Юбилей

Анатолий Зарецкий

И почему люди радуются, что уходит жизнь?.. Тогда почему, вопреки здравому смыслу, несчастному юбиляру всё намекают и намекают о близкой дате и устраивают-таки пышный праздник – в семье, на работе, а то и, страшно подумать, в масштабах родного города, страны и даже «всего прогрессивного человечества». И вот стоит он перед вами, «словно голенький», смущенный повышенным вниманием к своей персоне, огорченный мыслями о «бренности и неизбежности», и с удивлением узнает, какой он замечательный.

© Анатолий Зарецкий, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Юбилей

День рождения… Круглая дата — юбилей… Это знаменательное событие — веха на жизненном пути. Одна, две, три, — сколько их осталось, прежде чем очередную отметят без меня, если, конечно, будет кому отмечать?..

И почему люди радуются, что уходит жизнь?.. А разве нет?

Тогда почему, вопреки здравому смыслу, несчастному юбиляру всё намекают и намекают о близкой дате и устраивают-таки пышный праздник — в семье, на работе, а то и, страшно подумать, в масштабах родного города, страны и даже «всего прогрессивного человечества».

И вот стоит он перед вами, «словно голенький», смущенный повышенным вниманием к своей персоне, огорченный мыслями о «бренности и неизбежности», и с удивлением узнает, какой он замечательный. Приятно, конечно, но…

«За выдающиеся (за большие) заслуги и в связи с n-летием, наградить… имярек… а далее перечисляются почетные звания, ордена, медали, ценные подарки, денежные премии или, на худой конец — всяческие благодарности, а то и просто благостные пожелания».

Соответствующее «Постановление…”, «Приказ…”, или просто красочный листочек (иногда в стихах, но непременно с подписями соратников) помещают в красивую папку — «адрес» — зачитывают на торжественном собрании и вручают юбиляру.

Аплодисменты-аплодисменты-аплодисменты!

Ну, а потом… И чего только ни бывает потом… Скромный чай с тортом прямо на рабочем месте. Банальная пьянка все там же. То же, но в ресторане или по-семейному — на квартире юбиляра. Да мало ли, где!..

А еще подарки!.. Но это особая статья…

Юбилей нашего начальника отдела Бродского, к примеру, прошел, как событие Вселенского масштаба. С утра коллектив отдела полным составом поздравил юбиляра цветистыми речами и дорогущими подарками. Ему вручили поздравительный адрес и паспорта от импортного цветного телевизора и такого же музыкального центра, — невиданная роскошь первых лет «перестройки».

Кроме того, объявили, что по ходатайству коллектива юбиляру вне очереди выделен автомобиль «Жигули» последней модели. Юбиляр лишь недовольно поморщился — рассчитывал на «Волгу».

А по коридору весь день шли делегации с цветами, поздравительными адресами и подарками. От отдела на юбилейный вечер не был приглашен никто.

— Мог бы хоть актив пригласить, — возмущался оскорбленный невниманием к своей персоне начальник сектора Мазо, — А то даже рюмку не налил.

— Двадцать бутылок коньяка в его сейф вчера поставили. Вот, думаю, отметим… Отметили, — вторил ему обиженный профсоюзный начальник Мозговой, две недели занимавшийся только подготовкой к знаменательной дате, а теперь, как и все, оставшийся без подношения…

На следующий день в комнату зашел трезвый как стеклышко юбиляр.

— Ну, как прошел юбилей, Эмиль Борисович? — с умильной улыбочкой спросил Мазо.

— Скромно, Анатолий. Были только свои… А так одни расходы… Подарков надарили кучу, а что с ними делать, ума не приложу… У людей совсем нет головы на плечах. Одних только книжек «Пейзажи Подмосковья» насчитал целых двадцать штук. Куда столько?.. Которые поумней, хоть адрес внутрь вложили, а книжку не портили. Вот несколько экземпляров отобрал, сегодня с утра отнес в букинистический магазин. Хоть деньги получил… А некоторые прямо в книжке расписались. Куда с такой? — пожаловался юбиляр.

— А вы аккуратненько заклейте подписи чистым листом, — посоветовал Мазо.

— Придется. Но за такую меньше дадут. Испорченная… Лучше бы деньгами давали, — ворчал недовольный Бродский…

Но это все для счастливчиков. Я не из их числа…

Свой первый день рождения запомнил лишь тем, что в лагере военнопленных немцев, где родился и прожил почти шесть лет, все, включая знакомых охранников и друзей-немцев, весь день таскали за уши, приговаривая, «расти большой, малыш». Похоже, мне тогда исполнилось пять, потому что в шесть оказался в боксе инфекционной больницы, где, разумеется, никто никого не поздравлял.

Когда через полгода вернулся, но не в лагерь, а совсем в другой дом, меня ждал подарок к давно прошедшему дню рождения — по комнате на моем трехколесном велосипеде, правда, уже без одной педали, лихо носился младший брат.

Увы, он так и не признал моего права на ту игрушку, считая ее своей. Да и кататься на искалеченном «коне» я толком не научился — раньше вырос из его габаритов.

Мой первый подарок… До деталей помню день, когда это случилось…

Я проснулся на сундуке у окна в большой комнате, где спал с первого дня после больницы. Неожиданно раздалось странное металлическое жужжание. Взглянув на пол, увидел маленького движущегося поросенка, играющего на миниатюрной скрипочке.

— Мама-мама! Что это?! — удивленно спросил стоявшую напротив улыбающуюся маму.

— Твой подарок, сынок. Поздравляю. Сегодня тебе семь лет, — обняла она.

А подарок вдруг ударился об стул и упал на бок, продолжая жужжать. Я соскочил с сундука и подхватил его на руки. Какое чудо! Поросенок был одет, как человечек: в черные брючки, беленькую рубашечку и коричневый камзол, а на головке возвышалась темная шляпка. Вот только из спинки как-то совсем неестественно торчал металлический ключик.

— Этим ключиком его заводят. Только не перетяни пружинку, сынок, — показала мама.

Радостный и счастливый, быстро оделся и отправился умываться. Подарок пришлось оставить на столе.

Вернувшись, не узнал мое чудо. На столе лежала металлическая коробочка с торчащим из нее ключиком. А рядом — клочья одежды и деталей бывшего поросенка и еще бабушкины большие ножницы.

Градом хлынули слезы. Сжав кулаки, закричал от боли и обиды. Не помню, как отыскал спрятавшегося брата, и как потом бил его от души.

Очнулся уже в углу, куда нас с ним определила мама — без меня брат не захотел становиться в угол. Он даже не считал, что провинился, потому что всего лишь хотел посмотреть, что у поросенка внутри.

Чуть позже обнаружилось, что брат перетянул пружину, и она лопнула. Отец, разобрал коробочку, пытаясь починить механизм, но собрать уже не смог…

Мой первый, десятилетний, юбилей запомнился горькими слезами вернувшейся из магазина мамы, где ее обокрали цыганки, когда она покупала мне в подарок долгожданный конструктор.

— Ну, не плачь, мамочка, — утешал ее, — Не было у меня конструктора, и не надо.

— Хотела порадовать тебя, сынок… А теперь даже не знаю, как до получки доживем? Эти сволочи все деньги украли, — еще сильнее зарыдала мама, а вместе с ней и мы с Сашкой. Хорошо, самый младший — двухлетний Володя — ничего не слышал, потому что крепко спал…

Больше подарков не было — лишь ежегодно все, кому ни лень, таскали за уши, столько раз, сколько исполнилось лет. «Хорошо, не сто», — рассуждал тогда, потирая пылающие уши…

Первый праздник мне устроили в день совершеннолетия, тем более, он пришелся на воскресенье. Вряд ли что-то подобное получилось в будний день — все мои друзья, как и я, работали или учились в вузах.

В большой комнате был накрыт стол, на котором мы впервые обнаружили не традиционный лимонад, а настоящий портвейн «три семерки» (тогда он только-только появился в Харькове). Праздник запомнился еще и тем, что ребята, к удивлению родителей, открыто закурили.

— Сынок, ты тоже куришь? — удивленно спросила мама.

— Конечно, — ответил ей и зачем-то задымил вместе со всеми, но тут же выбросил сигарету, заметив, как расстроилась мама.

Несмотря на всеобщее веселье, праздник прошел для меня с ясным ощущением невосполнимой потери. «В жизни раз бывает восемнадцать лет», — не выходила из головы фраза из модной тогда песни, а душа скорбела от мысли, что вот уже два года нет рядом любимой подружки Людочки, и, похоже, никогда уже не будет.

Именно в ночь после праздника и родилось это стихотворение:

Я плыву по теченью судьбы

Неизвестно, куда и зачем.

Только серый туман впереди —

Вольной мысли сознательный плен.

Что б могла эта мысль сотворить,

Если дать ей широкий простор?

Но любимая, можно ль забыть

Роковой для меня приговор?

Я страдаю, а годы летят,

Чередой уходя в пустоту.

А душа, как осенний сад,

Растерявший свою листву.

Тот вечер завершился происшествием, немного поднявшим настроение. Пока гости одевались, вышел на крыльцо. Как обычно, когда стоял там один, накатили воспоминания.

— Эй, ты, говнюк!.. Иди сюда! — вдруг услышал снизу.

Глянув в сторону грубияна, увидел двух подвыпивших, скорее всего, студентов, шедших, очевидно, в свое общежитие напротив, но решивших поискать приключений. Один, типичный сельский паренек, намеревавшийся почесать кулаки, уже рвался к лестнице, а другой, интеллигентного вида, его удерживал. Невиданная наглость чужаков возмутила:

— Отпусти его! — крикнул «интеллигенту» и ринулся вниз по лестнице.

Отпустил он его, или тот вырвался, не знаю, но через мгновение между нами уже было не более трех метров.

И тут случилось то, что должно было случиться — «деревенский» поскользнулся на нашем шатком сооружении. Но, сильно ударившись о кирпичный выступ стены и чудом устояв на ногах, он вдруг бросился от меня, как ошпаренный, ненароком сбив с ног своего приятеля.

Оглянувшись, увидел уже ступивших на лестницу моих гостей: двухметрового Толика Сушкина, а за ним — Костю, Витьку и, наконец, брата Сашку.

— Догоним? — быстрее всех сообразил Сашка.

— Пусть бегут. И так получили от нашей лестницы, — рассмеялся я, а следом и мои друзья…

Свое двадцатилетие встретил в казарме военного училища. Прямо с утра меня поздравили товарищи — все наше четвертое отделение. А на добрую память вручили портативную электробритву. Если бы знали, что точно такая же — скромный подарок родителей — уже с воскресенья лежит в моей сумке и ждет своего часа.

Лишь вечером тайком рассмотрел подарки-близнецы. Нет, они все же отличались. Бритва от родителей такого же красного цвета, но чуть ярче. Зато на чехле бритвы от однокурсников красовалась надпись: «От друзей. Знай, дерзай, да бороду таскай». Так я их и укомплектовал, чтобы никого не обидеть. Второй комплект подарил брату. Та бритва долго служила мне верой и правдой. Она до сих пор исправна, и хранится как память…

«Тридцать лет — это возраст вершины…», — пел в наше время известный бард Юрий Кукин. И в год тридцатилетия его слова стали как-то по-особенному близки и понятны. Возраст вершины… А я лишь в начале нового для себя пути — только-только устроился старшим инженером в Центральное конструкторское бюро, созданное С. П. Королевым.

И хотя многих коллег уже несколько лет знал по совместной работе на космодроме Байконур, мой юбилей остался незамеченным. Никто из новых сослуживцев даже не поздравил с днем рождения.

Зато дома устроили небольшой праздник, где главными гостями стали мама и обе ее сестры — мои тетушки, московская и кораблинская. Весь вечер я был, как на иголках, между двух огней. Тогда мама в первый и последний раз оказалась в нашей московской квартире, где впервые встретилась с моей тещей, которую уже несколько лет заочно недолюбливала. Теща отвечала ей тем же.

К счастью, все прошло чинно-благородно. Гости поздравили, вручили общий подарок — модную тогда рубашку, которая стала моей любимой настолько, что проносил ее почти двадцать лет.

Посидев пару часиков, они уехали к московской тетушке, у которой всегда останавливались, когда бывали в Москве.

Я и не предполагал, что это был последний день рождения, который отметил вместе с мамой…

— Афанасич!.. Да у тебя скоро юбилей!.. Надо же! Сороковник!.. А по виду не скажешь. Хорошо сохранился, — коршуном налетел на меня председатель профбюро отдела Мозговой, — Как праздновать будем? Сам выставишь, или как?

— Было бы что праздновать, — попытался охладить его пыл, — Разве это дата? Да и сам говоришь, молодой еще. Какой там юбилей.

— Ну, Афанасич!.. Слинять хочешь?.. Не выйдет, — огласил свое решение Олег Васильевич, — Шашлычная подойдет? — предложил он традиционный вариант подобных празднований для рядовых юбиляров.

— А есть другие варианты? — косвенно согласился с ним. Подумаешь, ведущий инженер. На ресторан не заработал.

— Давно бы так! — обрадовался профсоюз, считая, что договорился, — В общем, Афанасич, с тебя, как всегда, закусь. На остальное скинемся. Готовься, юбиляр, — похлопал он по плечу и покинул нашу комнату…

Дома таким же макаром налетела жена:

— Нечего по шашлычным шастать! Знаю я ваших пьяниц. Мы лучше дома одни соберемся, — выложила она свой план моего праздника.

— Да ты что! — возмутился я, — Коллектив не поймет, — выдвинул ей последний аргумент.

— Коллектив-коллектив… Толку… В общем, денег я тебе не дам, — огласила она свое решение…

Спорить не стал, и финансовую проблему пришлось решать втайне от нее…

И вот он наступил, сороковой день рождения.

С утра поздравила жена, вручив подарок — рубашку ее любимого голубого цвета. «Обрадовала» и дочь давно знакомым подарком:

— Это от нас с Юрой, — объявила она, вручая «модельные» туфли. Эти туфли вот уже три месяца безуспешно пытался всучить ее непутевый «жених»:

— Ну, возьмите, дядя Толя. Хорошие туфли. Модельные. Недорого, — уговаривал он.

— Юра, это же халтура. Они мне и бесплатно не нужны. А за такие деньги и подавно, — всякий раз возражал ему.

— Ну, да… Но я же должен заработать.

— На мне?

— Ну, одолжите, — пытался он, как обычно, решить свои финансовые проблемы.

— Тебе, Юра, не дам ни копейки. Молодой парень, нигде не работаешь, да еще куришь не по чину… Как отдавать будешь? У мамы попросишь? Не стыдно? — бесполезно взывал к его совести…

И вот они снова возникли, эти туфли. Теперь уже как подарок, купленный дочерью у «друга» за мои же деньги и, разумеется, с переплатой за доставку.

Забегая вперед, скажу, что тех злополучных туфель хватило ровно на неделю — отвалилась подошва. К тому же, они оказались неремонтопригодными:

— К картону не приклеишь, — пояснил мастер…

— Это для девочек, — вручила меж тем жена два торта, — И не вздумай ходить в шашлычную. Пойдешь, можешь не возвращаться, — выдвинула она ультиматум…

До обеденного перерыва все шло, как обычно. Суетился лишь Леня Мокшин. И хотя, по известной причине, меня он обходил стороной, то и дело раздавался его шепоток:

— С тебя полтинник, Зарецкому на подарок… С участием?.. Тогда еще рубль… Красненькое или беленькое?.. Все. Жди.

Готовятся ребята… Подошел Мозговой:

— Поздравляю, Афанасич.

— Спасибо.

— Готов?

— Всегда готов.

— Молодец… Уходим на два часа раньше. Бродский отпустил.

— Это хорошо, — согласился с ним. Появился шанс вернуться домой вовремя. Жена даже не узнает, что был в шашлычной…

И вот началось. В нашу комнату дружно входят и располагаются на свободных стульях сотрудники сектора из других комнат.

— Минуточку внимания! — начинает Олег Васильевич, — Слово предоставляется начальнику сектора Мазо.

Из-за своего стола со слащавой улыбочкой встает Анатолий Семенович и направляется ко мне. Поднимаюсь навстречу. Все идет по привычному сценарию подобных мероприятий. Почти не слушаю стандартную поздравительную речь начальника, механически получаю в подарок книгу и что-то говорю в ответ. Все. Торжественная часть позади. Строй ломается. Ко мне по очереди подходят товарищи, поздравляют, жмут руку и с чувством исполненного долга расходятся. Подошел Мозговой:

— Странно, Афанасич. Бродский не пришел… А ведь приглашали… Ладно, в три ноль-ноль в шашлычной.

Открываю подарочную книгу и не сдерживаю смеха — «Пейзажи Подмосковья». Уж ни Бродского ли это книга, еще из его запасов? Да нет, вроде новая. Во всяком случае, не испорчена вклеенными листочками…

В шашлычную отправился в последних рядах, в сопровождении Мозгового. Едва вошли в зал, подскочил Мокшин:

— Афанасич, все заказано. Закусь на столах, кроме горячего. Подадут по команде. Давай, оплачивай.

Заплатив по счету, подошел к столу, встреченный аплодисментами товарищей. Но, мельком глянув на стол, ужаснулся. Тот буквально ломился от мощных огнетушителей с ядовитой этикеткой «Солнцедар».

— Леня, что это?! — с возмущением обратился к «заготовителю» спиртного.

— А что?.. Пойдет… Зато много, — ответил он, но не мне, а почему-то Мозговому.

— Олег Васильевич, — обратился к распорядителю, — Это же гадость несусветная. Ее из Африки возят в танках нефтеналивных судов. Пить невозможно, — пояснил ему.

— Эти выпьют, — со знанием дела махнул рукой Мозговой.

— Ладно. Я сейчас, — буркнул ему и метнулся к кассе.

С трудом уговорил кассира и на последние деньги купил три бутылки коньяка. Меня снова встретили аплодисментами. Пир начался.

Моего «горючего» хватило на два тоста, но этого оказалось достаточно, чтобы народ безударно перешел на «Солнцедар».

Появился опоздавший Мазо. Ему налили штрафной фужер. Не заметив подвоха, выпил, как компот. И вскоре, вдохновленные примером, все дружно перешли на фужеры, тем более, на столе возникли шашлыки. Как всегда, постепенно сложились группки по интересам, и об юбиляре забыли.

Глянув на часы, сообразил, что пора проститься по-английски…

— Ну, что, напился? — встретила жена.

— Как свинья, — раздраженно ответил ей.

— Небось, в шашлычную ходили? — выведывал домашний деспот.

— Когда бы? — вполне убедительно соврал ей, кивнув на часы, — Вот подарок вручили, — передал завернутую в газету книгу.

— И только?

— Нет. Еще поздравили всем коллективом.

— Ладно. Раздевайся и давай за стол, поздравлять будем, — обозначила она мои перспективы.

Чуть ли ни в полночь позвонили из Харькова — поздравили мама и братья.

Все. Праздник кончился…

А с утра в курилке обсуждали происшествие — на работу не вышли Мазо и Емельянов.

— Да мы с Мишей пошли Мозгового провожать, а эти с нами увязались… Мы, что осталось, в портфель сложили, на опохмелку. Куда там… Ну, одну распили в скверике у шашлычной, а другую уже у гастронома, — рассказывал Мокшин под раскатистый смех курильщиков, — Пока ждали электричку, Емельянов портфель уронил. Бутылка вдребезги.

— Как это? — удивился Брылкин, — Такую молотком не разобьешь.

— Да он на рельсы уронил, прямо с платформы, — вызвал очередной взрыв смеха Леня.

— Обидно, — прокомментировал кто-то.

— Не боись, одна уцелела. И хорошо, что не обе. Пока распивали, электричку прозевали. Прав Афанасич, ну и гадость. После двух мы бы тоже не вышли, — снова развеселил он публику.

Эта история, связанная с моим юбилеем, еще с месяц потешала коллег и прочно вошла в анналы отдела…

Очередное десятилетие пролетело незаметно. И вот уже мой подчиненный, ведущий инженер Брылкин, порывшись в своих записях, провозгласил на весь зал:

— Афанасич!.. Да у тебя скоро юбилей!.. Надо же! Полтинник!.. А по виду не дашь. Как молодой.

Засуетился коллектив, уточняя и фиксируя для памяти дату события. Праздник все-таки…

Увы, мой последний день работы в РКК «Энергия» наступил еще до юбилейной даты. Ранним утром, когда собирался на работу, ничто не предвещало близкого конца моей трудовой деятельности в области ракетостроения.

Все шло, как обычно. Выдав задания на день, занялся своими делами.

Неожиданно позвонил Николаев и попросил зайти.

— Афанасич, сколько у тебя людей в секторе? — задал он вопрос, который сразу насторожил.

— Со мной двадцать три.

— А у Мазо семь человек. У Шинкина вообще всего три женщины остались, — сообщил он факт, известный в отделе почти всем.

— Виссарион Леонидович, у меня за полтора года тотального безделья не уволился ни один человек, а от Мазо с Шинкиным бегут по одному в месяц.

— Конечно… У тебя есть, чем привлечь людей, — сказал Николаев и надолго замолчал. Я уже догадался, что речь пойдет о переводе части людей к Мазо и Шинкину. Но того, что наметил начальник отдела, не мог представить даже в кошмарном сне, — В общем, Афанасич, я решил расформировать твой сектор, — наконец, решился он сообщить главное.

Что ж, это его право. Но, перевести людей не проблема. Чем загрузить, если работы в секторах, куда их переведут, давно нет.

— Что молчишь, Афанасич? — снова прорезался Николаев.

— Вы же все решили, — ответил ему.

— Да, я все решил… В общем, мне удалось пробить для тебя должность ведущего инженера. Но если ты и с ней не справишься, придется увольнять, — буквально сразил он столь нелепым обвинением, что от возмущения лишился дара речи.

Я взглянул на него таким испепеляющим взором, что на мгновение увидел в его глазах страх. Именно этот животный страх отрезвил меня и вернул из состояния, в котором много лет назад чуть, было, ни задушил такого же мерзавца.

— Все, ребята… Сектору конец… Я увольняюсь, — сходу выложил новости коллективу, который все понял уже по одному моему виду…

— Что будешь делать? — спросила жена, когда рассказал ей обо всем, что произошло.

— Искать работу, — ответил ей, все еще переживая внезапное потрясение, в течение дня радикально изменившее мою жизнь.

Так в канун пятидесятилетия я стал безработным. И что теперь? Несколько лет был, можно сказать, на пике работоспособности. Автор программных систем «Экспресс-анализ» и «Проект-сервис», ставших плановыми работами коллектива, созданного и подготовленного мной из случайных, не знавших основ программирования, работников испытательного отдела…

Каждая из этих работ основана на идеях, оформив которые в научные труды, можно защитить ни одну кандидатскую диссертацию. Но я готовил иную, обобщавшую и развивавшую идеи обоих проектов — «Прогнозирующие экспертные системы с элементами самообучения».

Предлагая в ней оригинальную методику, я расширял горизонты научных знаний. Ничего подобного еще никто не предлагал. Мой приоритет здесь был бесспорным.

Задел по всем темам, который способны оценить лишь специалисты, был огромным. Уже созданы и отлажены программные кирпичики, из которых, как из деталей конструктора можно было складывать программные модули, а из модулей самые разнообразные программные системы…

Все направлено на то, чтобы облегчить разработку ракетно-космических комплексов, да и вообще любых сложных технических объектов. Программные системы ведь создавались как универсальные…

И вот теперь ничего этого больше не будет в моей жизни. Все обратилось в прах, в абсолютный нуль. Я «обнулился» и как руководитель коллектива, и как научный работник, ведущий свое направление. Мне больше никогда не достичь этих вершин.

И не к кому обратиться, чтобы хотя бы восстановить статус-кво… Руководитель комплекса Панарин — друг Мазо. Как часто, на словах возмущаясь его действиями, он так ни разу и не пожурил своего приятеля… Давно уже нет в НПО «Энергия» Заместителя Генерального конструктора Елисеева, который высоко оценил мои знания и организаторские способности, когда я, ведущий инженер, возглавил комплексную бригаду предприятия из трехсот специалистов и за два месяца вытащил проваленную комплексом важнейшую работу.

Генеральный конструктор Семенов? Дважды я обращался к нему, когда еще была жива тема «Энергия-Буран», и однажды, когда ее уже закрыли. И все три обращения оказались без последствий. Мне не отказали, но так ничего и не сделали…

Главный конструктор Губанов? Его «съели» еще накануне закрытия темы…

Филин Главный? Его уже давно не видно и не слышно…

Да и как дальше буду работать с Николаевым, который много раз клятвенно обещал не забыть того, что для него сделал, и всякий раз нарушал обещания, когда вдруг возникали интересы Мазо — его неугомонного конкурента.

Нет. Я поступил так, как следовало поступить давно — хлопнул дверью, в прямом и в переносном смыслах.

И что теперь? Теперь я безработный, вот только совсем в ином обществе, чем то, в котором жил до сих пор.

Страна, желавшая перемен, вдруг получила их по полной программе. А на авансцену выдвинулся новый лидер, которому интуитивно не верил изначально, и смутно ощущая подвох, так и не смог определиться, стоит ли поддерживать эти перемены.

Но и «в социализм с человеческим лицом», который обещали коммунисты, устроившие перестройку, а затем путч, тоже верилось с трудом. А потому митинг у Белого дома стал моим последним общественным мероприятием, в котором участвовал добровольно. На несколько лет я выпал из активных политических баталий, решив понаблюдать за ними со стороны.

Те двадцать лет работы в ГКБ пролетели как один день. Беспартийный, я достиг немыслимой вершины — должности начальника сектора. Мне нравилась моя работа, и многоразовую космическую систему «Энергия-Буран» по праву считаю и своим детищем.

Все рухнуло с перестройкой Горбачева. Слова, слова… Красивые слова, за которыми последовал развал страны и десятилетия немыслимого падения и хаоса. В итоге, в пятидесятилетнем возрасте я оказался без средств к существованию и перспектив трудоустройства по специальности.

А как же юбилей?.. Да как положено — отметили в своем коллективе. Вот только в то непростое время он вдруг сузился до размеров моей семьи. Странным показалось лишь одно — меня так и не поздравил ни один из бывших сотрудников по РКК «Энергия». Почему? Не знаю. Бог им судья…

Занимаясь, чем придется, постепенно нащупал свое дело, которое увлекло, а главное оно было перспективным и давало надежду выкарабкаться из нищеты, в которую меня «опустила» демократия, навязанная нашему народу, как до того социализм — грубо, нагло, беспардонно, с жуткими потрясениями всех основ, включая мораль и нравственность…

Преодолев все мыслимые и немыслимые преграды, мне удалось построить небольшое камнеобрабатывающее предприятие, способное обеспечить своим владельцам доход не менее миллиона долларов в год. И это лишь на первом этапе. Я знал, как в течение трех-пяти лет сделать это предприятие лидером отрасли.

Но моему партнеру нужен был «свечной заводик», который был бы в его полной собственности. И в его «сахарной голове» созрел коварный план, как избавиться от партнеров, не выкупив, а присвоив их доли. Отказавшись подписать подготовленные адвокатами документы, я «заказал» себе смертный приговор. И он был бы приведен в исполнение, если бы ни случайно подслушанный дочерью диалог заговорщиков.

Мне удалось остановить процесс ликвидации в самом зародыше, но, лишь потеряв все, что удалось заработать в последние годы. И в дополнение ко всему потерял веру в людей, узнав истинное лицо подонков, которым дал работу и которые годами изображали моих друзей и приятелей.

Но я и не думал, что, успешно реализовав первый самостоятельный проект, ко второму, аналогичному, мне удастся подойти лишь через пять трудных лет безнадежных поисков партнеров.

И вот я снова во главе предприятия имени самого себя. В одиночку выполнена громадная подготовительная работа, а судьба случайным образом свела с тремя деятельными полковниками ГРУ в отставке, которые и познакомили меня с Константином, поверившим в реальность моих планов.

Владелец и руководитель небольшой организации, тот занимался строительством быстровозводимых промышленных зданий.

В день моего шестидесятилетия ранним утром мы выехали в соседнюю Владимирскую область, чтобы оценить возможность строительства завода на территории разорившейся фабрики.

Ехали на двух машинах. Наш головной экипаж включал Константина и «старшего» из полковников. Весь день, в основном, ушел на долгую дорогу туда и обратно. К Москве подъезжали, когда уже смеркалось.

— А у Афанасича сегодня юбилей, — неожиданно прорезался полковник.

— Правда?! — мгновенно проснулся задремавший, было, Костя, — И сколько же тебе стукнуло? — обратился он ко мне.

— Шестьдесят, — ответил за меня «разведчик». Я же молчал, соображая, как выйти из щекотливой ситуации и избежать нежелательных последствий нежданного «разоблачения».

— Не может быть! — с удивлением посмотрел на меня партнер, — Афанасич, и ты молчал?!

— А что, я должен кричать?.. Сегодня делали важное дело, а юбилеев еще наотмечаемся. Какие наши годы.

— Не-е-ет… Так не пойдет. Едем в офис, — решительно заявил Костя и принялся звонить по мобильнику.

Связи не было, и я тихо радовался.

— Ладно, ребята. Завезите домой, а в выходной соберемся, отметим, — предложил я вариант.

— Не пойдет! — хором провозгласил экипаж, уже настроившийся на праздник…

Офис встретил наспех накрытым столом, теплыми поздравлениями новых коллег и даже небольшим подарком — бутылкой виски, упакованной в фирменную коробку.

Оставшись без обеда, мы быстро захмелели. Воспользовавшись ситуацией, попрощался по-английски. В дороге почти протрезвел и домой попал в довольно приличном виде.

— Тебе уже весь вечер трезвонят, — сообщила жена.

— Кто?

— Не знаю. Я трубку не брала.

— А вдруг это тебе.

— Нет. Межгород.

Едва разделся, пошли звонки. Поздравили мама с братьями. Позвонила дочь из Италии:

— Буон комплеанно, Анатолий, — поздравил зять.

Чуть позже действительно обрушился шквал звонков — тепло поздравили однокурсники, оповещенные нашим Гаппарычем, добровольно возложившим на себя нелегкую обязанность поддерживать слабеющие контакты однокашников, разбросанных по всей стране.

В промежутках между звонками поздравила жена:

— Трудовые будни — праздники для нас, — процитировала она известный лозунг эпохи социализма, — Поздравляю.

«Как же это верно», — размышлял я, уже на своей шкуре прочувствовавший «прелести» капиталистического бытия, когда никому нет дела, чем ты жив, и жив ли вообще.

И впервые за несколько последних лет уснул спокойно — с завтрашнего дня мне начнут начислять пенсию, скромные 1500 рублей. Это, конечно же, лучше, чем ничего, тем более, впереди реальная перспектива радикально изменить свой статус нищего пенсионера богатейшей страны…

Мечты-мечты… Лишь пару месяцев назад, забыв об юбиляре, захмелевшие полковники по очереди провозглашали здравицы в честь Константина, искренне принимая его за хозяина будущего предприятия.

Увы, скоро выяснилось, что столь капиталоемкое производство Косте не по карману. И он предложил подключить своих друзей — «динамовцев».

Роковая встреча состоялась в ресторане стадиона «Динамо» и, разумеется, оставила положительное впечатление — готовились. Потенциальные партнеры, как оказалось, уже давно знакомы с моим бизнес-планом и не мешкая заявили о готовности к сотрудничеству.

Работа закипела. Но мало-помалу стало заметно, что новые партнеры не спешат оплачивать все возрастающие расходы. И когда иссяк Константин, встал вопрос о поиске заемных средств.

Мне шли навстречу все банки, с которыми когда-то контактировал, но именно это не устраивало несостоятельных партнеров. Их вариант оказался ловушкой, в которую мы с Костей волей-неволей угодили. И в результате вроде бы невинных манипуляций с учредительными документами неожиданно для всех законным владельцем построенного нами современного завода стал один из динамовцев. Механизм обмана был мне понятен изначально, однако, Константин и слушать не хотел, утверждая, что давно всех знает — динамовцы люди слова, и вернут наши доли, как только появится прибыль.

Но пошла прибыль, и первой жертвой узурпатора, как ни странно, стали не мы с Костей, а его друг-динамовец. А когда ее размеры превысили сумму займа, подошла и моя очередь — псевдохозяин заявил, что завод теперь может работать и без меня, его директора, а потому он больше не нуждается в моих услугах.

Дольше всех продержался Костя, построивший заводские цеха своими силами и на свои средства.

Как и следовало ожидать, через три месяца после моей отставки завод встал.

Но, оставшись в дураках, мы объединились, и больше не шли ни на какие компромиссы с мошенником. Шли переговоры за переговорами, а завод стоял и стоял. И мошенник засуетился.

Все легко разрешилось бы в суде, но, кроме меня, никто так и не пожелал прибегнуть к судебной защите своих интересов. И тщетно пытались договориться с заведомым жуликом.

Но, «если гора не идет к Магомету…”, то меня, как генерального директора, вдруг вызвали в РУБЭП для дачи показаний о неведомых мне экономических преступлениях, якобы совершенных руководством завода.

И почти две недели пришлось доказывать следователю, что уже больше года не исполняю директорских функций, никогда не контактировал с фигурантами дела, а все мои подписи в документах поддельные.

В конце концов, дело в отношении меня было прекращено, а после того, как я «оживил» не подававший признаков жизни личный ноутбук следователя, утерев нос IT-специалистам из МВД, да еще восстановил важную для него информацию, совершенно неожиданно приобрел не только покровителя, но и приятеля, с которым общаюсь до сих пор.

По его рекомендации меня, пенсионера, приняли на работу в ГУП УРСТ и назначили заместителем директора по информационным технологиям. И хотя мне так и не удалось сработаться с директором управления, мою работу оценили другие.

Правда, в ОАО «Мосинжпроект» для начала предложили лишь скромную должность инженера 1-ой категории, но с окладом, превышающим мою пенсию в несколько раз. Работая, как всегда, с энтузиазмом и инициативно, за год поднялся до уровня главного специалиста по управлению проектированием объектов московского метрополитена и еще год проработал в этой должности.

А потом был создан злополучный НИиПИ транспортного строительства. Я перешел туда вместе с моим неизменным руководителем еще со времен УРСТ, получившим там пост директора института.

Но случилась крупная авария в метро с гибелью людей. Кроме несчастных стрелочников, виновным неожиданно назначили и наш институт. Никого не арестовали, но институт в авральном порядке ликвидировали, уволив его работников. Лишь со временем следствие установило, что авария произошла из-за дефекта одного из вагонов. Со стрелочниками проще, а вот институт уже не восстановить.

Так в канун семидесятилетия я снова стал безработным.

А как же юбилей?.. Его уже привычно отметили вдвоем с женой.

Видеозвонком из Италии поздравили дочь, зять и оба внука:

— Чао, нонно… Каналья, — под общий смех выдал полуторагодовалый малыш.

— Он хотел сказать «комплеанно», но опять забыл, — пояснила дочь.

Что ж, ему простительно — он маленький.

С днем рождения поздравили брат и неизменный Гаппарыч. Но часа через два тот неожиданно перезвонил:

— Толя, а у тебя, кажется, юбилей?

— Не кажется.

— Тогда поздравляю.

— Спасибо.

Брат перезвонил лишь на следующий день.

Получил несколько е-мэйлов от однокашников, число которых с каждым годом все меньше и меньше. Да и память уже не та.

Поздравил Владимир Иванович — коллега по «Мосинжпроекту» и хороший друг.

И, конечно же, объявился, как всегда, Дудейчик — мой армейский друг. На душе потеплело, и невольно всплыли строки моего стишка по тому же поводу:

— Что там за шум?

— Какой-то юбилей…

— Дудеев отмечает шестьдесят.

— Не может быть!..

Он молод, как Орфей!

— То, может, было

Тридцать лет назад…

Теперь не тот…

Он больше не спешит —

Спина болит,

Но, к счастью, не всегда…

— Что тело?!

Оболочка для души!..

Душа поэта

Вечно молода!

Вот и все… Очередной юбилей позади. А до следующего…