Охота на избранных

Анатолий Росич, 2016

«Охота на избранных» – вторая книга трилогии Анатолия Росича о «герое нашего времени»… Сергей Грохов, вычисляя покровителей кандидата в президенты Украины, обнаруживает то, во что трудно поверить. Оказывается, проталкивает своего человека на высший государственный пост не какая-то западная спецслужба, а конкретный человек, суперигрок Норман Грехер. В Украине он сажает в президентское кресло своего человека, и это является генеральной репетицией перед аналогичным покорением России. Содержит нецензурную брань.

3

Она ждала ребенка. Ждала, ждала, но так и не дождалась. Несмотря на всю бездонно-распахнутую близость — даже «немножко», как она говорила Сергею, забеременеть не получилось.

Весна, их пятая весна, в начале апреля споткнулась и упала абрикосово-цветущим лицом в снежно-бурую грязь. Тогда он и уехал, впервые надолго исчез, как исчезает долгожданное апрельское солнце за плотным облаком. Хотя — оно не исчезает, ты знаешь: пролетит время, как облако, и большое красивое светило снова появится, ослепит и согреет.

Вся пятилетняя история их отношений была большой и красивой. Потому, наверное, что когда они встретились, ей, Оле (теперь уже Ольге Дмитриевне, учительнице киевской гимназии №127) было немножко за двадцать, а ему около (на вид) тридцати. Он умел любить по опыту, она — по природе. Он все эти годы называл ее Оленькой, и это всегда звучало искренне, — иногда, правда, «княгиней Ольгой», а еще: «моя княгиня».

Познакомились они тоже красиво, нестандартно.

Студенткой — она училась на филфаке КГУ (который и Грохов, оказывается, когда-то закончил) — устроилась на время парламентских выборов подработать в штаб Теневского, тот взял ее секретаршей. Депутат и кандидат в депутаты Верховной Рады Василий Теневский любил красивых девушек — правда, в последнее время не так активно, как раньше. Потому что несколько месяцев назад одну из молоденьких-красивеньких долюбил до того, что она вышла за него замуж, заменив собой устаревшую жену.

В штабе поговаривали, что Теневский давно завидовал коллеге по парламенту Роману Паукшенко. Они были одного возраста и, фактически, одной биографии: оба из комсомольских активистов ушли в бизнес, из бизнеса — в политику. Вася пытался ни в чем не отставать (по крайней мере, сильно не отставать) от удачливого Ромы — ни в оборотах капитала, ни в политических связях, ни даже в личной жизни. Конечно, его кипучее неравнодушие к хорошеньким девушкам было самоценно, не зависимо от всяких «пауков». Но когда Паукшенко развелся с женой и женился на смазливой студентке, Теневский сделал то же самое. Поэтому пока в других, даже очень молоденьких и смазливеньких, не нуждался. Однако, по привычке, к работе привлекал.

При первой встрече с Олей Грохов как бы между прочим заметил, глядя своими выразительно-светлыми глазами в ее притягательно-карие:

— Да, я знал, что Теневский берет на работу только красивых девушек. Но я не знал, что среди них могут быть НАСТОЛЬКО красивые!

Она улыбнулась от смущения и удовольствия — ведь это не кто-нибудь сделал ей комплимент, а самый популярный в этом офисе (да только ли в этом?) человек. Потом, в течение двух месяцев они знали друг друга так, как знают в любом напряженно работающем коллективе, — в основном замечают лишь деловые качества. Тем более, работы с каждым днем становилось больше, предвыборная карусель набирала обороты, и Грохов, главный идеолог, руководивший всей стратегией избирательной кампании, почти не отвлекался на нерабочие разговоры. По крайней мере, таких разговоров она от него не слышала — зато слышала и видела другое: вся команда Теневского уважала его больше, чем самого Теневского.

И вот однажды, накануне Нового года, когда, хочешь не хочешь, а предпраздничное настроение в той или иной степени расслабляет всех, к ней забежали две студентки-подруги, которые тоже работали в штабе, «обрабатывали» избирателей телефонными звонками. Когда зашел Грохов, они планировали, где будут встречать Новый год.

Она потом и сама удивлялась, как осмелилась задать такой вопрос, но спросила:

— А вы, Сергей Владимирович, где будете встречать Новый год?

В ответ он посмотрел на нее так, как смотрит мужчина на свою будущую любовницу.

— Вопрос интересный, — открыл дверь в свой кабинет и жестом пригласил ее зайти. Она переглянулась с подругами и переступила порог.

Он закрыл дверь, подошел к ней почти вплотную.

— Я думаю, важно не где, а с кем — ты это хотела спросить? — И пока она думала, что ответить, он продолжил: — Сказать честно? Я тебе скажу. Только тебе одной, Оленька, я скажу честно. Сказать?

— Ну, раз уже заинтриговали…

— Я буду встречать Новый год у себя дома с тобой. — И, не дав ей даже брови вскинуть от удивления, добавил: — Но с одним условием! — поднял вверх указательный палец. — Мы будем с тобой вдвоем, только вдвоем. Конечно, за полночь можно будет выйти на улицу, покричать-подурачиться вместе с народом, но встречать Новый год — только вдвоем!

— Вот как вы решили! Без меня? А если я не соглашусь? — пошла она в наступление.

— А если не согласишься, тогда считай, что это была шутка. Глупая.

Она почувствовала, что ее наступательный пыл мгновенно угас, и честно сказала то, что пришло на ум:

— Я уж подумала, Вы серьезно. А оказывается, это шутка?

— Нет, пока ничего не оказывается. Я даю тебе возможность решить, именно тебе! самой! решить, шутка это или нет.

И она решила — думала целый день и полночи. Хотя и без раздумий знала, что такое бывает раз в жизни — встретить мужчину, о котором мечтала с четырнадцати лет. И такую встречу превратить в шутку? Она же не безумная.

Впрочем, именно безумием можно было назвать все эти пять лет…

А та неделя, которая оставалась до Нового года после того, как она сказала: «Да. Это не шутка», — была неповторимой. Такая подготовка к празднику и впрямь напоминала новогоднее чудо — ведь впереди было действительно «новое счастье». Если и может быть что-то реальное и конкретное в тривиальном поздравлении «с Новым годом, с новым счастьем», то это именно то, чего ждала она.

Когда в десять вечера она зашла в его квартиру, и он снял с нее пальто (сам расстегнул пуговицы!), она поняла, что с этой минуты — вся в его власти, он сделает с ней все, что захочет. Но даже намека на испуг не было. Наоборот, она почувствовала, что это и есть то счастье, к которому она была готова.

Потом пили шампанское — естественно, не под бой курантов, потому что до них было еще далеко — целое море счастья, которое ей предстояло переплыть. И… не на берег выйти, а влиться в океан — безбрежный океан счастливого безрассудства. Так ей казалось, когда они выключили свет, и на маленькой настольной елочке замигали разноцветные огоньки.

А потом она увидела его раздетым. Конечно, сначала до пояса. Но и этого было достаточно, чтобы окончательно потерять голову. Единственная мысль была — прижаться к его телу, прилипнуть, погрузиться в него всей своей юной плотью. Такого мужского тела она вблизи никогда не видела. Раньше считала, что спортивная фигура — это хорошо для мужчины, и не более. Ее никогда особо не привлекали тяжелоатлеты, всякие культуристы, бодибилдеры и прочие «качки». Но теперь у нее отобрало речь. Сергей Грохов отличался прежде всего умом, нестандартным, своеобразным, могучим и т.д. Ну, и лицом, конечно. Но она никогда не думала, что он еще и обладатель такого тела. Плечи, грудь, бицепсы, кубики пресса — являли собой произведение искусства, словно сам Создатель, имея где-то в запредельных высях музей своих лучших творений, взял из него один из редких экземпляров и отправил на землю. И именно сейчас, за пару часов до Нового года, и именно сюда, в эту небольшую, уютную двухкомнатную квартиру, где волею того же Создателя оказалась она, обыкновенная студентка.

Он не был классическим «качком» — ни одна мышца не выпирала, не казалась больше, чем требовалось для гармонии. Но ей мнилось: прикоснись — и каждый квадратик его тела взыграет, отзовется. Она не удержалась и первой прикоснулась к нему — положила ладонь на его грудь…

— Сколько тебе лет?.. — только и смогла спросить.

Но ответа не требовалось, его тело было сногсшибательно молодым — и все (она пока не знала, что этому телу уже под сорок). Она и впрямь еле стояла на ногах, которые ослабли, как и руки, спина — но это была приятная слабость, словно она только что по шею погрузилась в теплую ванну.

Дальше произошло то, чего она не могла вспомнить конкретно, потому что это было полное выключение из реальности, мгновенный перелет в сказку. Сначала, как только он обнял ее за обнаженную спину, она, как и хотела, вся погрузилась в него. Но через несколько мгновений поняла (это было последнее, что она поняла) — не он ее, а она его обнимает, впитывает в себя. Огромное теплое море, в которое она вошла, вдруг сжалось до размеров осязаемого, трепещущего сгустка пьянящего тепла, которое можно обхватить — руками, ногами, губами, каждым своим сочленением, вобрать в себя. Она почувствовала, как тепло вливается в живот, в грудь, в ноги, тело становится легким, невесомым, поднимается и взлетает туда, куда еще раньше улетела ее душа — в какие-то межзвездные миры, где нет земных креплений, ни физических, ни моральных…

В реальность вернул их будильник мобильного телефона, который Сергей предусмотрительно установил на без десяти двенадцать, и они вспомнили, что надо бы все-таки встретить по-человечески Новый год. Быстро встали с кровати. Он вскочил в спортивные брюки, хотел надеть рубашку «для торжественного момента», но она сказала:

— Не надо. Ты и так выглядишь торжественно.

— Да, Оленька, ты права, — понял он ее. Обнял, поцеловал в шею ниже уха, и добавил: — Я думаю, самый торжественный момент был у нас только что. Ты согласна?

— Да, конечно… — прошептала она. — Разве я могу быть с тобой не согласна?

Она называла его на «ты» теперь уже по праву. Никакая выпивка «на брудершафт», что они сделали час назад, не могла ей позволить чувствовать себя равной с ним. Такое право давала только постель, точнее — тот полет, который она пережила. Там, на неземных широтах, если только туда попадаешь, — все равны.

Потом, около четырех утра, когда они вспомнили, что постель бывает нужна еще и для сна, — она таки спросила:

— А как ты поддерживаешь форму? — и погладила его по теперь уже любимому животу.

— Никак. Ты же видишь, времени нет за этой бешеной работой.

— Ну, а раньше в тренажерный зал ходил?

— Нет, Оленька.

— Ну, хоть зарядку делаешь?

— Чуть-чуть…

За пять лет Оля не то что не узнала, но даже не догадывалась, чем он занимается. Конечно, будучи умной женщиной, к тому же, любящей, она чувствовала, что что-то здесь не то. Сергей Грохов просто-напросто не использует свой потенциал (кому как не ей это видеть). Он мог бы быть кем угодно — депутатом, министром, президентом, если не страны, то крупной компании, — но он был скромным помощником депутата и к более высокому положению не стремился. Почему? Вот и в Москву поехал на такую же работу — поменял шило на мыло…

Она несколько раз пыталась заговорить с ним об этом — каким он видит свое будущее, что собирается делать, к чему стремится — но Сергей отвечал очень туманными, загадочными фразами, например:

— У каждого, Оленька, свой путь, своя миссия на земле. Она часто невидима, непонятна людям, ведь не они ее определяют…

Не знала она и его прошлого. На этот вопрос он тоже отвечал замысловато-философски. Одну фразу по поводу его биографии она запомнила на всю жизнь:

— Самым лучшим, что есть во мне, я обязан самому худшему, что было со мной.

В конце концов, она рассудила: Сергей, несомненно, еще чем-то занимается, непонятным ей, действительно, невидимым. Что это может быть за занятие? И она сделала для себя вывод: он — тайный агент. Чей агент — СБУ, ФСБ, ЦРУ или совсем засекреченной спецслужбы — это уже не ее дело. Он агент — и все. Единственное, что она могла к этому добавить, это — «важный» агент. Ибо с его талантами он мог выполнять только большую «миссию». Вот и отъезд в Москву подтверждает такую версию.

Как только она этот вывод сделала, все вопросы к нему насчет дальнейшей перспективы прекратились. Да и зачем ей это?

Ей бы просто чаще его видеть — и больше ничего не надо. Они встречались раз-два в неделю, правда, бывало, что и в течение месяца она его не видела. Хотя, было обязательство, которое он взял на себя и которого за пять лет ни разу не нарушил — раз в год, в августе, он возил ее на море. Однажды даже в «Дюльбере» отдыхали, что под Ялтой — неизвестно, как ему удалось туда вселиться, ведь это парламентский санаторий, там отдыхали только депутаты с семьями.

Последний раз они были вместе на море всего неделю. Соленый привкус расставания остался надолго, потому что оттуда, из Симферополя, он первый раз надолго улетел не в Киев, а в далекую Москву.

И вот вчера позвонил: «Я возвращаюсь…» Что значит, возвращаюсь? Если едет на одну короткую встречу с ней — это не возвращение. Значит, в Киев возвращается? То есть, свиданий будет много? Они будут частыми?.. Впрочем, таких вопросов она ему не задавала, а только ждала. Причем, как это ни странно, каждой новой встречи ждала так же, как и первой пять лет назад — немножко с волнением и ожиданием сюрприза. Так ждет ребенок своего дня рождения, не зная, что ему подарят, но предвкушая, что в этот день сбудутся его заветные желания, кроме того, будет еще что-то вкусненькое…

***

Они обнялись так, как только они, им казалось, умели обнимать друг друга. С одной стороны, сквозь одежду чувствовали все, что должны чувствовать мужчина и женщина при объятиях, с другой — застыли в сближающем молчании на целую минуту. В течение этой минуты их души, тоже обнимаясь, превращались в единую духовную сущность, которая поднимала их над пошлой жизненной суетой, возносила ввысь — а дальше все, что с ними происходило, даже самое что ни есть плотское, происходило на той высоте. И не нужно было ничего говорить, потому что если что-то говорить, то такое состояние пришлось бы выразить словом «любовь» — истрепанным, опошленным, опущенным до уровня глупенькой современной песенки. Конечно, он знал избитую истину, что женщина любит ушами. И она знала, что получит от него такой поток красивых слов, который редкие женские уши слышат. Но это будет потом, когда нужно говорить шепотом, и в самые-самые уши, касаясь их губами, когда нужно говорить не только словами, а телами. Тогда она все услышит, о чем только мечтает слышать женщина, которая заслужила настоящую любовь, — заслужила долгим терпением и жертвенным ожиданием.

Но первые мгновения встречи должны быть сродни мгновениям вечности, в которой, как известно, царствует тишина. Они знали, что это минутное молчание скажет друг другу больше, чем тысячи самых красивых слов. А после такой минуты и разговор будет на определенной тональности.

— Что новенького, Оленька?

— У кого, Сереженька?

— У тебя.

— Ты, наверное, хотел спросить…

— Нет. Я хотел спросить, как дела у тебя.

— Не надо, Сережа. Я знаю, что я тебе тоже интересна. Но ты хотел спросить сначала об Оксанке, так ведь?

Грохов опустил голову, потом поднял, прямо посмотрел в ее бесхитростные глаза (он знал, что бесхитростные женские глаза — это редкость). Они сверкали, как ночные дождинки на листьях под утренним солнцем.

— Да, Оленька, ты права. Как себя чувствует Оксанка?..