Без гнева и пристрастия

Анатолий Степанов, 2006

В романе признанного мастера остросюжетной прозы Анатолия Яковлевича Степанова (1931–2012), как всегда, налицо вся причудливая камарилья нашего современного общества: олигархи-банкиры, журналисты, киллеры, рецидивисты, поп-звезды, гомосексуалисты. На этот раз известная по популярному телесериалу «МУР есть МУР» компания – частный сыщик Георгий Сырцов, его наставник полковник Александр Иванович Смирнов и их верные давние друзья – вновь сплачивается, чтобы раскрыть очередное запутанное дело. Речь идет о громадном наследстве, политических и криминальных разборках, новой партии, которой в будущем России будет принадлежать ведущая роль.

Глава 6

В аэропорту Ксению встречали Люба и ее неприспособленный к жизни супруг Глеб, который все-таки обладал одним бытовым достоинством — бойко водил новенькую «фелицию» — свадебный подарок любимых родителей. Почти все время ехали в молчании: разговорить Ксению не было никакой возможности. Через полтора часа они были в дачном поселке, где обитали самые близкие и любимые Ксенией люди — пожилая, чтобы не говорить «старая», чета Смирновых-Болошевых. Молодые супруги, сдав молчаливую девицу с рук на руки, умчались по своим делам в Москву.

…Хорошо было на даче у Смирновых-Болошевых. На широкой скамье, в плетеных ивовых креслах-качалках, на зеленой ухоженной траве в тени вольно растущих кленов и лип. Хорошо вообще. Но не Ксении в частности. Она очень старалась, чтобы слезы не появились на глазах, но потом-таки захлюпала. Отставной милицейский полковник Александр Иванович Смирнов, горестно сострадая, наблюдал за Ксениными манипуляциями с носовым платком. Понаблюдал и попытался взбодрить девочку:

— Ты, естественно, почувствовала себя виноватой до конца жизни и безмерно обязанной Аркадию, Диме и Валерию за то, что они спасли тебя от испанского узилища. Так ведь?

— Да, — призналась Ксения.

— Ну а дальше что? — впроброс и без азарта поинтересовался еще один отставной полковник милиции. Вернее, поинтересовалась. Полковник Лидия Сергеевна Смирнова-Болошева. Она, полуприкрыв глаза, легко качалась в кресле.

— А дальше Валерий и я вылетели на маленьком самолете и через два часа были в Цюрихе. У Валерия, как я думаю, все там было подготовлено, до вечера мы успели сделать, что велел дед. К ночи мы возвратились в Барселону, откуда Дима отвез меня в Матаро.

— Как же ты эти три дня жила, девочка? — ужаснулся Смирнов.

— Не знаю. И не особо помню, — призналась Ксения. — Все эти дни я лежала в номере одна. Я хотела вызвать вас, я хотела сдаться властям, а иногда хотела умереть. Но ничего не делала, потому что не могла. Просто лежала.

— Ты дура, Ксюша, — продолжая раскачиваться, уверенно констатировала Лидия Сергеевна с веселой участливой улыбкой на ласковом лице.

— Да, — с готовностью согласилась Ксения.

— Она еще маленькая, Лида, — мягко возразил Смирнов.

— Пора бы и поумнеть. Да и за три года, что живешь с нами, кое-чему могла бы научиться. А тебе только Жоркины уроки впрок пошли: беглеца по пятке бить, подсечки делать… — Лидия Сергеевна была добродушно-насмешлива. — И перестань нюни распускать, надоело.

— Я человека убила, — с неосознанной трагической гордостью произнесла Ксения.

— Да никого ты не убила! — как от чего-то сильно надоевшего отмахнулся Смирнов. — Тебя, юную идиотку, развели элементарной залепухой. Как в свое время говорили мои клиенты, взяли смехача на характер.

— Дурой называть ее нельзя, а идиоткой можно, — уличила мужа Лидия Сергеевна.

— Именно так, — подтвердил Смирнов. — Дура — это навсегда, а идиотка — временно. Каждый может в определенных обстоятельствах стать идиотом на время. Время это прошло, и наша Ксюша — уже, разумеется, сообразительная и, с определенным допуском, умная гражданка.

Тайм-аут для обмена репликами они взяли только затем, чтобы Ксения осознала сказанное Смирновым, осознала и пришла в себя. И она пришла в себя и осторожно посомневалась, отчаянно надеясь, что сомнения беспочвенны.

— Александр Иванович, а вы случаем не Лука?

— Какой еще Лука? — тупо спросил Смирнов.

— Из пьесы Горького «На дне». Ну тот, который всех утешает.

— Начитанная! — обиженно отметил полковник. Лидия Сергеевна тихо веселилась. Он глянул на нее, и она взяла слово:

— Девочка! Твой покойный Хуанито (Хуанито он или не Хуанито — неважно), получив оговоренную мзду, предается сейчас в Барселоне всевозможным радостям жизни. То, что произошло с тобой, элементарная подстава. Ты же, моя крошка, в тот день и следующее утро смотрела все местные телевизионные программы. И ничего?

— И ничего, — тихо подтвердила Ксения.

— Допустим, не убийство, а несчастный случай. Но все равно погиб, как утверждает твой Валерий, известный бульварный воришка. Показать его тело, порассуждать о логическом конце неправедной души — это ли не лакомый кусок для репортера? Как называлась газета, которую тебе показывал Аркадий?

— Не знаю.

— Ты прочла только заголовок, а не заметку?

— Да.

— А куда делась эта газета?

— По-моему, Аркадий забрал ее с собой, когда они уходили в ресторан.

— И больше ты этой газеты не видела?

— В Матаро на следующий день я обошла все газетные киоски. Этой газеты не было. Единственный раз для этого вышла из номера.

— Ты и не могла найти ее. Газета, показанная тебе, существовала в единственном экземпляре. Тебя нагло обманули, чтобы запугать.

— Зачем? — жалобно спросила Ксения.

Встрял Смирнов:

— Чтобы ты ощущала себя виноватой перед всем миром и чтобы потом из тебя веревки вить. Операция элементарная, как голая обезьянья жопа…

— Саша! — для порядка осудила его Лидия Сергеевна.

— Как голая обезьянья задница, — поправился Смирнов. — Но психологический расчет абсолютно точен: тебя повели к кассе, как телку на веревочке, а ты, телка, покорно пошла.

— Зачем же так подло, так жестоко! — страстно воскликнула Ксения.

— Они, вероятнее всего, хорошо подготовились к встрече с тобой и достаточно точно вычислили твою, мягко говоря, гордую и неуправляемую натуру. Просто так, в спокойной обстановке, прочтя письмо, ты бы отправилась в полулегальный безвизовый полет с неизвестным человеком? — Лидия Сергеевна была участлива, как врач при больном.

— Скорее всего, нет, — сказала Ксения.

— И не отстегнула бы безропотно хлопотливым марвихерам сорок их процентов?.. — не спросил — решил Смирнов.

— Я бы вообще к этим деньгам не прикоснулась.

— Вот и чудесненько, — обрадовался Смирнов. — Так ты убивала, Ксюша?

— Я не убивала, — ответила Ксения.

— Во первых строках нашего письма мы сообщили нашей дорогой кобылице, что она не душегуб. Что мы ей напишем во вторых и в третьих строках, Лидуша?

— Временно отодвинем нашу девочку в сторону… — начала было Лидия Сергеевна, но Ксения азартно перебила:

— Это почему еще временно? — полагая, что ее всего лишь временно не соотносят с псевдоубийством и прочими безобразиями, но ушлый Смирнов тотчас вмешался:

— Так ты желаешь тихо уйти в сторонку навсегда и спокойненько все забыть?

— Не-ет, — неуверенно возразила Ксения.

— Бунт на корабле подавлен. Продолжай, Лида.

— Временно отодвинув нашу девочку в сторону, попытаемся разобраться с ее контрагентами. Твои соображения, Саша?

— Операция не самого высокого уровня и весьма примитивно разработана. Но это, однако, ни о чем не говорит: они с большой долей вероятности были уверены, что такой дешевой инсценировки вполне достаточно для достижения необходимого результата. И они его добились: наша впечатлительная Ксения отвела их к закромам. Высокий профессионализм ощущается только в двух аспектах: точное и всестороннее знание характера объекта и выбор времени и места проведения операции. Эмоциональная уязвимость от одиночества в чужом городе — никто не поймет, никто не поможет, катастрофа, и вот они, спасители. Но рядом — нечто вопиющее, никак не соотносящееся с осторожностью и осмотрительностью, присущими истинным профессионалам. Изучив Ксюшу, ее образ жизни и наверняка ее окружение, они не могли не знать, что рано или поздно она расскажет нам все как на духу. Ведь в этом смертельная для них опасность. — Смирнов незаметно глянул на Ксению — не иронизирует ли девица по поводу хвастливого старческого самомнения. Не иронизировала. Поспешно продолжил: — Не мы, старые перечницы, страшны для них, страшны наши связи, страшны наши бывшие сослуживцы, страшны наши ученики. Они ужасно рискуют, они непозволительно рискуют, но делают это. Причины, причины? Почему? Говори, Лида. Твоя очередь.

Ксения хрюкнула, не сдержавшись:

— Дуэт «Чай вдвоем».

— «Скромнее надо быть с несчастием таким и в ваши леты», — процитировал Смирнов и пообещал: — Ваш номер шестнадцатый, мадемуазель. Вас еще вызовут.

Лидия Сергеевна переждала трепотню и приступила:

— Деньги. Но не просто деньги. Годы они лежали в швейцарском банке, и эти господа не рыпались. А чего, казалось бы, проще! Подпустить к импульсивной нашей девочке темпераментного и искреннего красавца; не торопясь, следить за развитием романа и, убедившись, что добились необходимой кондиции, спокойненько направить ее ладошку к банковским сейфам.

Поначалу Ксения и сказать ничего не могла от негодования. Все же прорвалась:

— До кондиции! Я вам не Никулин из «Бриллиантовой руки»! Искреннего красавца! Я вам что — идиотка?!

— Идиотка, — напомнил Смирнов. — И только что ты согласилась с этим.

— Да ну вас! — Ксения обиделась.

Лидия Сергеевна подмигнула Смирнову и продолжила:

— Да мало ли у них было да и могло еще быть возможностей. Но они, как ты верно заметил, страшно рискуя, сделали это сейчас. Вывод один: им нужны деньги именно сейчас, сегодня, иначе что-то сорвется окончательно. Что-то для них чрезвычайно важное. А самое важное для них — все те же деньги. Ксюшкины деньги — трамплин к еще большим деньгам.

— Ты очень богатая, Ксюшка? — быстро спросил Смирнов.

— Страшно сказать… — призналась Ксения, но называть сумму Лидия Сергеевна ей не позволила.

— Одного «страшно» вполне достаточно. Если понадобится, ты потом уточнишь. Так вот, дорогие мои, две загадки нам пока не по зубам. Первая — кто они, вторая — какое подлое и мерзкое дело они задумали.

— Обязательно подлое и мерзкое? — спросила Ксюша.

— Обязательно, — подтвердила Лидия Сергеевна.

— Ну вот и разобрались, что будет во вторых строках нашего письма. Приступим к третьим строчкам. — Смирнов, покряхтывая, выкарабкался из качалки и присел на твердую, навсегда вкопанную широкую дубовую скамью. Рядом с Ксенией, но на некотором расстоянии, что позволяло без наглости девицу рассматривать. — Мы-то все с намеками да переплясами, а надо прямо сказать: ты нас сильно огорчила, дочка.

Никаким кровным родством с ними не связанная, Ксения Логунова за шесть лет стала для Смирновых-Болошевых и дочкой, и внучкой. Вдвойне любимой. Шесть лет тому назад дочь процветающего банкира, внучка по крови в свое время третьего человека в Советском государстве, а потом анонимного и, по сути, фактического властителя могущественной финансовой империи, ушла из постылого дома — от неправедного богатства, от лживости и коварства, от неискренности до лицемерия. Враги-конкуренты властителя начали охоту за ней, пытались использовать ее для шантажа. Сама того не зная, Ксения в один момент могла бы погубить и империю, и ее властителя.

Любимый ученик Смирновых-Болошевых сыщик Георгий Сырцов, занимавшийся по просьбе матери Ксении ее поиском, осознал всю опасность положения. Найдя девицу, он спрятал ее в доме своих учителей. Атмосфера этого дома, с его открытостью, веселым доброжелательством, легким и простодушным отношением друг к другу, безоговорочной приверженностью к правде и юмору, полонила намаявшуюся юную душу. Ксения прикипела к этому дому навсегда.

В страшной тайной войне погиб отец Ксении, покончила жизнь самоубийством мать, умер после двух инсультов дед, для которого громадные деньги были лишь средством достижения безграничной власти над людьми.

Все наследство, официально доставшееся ей в России от родителей и деда, Ксения, по совету Смирновых-Болошевых, не отдала безличному государству, а направила на строительство больничного комплекса в Подмосковье. Себе позволила лишь одно: купила хорошую четырехкомнатную квартиру, надеясь, что зиму Смирновы-Болошевы будут проводить не в промерзшем безлюдном дачном поселке, а вместе с ней в Москве, в их новой просторной благоустроенной квартире. Но старики желали жить на свежем воздухе круглый год, а Ксения желала жить рядом со стариками. И шикарная квартира использовалась лишь для их редких визитов по делам в Москву да довольно частых сначала студенческих, а теперь аспирантских сборищ Ксюшкиных друзей.

Ксения поняла, что от проницательных ее стариков не скроешься. Она осознала безнравственность лукавства, с которым полупривирая-полуумалчивая пыталась выставить себя лучше, чем она есть на самом деле. Как хотелось убедить их, что она, невинная девочка, попалась в сети и выпуталась из них только сейчас с помощью их милицейской прозорливости. Как не хотелось признаваться в том, что уже в самолете заподозрила — ее облапошили; как не хотелось говорить о том, что она, купив ту самую газету в киоске и не найдя той заметки, поняла — она не убивала; как не хотелось обнаруживать свою беспомощность, бессилие и оправдывать бездействие тех трех дней, что валялась в номере на кровати!..

— Я не хотела вас огорчать. Именно поэтому я…

— Именно поэтому ты огорчила нас еще больше, — продолжила за Ксению Лидия Сергеевна. — Ложь начинается с умолчания, девочка. Умолчание, малое вранье, бессовестная ложь, и вот она — страшная уничтожающая человека неправда. Беги от этого!

Ксения поднялась со скамейки, подошла к Лидии Сергеевне, присела на корточки, уткнулась лицом в ее колени и глухо призналась:

— Мне стыдно. Простите меня.

— Вставай, тетеха, — вздохнув, приказала Лидия Сергеевна. Тетеха подхватилась, вскочила и молниеносно поцеловала полковника-полковницу в щеку.

— А как вы догадались? — простодушно поинтересовалась Ксюша.

— Мы просто более высокого мнения о твоих умственных способностях, чем тебе кажется. И, естественно, сами не дураки, — нарочито проскрипел Смирнов.

Скрипучесть не ввела Ксению в заблуждение — прощена, прощена. Вернулась к скамейке, поцеловала его в макушку и похвасталась:

— А я вам испанского вина привезла, самого лучшего!

— Спасибо. — Смирнов взял ее за запястья, требовательно заглянул в глаза: — А еще чего привезла?

Естественно, не о подарках шла речь. А о том, что она собирается предпринимать. Ксения поднатужилась (как еще отнесутся к ее поступку щепетильные полковники) и, решившись теперь говорить только правду, произнесла невинным голосом:

— Кучу кредитных карточек.

— Как я понимаю, ты собираешься финансировать расследование. Ты действительно хочешь узнать, на что пойдут эти сорок процентов?

— Я хочу узнать, кто эти мерзавцы.

— Вот это как раз совсем не интересно, — вступила в разговор Лидия Сергеевна и, встав с качалки, уселась рядом с ними на скамью. — Мерзавцы все одинаковые, как пятаки. Мерзкие, и все тут, больше ничего. Но запущенные мерзавцами в мерзкое дело деньги могут наделать очень много бед.

— Все. Вы завелись! — Ксения левой рукой обняла Смирнова, правой — Смирнову-Болошеву и до нежного касания сблизила три головы. — Господи, как я вас люблю! Зов трубы — и вы в походе! Любопытные мои.

Смирнов щекой — с утра брился, а вот опять щетина — шелестяще потерся об упруго шелковистую Ксюшкину. Занудным голосом постарался отвлечь от телячьих нежностей:

— Нам с тобой сейчас не до любопытства, жизнерадостная ты курица. Им только по крайней необходимости пришлось дать тебе кончик запутанного и грязного клубка. Распутаешь ты этот клубочек с нашей помощью или не распутаешь — дело второе. Главное — ты опасность, реальная опасность для них.

— Главная опасность для них — это вы, — успела вставить фразочку Ксения.

— И мы. Потому что теперь кончик и в наших руках. Так что нам не любопытство удовлетворять надо, а защищаться.

— Хватит, — вдруг резко сказала Лидия Сергеевна и поднялась. — В дом, все в дом. Стол нас ждет. И доставай свое хваленое испанское вино!