Репрессированный ещё до зачатия

Анатолий Никифорович Санжаровский, 2023

Роман «Репрессированный еще до зачатия» рассказывает о трудной судьбе семьи автора. Его родители в тридцатые годы отказались вступать в колхоз. За это их объявили кулаками, раскулачили и, репрессировав, сослали на лесоработы на Север, под Кандалакшу. Незаконная репрессия продолжалась 62 года. Причём сам будущий писатель за компанию с родителями был репрессирован ещё за четыре года до рождения. Уже с семи лет зарабатывал на хлеб. Перенёс 62 года незаконной репрессии. Это, пожалуй, единственный в мире случай, когда человек был репрессирован за четыре года до рождения, и репрессия длилась 62 года. В советское время книги писателя А. Санжаровского не выходили.Несмотря на противозаконные преследования советской власти на протяжении долгих, почти всех её лет, герои не сломались, достойно вынесли все тяготы своей жизни по Правде.

В поезде

В Тулу я ехал через Москву.

На каждой остановке с соседней плацкартной лавки срывался толстячок и летел на вокзал.

— Куда вас носит? — спросил я.

— Оё! И не спрашивайте… Я был у кардиолога. Так этот шокнутый мормон накыркал мне, что я могу в любую секунду отстегнуть копыта. Вот я и бегаю к кассам за билетом лишь до первой станции.

— Какой вы полохливый скопидомушка! — усмехнулась ему полная красивая старушка, сидела напротив меня за откидным столиком. — Мне бы ваши печальки…

Разговорились. Оказывается, у неё какая-то мудрёная нервная болезнь. Уже 15 лет пухнет. Не двигается. Не может сама раздеться. На носилках вносили её в вагон.

Я разламывал ей булку, мешал чай. Окает она. Она из Плёса (под Ивановом), откуда Левитан. Волжанка. Там у неё с мужем украли чемодан. В нём её лучшая одежда, бельё, деньги, что скопила для крымского курорта, куда сейчас и едет.

Жаль её. А она не хнычет. Бодра.

На мягкой улыбке вспоминает:

— Как-то вышел от меня мой лечащий врач и в коридоре наткнулся на приятеля. Говорит: «Знаешь, вот странная больнуша… По всем моим диагнозам должна бы умереть лет тринадцать назад, но до сих пор здравствует!» — Тот и отвечает: «Это, коллега, ещё одно подтверждение того, что, если больной действительно хочет жить, медицина бессильна». Посмеялись и разошлись.

А мне, ёшкин козырек, вспомянулось, как хотели меня вылечить народными методами. Лежала я в больнице. Ходил ко мне из соседней палаты один болящий старичок. Вот он и говорит мне с моей подругой Сашей:

— Жалконько мне вас. Я скажу вам средство, как вылечиться.

— Говори.

— Боюсь. Меня могут посадить. Вот буду выписываться, тогда и скажу.

Выписали его. Приходит прощаться и говорит:

— В расфасовку^[39] свозят мертвяков. Вот вам средство: обмойте мёртвого и воду выпейте. Как рукой всё снимет!

Настрадались мы, соколик… Ради здоровья на всё готовы. Взяли мы поллитровку и повезли нас на каталках к сторожу морга, к армянину старому.

— Христофорушка, — докладываем ему всё по порядку. — Так и так, мы дадим тебе водки, а ты нам дай одного клиента.

У него глаза на лоб:

— Какие шустрихи бабульки! Ну дикие сексналётчицы!

— Не бойся! Невинность твоего жмурика мы не порушим…

— В городке Лексингтоне — это в американском штате Южная Каролина, — тоже думали, что покойника не изнасилуешь. А работница тамошнего морга Фелисити Мармадьюк забеременела от молодого жмура! Пожаловалась своему гинекологу. А он и шукни полиции. И эта деваха Фелисатка выплатила штраф в 250 тысяч долларов. Её обвинили в осквернении умершего и в акте некрофилии.

— Не горюй! В наши годы и в нашем положении от нас такойского геройства не жди. Ты сильно не убивайся. Никого мы осквернять не собираемся. Мы только его помоем и воду с него выпьем. В нём, Христофорушка, всё наше спасение! Уступи любого жмурика. Бери спокойно плату! — и отдали ему поллитру.

— Ладно. С водкой я знаю, что делать. А всё же… Ох, дурная моя голова!..

Саша его перебила:

— Христофорушка! Не говори так! А то одного начальника посадили за неуважение к власти.

— Да, я самый большой начальник над жмуриками. Все лежат, один я бегай вокруг них. Ну, с учётом замечания спрошу культурно. Ох, умная моя головушка… Что вы будете делать с моим клиентом?

— Да в нём, божий человеченько, повторяем, всё наше спасение!

— Раз так — берите. Свеженького! Может, ещё горяченького! — и показывает на здоровенного дядьяру. — Сегодня подкатили.

Подъехали к «спасителю».

Зубы оскалены. Глаза открыты. Страшно.

Начали мы мыть. Саша моет ноги, а я — лицо.

Смотреть ему в лицо боюсь. Глаза отворачиваю, а сама мою.

Намыли полбанки.

Поехали в палату.

Как все уснули, Саша тайком от меня налила себе в ложку и выпила.

Я ей и говорю:

— Хоть темно, а вижу. Воруешь! Какая ты ходовая. Не делишься со мной.

Налила она и мне в ложку.

Подношу ко рту — увидела мёртвого в ложке. Его оскаленные зубы, широко раскрытые ужасом глаза.

Страшно-то что! Я чуть не закричала на всю палату.

Задрожала я вся, бросила на пол ложку.

И тут же пожалела. Сашка выздоровеет, а я нет!

И всё равно ни ложки не приняла.

А Сашка всю банку высосала.

И всё равно не помогло ей это народное средство.

Старуха в печали помолчала и снова заговорила:

— В другой раз приходит ко мне другой старый насмешник и так лукаво докладывает:

— А ты могла б вылечиться.

— Ка-ак?

— Мужик у тебя молодой?

— Откуда? Под шестьдесят.

— Тот-то. Надо молодого.

— Да кто ж на старую покусится? — с жалью я.

— Деньги есть на водку?

— Есть.

— Найду.

Дня через два приходит рыжий детина лет тридцати. Тупой и пустой. Мнётся.

— Вы Антонина Ивановна?

— Я.

Молчит.

— Вам дедушка что-нибудь говорил?

— Говорил.

— Вот я к вашим услугам.

— Да знаешь, милый, я не хочу так лечиться.

— Вам видней.

Вздохнул. Постоял. Поскрёб затылок. Побрёл.

Я рассказала об этом подруге Саше. Та — моему мужу. А он ревнивый. Прилетел ко мне:

— Было такое? — сымает спрос.

— Было.

— Знаешь, мать, собирайся домой. А то тут тебя вусмерть залечат!

И увёз меня из больницы.

— А это было уже не со мной. Однако на моих глазах.

Пятигорск. Санаторий. Первое Мая. Все ушли на демонстрацию.

Шесть женщин-калек распили на террасе бутылку шампанского и запели.

К ним подсели три парня с гитарой.

— Станцуем? — говорит парень из этой троицы молодой красавице Зине.

— Неохота.

Выпили ещё.

Другой парень Зине:

— Станцуем?

— Да что-то не тянет…

Сказали про обед.

Безногую Зину повезли в кресле с колёсиками в столовую.

Парни запечалились:

— А мы её ка-ак звали на танцы…

26 июня 1964

Примечания

39

Расфасовка — морг.