыхая, Люба.

— Да не уж-то с мужиками путается? — ахнула Зинаида Петровна.

— Что вы? Весь в работе, как три года назад приехал. По началу пил не просыхая месяц, а потом как отрезало, в «зожники» подался и ферму начал строить, деньжонок-то видно не мало в Москве заработал, раз такую отгрохал.

— А зожники-то это кто? Сектанты что ли?

— Идите — ка лучше сюда, Зинаида Петровна, будем заново осваивать технику доения, пока вас и тут на пенсию не отправили.

Завершив утренний обход своей фермы, Гриша обычно отправлялся на ближайшее озеро, окунуться в прохладную воду, подумать в тишине о делах сыроварни. Бросив одежду на деревянных мостках, он с разбега нырнул в темную воду, проплыв метров десять, высунул голову на поверхность и жадно задышал.

— Эх, как же все — таки хорошо в деревне! — подумал он и поплыл брассом свои привычные два километра. Вода освежала, смывала беспокойные мысли, давала возможность побыть наедине с самим собой, ведь это так сложно было сделать в течение дня, когда каждый что-то хотел от Гриши и не успел он проплыть и половины назначенного маршрута, как услышал голос, доносящийся с берега.

— Григорий Ляксеич! Григорий Ляксеееееееич! — махал руками, привлекая внимание, Пахомов Максим Ильич, бывший тракторист, а ныне доверенное лицо и менеджер стада Заметайкинской фермы.

— И сюда добрались, — подумал Гриша, — а в ответ махнул ему рукой, мол сиди жди, сейчас подплыву.

Пахомов уселся на мостки и стал терпеливо ждать.

— Ну что опять стряслось? Ты же знаешь, Максим Ильич, что, когда я плаваю, меня не беспокоить. — проговорил недовольно Заметайкин.

— Да я б и рад не беспокоить, но как, посуди сам, Григорий Ляксеич? Поехал я встречать новых коров, что ты за бугром заказывал, начал осмотр, а одна их них красно-пестрая, а должны быть все черно-пестрые. Что прикажешь делать? По документам они все голштинские, а на деле, выходит, что не все. Говорил тебе, предупреждал, не связывайся с басурманами, да ты разве послушаешь?

— Ладно, ладно, не горячись Максим Ильич, все правильно, они разного цвета бывают, только с красно-пестрой надой гораздо меньше, правда жирность молока больше, ничего, будем разбираться — вытираясь махровым полотенцем пробормотал Гриша. И этот день не сулил никакого спокойствия.

На пригорке у фермы Гриша заметил не только скотовоз с новоприбывшими коровами, но и белоснежный порш, да еще и с московскими номерами. Неприятно кольнуло иголкой в душе.

— Максим Ильич, белая машина с вами приехала? — спросил с надеждой Гриша.

— Нет, Григорий Ляксеич, я на своем Лендкруизере один сопровождал скотовоз. Не знаю чья, незнакомая какая-то.

Беспокойство нарастало и не безосновательно. Обогнув длинную фуру он с ужасом узнал знакомую фигуру с копной рыжих кудряшек, вылезающую из порша. На лице сияла белоснежная улыбка, сползающая по мере того, как огромные шпильки ее туфель проваливались в грунт.

— Здравствуй, муженек! — раскрывая руки для объятий проговорила Анжела Заметайкина, — ну и вонища тут у тебя!

— Мдааа, — вздохнул Гриша, — вот так денек выдался! — думал, что с одной красно-пестрой коровой придется разбираться, а выходит, что с двумя.

–Что же ты не рад меня видеть, Гришуня? Я такой длинный путь проделала! Все — таки не чужие друг другу люди. Иди сюда, обними меня скорее!

— Как ты меня нашла? — не двигаясь с места произнес Гриша.

— Это было не сложно, ты же знаешь, если я чего-то очень хочу, то всегда этого добиваюсь, — подмигнула Анжела, — ну перестань дуться, иди сюда.

— Спустись по дороге вниз и подожди меня в доме, я закончу дела и поговорим. — и Гриша торопливо скрылся в дверях фермы.

— Фу, какой бука! — хмыкнула Анжела и неуклюже поковыляла к избушке на своих высоченных каблуках. Не пройдя и трех шагов, ее правая нога резко подкосилась и она, не удержав равновесия, полетела на землю. Острый каблучок провалился в одну из кротовых нор, которыми была изрыта дорога к дому. Анжела в бешенстве скинула туфли и поспешила занять вертикальное положение, в надежде, что никто не заметил ее досадного падения. Отряхнув коленки, босяком зашлепала к крыльцу и скрылась внутри дома.

Глава 3 Что случилось с Потаповым?

Избушка была старая, доставшаяся Грише от родителей. Мать, Аграфена Николаевна, школьная учительница, скончалась через пару лет, после того, как Гриша уехал покорять Москву. Очень уж любила единственного сына, отговаривала его как могла, но разве молодой, горячий Гриша послушал ее? Ему казалось, что достоин он гораздо большего, чем тратить в пустую свои лучшие годы в деревне. Отец, Алексей Григорьевич местный агроном, страстно любил землю, широту русских полей, богатство лесов. Но, как потом оказалось, болел не только природой, а еще и горькой. Так увлекся настойками самогона на разных ягодках, да травках, что додегустрировался до белой горячки. Когда Гриша вернулся в родную деревню Скорынево, что в Тверской области, на крыльце родного дома его никто не встречал, ставни были заколочены старыми гнилыми досками, а на двери висел ржавый амбарный замок.

Ох как горько было сорокалетнему Грише осознавать, что никого у него не осталось, ни родителей, к которым он все обещал заскочить, да навестить, а получилось, что заскочил только на похороны. Ни семьи, ни детей, одна радость, что денег хоть успел нахватать, пока продвигался по карьерной лестнице, да и то еле вывел их с общих с Анжелкой счетов, когда она с Потаповым на Мальдивах грелась. Так ферму и отгрохал, а в дом жалко было вкладывать, одному и в родительском покосившемся гнезде хорошо жилось.

В сенях было темно, пахло сгнившими досками и сырым подполом, Анжела съежилась и поспешила дальше. Тугая дверь с пружиной, никак не хотела поддаваться, словно вросла в поплывший от старости каркас. Потом со скрипом отворилась и как только Анжела вошла внутрь с грохотом захлопнулась за ней. Пестрые ковровые дорожки устилали деревянные полы с облупившейся краской. Анжела провела рукой по шершавой штукатурке русской печи, холодной как лед, да и чего можно было ожидать в июле-то? На широких подоконниках буйным цветом пылала герань, Анжела потерла в руке бархатный листок и поднеся к носу жадно вдохнула с детства знакомый аромат. — Господи, как будто у бабушки Дуни очутилась в деревне, — подумала она. И все было такое чистенькое, уютное, хоть и старое, чувствовалась женская рука в Гришином доме. Анжела неприятно поморщилась.

— Ну так чем обязан? — строгий Гришин голос прозвучал как гром среди ясного неба. Он проследовал к круглому дубовому столу и усевшись на стул с вышитой крестиком подушкой, стал внимательно разглядывать Анжелу. Он не видел ее три года и ни разу не разговаривал с ней с того самого злополучного предновогоднего дня. — Похорошела, стерва, — отметил он про себя.

— А у тебя тут уютно, — улыбнулась Анжела, поглаживая рукой кружевную скатерть и присаживаясь напротив Гриши.

— Ты без Потапова? — решил съязвить Заметайкин.

Анжела удивленно взглянула на Гришу, — как? Ты разве ничего не знаешь?

— А что я должен знать?

— Лев Палыч погиб полгода назад, — грустно произнесла Анжела, — в лифте.

— Соболезную.

— Через год как ты уехал, Потапов ушел из компании и подался в чиновники. Накануне несчастного случая сон ему какой-то странный приснился, сам не свой был, как будто чувствовал, что случиться что-то должно….

А было это вот как:

«Тебе славу воссылаем: Отцу и Сыну, и Святому Духу! И ныне и присно и во веки веков! Ааааамиииииинь!»

–Где я? — в ужасе оглядывался Лев Палыч, — неужели у врат твоих, Господи!

Но в ответ ему лишь дивное церковное пение отскакивало от стен храма и возносилось к куполу.

Глаза Христа пронизывали насквозь. Потапов смотрел, не отрываясь, боясь опустить голову вниз, он парил в воздухе. Беспокойные руки шарили по телу, пытаясь нащупать хоть что-то человеческое, но тело превратилось в какой-то непослушный, тягучий кисель.

— Господи, прости! Прости меня, грешного! — крикнул отчаянно Лев Палыч.

— Грешного, грешного, решного,….шного! — разносило эхо.

Озаренный солнцем лик Христа, медленно погружался во тьму, надвигалась гроза.

— Покаюсь во всем, Господи! Только не оставляй меня! Я ведь и не пожил-то совсем, еще можно все исправить! На храмы жертвовать буду, в детские дома, для людей жить стану, не для себя! Все, что надо сделаю, только подай мне знак, Господи! — тараторил Потапов, обливаясь слезами, так сильно не хотелось ему покидать этот бренный мир.

Небеса разверзлись огненной молнией, на миг лик Христа озарился снова и Потапову показалось, что Христос грозит ему пальцем, а потом все поглотила тьма.

— Лев Палыч, что с вами? Лев Палыч, вам плохо? — суетилась вокруг лежащего на полу Потапова, секретарша Лидочка.

Лев Палыч начинал приходить в себя, в затылок отдавала нестерпимая боль, перед глазами все плыло, он пытался что-то сказать, но словно свежевыловленный карп, лишь открывал и закрывал рот, не издавая ни звука.

Лидочка помогла ему подняться с пола и усадила на диван.

— Я сейчас воды принесу — крикнула секретарша и выбежала из кабинета.

За окном бушевала метель, ветер носил с неистовой силой по городу снежную пыль. Потапов вздрогнул. Память потихоньку начинала возвращаться. Вчера компания Иннокентия Липковского, его старого друга, выиграла тендер на крупный госзаказ, не без участия Потапова и они с Кешей это славно отметили. Потапов провел пальцем по стеклу журнального столика, так и есть — белый порошок.

— Завязывать надо! — подумал про себя Лев Палыч, — а то не бог весть что начинает мерещиться.

— Выпейте водички! — забегая в кабинет, протараторила секретарша, — может, скорую вызвать?

— Все в порядке, Лидочка, заработался вчера, вот организм и дал сбой, проговорил, улыбаясь чиновник, — ну, что у нас там сегодня по плану?

— в 12:30 у вас встреча с главой округа, в 14:00 обед с иностранной делегацией в «La Mariee», в 17:20 — пресс конференция. Тут еще такой вопрос, замялась Лидочка, — звонила директор детского дома в Воскресенске, просила о личной встрече с вами, говорит, что помощь очень нужна, детский дом в аварийном состоянии, а местные власти никак не реагируют, куда она только не обращалась, говорит, что на вас последняя надежда.

— Да, конечно, назначьте ей, ну скажем на 18:30, после конференции я ее приму. Спасибо, Лидочка, вы свободны.

Отобедав вкусно в «La Mariee» дальневосточными устрицами, шампанским и черной икрой, проведя блестяще пресс-конференцию, Лев Палыч, усталый, но довольный вернулся в свой кабинет. Голова уже не болела, а ночное видение казалось не чем иным, как просто приснившемся кошмаром.

— Левик, дорогой! — раздался знакомый голос в трубке, — весь день не могу тебя поймать, ты что прячешься от меня что ли?

— Дела, Кеш, дела, чиновником быть — это тебе не двор метлой мести!

— Ну — ну, не прибедняйся! Слушай, я ж тебя вчера так и не отблагодарил, подъезжай к 18:30, мы сегодня празднуем в «Сахалине», там и порешаем все.

В голове у Потапова пронеслось ночное видение, он вздрогнул, помотал головой и отогнал его прочь.

— Лидочка, перенесите-ка встречу с директрисой детского дома на завтра.

— Лев Палыч, дело в том, что она уже в приемной, вас дожидается — прошептала в трубку секретарша.

Чиновник посмотрел на часы, 18:10. Можно было б принять ее на десять минут и спровадить восвояси, — размышлял про себя Потапов, — а потом подумал, что тогда опоздает к началу празднования в «Сахалин».

— Лидия Петровна, выполняйте мои распоряжения, меня ни для кого сегодня больше нет! — сказал чиновник и повесил трубку.

Лев Палыч зашел в лифт, нажал на кнопку и поехал вниз в предвкушении очередного веселого вечера. — Надо Анжелке позвонить, пусть тоже подъезжает, выгуляет свое новое платье, — подумал с улыбкой он и потянулся в карман за телефоном. Неожиданно лифт остановился между этажами и свет в кабинке погас, по спине у Потапова пробежал холодок. Одно мгновение и в полной темноте кабина лифта полетела вниз, ускоряясь на ходу. Только слабый луч света как вспышка молнии просачивался снизу, когда лифт пролетал мимо очередного этажа. А последнее, что запомнил в своей жизни Лев Палыч был лик Христа, грозящий ему пальцем.

— Сочувствую, — проговорил Гриша, — но я так и не понял, от меня-то тебе что нужно?

Глава 4. «Пусть никто не спит»

— Гришенька, возвращайся обратно, ты погорячился, я погорячилась — с кем не бывает? — осторожно начала Анжела, — все — таки мы восемь лет прожили вместе, вспомни, как нам хорошо было. Я тебя как увидела там у фермы, так сразу поняла, что все эти годы любила только тебя. — и мадам Заметайкина пустила скупую слезу в подтверждение своих слов.

Гриша поперхнулся, потом начал кашлять, а затем и вовсе разразился безудержным смехом.

— Ты думаешь, что я совсем идиот что ли? — прохрипел он, — ох, Анжелка, плохая из тебя актриса, правильно тебя в ГИТИС не приняли, ни с первого, ни с пятого раза, даже деньги твоего отца не помогли.

— Грубо, Гришенька, — скорчив гримасу прошипела Анжела, — я к тебе со всей душой, с распростертыми объятиями, буквально. Готова забыть, все твои темные делишки.

— Это какие еще темные делишки? Ты на что намекаешь?

— А на то, что у тебя самого рыльце в пуху! Ты думаешь я не знаю, что ты с секретаршей путался и не просто от случая к случаю, а постоянно. Про то, что деньги фирмы прикарманивал, а уж как ты вывел наши сбережения с общего счета, я вообще молчу.

— Секретаршу не трожь, она тут ни при чем!

— Да уж, конечно ни при чем! Еще как при чем! Милочка — Милуша, тьфу, вспоминать противно! А ты думаешь она с тобой спала за красивые глаза? Или за твой высокий IQ? За бабки, которые вы с ней вместе и тырили!

— Ну вот, что, звезда, — свирепея бросил Гриша, поднимаясь со стула, — дуй — ка ты отсюда по добру, по здорову, пока я еще держу себя в руках и сделаем вид, что этой встречи не было.

— Ты мне угрожаешь?

— Прошу вежливо, заметь, покинуть помещение!

В комнате повисла гнетущая пауза, Анжела спешно прокручивала разные ходы, выбранная тактика не работала. И тут в голове блеснула новая идея. Зачем попрекать былым, когда можно надавить на счастливые воспоминания!

— Давай начнем сначала, с чистого листа, вот как будто ничего и не было. Я готова все забыть. Ну, оступилась, с кем не бывает, Потапов мне голову заморочил, закидал дорогими подарками, я и растаяла.

— Тебе моих подарков мало что ли было?

— Приелось как-то все, остыло, а тут конфетно-букетный период, романтика, а ты на работе пропадал с утра до ночи, — тихо проговорила Анжела, — злость откуда-то появилась, вроде и не делали друг другу ничего плохого, а раздражало так, что сдержаться не было сил. Ругались из-за любой мелочи, слово за слово и не остановить, да так что казалось все, красная черта, нет возврата уже, одно непонимание. Вспомни, ведь последнее время уже даже не разговаривали друг с другом, каждый жил своей жизнью, так для общества играли роль счастливой семьи.

Анжела продолжала свою исповедь, а Гриша вдруг подумал, что вот сейчас она наконец-то искренне говорит, пропала та наигранная фальшь из ее слов.

— Помнишь, как мы путешествовали по Америке, когда только поженились? — затараторила она, — пришли в Метраполитен оперу в трениках?

— Помню — с улыбкой проговорил Гриша. Он закрыл глаза и картинки заснеженного Нью-Йорка полетели одна за другой в его памяти.

Январский вечер утопал в морозной дымке, наперебой гудели нетерпеливые такси. Огромная очередь из желтых, пузатых фордов, словно анаконда, только проглотившая свою добычу, заполонила Central Park South, обвила мертвой петлей 59 Street Columbus Circle и поползла медленно по Broadway. Внутри этой гигантской анаконды переваривались Анжела с Гришей, разглядывая в запотевшее окно то мелькающие фигурки людей на катке в Центральном парке, то гудящий муравейник большого города. Время тянулось ужасно медленно. Счастливые, но разбитые этим бесконечным днем, восьмичасовой разницей во времени, ночным перелетом и посещением всех возможных магазинов центральной части Нью-Йорка, Гриша с Анжелой безмолвно сидели на заднем сидении такси. Голова у Анжелы раскалывалась, ноги гудели, а до начала «Турандот» в Метрополитен-опера оставалось сорок минут.

— Гриш, мы не успеем, пойдем пешком, тут осталось буквально пару километров. — предложила Анжела.

— Я не могу встать, у меня нет сил, ну зачем ты взяла билеты на первый же вечер? Неужели нельзя было оставить это «важное» событие на конец поездки? — умирающим голосом проговорил Заметайкин, — и вообще, мне твои оперы уже поперек горла стоят! Сколько можно? Мало того, что в Большой меня таскаешь два раза в месяц, так я еще и на отдыхе должен мучиться? Ну не люблю я их, можешь ты понять или нет?

— Мы обсуждали это уже тысячу раз, все остальные дни идет балет, а я не люблю балет, ты же знаешь.

— А я не люблю ни то, ни другое и ты это тоже прекрасно знаешь. И вообще, мне надо в аптеку, голова трещит.

— Аптеку найдем на обратном пути, надо поторопиться, еще успеем в буфет, от бокала шампанского вся твоя головная боль вмиг улетучится, — подмигнула Анжела. Расплатившись с водителем, они вылезли из такси.

Линкольн центр, с подсвечивающимся фонтаном, пятиарочным зданием Метрополитен-Опера, таким модерновым и не похожим на Большой театр, встретил их толпой элегантно одетых людей. Изысканные женщины в вечерних платьях, шубках, боа, с переливающимися клатчами, грациозно цокали каблучками своих модных туфель из последних коллекций Маноло Бланник, Джимми Чу и еще одному богу известно каких именитых дизайнеров. Кавалеры щеголяли, кто смокингом с бабочкой, кто просто элегантным костюмом, неизменным атрибутом и тех, и других была белоснежная рубашка. Конечно, среди них проскакивала и публика попроще, но это были единицы, скорее всего с галерки.

Анжела с Гришей в замешательстве переглянулись. Мысль о вечернем дресскоде почему-то не пришла в голову ни одному, ни другому. Анжела куталась в фиолетовый пуховик, переминаясь с одной стертой в кровь ноги на другую. Марш бросок до Линкольн центра в новых уггах на босу ногу сделал свое коварное дело. Оба были в джинсах, но если Гриша нацепил хотя бы простой черный свитер, то во всю грудь Анжелиной кофты, большими розовыми буквами, красовалась надпись «LOVE».

Они невольно сравнивали Метрополитен-оперу с Большим театром и сходились в едином мнении, что наш-то, масштабнее и красивее. Чего стоит гигантская хрустальная люстра, а золотые орнаменты, а шикарный узорчатый занавес с бахромой?! Вся эта императорская роскошь, вот уж куда в джинсах-то точно непростительно заявиться. А тут элегантная простота, потолок словно сотканный из массивных золотых чешуек и несколько крошечных светильников на длинных тросах, по форме напоминающих вид молекулы короновируса под микроскопом. Шелковый занавес, расшитый золотыми нитками, тоже сильно не впечатлил, а вот кресла, конечно не в пример нашим стульям, да еще и с встроенным экраном с титрами — это было удобно и необычно. Они поспешили занять свои места в третьем ряду партера и как только персонал с ксилофонами в руках созвал публику, своими мелодичными звуками, свет погас, занавес разъехался и грянул оркестр.

Первый акт был великолепен, многообразие костюмов и декораций просто поражало. Необычайный колорит Поднебесной империи, танцующие львы и драконы, пагоды древнего Китая, восточные веера с причудливыми узорами, кимоно с многометровыми шлейфами и роскошными национальными головными уборами, а уж про музыку Джакомо Пуччини и говорить нечего. Это был восторг, унесший прочь их усталость и головную боль. В первом антракте Гриша с Анжелой бурно обсуждали за бокалом шампанского, увиденное и опять же сравнивали с постановками в Большом театре, а больше сравнивать им пока было не с чем. К концу второго акта энтузиазм Анжелы стал потихоньку улетучиваться, не смотря на продолжающийся накал страстей на сцене. И даже, когда занавес с домом министров Пинг, Панг и Пунг уехал вверх, а перед глазами зрителей остался роскошный Императорский дворец во всю глубину сцены и по залу прокатилась волна восхищенных охов, глаза Анжелы продолжили слипаться с невероятной силой и немудрено, ведь в Москве было уже около пяти часов утра. Гриша периодически толкал жену локтем в бок, выдергивая из лап Морфея, но ее веки продолжали предательски ползти вниз.

— Не спи, на тебя люди оглядываются — прошептал Гриша ей на ухо, — мало того, что мы в такой одежде, так ты еще и дрыхнешь!

Судя по всему, у него открылось второе дыхание. Ведь от нытья в такси, бесконечных упреков и жалоб не осталось и следа. К удивлению Анжелы, Гриша даже не поглядывал на часы, в надежде, что их стрелки вдруг закрутятся с удвоенной силой и вся эта вакханалия закончится. Они как будто поменялись местами.

— Я больше не могу — шептала Анжела в ответ, — давай уйдем в антракте, пожалуйста, бог с ней с этой оперой.

— Мы заплатили шестьсот баксов за билеты, сидим до конца — отрезал Гриша, хитро подмигнув жене, — тем более, что мне очень даже нравится!

— Да мне тоже нравится, но я ничего не могу с собой поделать — засыпаю — ныла Анжела.

— Меньше надо было по магазинам шляться!

Со второго ряда на них грозно сверкнула глазами чопорная пара преклонного возраста и Анжела, смутившись и, собрав всю свою волю в кулак, попыталась снова сконцентрироваться на сюжете, который надо заметить, не был таким уж убаюкивающим, а наоборот, очень даже кровожадным. Этому действию не было ни конца, ни края.

В очередном антракте они бродили по вестибюлю и разглядывали фрески Шагала. Гриша восхищался «Триумфом музыки».

— Ты посмотри какая сочность красок, какая экспрессия! Это же гениально!

Анжела ползла за ним с кислой миной, умоляя бросить все и вернуться в отель, но Гриша был непреклонен.

У Анжелы промелькнула мысль — Уж, не решился ли он отомстить мне за четырехчасового «Бориса Годунова» в Большом театре, таким образом? Буквально накануне поездки, она рассказывала ему историю, как одна ее подруга, заядлая театралка, сделала мужу подарок на день рождения, купив билеты на спектакль «Улисс», который шел ни много, ни мало, а пять с половиной часов и как бедный муж, после тяжелого рабочего дня, весь измучился и под финал заявил, что ноги его больше не будет ни в одном театре и, что такого дня рождения он ей вовек не забудет.

Они тогда весело посмеялись над этой историей, но сейчас Анжеле было совсем не до смеха.

Начался третий мучительный акт, дирижер словно улитка еле полз к своему рабочему месту, потом долго кланялся, листал ноты, оглядывал своих подопечных из оркестра, от чего у Анжелы уже начинал дергаться глаз. На сцене царила ночь, в зале — непроглядная тьма. Попробуй не усни в такой обстановке? И вот, когда Калаф, сидя на лестнице, в этой кромешной мгле, озаряемой лишь редкими звездочками, запел ее любимейшую партию «Nessun Dorma» («Пусть никто не спит»), начинающуюся очень медленно и лирично, словно колыбельная, Анжела провалилась в сон окончательно, так и не услышав легендарного, такого мощного и обожаемого ею окончания этой партии, зато, в образовавшейся секундной паузе, зал услышал:

— Хррррррррррр

— Проснись, ты что с ума сошла? Ты храпишь на весь зал! — толкнул ее в бок Гриша.

— Я не сплю — промычала Анжела и снова провалилась в глубочайший сон, упав головой ему на плечо.

Все, что она помнила из третьего акта — это самое его начало, проснулась же Анжела под несмолкающие аплодисменты, крики браво и закрывающийся занавес.

В ту ночь они еще долго бродили по Нью-Йорку, а Гриша в красках и с невероятным энтузиазмом рассказывал ей события третьего акта, утверждая, что именно этот акт и был вишенкой на торте всей оперы. Ну а любимая партия Анжелы «Пусть никто не спит» сыграла с ней в итоге злую шутку, которую Гриша вспоминал ей и по сей день, при любом удобном случае…

— Да, точно, — тихо проговорил Гриша, открывая глаза. — Хорошее было время, есть, что вспомнить!

Глава 5. Неожиданное знакомство

Анжела как хитрая лисица потихонечку подбиралась к Грише, бросая ему то одно счастливое воспоминание из их совместной жизни, то другое, а Заметайкин таял на глазах. Он так долго запихивал былое подальше, гасил каждую попытку несанкционированного всплытия подобных воспоминаний в памяти, что вдруг этот поток ностальгии прорвался и хлынул ниагарским водопадом наружу.

Она уже обвила одной рукой его шею и стала что-то нежно нашептывать на ухо, как вдруг раздался грохот, оба в испуге повернулись к входной двери. На пороге стояла массивная старуха, лет семидесяти пяти с миской свежих яиц, ее седые волосы беспорядочно выбивались из-под цветастой косынки, а выражение лица было настолько суровое, что по спине у Анжелы побежал холодок.

— Ах ты проститутка московская, — крикнула старуха, — совсем стыд потеряла!

— Простите, мы разве знакомы? — испуганно пролепетала мадам Заметайкина.

— Да я с тобой не то, что знакомиться, на одном поле не сяду. Шалава кучерявая, распушила свои ржавые кудри, а ну отойди от Гриши, пока я тебе синяков не наставила под глазами твоими бесстыжими. — крикнула громогласно она.

Анжела попятилась назад.

— А ты, что стоишь рот раззявил? — обратилась старуха к Грише, — Эта змея тебя уже обвила кольцами своими, а ты и уши развесил, разве, что только слюни не пустил. Ах ты, шалава! — и разъяренная женщина, вытаскивая по одному яйцу из эмалированной миски, начала метать их в Анжелу.

— Гриша, кто это? Что она от меня хочет? — визжала Анжела, размазывая жидкое содержимое яиц, попавших прямо в цель.

Заметайкин ловко уворачивался, заливаясь смехом. Позволив старухе опустошить содержимое посудины, подлетел к ней и начал успокаивать.

— Баба Нюра, да ты что, взбесилась что ли? Посмотри, что натворила? Кто это теперь убирать все будет?

— Проститутка твоя и будет! И пока не уберет, я ее из этой комнаты не выпущу, уж будь спокоен. — и она со всего размаха так жахнула железной плошкой о дубовый стол, что Гриша с Анжелой одновременно вздрогнули.

Конец ознакомительного фрагмента.