Люба, Яночка… и другие

Анатолий Григорьевич Петровецкий, 2010

Повесть "Люба, Яночка… и другие" о трудных, но интересных судьбах репатриантов из России и Украины в Израиле. Путь, который им пришлось пройти, не может оставить равнодушными любого читателя.

«Пропади все пропадом!»… Как часто эти слова душили ее, выползая отчаянным возмущением. Надежды рушились одна за другой, оставляя за собой уродливый след неудавшихся попыток. Попыток изменить свою жизнь, если не к лучшему, то, хотя бы, допустимому или мало-мальски приемлемому. На работу с маленьким ребенком не брали. А если и брали, то грязные намеки хозяина унижали и вызывали отвращение. Она ловила на себе липкие до тошноты взгляды видавших виды восточных мужчин. Они не стеснялись предлагать ей сожительство в обмен на покровительство. Их брюки без поясов под весом набитых деньгами кошельков в задних карманах сползали вниз. Оголенное почти до половины заднее место демонстрировало окружающим сомнительную вертикальную улыбку потных ягодиц. Когда она слышала: «Ты красива, девучка! Будем дружба?» — ее всю трясло от злости и бессилия. Она поворачивалась и уходила, оставляя в душе непоправимое отношение к израильским мужчинам. Понимала, что не все такие. Но ей попадались в большинстве своем именно подобные экземпляры. Она называла их «уродами, извращенцами, дикарями», потерявшими человеческий облик.

Не лучше себя вели и жены этих «дикарей». Не предъявляя особых претензий к своим мужьям, они оголтело обвиняли во всем «русских проституток». Таковые виделись им в каждой репатриантке из бывшего Советского Союза. И при любом удобном случае, не стесняясь в выражениях, словно из туалетного бачка сливали подобную грязь на головы ни в чем не повинных девушек и женщин.

— Проститутка! Грязная русская! Уезжай в свою «Русию»! — кричали они.

Это выводило из себя, но не станешь с полуграмотной истеричкой спорить или, того хуже, драться.

В детском саду девочка все время плакала. Приходилось забирать ее раньше положенного срока и проводить много времени на улице или в городском парке. Хотелось, чтобы дочь больше бывала на воздухе и общалась с детьми на детской площадке. В эти часы ребенок успокаивался и, как ей казалось, был счастлив.

С изучением языка возникали проблемы все по той же причине. Надо было быть с ребенком.

Пособия еле хватало на молоко, йогурты, каши, хлеб и фрукты. Иногда позволяла себе купить дешевую курицу или мясо индюшки. Яночка очень любила куриные ножки и называла их «лапками». Так ее научила бабушка еще в «той жизни». Девочка запомнила и в магазине, увидев их на витрине, кричала:

— Хочу «лапки»! Купи мне бабушкины «лапки».

Русскоязычные продавщицы смеялись и спрашивали:

— У тебя бабушка курочка?

Яна гордо отвечала:

— У меня бабушка Рита. Ты — курица, — отворачивалась и обиженно уходила.

Двухкомнатную квартиру Люба снимала с молодой соседкой — студенткой Тель-авивского университета. Еще одна ирония судьбы. Именно в этом университете она должна была учиться еще четыре года назад. Но этого не произошло.

Соседка Любы Инна, длинноногая худенькая девушка с белокурыми волосами, жила на Юге Израиля вместе с родителями. Где-то под Беэр-Шевой. То ли в Димоне, то ли в Араде. Люба не спрашивала, а Инна не рассказывала. Она не могла ездить на учебу в Тель-Авив каждый день. Поэтому снимала квартиру в центре страны вместе с подругой, которая вскоре встретила парня и перебралась к нему жить. Инна осталась одна. Платить за всю квартиру было трудно, и она попросила знакомых подобрать кого-нибудь для совместного проживания. Знакомыми оказались хозяева магазина, в котором к тому времени уже подрабатывала Люба. Вначале Инна была не очень довольна тем, что с ней

будут жить молодая женщина с ребенком. Но делать нечего. Лишних денег не было. Желающих поселиться в маленькой комнатке тоже не наблюдалось. Инна успокоилась: «В армии и не то бывало!».

Люба удивлялась, как такое хрупкое создание могло служить в армии в боевых частях? Как она выдерживала учебу и работу до ночи? Рано утром Инна уезжала в университет, а вечером подрабатывала официанткой в одном из русских ресторанов. В пятницу после работы в ресторане уезжала на попутках домой и возвращалась в воскресенье утром.

Эти дни Люба любила особенно. Ей нравилось оставаться наедине с Яной. Никто не мешал. Играла с ребенком, читала ей сказки. Пока дочь смотрела мультики, Люба успевала приготовить обед. А иногда сделать пару упражнений на иврите.

Платить за квартиру хозяйке приходилось 200$ в месяц. Оставалось всего ничего. В Любином распоряжении была маленькая комната. Соседка жила в салоне. Это создавало дополнительные неудобства, когда Инна не работала и оставалась дома. Приходилось выходить в туалет или на кухню через салон. Там же стоял общий телевизор. Инна училась, и Люба не хотела ей мешать.

Иногда к Инне приходили друзья и подруги — её одногруппники по университету. Комната наполнялась особым молодежным шумом. Студенты, можно только позавидовать. Все служили в армии: девочки и парни. Тем для общения было достаточно. Они спорили между собой, пили пиво и целовались. Люба понимала их и не осуждала. Приходилось тихо сидеть в своей комнате или выходить с ребенком на улицу гулять. Друзья Инны приглашали Любу в свою компанию, но она отказывалась. Чувствовала себя чужой. Особенно докучал высокий смуглый парень по имени Тамир. Его голова была тщательно выбрита и отсвечивала любые источники света. Говорил он быстро, глотая слова. Люба со своим знанием языка и без того плохо его понимала. А скороговорка Тамира приводила в еще большее замешательство. Она, многозначительно улыбаясь, молча, скрывалась в своей комнате.

Прошел год с момента ее репатриации в Израиль, а жизнь никак не налаживалась. Друзьями и подругами не обзавелась. Разве что общалась с мамами в парке, когда «выгуливала» Яночку. Никому не рассказывала о своей жизни. Не хотела «охов» и «ахов» неискреннего сочувствия. Иногда казалось, что глупо вела себя. Прерывала откровения «парковских подруг», так как рассказы о чужих семейных проблемах только раздражали ее. Оголяли собственные. Становилось еще хуже.

Полгода назад устроилась на несколько часов убирать в утренние часы в магазине. Янку отводила в садик и пару часов работала «по-черному». Платили почти вполовину меньше, но за каждый день наличными. Всегда можно было купить маленькую безделушку ребенку и дешевую конфетку. Это унижало и угнетало. Она ведь дома закончила четыре курса университета. Оставался еще один. Но…

2

Лето после окончания школы было насыщено необычным чувством ожидания. В июне Люба проходила отбор на учебу в Тель-авивский университет. Приезжала комиссия из Израиля. Будущие студенты должны были уехать по программе Сохнута на подготовительные курсы. Тесты, собеседования с психологами прошли гладко. Оставалось только получить ответ, кто прошел, а кто нет. Родители были настроены по-разному. Отец стремился к тому, чтобы единственная дочь получила образование за границей, а мать не очень хотела отпускать Любу в чужую страну. Втайне, она желала, чтобы пришел из Израиля отрицательный ответ. Это было бы для нее успокоением. Но виду не подавала. Только Любе все время предлагала пойти в местный университет и посмотреть, как там проходит учеба, какие специальности можно получить, какие условия приема. Мать не могла смириться, что ее «красавица-дочь» покинет родное гнездышко и вылетит в самостоятельный полет. Люба действительно была хороша собой. И понимала

это прекрасно. Толстая длинная коса являлась предметом особой гордости. За ней следили всем домом: расчесывали, мыли приятными питательными шампунями, заплетали с особой аккуратностью. Но не только коса привлекала к Любе внимание окружающих. Тоненькая фигурка, украшенная вполне созревшими девичьими прелестями, венчалась красивой головкой с точеными чертами лица. Природа их расположила до удивления удачно, продумав, как видно, все до мелочей. В ее чертах блуждали еле уловимые следы отца и, в большей степени, матери. А в целом, она была похожа сама на себя или на кого-то из необозримого прошлого двух родительских семей. Отец и мать отстаивали свое право на генетическое прошлое. Но никто не был категоричен и не лишал другого права на пальму первенства, втайне осознавая свою правоту.

В конце июля отец уехал в командировку. Атаки матери на Любу усилились.

— Доченька, я сегодня говорила с Алискиной мамой. Валя сказала, что Алиса и Вита сдали документы на платное отделение нашего университета. Будут экономистами. Сегодня это престижно. Я, правда, не очень верю в этот так называемый «украинский капитализм», но любой экономике необходимы хорошие специалисты.

— Мама, я все знаю. Зачем ты мне об этом говоришь?

— Почему ты во всем ищешь двойной смысл? — рассердилась мать.

— У тебя, мама, просто так ничего не бывает, — спокойно ответила Люба. — Если бы ты знала всю правду, то не говорила бы так.

Девочки не были в восторге от собственного выбора и радовались, что хоть Любе удастся пожить за границей и там получить высшее образование.

— Любаша, как здорово, что ты вырываешься из нашего нищего болота хоть на несколько лет. Вернешься заморским специалистом и не посмотришь на нас, убогих, — шутили они.

Никому и в голову не могло прийти, что она захочет остаться жить там навсегда. Но Люба твердо знала, если поедет на учебу в Израиль, то там и будет строить свою будущую жизнь.

Мать пускала в ход «тяжелую артиллерию». Она говорила:

— Бабушка больна и слаба. Ты же понимаешь, что мы не сможем поехать к тебе в ближайшие годы. Придется одной выживать. Сможешь?

Темы «любимой бабушки» и «вынужденного одиночества» не очень действовали на Любу. И вдруг у мамы появился неоспоримый аргумент:

— А если тебе придет отказ? Что тогда будете делать вместе с твоим сумасшедшим папочкой? Потеряешь только год. Я считаю, что необходимо подстраховаться. Ты не сможешь поступить на бесплатное отделение, так как там уже закончились экзамены. Отдай документы на платное отделение. Придет вызов, поедешь. Если нет, то проучишься год в нашем университете. А на следующий попытаешься еще раз пройти тесты на учебу за границей.

Доводы матери показались Любе достаточно убедительными, и она согласилась.

На следующий день девушка вместе с подругами пошла в университет и сдала документы на факультет экологии. Специальность долго не выбирала, так как была уверена, что не будет учиться в этом учебном заведении. Остановилась на инженере-экологе.

Возле деканата стояла группа молодых людей. Они живо обсуждали какую-то проблему, не обращая внимания на окружающих. Один из них так усердствовал, размахивая руками, что не заметил проходящую рядом Любу, и слегка задел ее плечо. Он сконфузился, извинился и продолжал смотреть ей в глаза, позабыв о товарищах. Девушка не знала, что ей в данную минуту сделать. Грубить не хотелось, но и радоваться было нечему. Хотела сказать пару колкостей, но что-то удерживало ее. И Люба ответила:

— Бывает.

Парень попытался что-то сказать, но она его перебила:

— Не утруждай себя вопросом, что я сегодня делаю вечером.

— Действительно, а что ты сегодня делаешь вечером?

— Учусь уму разуму. Прощай, — бросила на ходу.

Она не видела, что было дальше, и быстро позабыла об этой встрече.

Вечером позвонила Наташка и предложила погулять по набережной. Люба вышла из подъезда и сразу увидела парня из университета. Он сидел на железном заборчике палисадника у подъезда. Увидев Любу, вскочил и подошел к ней.

— Я подумал, а не стоит ли нам учиться уму разуму вместе? — не очень уверенно произнес юноша.

Только тогда Люба рассмотрела парня. В лучах фонаря он резко вырисовывался своими белыми одеждами на темном фоне вечера. Высокий, худощавый, без особой силы в фигуре, юноша больше походил на нелепую иллюстрацию Дон Кихота в книге, которую ей недавно подарил отец. Правда лицо было открытым и даже симпатичным. Светлые густые волосы прилежно расчесаны набок. Пробор пробежал по краю головы, отбросив основную прядь волос налево. Сразу было видно, что хозяин прически заботится о своем внешнем виде. «Как же ты себя любишь, дружок!», — отметила Люба. Нет, он не был красавцем. Но в больших широко открытых темных глазах вместе с огоньками от фонаря резвились добрые смешинки. Это остановило ее от стандартных фраз, которыми приходилось часто «отваживать» нежелательных поклонников, и Люба сдержалась. Как часто ей приходилось жалеть об этом…

3

Любе позвонили на работу из садика и сообщили, что Яна плачет уже час и ее

невозможно успокоить. Пришлось отпроситься.

Садик находился почти рядом с домом. Небольшое одноэтажное здание, окруженное таким же карликовым двориком, ютилось среди высотных домов. В городском отделе образования Люба быстро получила в нем место. Но радости большой не было, так как ребенок никак не привыкал к воспитательнице и няне. Яна была подвижной и в свои три года имела сложный характер. Сказывалось воспитание бабушки, с которой она росла с момента рождения. Девочка не ходила в ясли и садик. Бабушка к этому времени уже не работала и всю себя посвятила внучке. Яна летала по дому свободной птичкой, размахивая удивительно длинным хохолком волос на забавном шарике головы. Она не знала слова «нет», и чувствовала себя самой главной и любимой особой.

Столкнувшись в Израиле с непонятными словами и непривычными требованиями, Яна восстала душой и телом. Она не хотела рано вставать. Поход в садик сопровождался сказками, уговорами и прочими сопутствующими действиями. По началу Люба некоторое время вынуждена была сидеть в садике, пока дочь не заигрывалась с детьми.

Воспитательница и ее помощница работали интересно, с выдумкой. А может Любе только так казалось. Именно здесь она впервые столкнулась с израильской ментальностью, отношением к работе и жизни израильтян. Она впитывала язык, манеру разговаривать, обращаться с детьми. Дома старалась вести себя подобным образом, но ничего толком не получалось. Через несколько месяцев Яна заговорила на иврите, но ростки вольного духа, прочно вошедшие в детский характер вместе с безграничной любовью бабушки, по-прежнему давали о себе знать. Вот и сегодня ребенок восстал против настойчивости воспитательницы и проявил себя в самом неприглядном виде. Конечно же, в понимании работников садика. Люба же в глубине души радовалась силе маленького человечка. Даже завидовала. Как ей не хватало в новых жизненных разломах свежего ручейка детской силы, настойчивости и духа. Но она не могла часами плакать, добиваясь своего. Не имела права. Сама бросилась в новую пучину и потянула за собой ребенка. Вырвала себя и девочку с корнями из прошлой жизни и попыталась прорости в новой почве. Но ничего пока не получалось.

Люба подошла к воротам садика и услышала знакомый, надломленный хрипотой, голосок. Сердце полетело навстречу дочери, оставляя позади тело. Особенно в такие минуты она больше всего ненавидела себя за то, что сделала…

4

Люба с Олегом стала встречаться через две недели после его массированных атак на ее чувства.

— Девушка-краса длинная коса! Можно пролить на Вас цветочный дождик? — произносил он с пафосом надуманного героя-любовника и вручал ей огромный букет цветов.

— Миссис Люба, разрешите мне украсть Вас на концерт Аллы Пугачевой, — вручая билеты, говорил Олег.

Вычурность его словесных потоков немного раздражала девушку, но она понимала желание Олега понравиться. Прощала незатейливого кавалера, не делая замечаний.

Внимательный, обходительный, он предугадывал все её желания и старался воплотить их в жизнь. Это располагало и даже радовало.

— Любаша, у меня для тебя небольшой сюрприз, — многозначительно заявил Олег. Вот. Читай и просвещайся.

Он протянул ей увесистую книгу в прекрасном переплете. Люба взяла подарок в руки и прочитала на обложке: «Библия».

— Это мне? — неуверенно спросила девушка.

— А здесь еще кто-нибудь есть?

— Здорово! Я так давно хотела её прочитать. Спасибо тебе большое. Это же дорого стоит, — испуганно воскликнула Люба.

— А кто тебе сказал, что ты заслуживаешь дешевых подарков? — невозмутимо произнес Олег.

— Ты сам читал эту книгу? — перелистывая странички, спросила она.

— Просматривал некоторые места, — уклончиво ответил Олег.

С каждым днем Люба чувствовала, что юноша все больше и больше становится ей интересным. Они встречались каждый день и много времени проводили вместе. Валялись на пляже, бродили по городу. А вечерами отправлялись на дискотеки, сидели в кафе, с удовольствием ходили на концерты заезжих гастролеров. Олег ждал начала учебного года в университете, а Люба результаты экзамена. Они были свободны, молоды и счастливы.

— Ты посмотри, какое у нас голубое и пушистое небо, — лежа на пляже и глядя вверх, тихо произнес Олег. — Разве в твоем Израиле может быть такое небо?

— У каждой страны есть свое небо, — философски ответила Люба. — Я читала, что такой голубизны как в израильском небе нигде нет.

— Любое небо будет прекрасным, если под ним будут жить такие девушки как ты, — грустно произнес Олег.

— Ты все шутишь, — покраснев, сказала Люба.

Она даже не почувствовала, когда стала неравнодушна к парню. Олег смотрел на нее влюбленными глазами, но сказать что-либо о своих чувствах, не смел. Да и не нужно было этого делать. Весь его вид говорил окружающим о том, что творилось в его душе.

Но откровенный разговор все-таки состоялся. Скорее признательный и очень бурный. Они признались друг другу в своих чувствах и с ужасом представили, что возможно ближайшее расставание.

— Где справедливость? Я нашел тебя, чтобы потерять? Кому это нужно, скажи мне? — недоумевал Олег.

Люба не знала, что ему ответить. Понимала нелепость ситуации, но особого выхода не видела. Именно в это время пришел ответ из Израиля. Люба должна была ехать в середине сентября на подготовительные курсы в Тель-авивский университет.

— Ты смог бы за мной поехать на край света? — как-то спросила Люба Олега.

Он не задумываясь, ответил:

— С тобой, куда угодно!

— И в Израиль? — спросила, глядя прямо ему в глаза.

Олег замолчал и после некоторой паузы растерянно ответил:

— Не знаю.

Люба понимала, что «край света» — понятие отвлеченное, а Израиль — конкретное. Об отвлеченных вещах можно говорить легко. Они ни к чему не обязывают. Конкретные понятия изменяют жизнь. К ним необходимо относиться серьезно.

Люба понимала это и не обижалась на Олега. Он не врал.

Отец был против взаимоотношений дочери с Олегом.

— Доченька, мне не нравится этот юноша. Я не знаю почему, но предчувствия меня никогда не обманывали, — волнуясь, говорил он. — Тебе необходимо думать о предстоящей учебе.

— Папа, но он мне нравится, — оправдывалась Люба.

— Не губи себя. Вы абсолютно разные люди, — продолжал отец. — Смешанные браки счастливыми бывают редко.

— Ты националист? — возмущенно спросила она.

— Я, доченька, — реалист, — тихо ответил отец.

А мать видела в их отношениях слабую надежду на свершение ее тайных надежд. Поэтому всячески поощряла их дружбу.

— Что за горе, если девочка встречается с мальчиком? — недоумевала она. — Подумаешь, свет перевернулся. Ты бы лучше думал, где деньги заработать. И перестань делать проблему там, где ее нет.

Отец с ней не спорил. Только грустно смотрел на дочь и о чем-то печальном размышлял.

Люба не знала, что делать. Девчонки советовали не терять такого парня.

— Олег — классный. Он тебя любит, — разливала словесную хвалебную патоку Вита. — Женись, дурёха, а затем вместе уедете в твой Израиль.

— Я бы никогда-никогда не отказалась от любви и любимого человека ради какой-то учебы, — не останавливаясь, строчила Алиска.

Их доводы не очень трогали Любу. А вот собственные чувства заливали сознание горечью возможной разлуки: «Почему это произошло со мной? Почему сейчас? Разве я смогу без него жить?»

В конце августа Олег попросил ее выйти за него замуж. Это был еще один удар, который необходимо было перенести. Ведь Люба так долго стремилась учиться в Израиле! Мечта последних трех лет. Она ходила в еврейскую воскресную школу, посещала молодежный клуб при еврейской общине. Даже играла в самодеятельном еврейском театре. Учила иврит, насколько это было возможно в тех условиях. Много читала о Тель-Авиве и других городах Израиля. Старалась вникнуть в историю и традиции этого маленького, но стойкого государства. Она заочно ненавидела его врагов, готова была идти в армию и защищать страну. Особенно ее удивляло то, что эти люди выращивают в бумажных пакетиках клубнику круглый год. Уже не помнила, где об этом прочитала, но факт врезался в удивительную заочную оценку ее будущего государства. Оно казалось ей таким совершенным и непогрешимым. Умные еврейские головы делали чудеса, о которых ей придется еще узнать. Она стремилась стать частью этого сказочного мира…

5

Люба вбежала в садик. Сморщенное лицо дочери разъедали ручейки слез. Голос уже нельзя было назвать голосом. Глаза девочки смотрели с таким укором на мать сквозь напухшие веки, что у Любы задрожали все части тела. Она схватила ребенка на руки и прижала к груди. Сердечко Яны вырывалось наружу, болью отдаваясь в Любе.

— Забери меня, мама, — прошептала она. — Я буду хорошей дома.

— Ты должна обратить внимание на характер дочери. Она избалована. Хочет добиваться только своего, — прогрохотал металлический голос Ципи.

Но Люба уже не слушала наставления воспитательницы. Она выбежала на улицу с ребенком на руках. Сердце разъедало ощущение безысходности и жалости не только к ребенку, но и к себе. Это чувство ей не нравилось. Унижало и озлобляло. А главное, — делало слабой и беззащитной.

Яна успокоилась только в парке на детской площадке. Встретила своего друга Рона и забыла о садике.

Всю ночь Люба думала, как изменить собственную жизнь. Эти мучительные и безысходные размышления преследовали ее с первых дней пребывания в Израиле. В ульпан удавалось попадать на два-три урока, когда Яна спокойно оставалась в садике. Приходилось учить иврит самостоятельно, консультируясь с учителями в ульпане. Учеба шла туго, но постепенно продвигалась вперед. Совсем скоро она обогнала одногруппников и заняла почетное место «образцовой ученицы». Это тешило самолюбие, но ничего в ее положении не изменяло. Для того чтобы найти достойную работу, языка не хватало. Вот и приходилось перебиваться подработками на уборке в маленьком магазине и обменном пункте. Спасибо хозяевам, дали ей возможность убирать в удобное для неё время. Помещения были небольшими, и Люба быстро справлялась с работой. Времени оставалось много, и она упорно продолжала учить иврит. Так прошел первый год. Люба хорошо понимала, что дальше так продолжаться не может. Надо было что-то менять в жизни. Но как? Как? Ответ не приходил. Было понятно, что нужно продолжить учебу в университете. А куда девать Яну? Да и учиться матерям-одиночкам нельзя, так как отнимут пособие по уходу за детьми. А как тогда жить? Где брать деньги на жизнь и на оплату учебы? Родители не могли помочь. У них просто ничего не было. Мать не работала и сидела с больной бабушкой. Завод, на котором «инженерил» отец, почти простаивал. Люди приходили на работу, но денег не получали. А если и производилась оплата, то китайскими товарами, которые получал завод по бартеру. Родители сами переживали большие трудности. Но как-то обходились. Люба понимала, что тоже должна обходиться самостоятельно. Как, — не могла представить.

На следующий день, гуляя во дворе дома, она встретила соседку по подъезду Ривку. Невысокая, худощавая, с крупными чертами лица, старомодными одеждами и зеленой шапочкой на голове, она вызывала у Любы чувство жалости. Пожилая женщина давно была на пенсии и проживала в квартире одна. Дети разъехались и жили со своими семьями в других городах. Навещали редко, и это огорчало мать. Люба часто сидела во дворе вместе с Ривкой, в то время, когда Яночка игралась на детской площадке с детьми. Женщина рассказывала о своей жизни охотно. Она хорошо знала русский язык. Говорила правильно. И только легкий польский акцент напоминал о месте ее рождения. Она не любила Польшу и все, что было с нею связано. Поэтому редко говорила на польском, который тоже помнила. Ривка много читала книг на русском языке, слушала песни и смотрела русские каналы телевидения. Особенно она любила песни времен войны. Слушала их с огромным удовольствием и вспоминала детство. Как семье удалось убежать от немцев в СССР, она не помнила. Но, пытаясь отыскать в памяти хоть маленький след того времени, всегда ощущала холодок во всем теле.

Войну прожили в Сибири. Там Ривка пошла в первый класс и успела проучиться три года. После войны семья вернулась в Польшу, а затем переехала в Израиль. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, Ривка встретила Альбина. Молодому человеку было тогда двадцать пять лет. Жизнь отпечатала на его руке многозначный номер Освенцима. Разорвала сердце на неисчислимое множество осколков памяти, в которых кровоточили обгоревшие в печах тела ушедших дымом и пеплом родных и близких. Он помнил все до последнего часа общения с этим миром.

Ривка вышла замуж с присущей только молодости легкостью. И ни разу не пожалела. Они прожили долгую и счастливую жизнь. Родила ему четверых детей: двоих сыновей и двух дочерей.

Несколько лет назад Альбин умер, и Ривка осталась одна. Первое время дети приезжали к ней каждую неделю, а затем все реже и реже. Теперь она радовалась, когда кто-нибудь из них посещал ее раз в месяц.

Люба знала об этом и старалась чаще говорить с Ривкой. Неважно было о чем. Главное, чтобы пожилая женщина не чувствовала себя такой одинокой.

Ривка предложила Любе помощь в изучении иврита, и они часами могли говорить на различные темы.

Как-то раз в назначенное время Ривка не вышла на совместную прогулку. Люба сразу поняла, случилось что-то нехорошее. Попросила других мам проследить за Яной, а сама поднялась на третий этаж и позвонила.

Ривка открыла дверь не сразу. Доносились шаркающие шаги. Кто-то подходил и отходил от двери. Сухой кашель перемешивался с тихими вздохами, похожими на стоны.

— Это Вы, Любочка? А я вот приболела немного. Боюсь Вас заразить.

— Что Вы такое говорите, Рива? Почему не позвонили раньше?

— Не стоит беспокоиться, Любочка. У Вас ребенок маленький, своих забот хватает.

— Не говорите так. Что с Вами?

— Простудилась немного, да и сердце побаливает.

Люба вошла в комнату, уложила Ривку в постель, поставила градусник. Температура оказалась высокой.

— Что будем делать? — растерянно спросила она.

— Я уже вызвала врача. Скоро должна прийти.

— Вы вызвали скорую помощь? Это же так дорого, — воскликнула Люба.

— Не беспокойтесь. Я подписана на специальную программу. Врач приходит ко мне домой. Это стоит не дорого. Плачу за услугу 80 шекелей в месяц.

— Здорово. А я не знала, что так можно. Когда болела Яночка, я боялась вызывать скорую помощь, так как не было у меня денег.

— Я Вам потом объясню, как это можно сделать.

После ухода врача Люба сходила вместе с Яной в аптеку, купила лекарство. Затем продукты для Ривки. Немного убрала в ее квартире и ушла домой. «Домой» — как это глупо звучит. Маленькую комнату с крошечным окном трудно было назвать «домом»…

6

В конце августа случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Свой день рождения Люба решила отметить вдвоем с Олегом. Родители уехали на дачу и собирались вернуться через несколько дней. Она весь день готовила какие-то салаты и свой любимый пирог. Олега пригласила на шесть вечера, но стол накрыла к пяти. Долго одевалась, подбирая платье с особой придирчивостью. Полчаса смотрела на себя в зеркало, расчесывая свое богатство. Люба понимала, сегодня должно произойти то, что изменит ее жизнь. Она хотела и не хотела изменений. Необходимо было выбирать между любимым человеком и мечтой. С мечтой она жила уже несколько лет, а с любовью — не более месяца. Да и что она могла знать о настоящем чувстве, посетившем ее впервые в жизни? Ей нравились мальчики и раньше. Нравились, и не более того. А с Олегом произошло что-то особенное. Она не могла без него жить, и как ей казалось, дышать. В начале себя успокаивала: «Уеду, и все станет на свои прежние места». Но с каждым последующим днем убеждалась в обратном. Мысль о разлуке приводила ее в отчаяние. Люба загнала себя в угол и не представляла, как можно выбраться на свободу.

Конец ознакомительного фрагмента.