Царь Салтан

Анатолий Алексеевич Кумпан, 2021

Сатирически-юмористическая сказка для взрослых и юношей с элементами детектива.

Сказки детские любимы,

Их читали перед сном,

В них добро неистребимо

Верховенствует над злом.

Узнаём мы, став взрослее,

О реальности, что в ней

Все гораздо жёстче, злее

И, кто добр, тому труднее

Выживать в потоке дней.

А сейчас — для тех, кто падки

Находить во всём секрет,

Скрытый смысл или загадки

Там, где их в помине нет.

Аналогии, подсказки…

Всё — напрасные труды

И герои этой сказки

Лишь фантазии плоды.

Ни к чему догадки строить,

Размышляя, кто есть кто.

Прототип для всех героев

Этой сказки — конь в пальто.

Царь Салтан глотнул прилично,

Для того, чтобы уснуть,

А потом пошёл привычно

К девкам в спальню заглянуть.

Три девицы за окном

Закурили перед сном.

«Кабы я была царица, —

Молвит первая сестрица, —

Я-б на денежки царя

Накупила-бы тряпья.»

«Кабы я была царица, —

В тон сказала ей сестрица —

Я бы ела и пила,

Днями ела-б да спала.»

«Кабы я была царица, —

Третья молвила сестрица, —

Мне не надобны-б ни пиццы

И ни модные тряпицы,

Были-б в тайне от царя

Тридцать три богатыря.»

Царь подслушал их беседу,

Помрачнел и духом пал,

Вышел завтракать к обеду,

Потому-как ночь не спал.

Во дворце с утра тревога —

Царь рассержен, чья вина?

Браги выпил, но немного,

Да полкружечки вина.

На Салтане нет лица —

Срочно требует писца.

Жмутся в страхе домочадцы

И не могут разобраться

В чем проблема, в чем беда?

Изложил-бы нам, хоть вкратце,

Что случилось? Мы-же, братцы,

За Салтана — хоть куда.

Съел всего-то, вот где жалость,

Три с грибами пирога,

И от вепря вон осталась

Вся передняя нога,

Недоедена белуга —

Раньше всю-то сам съедал,

Колбасы — всего три круга,

Да и то с большой потугой,

Видно, царь здоровьем сдал.

Никакого аппетита!

Раньше был — как та скала.

Даже бражка недопита.

Рано встал из-за стола,

Смотрит мрачно, рыбьей костью

Ковыряется в зубах,

Встречных треплет за волосья

Да за вороты рубах.

Просто страх.

Во дворец вбежала лихо

Сватья баба Бабариха

И вскричала: «Наш великий

Самодержец светлоликий,

Я пол царства обошла,

Что искала, то нашла!

Неожиданную гостью

Гнать бы сразу от ворот,

Но, на жалость, рыбьей костью

Занят был Салтана рот.

Человек большой культуры,

Царь примером отмечал

Важность этой процедуры,

Потому и промолчал.

Стан у сватьи-то не хрупкий,

Но, задрав повыше юбки,

Чтоб по полу не мели,

Да с недюжинною прытью

Мчит к Салтану с челобитьем:

«Государь ты наш вели…»

Бабариха спотыкнулась,

Спотыкнувшись, поперхнулась,

Пролетела по кривой

И с разбега громыхнулась

В плиты пола головой,

Отчего, прервавши вдох,

Царь, со ртом открытым стоя,

Рыбью кость держа рукою,

Слова вымолвить не мог.

С кем другим бы это стало,

Шансов выжить было-б мало.

Тут уж вынужден признать я,

Голова почтенной сватьи —

Несомненно, монолит:

Не страдает, не болит

Да покрепче, чем гранит.

Грохот был как гром небесный,

Стены дрогнули дворца.

Царский гость — жилец не местный,

Лёг от страха у крыльца.

А в светлице самой дальней,

У царя в опочивальне,

Пухом вздыбилась постель

Да сорвало дверь с петель.

Псарь, по-новому — кинолог,

Оторвался от собак,

Прибежал, как все, на сполох,

Разузнать, чего да как.

Если случай редкий, значит,

Повод будет посудачить.

Центр внимания у тех,

Кто прознает больше всех.

Всё прознать у тех — успех,

Кто примчится раньше всех.

Любопытствующим цену

Знаем, писаря простим.

Во дворце «немая сцена»,

Каждый вспомнил жизни цену,

Только царь невозмутим.

Тишина. А в центре зала,

Так же, не подняв лица,

Бабариха лобызала

Сапожищи у писца,

Бормотала без конца:

«Самодержец наш великий,

Государь наш светлоликий…»

Замер писарь. В самом деле,

Еле-еле душа в теле,

Мысли роем налетели,

За мгновенье поседели

Голова и борода.

Писарь сник и думал кисло:

«Жизнь моя лишилась смысла,

Надо мной сейчас нависла

Неминучая беда.

Вот и мне пришёл песец.» —

Горько думал наш писец.

Окружён боярской знатью,

Грозно царь взглянул на сватью,

Крикнул громко: «С чем пришла?»

И у всех в одно мгновенье

Вдруг прошло оцепененье,

Да и оторопь прошла.

Возгордясь царя вниманьем,

С чисто женским пониманьем,

Видя в царевом дознаньи

Снисходительный посул,

Вмиг вскочила сватья яро

Да вблизи от самовара

Оседлала венский стул.

Челядь и бояре знали —

До царя, за царский стол,

Сесть не должен был никто.

Провинившегося ждали

Плаха или-же сума,

Но в царе утихла ярость,

Слабый пол учёл и старость —

Да какая уж сума

Этой, выжившей с ума.

Хоть такого не случалось,

Без внимания осталось,

Что нарушен этикет.

Проявив к старухе жалость,

Царь простил её отсталость.

Груз её преклонных лет,

Самого царя усталость

Повлияли в тот момент.

Был исчерпан инцидент.

Равный письменным приказам,

Молча, словно невзначай,

Знак подал боярам — глазом

Подмигнул, бояре разом

Сели все, разлили чай.

Царь-же сватье: «Отвечай!

Уж-ли думала скучаю?

Иль примчала выпить чаю?

Отвечай, зачем ты зря

Потревожила царя?

С чем пришла, хотел бы знать я,

Отвечай немедля, сватья.»

Сватья грозный тон учла,

Но, не дрогнув, начала:

«Государь ты наш великий,

Самодержец светлоликий,

Я всё царство обошла,

Что искала, то нашла

И вернулась, наконец-то,

Из далёких разных мест,

Там нашла тебе невесту,

Даже сразу трёх невест!»

Тут Салтан не мог сдержаться,

Стал он грубо выражаться.

Чтоб культурный слог сберечь,

Мы смягчим Салтана речь.

«Кто сказал тебе, блудница, —

Царь взглянул боярам в лица, —

Кто втемяшил дурь да блажь,

Что намерен я жениться?

Отвечай-ка мне, уважь!

Это что же за совет?

Слышать я хочу ответ.

Может, кто готовы сами

Повиниться?» А глазами

Снова зыркнул на бояр

Так, что бросило их в жар.

Но раздался голос тихий

Сватьи бабы Бабарихи,

Полилось из тишины:

«Государь наш, всем известно

И тебе бы знать уместно —

Самодержцы не должны

Оставаться без жены.

Править как царям без жён?

У царя, у Соломона,

Было целых триста жён,

Знать, жениться ты должон.

Лишь у нас такая быль —

Во главе страны — бобыль.

А ведь не с пустого звона

Стран заморских знатный люд

И доныне Соломона

Самым мудрым признают.»

Был словами Бабарихи

Царь безмерно поражён.

Замер сидя, только тихо

Бормотал про триста жён,

А потом молчал потея

Тоже полчаса и вот,

Молвил: «Глупая затея!

Как же сними он живёт?

Так смущён я этой вестью,

Что в себя едва-ль приду,

Но могу признаться честно,

Я ответа не найду.

Как он спит — со всеми вместе

Или с каждой раз в году?

Объявлю войну злодею —

Ратью ныне я не слаб —

За зловредную идею.

Вот удумал же, сатрап,

Мучать бедных триста баб.»

Сватья, вроде-бы скучая,

Всё прихлёбывала чая,

Не теряла время зря,

Незаметно примечая

Каждый шаг и жест царя,

Враз притворный сон стряхнула,

Непритворно же струхнула,

Про себя царя ругнула,

Ведь услышала она,

Что Салтан сказал: «Вестимо,

Коль женитьба и война

Меж собой несовместимы,

Ничего не изменить,

Свадьбу должно отменить».

И едва коснулись слуха,

Как бы дремлющей старухи,

Государевы слова,

Просветлела голова.

Встала, бёдрами качая,

И заботу излучая,

Обратилась: «Государь,

Хошь помилуй, хошь ударь,

Вижу, нет дурного знака,

Я так думаю сама, —

Соломон-то был, однако,

Превеликого ума.

Триста жён и он доволен,

Как любой властитель, волен

Сам решать и поступать —

Сколько жён и с кем им спать.

День иль вечер, ночь иль утро,

Коль возник вопрос какой,

Триста жён ему на кой?

Соломон решал всё мудро,

Чай он не бобыль какой,

Соблюдал в стране покой,

Потому-что триста было

Жён-советчиц под рукой.

И что триста жён — не странно.

У турецкого султана

Жён-то вон какой гарем.

Приумолкнуть бы должон,

Нет-же, лезет на рожон,

Не боится он проблем,

Потому что есть гарем.

Что, бояре, рты раскрыли?

Слово новое открыли?

Рты прикройте-ка слегка,

То не имя мужика,

А гаремом называют

При дворе султана клеть,

Там, где жёны проживают,

Коих пожелал иметь.

Им жилплощадь предоставил

И охранников приставил —

Оскоплённых мужиков

От блудливых дураков.

Кто не знает про гарем,

Есть пример — кузнец Ефрем.

Лез на печь за самосадом,

А топилась жарко печь,

На плиту-то голым задом?

Ор стоял — аж за Посадом

Шишки с пихт летели градом

Да пастух пропал со стадом.

Всё богатство промеж ног

На печи Ефрем прижёг.

Вот таким, как наш Ефрем,

У султана путь — в гарем.

Блуд у жён предотвращать,

Лишь султана допущать.

Есть в гареме у султана

И любимая жена.

Имя носит Роксолана,

И красива, и желанна,

Как богиня сложена,

Прозорлива и умна

И во все дела султана —

В государственные тайны

И воинственные планы

С головой погружена.

Вдруг, решится строить планы

Да взбрыкнёт какой паша,

Чтоб с престола снять султана,

А не выйдет ни шиша.

Всё прознает, всё доложит,

Уличить во лжи поможет.

И прервёт коварный план

Обнажённый ятаган.

Так турецкому султану

Помогает Роксолана

Избавлять неверных ханов

И изменников — пашей

От в карманах кукишей,

В головах коварных планов,

А попутно и от вшей,

Так-как в голове без тела

Жить и вша бы не хотела.

Без голов и без души

Тел не любят даже вши.

Роксолана у султана

Для детей султана — мать,

А для самого султана —

Друг, советник неустанный,

Это надо понимать.

Всё решалось, между прочим,

Под покровом тёмной ночи —

Никаких Боярских Дум!

Роксоланы только ум.

Свет погасит, рядом ляжет,

Посоветует, подскажет —

Факт и вывод, что к чему,

Что, кому и почему.

Обстоятельно изложит,

Да свой план ещё предложит,

Что султану предпринять,

Чтоб ослушников унять.

Кто ещё к султану сможет

Так заботу проявлять?

Кто ещё вот так поможет

Неугодных выявлять?

А султан накажет сразу

За поступок или фразу

И в Османии заразу

Непременно изведёт,

Вот он как дела ведёт.

Даже турки замечали,

Что султан не знал печали,

После ночи веселел

И пашей, чтоб не скучали,

Иногда казнить велел.

За заслуги Роксоланы

Оказал Султан ей честь,

И на знамени султана

Роксоланы символ есть.

Ей — советчице, подруге

Там на знамени всегда,

За великие заслуги,

Рядом с месяцем звезда.

А бояре, вместе с Думой,

При наличии жены,

Ты, царь-батюшка, подумай,

На фига они нужны?

Царь прервал тирады сватьи:

«Бабариха, не мычи

И о заговорах знати

У султана помолчи.

Он то в верности клянётся,

То спиною повернётся,

Да косится всякий раз

И на Крым, и на Кавказ.

Обо всех турецких планах

Знаю, и немудрено,

Глаз, ушей во двор султана

Вон уж сколько внедрено.

Вот в гарем, пока одна,

Роксолана внедрена.

Ничего, настало время,

В помощь ей пошлём Ефрема.

Обойдясь, исполнит дело

Без того, что пригорело.

Вот уж кстати были те

Экзерциссы на плите.

Обращаясь к сватье снова,

Царь возвысил голос свой:

«О султане мне — ни слова,

Говорю я не впервой,

Прекрати-ка, сватья, эту,

Мягко скажем, оперетту —

Ахи,охи — «Как умны

Те, кто следуют совету,

Указанию жены».

Я считаю, это слишком!

Напряги-ка свой умишко

Да ответь мне на вопрос —

Помнишь Меченого Мишку?

Слабоват он был умишком,

А амбиций — целый воз!

И куда тот воз завёз?

Хоть недолго был на царстве

Мишка в нашем государстве,

Не забыли ведь о нём,

Не к добру помянут будет

Нечестивец перед сном.

Он, в народе говорится,

Был нолём без единицы —

Без советчицы-царицы,

Всюду с нею, след-во-след,

И в стране, и в «загранице»

Обо всём держал совет.

У виска, не чуя дула,

За лукавого посулы,

Благосклонные кивки

И пожатия руки —

Драл себе в улыбках скулы,

А с народа драл портки,

Вал бандитского разгула —

«Бандократы» да «братки».

А советчица-царица?

Ей бы только нарядиться

В бриллианты-жемчуга

Да по миру прокатиться

На чужие берега.

В им любезной загранице

Вместе с Мишкой выйти в свет,

Всем заглядывая в лица,

«Мы вам нравимся аль нет?»

А народ в стране томится,

Выжить-бы хоть как стремится,

Проклиная белый свет,

Повелителя-тупицу

И чванливую царицу,

И семейный их совет.

Где же с чёрной меткой птица?

Где же чёрная душа?

В вожделенной загранице,

Во враждебной нам столице,

Покровителей смеша,

Рекламирующий пиццу

Шут, такое только снится,

Чудо жизнь как хороша!

Не творец, не созидатель —

Не таков его венец,

Разрушитель и предатель,

И, конечно же, подлец.

А предателя душа

Стоит тридцать три гроша.

Хоть по мне, гроша не стоит.

Нам его судить не стоит,

А судьёй пусть будет Бог.

Вот таков его итог.»

Обратился снова к сватье:

«Ты своим займись занятьем,

Да поведай, не греши,

Что невесты — хороши?»

Бабариха встрепенулась

Да елейно улыбнулась

И поехала-пошла:

«Я полцарства обошла,

Угодить тебе старалась,

Еле вон домой добралась.

Государь, надеюсь, ты

Возместишь мои труды.

Я, на счастье, разобралась

Как тебе не навредить

И получше угодить,

Но должна предупредить.

Государь, любому ясно,

Что красавицы опасны.

Обойди весь белый свет,

А других суждений нет.

Я считаю, ненапрасным

Будет слушать мой совет.

Коль в народе говорится,

Что с лица не пить водицы,

Взять царю красу — девицу

В жёны — это полный крах.

Вызывать должна царица

Лишь почтение и страх,

И желание — укрыться,

Хоть в пещерах, хоть в горах.

И величеству годится

Таковой женой гордиться,

Чтоб не очень хороша,

Но чтоб добрая душа.»

Тут уж царь вскричал: «Старуха,

Уж не слаб ли я на ухо?

Или ты слаба умом?

Я ни духом и ни сном

Не мечтал в своих покоях

Встретить чудище такое.

Что за речи мне слышны?

Да неужто так страшны

Эти три твои невесты?

Шутишь, явно, ты не к месту.

Мелешь что за чепуху?

Отвечай, как на духу!»

Сватья же в ответ плаксиво

И скрививши так же рот:

«Ну, не очень чтоб красивы…

То-ж не я, то-ж весь народ…

Есть суждение такое…

Будь ты, батюшка, спокоен,

Ведь невесты как умны,

Обаятельны, скромны.

Красота боится сглаза,

А мои — не так, чтоб сразу

Воротило бы с души,

Не красотки, врать не буду,

Но характерами — чудо!

Просто, чудо хороши!

Ты всем царством верховодишь,

В спальню ночью поздней входишь,

Челядь надобно просить

Свечи перед тем гасить.

Грошик, два — за все труды —

Да подальше от беды.

Возвращаясь из приказа

Или, скажем, из лабаза,

Не жалей, добавь гроши,

Ключник чтоб огни тушил

Или сам свечу туши,

Так спокойней для души.

И коль верно говорится

О девицах и о лицах,

Что с лица не пить воды,

То признать бы должен ты,

Нет красотки — нет беды.

И верны мои труды.

Я старалась, услужила —

Таковых и предложила:

В каждой есть и ширь, и стать —

Хороши! Из трёх любая

Не хромая, не слепая,

А мечта — царицей стать.

На лицо — не так прекрасны,

И покраше видел свет,

Но, зато, в быту безгласны

И привычек вредных нет.

Иногда шалят немного,

Да какой же будет вред

От бутылочки спиртного

Да от пачки сигарет.

Пошумят порой, однако,

В этом нет худого знака.

Коли чувствуешь беду,

Убери сковороду,

Да всё острое припрячь.

Хоть она с умом и тактом,

Но жена любая, так-то,

Нервы может поднапрячь —

Легче в сани льва запрячь.

А уж как мои умны,

Обаятельны, скромны,

Светлым ангелам подобны,

Добродетельны, чисты.

Государь, о них подробно

От меня услышал ты.

Я старалась, услужила,

Всё, что знала, доложила.»

Тут уж сватья пала ниц

И на выбор предложила

Трёх подслушанных сестриц.

Бабариху ждали беды…

Что подслушал царь беседу,

Не могла плутовка знать,

Ведь плуты и дармоеды

Появляются к обеду,

Чтоб к столу их стали звать,

Угощенья подавать.

Сватья-ж, не подозревая,

Села, щёки раздувая,

И сестриц велела звать.

И вошли к царю сестрицы.

Но, едва взглянув им в лица,

Царь узнал их в тот же миг

И лишился дара речи,

Голова втянулась в плечи,

Обессилел, сжался, сник,

Грянул на пол. Слуги — в крик.

Трёх сестёр и Бабариху

Из дворца попёрли лихо.

Гнали рысью на Посад

Бердышами тыча в лад.

Государь, когда очнулся,

Изменился весь с лица,

Приподнялся, встал, качнулся

И велел позвать писца.

Конец ознакомительного фрагмента.