Глухая секвойя. Рассказы-некрологи

Анастасия Сергеевна Наводей, 2022

В сборнике рассказов-некрологов автора включены его значимые произведения, написанные за долгие годы. Эти рассказы не просто истории о героях, их чувствах и переживаниях, эти рассказы – долгий путь признания автором своего таланта и дара. В произведениях отражается утверждающийся гуманизм, добро, милосердие, свобода совести и, разумеется, чувственная, посменная любовь. Книга представляет интересы для широкого круга читателей. Все герои вымышлены и придуманы автором.

Когда отцвели апельсины

«Я любила тебя…»

Солнце подходило медленно к горизонту, и небо окрасилось в сочный оранжевый цвет. Прохладный воздух с моря ощущался все сильнее, как будто он пришёл на встречу к самому солнцу. Остужал его, и медленно накрывая покрывалом сумерек, готовился принять в объятьях и уложить в ложе за горизонтом. Во внутреннем дворе виллы в саду, к дому шла женщина: не спеша переставляя стройные, ухоженные, не совсем молодые, но достаточно привлекательные ноги. Земля излучала тепло знойного дня и воздух над ней был ещё очень горячий. Из сада в дверной проём столовой был виден обеденный стол с разлитым по нему гаспачо, со стекающими ярко-алыми каплями на пол. За столом с мраморным лицом сидел хорошо сложенный мужчина. На вид он был мёртв. За спиной сидящего стояла женщина, медленно положив руку на его плечо, на тончайшем запястье которой сверкнул браслет искрами брильянтового неона. Она заговорила. Голос её слегка дрожал и был очень подавлен и испуган; но в процессе интонация менялась от нежно-мягкого и любящего, до страстного, гордого и жестокого:

Я, любила тебя Алехандро, любила всегда. Любила твоё лицо, твои глаза, твои губы, волосы, руки. Я так любила твои руки, твои пальцы, твои кончики пальцев…о, твои кончики пальцев, — воздыхая произнесла она, и продолжила, — я любила тебя, любила вся, любила и была преданна тебе. Любила твой бычий взгляд, при котором появлялась складочка между бровями, когда ты смотрел на меня так, что ревность растекалась ядом по твоему телу. Любила, когда ты ласкал мою грудь, любила, когда сжимал мои бёдра своими руками, и отдавался страсти со мной. Я любила тебя, мой Алехандро.

Я всегда была только твоя, даже тогда в мае, когда ты оставил меня совсем одну среди этих холодных стен на вилле в Саррии квартала Потралбес в столице Каталонии — Барселоне. Я была там так одинока, и меня совсем не радовал аромат цветущих апельсиновых деревьев в саду. Я скучала и всегда чувствовала, что ты рядом со мной, особенно в те моменты, когда возле бассейна на моё обнаженное тело любовался крепкий, мускулистый загорелый садовник Сантьяго. Я же в свою очередь оставалась совсем невозмутимой. А он так смотрел на меня, так смотрел…и это чувство, что он вот-вот сорвётся с места и набросится на меня как животное, — знай, очень беспокоило меня, и я ещё сильней тосковала по тебе… — её голос дрожал, но она взяла себя в руки и продолжила:

Я любила тебя мой Алехандро всегда, даже тогда, когда ты пахнувший ромом и сигарами засыпал у меня на груди. А я, едва дыша, лежала не шевелясь, чтоб только не разбудить и не потревожить тебя и твой сон. Я любила тебя… — интонация её голоса изменилась, и она, упрекая, с надрывом, не останавливаясь, обращаясь к своему оппоненту, продолжила:

Помнишь ту ночь, когда ты приехал, совсем забыв про меня, с двумя портуамериканскими длинноногими красотками? Я, оттаскав их за волосы, и исцарапав в кровь им в шеи, выкинула их в сад, — туда, где уже отцвели апельсины. Я кричала им в след, надрывая связки, что убью их и вырежу всю семью…если ещё хоть раз они окажутся в обществе моего горячо-любимого Алехандро…Помнишь? Взгляд её заблестел и было видно, как обида начала сочиться в уголках её глаз, но она, не останавливаясь, продолжила:

Я любила тебя, даже после того, как застала с нашим садовником. Я думала, что покину тебя, но ты поехал в Маранелло и привёз мне маленькое 12-ти цилиндровое, 6-ти литровое, цвета апельсинов — Ferrari…к тому же после твоего отъезда мне пришлось познакомить нашего садовника с моим Браунингом в нашем апельсиновом саду и объяснить, что здесь — ты только мой. Сантьяго пропал. Разумеется, ведь он бы никогда не смог любить тебя так как я.

Я любила тебя, мой Алехандро, — с нежностью произнесла она. Даже научилась готовить твоё любимое блюдо гаспачо. А ты так редко его ел, был вечно сыт, приезжая ко мне. Да, — вздохнула она, — ты совсем не баловал меня, мой дорогой, совсем…ты не водил меня за руку по узким улочкам Барселоны, не показывал мне памятники Гауди, и ты совсем не завтракал со мной. После того как ты подарил мне эти апельсиновые сады, я точно поняла, что ты предназначен мне судьбой, и наша встреча на том побережья Индийского океана была неслучайна. К тому же, чтобы туда попасть мне пришлось продать винтажную, старинную, фамильную брошь. И отчаявшись, на все вырученные деньги купить билет и оплатить отель на две недели, чтобы только не вспоминать о Джордже, и его нудных, докучающих меня клеркских разговоров; и совсем не любившим меня и потому, совсем не щедрым ко мне, как ты, мой дорогой Алехандро.

Я любила тебя, мой неповторимый и прекрасный Алехандро, любила, несмотря ни на что. Я любила тебя, даже тогда, когда ты всякий раз оставлял меня одну и не брал с собой в Женеву на приёмы в честь проведения аукционов Christie's, а по возвращению ты дарил мне эти большие, блестящие и холодные камни, никак не заменяющие мне тебя и твою любовь.

Я любила тебя мой Алехандро, любила так, как только может любить женщина в свои 30, и отдавалась тебе — вся без остатка, до последней капли, жертвуя всем ради тебя. Я любила тебя, мой хороший Алехандро, и делила тебя только с твоей женой, проживающей на южном берегу Иберийского полуострова. И мне ничуть было не грустно от того, что ты не только мой, но и её, — только наш с ней и ничей больше. Несомненно, мы знали друг о друге, но никогда не встречались. И ни одна из нас не решалась пойти к другой и заявить права на тебя. Мы любили тебя, о наш Алехандро, любили поровну, любили каждая своё и не мешали друг другу. Любили трепетно и так жарко, как полуденное солнце в фиесте, когда все мускулистые и загорелые мужчины томятся на своих террасах. Любила так, как только могла…

Любила, даже тогда, когда после разговора с сеньорой Альмадорас была в отчаянье от услышанного. Она, моя прекрасная София, поведала мне, что у тебя есть другая женщина — продавщица цветов на центральной площади Барселоны. Я непременно поспешила посмотреть в глаза своему несчастью, о мой Алехандро. Это была маленького роста, аппетитных форм женщина, лет 35-ти с короткой стрижкой, но с ярко-голубыми глазами, и на редкость мраморно-белой кожей. Она? Боже она! Совсем непохожа не на меня, ни на госпожу Софию. О мой Алехандро, она была так проста, так проста, о мой Алехандро. Я никак не могла поверить, что ты наряду со мной и дорогой, и глубокоуважаемой сеньорой Софи, согреваешь своими руками знойными вечерами её, — простую аппетитную цветочницу. Я любила тебя, мой дорогой Алехандро, но я не могла делить тебя ни с кем, кроме госпожи Софии Альмадорас. Да и она бы больше не потерпела никого кроме меня. Мы были очень близки с твоей супругой в тайне от тебя, мой дорогой Алехандро. Мы познакомились совсем случайно, и сразу почувствовали, что мы чем-то связаны друг с другом.

Тёплым апрельским утром я спешила по узким улочкам на La Rambla de Sant Josep (центральный овощной рынок Барселоны), чтобы купить свежих овощей для приготовления твоего любимого Гаспачо. При выборе плодов томата для тебя, мой любимый Алехандро, моя рука ненароком коснулась руки прекрасной дамы с длинными и тонкими пальцами, как у пианистки. И какая-то нежная дрожь пробежала по моему телу. Она была изыскана и очень красива в свои два раза по двадцать пять. А её былые зубы сверкали нитью жемчуга. Она поздоровалась и обратилась ко мне сразу по имени. Мы говорили и не могли наговориться. Сначала про то, какой сорт помидор лучше подходит для Гаспачо, позже просто про кулинарные изыски, про моду, про искусство, про всё, о чём могут разговаривать родственные души. Мне было так тепло и спокойно с ней, как было только с тобой, о мой Алехандро.

Позже она предложила побывать в её мастерской, окна которой выходили на центральную площадь. София часто смотрела на приезжающих из разных уголков мира людей, и вдохновлялась на создание скульптур из камня. Долгими одинокими вечерами ваяла их в одиночестве и тоске по тебе, о мой прекрасный Алехандро.

Задыхаясь от одиночества, я стала часто бывать с ней. Встречаясь с госпожой Софией поздней ночью, я не могла ей напиться. Она стала для меня воздухом, и я признаюсь, что никак не могла надышаться ей. Я любила тебя, о мой мужественный Алехандро. Даже тогда, когда я бежала сентябрьским вечером по бульвару Рамбла в аптеку волос, чтобы по выписанному рецепту знакомым провизором донны Софии, — получить cianuro di potassio (цианистый калий)…и непременно поспешить домой; успеть к ужину, чтобы утолить твой голод, о мой жгучий Алехандро…

Ужин был готов. Ты был как никогда вовремя, такой прекрасный и умиротворённый, ты был так голоден, что съел не одну, а даже две порции своего любимого гаспачо. Я смотрела на тебя, мой дорогой Алехандро, мы смотрели на тебя. София была в этот момент рядом, она не смогла оставить в эту нелёгкую минуту ни тебя, ни меня, мой дорогой Алехандро. Ты даже не встал из-за стола, ты улыбался, а твоё лицо излучало любовь; ты не злился и всё понял, когда увидел на нашем крыльце госпожу Софи. Ты понял, и я почувствовала это сразу. Ты был готов, но складывалось впечатление, что ты устал.

Мы любили тебя о наш Алехандро, мы любили тебя так, как только могли женщины в пятьдесят и тридцать любить своего мужчину. Любили честно и страстно, любили всегда, любили даже тогда, когда ты был не с нами. Любили трепетно и чисто, любили так, как никто другой не любил тебя, о наш Алехандро…

Из показаний госпожи Елены фон Потралбес

по делу №11/52 от 11.09.1999 г.

убийстве господина Алехадро Альмадороса.

12.09.1999г.