Растяпа. Мечты сбываются

Анатолий Агарков, 2023

Судьба давала мне шансы где-нибудь в чем-нибудь отличиться – грех жаловаться.Я мог бы:– остаться мичманом в погранфлоте и служить на Ханке;– сделать карьеру профсоюзного деятеля в ЧПИ;– выйти на Станкомаше в большие начальники;– стать профессиональным журналистом;– втереться в партийную номенклатуру;– замутить собственный бизнес…Но, увы. Старость, пенсия, одиночество – итог жизни. Даже жилья нет собственного. И кто я после этого? Вот-вот…Но грех жаловаться – жизнь прожита замечательная! В этом Вы сейчас сами убедитесь…

2

Из аэропорта Шереметево-2 летят воздушные суда во все концы планеты. Кого тут только не увидишь — греков с итальянцами, сирийцев и евреев, арабов всех мастей и папуасов. Ну, а меня, понятно дело, народ здесь видит в первый раз.

Когда человек привыкает к чему-нибудь, он смотрит на это притупившимся взглядом. Я же здесь смотрел во все глаза. И то, что видел, заставляло призадуматься: человеческий интеллект, который стоял за тарабарской речью, цветом кожи и разрезом глаз, был непонятным, а потому всеподавляющим.

Интересно, — думал я, — какие чувства в них вызывают русские? Здравым смыслом — мы всегда служили миру избавителем: Наполеону Бонапарту с Адольфом Гитлером бестолковки отвернули, татар остановили, которые монголы. Теперь пиндосов из Соединенных Штатов держим на прицеле. Но тут правит историческая мудрость — сам выбирай себе врагов, не заводи случайно. А коли выбрал, помоги раскаяться. Наверное, поможем.

Ладно, это все — заслуги не мои. Моя задача — сделать честь острову Свободы своим визитом. Вот только так и не иначе! А домой вернусь, буду гордиться — я на Кубе побывал. По другому ведь нельзя: люди подумают — не возгордился человек, значит гордиться нечем.

А как там с климатом? Чем встретит остров сахарного тростника? Москва золотоглавая морозцем провожает. Нас завели в какой-то закуток, раздели чуть ни донага — ботинки зимние на туфли поменяли: на Кубе снега нет. Переживем! Другое дело — что там делать? Праздность для меня — проклятие! Я расцветаю, лишь когда приходится работать напряженно. А ром, девушки, кубинские сигары…

Впрочем, посмотрим.

Я почувствовал, как восторг наполняет душу. Карибское море! Оно наверняка не схоже с тем, что виделось в Анапе. Сколько раз представлял его в романах Сабатини и Шишовой!

Да что там море людоедов! Весь мир лежал передо мной — садись в самолет любой, лети во все концы планеты. Но даже на задуманном маршруте — чудесных впечатлений тьма. Пусть будет всего месяц приключений, но этого вполне достаточно. Это даже больше, чем достаточно: на годы дум, на два века размышлений!

Пожалуй, с тех пор как покинул Увелку, сегодня мне впервые захотелось от души шутить, смеяться, подразнить кого-нибудь…. А когда один из летчиков-налетчиков и моих бывших телохранителей (в сберкассу сопроводителей) шепнул доверительно: «Червонцы есть? Заныкай и в декларацию их не вноси — на десятки наши, что угодно можно в Шенноне купить: берут, как баксы», как не крепился, тут, не выдержав, расхохотался:

— На шпионские нужды собирают?

У меня оставалось несколько трехрублевок. И я решил «заныкать» их для бедненьких шпионов — не внес в таможенную декларацию. Но погранец на КПП так осуждающе посмотрел, что я решил избавиться от контрабанды еще до посадки в самолет.

И тут на витрине какого-то киоска (буфета? бара?) в зоне ожидания впервые увидел газированный напиток «FANTA» в двухлитровой пластиковой таре. Я чуть не закричал восторженно — заграница началась! Вероятно, у всех бывает такое чувство — когда что-нибудь услышанное увидится, да в первый раз.

Сунул девушке трояк. Мало? Достаю еще. Она качает головой:

— На инвалюту.

Во, блин! Заграница началась — будто не в Москве уже.

Видимо лицо мое стало таким растерянно-несчастным, что девушка по ту сторону прилавка ласково спросила:

— Куда летите? На Кубу? Ой, как интересно! Привезите мне ракушку — вот такую. Или звезду морскую. Или коралл.

— Будешь ждать?

— А вы учтивый кавалер? Что же вы нахмурились? У вас нет ни жены, ни девушки?

— А ты поедешь из своей Москвы со мной в колхоз, быкам хвосты крутить?

— Нет, уж лучше вы в столицу.

— И кем я буду здесь работать?

— Москва большая, что-нибудь придумаем.

Шикарно завитые волосы буфетчицы пепельной гривой ниспадали на хорошенькие плечи. Мне вдруг захотелось окунуть лицо в эти причудливые локоны, прижать девушку к своей груди. Но мало ли чего в жизни иногда хотелось….

— Сердце красавцев склонно к измене, — пропела она мне на прощанье.

Простая трепотня, а я расстроился. Сел на диванчик, ожидать объявления на посадку в самолет рейсом «Москва — Кингстон». Только успел закрыть глаза, навалился сон. И очень странно было мне, что сплю и вижу песчаный берег тропического острова, пальмы; слышу крики попугаев и шум резвящегося по соседству мальчика.

Его мама с типично британским вытянутым лицом очень спокойно относилась к шалостям сынули. А он то бегал в ботинках по мягким диванчикам, то ползал по полу, изображая охотника на — кто у них там, на Ямайке водится? — наверное, кайманов.

А рейс, похоже, что задержат. На небо, такое нежно-голубое с утра, набежали облака, сгустившиеся в тучи, и пошел снег.

Ну, задержат, так задержат — можно будет улечься на диванчик помечтать. Или хотя бы выспаться, как следует. В последний раз, на родной земле….

Несмотря на угрозу задержки рейса, наши туристы громко и весело переговаривались, а женщины в кружке даже песню затянули.

Только Роза на шалости пацаненка недовольно проворчала:

— Вот ублюдок!

По тому, как прищурилась его мама, я понял — она знает наш язык.

Ни петь в хоре, ни ругать чужих детей мне не хотелось. Полежим, подумаем — сказал себе, скинув туфли и вытянувшись во весь рост на диванчике.

Почему решил, что мама маленького непоседы англичанка, и летят они в Кингстон? А может, и ни мама даже — уж больно отчужденно смотрит она на проказы мальчика. И как-то вроде бы устало…. Гувернантка? Нянечка? Да Бог с ними….

Отряхнувшись от реальностей, сладко зажмурился, представив себе, как сейчас высплюсь, пока непогода тормозит вылет самолета.

Однако выспаться в аэропорту в тот день мне не пришлось. За полчаса до времени отлета подтащили самолет впритык к аэровокзалу и объявили нам посадку.

— Не выспались? — с улыбкой спросила Роза, пока мы топали телескопическим мостом на борт.

— Да что вы! Спать-то я не спал, но зато лежа мог наедине с самим собой и без помех переварить все впечатления.

— За границу первый раз?

— Да как сказать! Когда командир курс корабля неверно рассчитает, тут и заграница еачалась. Сколько раз мы сети на винте таскали из Китая.

— Вы — моряк?

— И пограничник.

Когда усаживались, веселые голоса и смех звучали из конца в конец в двух салонах самолета. Если не знать, что мы летим одной командой, то можно было бы решить, что просто встретились добрые друзья.

Пристроившись в своем кресле, я тут же крепко прикемарил, несмотря на всеобщее оживление. Проснулся уже в полете.

Противный мальчуган оказался рядом — через проход. Тоже уснул и проснулся вместе со мной, моргая слипшимися от слез ресницами. Тоненьким голоском с горестным всхлипом позвал кого-то одним словом, очень похожим на «мама». Его строгая наставница лишь покосилась. Но тут же откликнулись сердобольные русские женщины. Несколько рук потянулись к иностранчику:

— Иди ко мне. Иди-ка сюда, детка.

И малыш, вынырнув из-под ремня, отдался в чужие и добрые руки, доверчиво опустив кудрявую головку херувимчика на грудь незнакомой женщине, готовый снова уснуть под ласками и поцелуями. Опекунша (гувернантка иль мать) головою лишь качнула осуждающе.

Я полулежал, откинувшись в кресле, и думал, думал, думал….

Случается же видеть сны, после которых жалко просыпаться! Мне снова грезилась далекая страна — море, пальмы и какая-то очень смуглая сеньорита. Она удалялась от меня, ступая глубже в воду — сверкающие под лучами солнца волны поглощали ее бронзовые прелести. Она оглядывалась на меня, призывно улыбаясь. И никого. Я поклонился низко ей. Она засмеялась и на чистом русском языке: «Мужчины так никогда не кланяются любимым дамам». Я снова поклонился, приложив руку к сердцу. «Другое дело!» — она нырнула, сверкнув шоколадными ягодицами в капельках сверкающей воды….

Тут я и проснулся. С трудом успокоившись, огляделся. Многие тоже спали. Здоровяк Николай Николаевич храпел могучим басом. Вспомнились наставления моей покойной ныне бабушки Даши: «Ночью — грозовые тучи, а утром, глядишь, солнышко! Так и настроение наше…» Рейс не отложили — самолет взлетел, не смотря на снег, и мы летим на запад, догоняя (обгоняя?) солнце. «Помни, внучек, самые черные ночные мысли уходят, когда поднимается солнышко!» — тоже от мудрой Дарьи Логовны. Дак когда же мы его увидим?

Мое кресло крайнее к проходу. А у иллюминатора расположился пожилой азиат юго-восточной внешности — между нами другой, но помоложе. С улыбками в четыре глаза они косились на меня, явно рассчитывая на общение. Говорить хотелось пожилому, а умел по-русски молодой. Они почирикали между собой, и молодой напыщенно спросил:

— Слышали ли вы когда-нибудь о Вьетнаме?

Странно было слушать эту чушь. Но я невольно подобрался, как ученик, отвечающий урок. Конечно, о такой стране я, безусловно, слыхивал — кто как ни жители ее наголову разбили надменных мерикосов?

— Вьетнам расположен на полуострове Индокитай.

— А слышали ли вы о городе Зыонгдонг? — продолжил молодой.

— Нет, — я пожал плечами.

— Мы оттуда. Там всегда тепло и снега нет.

Некоторое время помолчав, молодой начал меня пытать:

— А вы откуда?

— Из Челябинска.

— А что там интересного?

Начинается! Вот она — подписка о неразглашении государственных тайн! Под видом дружелюбных вьетнамцев ко мне подкатывают агенты ЦРУ. Послать или наврать? Может, подставиться? — дать себя завербовать, сыграть в предателя и сдать их в КГБ. Не зря ведь я служил в войсках госбезопасности!

— Кому что. Я, к примеру, работаю на сверхсекретном оружейном заводе — в цехе, где снаряжают самые современные ракеты под названием «Кердык Америке». Слыхали?

Соседи переглянулись, почирикали. Старикан достал из внутреннего кармана куртки военного пошива плоскую фляжку с горлышком, открутил пробку, предложил выпить.

Я глотнул. Если это виски, то дрянное — хуже батиного самогона. Но головка поплыла, язык взбодрился.

— Я — технолог. Чертежи читаю, рабочим объясняю, как мастрячить. Без меня никак.

Молодой чирикал, переводя. Старик с ласковой усмешкою кивал. Похлопал меня по ладошке — пей, мол, продолжай! — когда попытался вернуть ему его сосуд. А меня несло — глотнул еще и похвалил:

— Люблю я это пойло! На работе спирта много, а платят мало. Мало платят, говорю, нам за работу.

Ну, что же ты, мурло вьетнамское из ЦРУ? давай вербуй!

А старик утратил вдруг интерес ко мне. Потребовал вернуть фляжку, закрутил колпачок и, сунув ее в карман, нахохлился.

— Вы кем работаете? — спросил я молодого.

А он:

— Дипломатами.

— Летите на переговоры?

Он кивнул.

Ну, черте что! Дипломаты в ватниках!

Старик скоро задремал. А в проходе появилась стюардесса с закусоном на тележке.

Мы с молодым вьетнамцем откинули перед собою столики и налегли на окорочка с рисом в аэрофлотовском туеске. Стюардесса покатила дальше. И тут проснулся старикан — забеспокоился, задергался, руку вытянул над креслом, по-русски закричал:

— Давай!

И я окликнул девушку с тележкой.

Насытившись, соседи из Вьетнама уснули, носами пересвистываясь.

А я вернулся к своим мыслям.

У каждого человека должна быть страна Офир. Что за страна такая? Не знаете? И не буду объяснять. Как говорят попы — ищите и обрящите. У меня она есть. Раньше это была Волшебная страна Александра Волкова. Ну, помните — фокусник Гудвин, Изумрудный город, Железный Дровосек, Страшила и деревянные солдаты Урфина Джюса. Потом — необитаемый остров, на который хотел попасть однажды и жить до скончания, творя уют душе и быту. Теперь этот остров приобрел название. И цель возникла. Я сделаю карьеру в партии, и в должности Генерального секретаря ЦК КПСС присоединю Кубу к моей стране 16-ой республикой союзной. Естественно — советской и социалистической. Уходя на пенсию, поселюсь на вилле где-нибудь на берегу Карибского моря. Вот что такое собственная страна Офир!

Самолет гудел-дрожал, пронося нас в своем чреве над Балтийским морем.

Я снова задремал и очнулся вдруг с тревогой — особенно страшной потому, что непонятной. Что-то случилось? Или должно случиться? Откуда это чувства надвигающейся опасности? Проснулся (теперь я уже это ясно вспомнил), разбуженный какой-то фразой, произнесенной над самым ухом. Кто ее мог сказать? Повертел головой — все соседи спят беспробудным сном. Так что это? — глас свыше? Мол, кердык, Толян, подкрался — дремать кончай!

Хоть и не страдаю клаустрофобией, но почему-то навалилась тоска. Захотелось поскорее выбраться из самолета — пусть даже в полете. Я полулежал в откинутом кресле, и сердце мое бешено стучало, а глаза, казалось бы, спокойно — хотя какое тут спокойствие! — оглядывали все вокруг. Не найдя причины беспокойства, перевел дыхание. Мысли потекли…

Вот говорят попы — в бесконечности Вселенной не существует ничего такого, что не было бы создано Высшей Силой. Бог смастрячил нас по образцу своему; нам для проживания — нашу голубую Землю и окружающее ее пространство. Ничто не может случиться с нами и планетой без Его ведома и воли. Ну, а как захочет — хоть замолись…

Как все просто и понятно. Живи и тешь себя тщеславным заблуждением: будто ты — внебрачный сын Отца Христова. Бесчисленное количество людей подвержены такой мании величия. Они воображают себя неповторимыми и незаменимыми. Будь я в их числе, сейчас бы не томился — проснувшись в страхе, зевнул-перекрестился да на другой бок. А с марксизмом-ленинизмом в голове трясусь встревоженный!

Страх отпустил, однако.

Может, определенная доза паники просто необходима организму, чтобы взбодриться в долгом полете? Вот интересно, бывали случаи самоубийства в воздухе? Представил невозможное — пассажиры, открыв двери самолета, выходят на крыло и бросаются вниз в порыве отчаяния. Ну, там — жена изменила, дети плохо учатся, дела пошли хреново… да мало ли чего. Потом вспомнил летчиков. Вот действительно у кого мы все в заложниках. Захотел парень из «Аэрофлота» порезвиться — ата-уту! — кердык свою машину на крыши фермерам голландским. Ну, или в море. И нет ничего удивительного в том, что на мягких креслах пассажирам дискомфортно в самолете — отсутствует равновесие душевное. Для того, наверно, нас и пичкают коктейлями как с картинки стюардессы — чтобы заглушить общий синдром обеспокоенности.

Кстати, о них. Две наши бортпроводницы — блондинки с фигурами манекенщиц — обладают ритмичными движениями. Любуясь ими, уяснил, что они ходят, пританцовывая стройными ножками, обтянутыми черными колготками. Белые волосы контрастируют с черной тушью на длинных ресницах, подчеркивая глубину глаз.

Попробовал представить их в вечерних нарядах «а ля Голливуд» на босо тело — чтоб не было под ними ни трусиков, ни лифчика и ни колготок. В прекрасных платьях с большим декольте и глубоким вырезом на спине, доходившим до самых ягодиц, вызывающим желание заглянуть пониже.

Вот кого бы закадрить!

От неприступных стюардесс мысль перекинулась на выражение «доступная женщина». Нет некрасивых женщин, есть мало выпитой водки — это понятно, это наше. Нет не дающих женщин, есть плохо просящие мужчины. И эта мысль ясна. Что же означает словосочетание «доступная женщина»? В какой момент не надо пить, не надо и просить, а просто взглянул-кивнул и подмигнул — она твоя? Наверное, необходим для этого набор каких-то качеств? Скажем — славы? денег? власти? Может, красоты мужской? Или мужественной?

Не нашел ответа — раньше объявили о предстоящей посадке самолета в ирландском аэропорту. Стюардессы прошли, всех разбудили, попросили пристегнуть ремни.

Самолет стукнулся о землю, прокатился взлетной полосой, обозначенной двумя линиями огней. Заглохли двигатели. Тягач подтянул гостя из Советского Союза к зданию аэровокзала, в борт ткнулся телескоп моста. Нам предложили отстегнуть ремни, встать и пройти в зону ожидания аэровокзала, пока самолет будут заправлять горючим.

Здесь, в Шенноне, отвратительный московский зимний день сменила ночь, полная рассыпанных огней на небе и земле. Вот он — мир проклятого капитализма во всем своем великолепии! Только слабые умом спорят с очевидностью — тут красивее, но…. Во все века измена Родине есть конфликт общества и человека, а целью служит личное благополучие. Основа этого конфликта всегда одна: будь смелым, целеустремленным, дерзким, и общество прогнется под тебя.

Гуляя не спеша по огромному и пустому залу ожидания шеннонского аэровокзала, прикидывал в уме свои шансы добиться успеха в мире свободного предпринимательства. Схемы самые неожиданные воспламеняли воображение. Идеи одна за другой зарождались и зрели в мозгу. Обдумывал их — находил уязвимые пункты и отвергал. В конце концов, пришлось остановиться на мысли — не сомневайся в мелочах, если считаешь себя по жизни деловым. Надо довериться инстинкту. Разум может подвести, но инстинкт свободного предпринимательства непобедим.

Мысленно воскликнул даже — Господом клянусь, он у меня есть!

Но, черт возьми! что я знаю о бизнесе, чтобы быть уверенным в своем успехе?

Только то, что подсказали книги Теодора Драйзера.

Скажем, по пунктам:

— нельзя распускать сопли;

— распатронить конкурентов любыми способами….

Нет, конкуренция — это бой на ринге, где нокаутированный тут же заменяется новым бойцом, а то двумя-тремя….

Надо организовать такой бизнес, до которого здесь еще никто додуматься не сумел, и я буду вне конкуренции.

И тут же сомнения — уверен, что будешь?

Но на войне не победить без веры в победу. Мне предстоит жестокая схватка с обществом, преуспевшим в капитализме. Необходимо разработать стратегию и тактику, как в настоящей армии, начавшей боевые действия. Одного только желания, а также смелости, напористости и дерзости еще мало, чтобы выиграть войну.

Ах, если бы у меня была тема, чем заняться, чтобы деньги потекли ко мне рекой, я прямо здесь и сейчас перешагнул границу разделяющие наши миры.

С облегчением вздохнув, что темы, как делать деньги в мире свободного предпринимательства у меня нет, пошел осматривать достопримечательства зоны ожидания аэропорта Шеннон. Таков уж я — предатель Родины, но патриот своей страны. Равновесие душевных сил — залог того, что вся игра (а это жизнь моя) основана на паритетных началах. То есть взаимная зависимость добра и зла (как инь и янь моей души) обеспечивает верность общим интересам здоровья духовного и плотского. Таков уж я — злодей по мыслям, но добрый человек в душе. Пусть Бог помилует меня!

Назвать самый крупный аэропорт Ирландии роскошным нельзя. Но разумно обустроенным возможно. После духоты Шереметево-2 здесь показалось через чур прохладно. Но это не от кондиционеров — за стенами из стекла зима, а ирландцы бережливы.

В центре зала ожидания овальная стойка бара. Высокий тонкий лет под сорок бармен двигался медленно-небрежно, насвистывая жалобный и замысловатый мотив. Большой рот его, казалось бы, готовый растянуться в приветливой улыбке, сейчас скорбел — ночь, спать охота. На подошедшего меня вскинул брови — чего угодно? Я положил «трояк» на стойку и пальцем указал на пачку «Camel». Бармен прервал свой затейливый мотивчик, внимательно посмотрел на предложенный дензнак и отрицательно покачал головой.

Ну что ж, приходится признать — с «трояком» я сел в калошу. Будь это «десятка», тогда другое дело. Да Бог с ними, с сигаретами: в кармане есть — и я пошел курить.

Какой еще вопрос решить, пока я в Шенноне?

Ах да, женщины! Их здесь не вижу. И, может, слава Богу! Судя по лошадинорылой соседке в самолете, что летит в Кингстон, женщины британских островов страшнее атомной войны. Я дома временами чувствовал себя женоненавистником — ума не прилагал, чего ради все стараются меня женить. Здесь бы точно был — и хрен женился!

В курилке стоял дым коромыслом. Казалось, все мужчины с самолета собрались сюда, а расчетливые ирландцы отключили на ночь вентиляцию. Впрочем, были тут и женщины. Вот Роза, попыхивая сигаретой, элегантно зажатой двумя пальцами в сиреневых ногтях, ведет дискуссию с парторгом Троицкого учхоза:

— И вы знаете, в чем счастье женщины?

Николай Николаевич горячился, громыхая басом:

— Вот ты в восторге от себя, потому что женщина — не так ли? В этом смысл твоего существования. «Я красивая женщина, — говоришь ты себе, — и оттого желанна всем мужчинам. Если бы захотела, десятки мужиков передрались между собой из-за права обладать мной». Это сознание делает тебя счастливой.

— Вы, наверное, всех бы одолели.

— Вздор! Я бы мог из-за тебя подраться, но лишь ради секса. Не возводи перепихон в апофеоз — любовь и счастье это совсем другое.

— Так учит партия? — облила его презрением Роза.

Николай Николаевич сердито посмотрел на нее взглядом хищника, высматривающего раненую антилопу гну, и нервно сунул сигарету в рот.

А я подумал — слагаются пары в курортные романы.

Лишь спорщики утихли, поднялся общий гам. Народ ставил «два» скупым капиталистам за дым, за хлад аэровокзала, за отсутствие доступного спиртного. Сквозь град ехидных образов пробился хриплый выкрик остряка:

— Народ, они в Москве похитили погоду! Отомстим!

И под общий гогот бычки полетели куда угодно, но не в урны.

За дверью из курилки веселье тотчас стихло.

Самолет не только заправили, но и сменили экипаж.

После взлета, ложась на курс, авиалайнер накренился на крыло, и я увидел в иллюминатор раскинувшуюся под нами панораму города — она напоминала шитое серебром и золотом огней лоскутное одеяло. Прощай, Шеннон!

А в иллюминаторах другого борта заискрились звезды крупные — ну, совсем рядом! — того гляди, крылом сшибем.

Нам предстоял многочасовой прыжок через Атлантику.

А я задался целью раз и навсегда решить для себя женский вопрос. На высоте 11 тысяч метров над океаном — самое то. Злободневным он стал из-за легкомысленной милашки Розы. Она лет на пять меня моложе, обладает аппетитной фигурой, полной приятных изгибов. Это ее я приобнял, утешая — еще в Челябинске. Как бы «застолбил», а она глазки строит великану из-под Троицка. Что за свинство?

Итак, кто я по отношению к женщинам — деспот или подкаблучник? Сам считаю — подкаблучник: мне так проще. Начиная строить отношения — приятельские или серьезные — предупреждаю избранницу: «Сделаю все, что прикажешь (лишь бы было в моих силах), только не смей никогда плакать без причины, кричать на меня…. и Боже тебя сохрани от упреков! Короче — я твой раб из лампы, но ты имеешь право:

— плакать лишь в моем отсутствии;

— кричать при родах;

И не имеешь права упрекать меня. Ни в чем!

Три этих постулата, как три шеста, подпирающие вигвам — каждый из них поддерживает два остальных: ни один не держится сам по себе. Зато в этом вигваме я создам для тебя мир, какой захочешь. Идет?»

Когда найду женщину, согласную на это, немедленно женюсь! Ну, а если вдруг нарушит договор, стремительный кердык — вон Бог, вон порог, из сердца вон!

Принято всеми фибрами души — единогласно!

Вот такие установки стали нормой жизни в небе над Атлантикой.

И ведь не прихоть, поверьте мне, не прихоть, извращенной психики эти постулаты. Так предначертано мне Роком: я — Дева, рожденная в год Деревянной Лошади и наделенная Природой болезненным чувством справедливости. А какая справедливость в женских капризах — плаче, оре иль наезде? Ни-ка-кой.

Вот так, прекрасные мои! Остается только удивляться изощрениям Гороскопов, Рока и Судьбы. А что поделаешь? Живем и терпим — счастья ищем.

В салоне слышен голос стюардессы:

— Из Ирландии мы держим курс к Нью-Йорку, но в США не залетаем — вдоль побережья Северной Америки, если смотреть по карте, спускаемся к Большим Антильским островам.

— Зачем же такой крюк — не проще напрямик?

Кто-то спросил, а стюардесса склонила милое личико ко мне, обдав духами — и даже мысль мелькнула: не хозяйка ли крылатой машины пугает спящих пассажиров?

Но она спросила:

— Любитель острых ощущений? Про Бермудский треугольник слышали?

Конечно, слышал! И стал думать о Бермудах — загадочном месте пропадания судов — не давая воли панике. Но первым на ум пришел Нью-Йорк — этот огромный сволочной город, где спят и видят скорую погибель СССР. Вот муды так муды!

И вот тогда мне в голову пришла сакраментальная мысль — проклятых капиталистов надо бить их оружием. То есть — внедриться в общество, достичь деловых вершин, финансового могущества и ниспровергнуть общественные отношения. То есть — долой лживую буржуазную демократию! вся власть Советам народных депутатов! Ну и, заводы, фабрики, газеты… в руки трудящихся. А? Какова мысль? Классика!

Короче, готов мигрировать в мир свободного предпринимательства — есть смелость и талант! — чтобы, добившись в нем успеха, его же ниспровергнуть. Посылай, страна родная!

А потом страх закрался в душу: ведь мы на родине своей без жестокой конкуренции в овец превращаемся — пушистых, безобидных — которых голыми руками взять, как два пальца об асфальт. Что делать?

Но не хотелось поддаваться панике — хотя бы потому, что чувство независимости и любовь к Родине мгновенно превращает русского увальня и недотепу в разъяренного медведя, которому нет преграды в мире.

Эти мысли отвлекли от окружающего мира — даже не заметил, как на небе появилось солнце. А когда заметил, ко мне вернулись привычное здравомыслие и оптимизм — в один миг забыл ночные страхи и их последствия. Но счастлив буду, лишь покинув борт летающей машины.

Мысли потекли другие.

Вот если бы сидел у иллюминатора, то уже видел под собой бескрайний океан и любовался игрой его цветов. Легко представил белые паруса каравелл Колумба, зеленое пятно Саргассова моря. Погрузился бы в путешествие во времени, разглядывая корабли на глади воды. В прежние времена они ходили к неведомым берегам в поисках золота и драгоценностей. А еще охотились дружка на друга и топили уступившего, пряча концы в воду. Иногда корабли уходили на дно с трюмами, полными сокровищ. И поныне там лежат — золото ведь не ржавеет. С поверхности воды их не увидишь, а вот с высоты полета самолета вполне возможно. Жаль, что мое место у прохода.

Почувствовал, как взалкал сокровищ дна морского. Горячий кофе, что развозила стюардесса, не остудил жажды наживы. Впрочем, меня не интересует личное богатство, как таковое — гораздо увлекательнее поиски подводных кладов. Какой прок от них на дне морском? Ожерелья, перстни и подвески, если найду, подарю любимой женщине (Любаше что ли?), а короны и каменья сдам в музей. Но чтобы не было у зрителей сомнений, на экспонатах пусть напишут — поднято со дна морского Анатолием Агарковым во время его визита на Кубу в декабре 1985 года. В газетах под соответствующими заголовками, наподобие: «Искатель кладов» — будет опубликована моя сияющая физиономия….

Но не подумайте, ради Христа, что я развлекаюсь шизофреническими мечтаниями. Совсем нет — просто вхожу в образ кладоискателя, о котором напишу книгу вдохновленный экзотикой Кубы. Таков будет ответ на праздно проведенный отпуск. И беллетристика уже затягивала. Хотя надо признать, это — первые впечатления: впереди еще истории об индейцах, пиратах, робинзонах и масса других интригующих тем Больших Антильских островов в Карибском море.

У меня в чемодане, который сейчас в багажнике самолета, есть чистая общая тетрадь и шариковая ручка, призванные помочь сохранить впечатления для будущей книги. Помнится, подобное намеревался и на БАМе, куда улетел комиссаром стройотряда через месяц после свадьбы. Но когда открывал ее и брался за ручку, интеллект выдавал одно только слово — Лялька… Лялька… Лялька… Лялька…. Одну лишь фразу — я люблю тебя. Такой лаконичный был роман.

Сейчас мне ее очень не хватало — я про тетрадь.

И первым делом хотел описать полетные ощущения, чтобы остались на бумаге глас над ухом и за ним — выброс адреналина, страх, возбуждение. Надо также отразить, что в экстремальной ситуации вечно неуверенный нытик моей души совершенно преобразился — победил в себе труса и вышел из поединка со страхом без единой царапины на психике. Решительность и смелость достойны восхищения!

Чего заулыбались? Себя сам не похвалишь — кто вспомнит?

Замечтался, а мы уже на Кубе!

Аэропорт Гаваны имени Хосе Марти вызвал приступ раздражения.

Первое впечатление от острова Свободы — духота предбанника, где я еще одетый. Думал, в аэровокзале спасут кондиционеры. Но забыл о них, когда получил багаж. Вскрыл чемодан и вижу — двух стекляшек не хватает.

Вся дюжина подарочных флаконов «Красная Москва» лежат сверху — как сыпанул мне их Назаров, намекая на комиссарские обязанности, так и остались в неприкосновенности. Ополовинен склад спиртных напитков. Впрочем, нас предупреждали — разрешено взять с собой ввиду приближающегося Нового года бутылку водки (коньяка?) и шампанского (вина?). Я, загрузившись в ГУМе, думал распечатать что-нибудь в Москве. Но Вагиз удрал к сестре, пить одному не хотелось. Положил в чемодан все четыре пузыря — не оставлять же их в Москве. И вот результат.

Ай, да гостеприимство братской Кубы! Отличное начало внушает оптимизм. Хоть бы «спасибо» написали на крышке чемодана.

Ну, хорошо, счет открыт — Бог даст, сочтемся. Я закрыл чемодан с твердым намерением что-нибудь стащить запретное с острова Свободы.

Нас усадили в комфортабельный автобус с баром и барменщицей. Впрочем, ее можно назвать и стюардессой — она дефилировала проходом, предлагая мороженое и охлажденные напитки. Одного не учли организаторы — у нас еще не было местных денег.

А и были бы! За окном уже мелькали красная земля (нет, правда, красная — как отвалы огнеупорных глин в нашем ЧРУ), пальмы, необычные дома, люди и красоты экзотической страны, а я все еще не мог обрести душевного покоя и примириться с ситуацией. Внутри скрывалась боль — душевное страдание, конца которому не предсказать.

В таком настроении покинул автобус на стоянке отеля «Националь».

В городе жара совсем невыносима. От пота пиджак прилипал к футболке, а футболка плотно приклеилась к спине. Не верилось, что на календаре конец декабря, и мы в северном полушарии.

А я все дулся на кубинских таможенников, хотя сам не мог понять своих мотивов. Подумаешь, бутылку водки стащили и «шампусика» впридачу — да, на здоровье! Кстати, имея на это полное право. Просто произошло это в неподходящий момент — я ждал радостной встречи, горячих объятий. И дождался….

Сидя на диване прохладного фойе отеля и глядя в пустоту, пытался разрешить вопрос — что формирует наше настроение и подвластен ли этот процесс рассудку? В течение сорока минут, пока Назаров оформлял наше проживание, тем только и занимался, игнорируя окружающую среду. Мне показалось, что нечаянная и пустяковая вобщем-то обида может полностью изменить смысл всей столь ожидаемой поездки. Я сам не мог понять, как следует к этому относиться. Похоже, возвращается самолетный синдром — там был необъяснимый страх, сейчас — необъяснимая обида. Плюнуть и растереть не получалось. Мне казалось, что в моем лице кубинские таможенники нанесли оскорбление всему могучему Советскому Союзу.

Разумеется, таможенники имели право изъять мои излишки, но почему-то признать это не хотелось. Почему? — стремился понять, чтобы достичь какого-то иного уровня восприятия происходящего. Я уже переступил черту возможного компромисса (души с национальной гордостью), и обратного пути не видел. Уже допустил мысль об ответных действиях, и она меня пугала. Впрочем, несмотря на все свои софистические выкладки, понимал, что дальше злобных мечтаний дело не зайдет.

Но ведь я же отдыхать прилетел — наслаждаться! — а голова забита черте чем. Надо поскорее осудить кубинских таможенников и отпустить им их грехи. Но, кажется, это не входит в обязанности туриста. Я превышаю свои полномочия. Сам контрабандист, а потом судья, следователь и палач — не слишком ли много для одного человека?

И все же — в чем суть инцидента?

Постепенно пришло убеждение, что случай с таможенниками — это предупреждение свыше о том, чтобы я был осмотрительнее на острове Свободы. Очень может быть, что я из-за некоей непредусмотрительности могу оказаться не в том месте и не в то время, а сама Куба станет мне ловушкой. Как все предусмотреть? — голову сломаешь, от судьбы не спрячешься. Значит, к черту сомнения, слушаем глас Вездесущего и следуем его подсказкам — пусть будет то, что будет.

Кажется, получил желаемый результат и перевел дыхание.

Как все это абсурдно! — скажите, но не спешите с выводами.

Беда в том, что сам не следую собственным советам.

Снова тяжело вздохнул — соображение о подвластности Судьбе, похоже, не очень утешало. Чувства собственного достоинства и национальной гордости в таком раскладе становились мне обузой. Чтобы считать себя советским человеком за границей, мне, по меньшей мере, необходима точка опоры. Пока же сам себя подвесил в пустоте, подвластным всем ветрам…. Интересно, что еще готовит мне судьба?

— Пошли, — подошел Вагиз. — Мы снова живем вместе. Комната номер…

Он взглянул на бирку ключа, потом на меня:

— Хреново выглядишь. Не оклемался от полета?

В ответ услышал только тяжкий вздох — не объяснять же дураку, чем голова болит. Но решил встряхнуть с себя апатию — больше жизни, убеждал себя, отныне все пойдет иначе. Поднялся и даже улыбнулся — из глубины существа стал подниматься вихрь надежды, пробуждая силы. Нервный срыв, подстроенный фатальным стечением обстоятельств, дал стрекоча.

Подойдя вслед за Вагизом к лифту, ощутил вдруг облегчение и через мгновение осознал, что со мной случилось. Обида, как и самолетный страх, ушла сама. Все это очень мило и душевно, если не считать того, что я так и не понял — как вести себя на Кубе?

Положимся на здравомыслие? Не опрометчиво ли отдаваться игре волн Судьбы? Впрочем, мир достаточно разумен, а я не бессмертен, чтобы не ввергаться в крайности. Может, забыть на время о здравом смысле, осторожности и следовать природном чутью — то есть положиться на самого себя?

— Ты совсем плох, — сказал Вагиз и положил мне руку на плечо. — Сейчас поднимемся и тяпнем. Для душевного сугрева.

Я вздохнул облегченно. Сейчас бояться нечего — пока, а там видно будет.

Но оставались еще усталость, голод и горькие мысли о том, что я не знаю, как дальше быть (жить?) в Новом Свете. Будто из-под ног ушла земля, и никаких вразумительных указаний Свыше, только пустопорожняя болтовня Вагиза, жаждущего выпить. Не очень-то убедительный сосед. И вообще, этот тип слишком бесцеремонен и почти наверняка глуп.

Стоило подумать об этом, как опять подкатила тревога. Считать его устами Высшей Силы? Да, Боже, сохрани!

Голодное бурчание желудка отвлекло.

— Расслабься, — посоветовал Вагиз. А потом хмыкнул и за воркотню. — Господи! Ты вечный новичок и везде нуждаешься в опеке. В Москве ты не был, на Кубе….

— А ты был?

— Но я-то здесь, а ты-то где?

А где я? Вопрос вопросов.