Жизнь российская. Том третий

Анатолий Цыганок, 2023

В приключенческом и социально-психологическом романе рассказывается о жизни российского пенсионера Василия Никаноровича Кулькова, который однажды переехал в Москву из Забайкалья и стал жить и работать в столице в непростое для страны время – конец нулевых – начало десятых.Болезни его заканчиваются. Теперь трудовые будни впереди!Читатель вплотную столкнётся и с хорошим, и с плохим, творящимся в нашем обществе. Что-то ему будет до боли знакомо, а с чем-то он встретится с неизведанным…Книга 1, Часть 1, Том 3.

^{Часть первая}

Жизненные катаклизмы

(Окончание)

^{Глава 94}

Мысли о праздниках снова вернулись в голову Кулькову

Праздники памятны, а будни забывчивы.

Русская пословица

Глобальные размышления продолжились

Василий Никанорович уже долго сидел в коридоре поликлиники.

Он всё ждал и ждал окончания конференции, на которой главный врач учил своих подопечных: докторов, медицинских сестричек, лаборантов и других работников… как надо вести себя с пациентами.

«Конхверенкция», по словам уборщицы тёти Глаши, затянулась невероятно.

Измучившийся больной Кульков находился уже на новом месте, он пересаживался каждые пять или десять минут. Василий безумно опасался, как бы опять к нему малыши те зловредные не привязались. Нехорошие и грубые ребятишки. Хулиганистые детишки. Ругаются они как сапожники. И плюются как верблюды. И орут как звери дикие.

И мамаша у них такая же. Она тоже кричать и обзываться умеет. Не только умеет, но и желает. Да! Хочет она! Хлебом её не корми, а дай полаяться с кем-либо…

Грубиянка. Шарлатанка. Выдра! Вот кто она.

Нельзя с такими наглыми, бесстыдными и нахальными обормотами связываться. Нет! Нельзя! Ни в коем случае. Можно запросто в неприглядную историю попасть. А это нам надо?.. Нет, такого нам не надо…

Кульков постарался забыть то, что ещё недавно с ним произошло. С глаз долой! Из сердца вон! Вспоминать даже не хочется…

Он всё так же сидел молча, ни на кого не обращая абсолютно никакого внимания.

Он как воробышек, как цыплёночек, как утёночек, собрался в комочек и притих.

Он сидел, ждал и молчал, молчал и ждал.

И опять он ждал. И снова, и сызнова… и в который уже раз…

Время шло неумолимо.

Стрелки часов скакали и мелькали.

Минуты и секунды тикали.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

***

Василий Никанорович уже измаялся весь. Он всё сидел, всё доктора ждал и окончания конференции этой чёртовой, этой бесовской и сатанинской.

Делать было нечего. Только ждать.

Не будешь же права качать.

Не будешь же со своим уставом в чужой монастырь лезть.

Не будешь же головой об стены биться.

Не будешь же орать во всё горло и хаять во всю глотку, что эти чёртовы доктора обнаглели совсем и вовсе! Что, мол, хотят они, то и делают. На пациентов, дескать, им наплевать с горы высокой или с колокольни церковной.

Такая вот зараза приключилась в недрах этой районной поликлиники.

Время, тем не менее, всё шло, шло и шло.

Часы всё тикали, тикали и тикали.

Минута за минутой. Секунда за секундой. Миг за мигом.

Что делать? Что предпринять? Как выправить сие неприглядное положение?

А делать нечего. Сиди, чел, жди и не рыпайся.

Лучше думай о чём-либо своём сокровенном, прошлое вспоминай, о будущем мечтай, о кой-какой маленькой… ничтожной… но всё же положительной перспективе.

Сиди, планы для себя строй и замки воздушные в голове так или эдак сооружай.

Тут мысль у Василия Никаноровича мелькнула. Ему она очень понравилась.

Хорошо бы поговорить с кем-нибудь. Побеседовать. Пофилософствовать. Своими мнениями обменяться. К общему знаменателю, так сказать, прийти. К консенсусу…

Не сидеть же безмолвно и без дела… как дурак последний…

А с кем поговорить? Не с кем! Не будешь же лезть в душу каждому.

Да и не нужно это делать. А то привяжется кто-нибудь… как баба та… лихая. Не лихая, а сумасшедшая! Чертовка! Гадина! Плутовка! Мамаша хренова…

«Всё. Ну их всех к монаху! Сам с собой лучше беседовать буду!»

Такое решение принял обиженный судьбой и обстоятельствами больной человек.

Кулькова тут же разволокло на размышления жизненные. А их у него полно было.

О хорошем. О заветном. О душевном. О праздничном.

Ох, как долго они не наступали. Эти дни хорошие. Эти праздники. Эти торжества. Как долго они не приходили. Забыл Василий уже про них…

«Стоп! Минуточку… Не совсем так. Было. Да. Было кое-что радостное. Успех был. Удача. Везение. Праздником, конечно, трудно это назвать. Но всё же. Приятно! Тэк-с. Что было-то? Забыл уже. Запамятовал. Как на грех всё хорошее из головы моей родненькой вдруг повыскакивало. Что же было-то? Вспоминай, Василёк! Прошу тебя. Напряги свои извилины. Ну, давай! Давай, малыш! Вытаскивай наверх всё замечательное, что с тобой в последнее время происходило хорошее. О! Вот оно! Вспомнилось! На приём к врачу я попал. По блату! Тётя Глаша с Петровной помогли. Ещё что было? В кино сходил. Фильм хороший посмотрел. Так что… два эпизода приятных. А Бог троицу любит. Стало быть, ждать будем. Эх! Опять ждать… А в детстве они чередой шли… Праздники и дни добрые. Эх, хорошо-то как раньше было… Чудо чудесное! Диво дивное! Вспоминать приятно».

***

Кульков задумался, ушёл в себя, окунулся в своё прошлое, в былое, в то хорошее и доброе, в то родное и душевное, в то чудесное и радостное, в то честное и правдивое.

Но назойливые соседи по дивану, приставучие и нахальные, как жуки навозные, как клопы и тараканы, постоянно мешали ему со своими идиотскими вопросами.

То один спросит, то другой в лицо заглянет, то третий в бок толкнёт, то четвёртый привяжется: почему доктора и врачи их так долго не принимают… почему такая ситуация в энтой поликлинике сложилась, почему к ним такое неприглядное отношение…

Мол, вы, мужчина, случайно не знаете??

Дескать, есть у них, у докторов, совесть?? А?? Скажи, мол… Иль… нет её вовсе…

Мол, почему врачи за людей нас, пациентов, не считают?

Дескать, когда порядок в этом медицинском учреждении будет?

Мол, может, гражданин, вы сходите туда да отругаете их по полной программе?

Дескать, у вас, товарищ дорогой, должно получиться.

Мол, вы, человек в возрасте, созданы для этого.

Дескать, мы на вас рассчитываем!!

Мол, скажите им! Подскажите! Ну, пожалуйста! Объясните да растолкуйте! Вбейте им в башку! Вколотите в их бараньи головы, что так нельзя с человеками поступать на этом грешном белом свете. Образуйте их и поставьте на путь истинный.

Такие интересные и насущные вопросы люди Кулькову задавали. И такие добрые пожелания ему же высказывали.

Им казалось, что этот гражданин может помочь и может порядок навести, может прекратить этот бардак доподлинный… балаган этот форменный…

Надоели они Кулькову, эти черти полосатые… эти хлюпики наглючие… эти балбесики… со своими дурацкими вопросами и наказами.

Сперва он вежливо им отвечал, что надо, дескать, потерпеть. Чуть-чуть!

Мол, привыкнуть бы уже пора.

Не маленькие детки, дескать, они уже…

Сами-де, должны уже понимать, что такой бардак сущий по всей стране который уже год творится… Мол, делать что-то с этим надо. Да-да. Делать! Бороться надо. Либо самим. Либо Аврору на помощь звать. Не Богиню Аврору. А этот… Символ революции.

Но те, как бараны тупоголовые, не понимали и всё спрашивали и спрашивали… всё задавали свои идиотские вопросы: что да как… да почему, зачем и для чего…

Ага, вынь им да положь.

Василий Никанорович чертыхался поначалу, извинялся и уговаривал подождать до лучших времён. Дескать, может, само это всё худое переменится в надлежащую сторону или перемелется до муки самого высшего качества. Если, конечно, Богу чаще молиться или на выборах всеобщих свою гражданскую позицию применить… твёрдо, всецело и достаточно достойно, а не прятаться за спины других избирателей.

Много чего он им ещё перечислил по этому поводу.

А потом, видя, что они, окружающий люд, вообще не понимают ни бельмеса ни в политике, ни в социологии, ни в экономике, ни в жизни нашей грешной, Кульков стал задумывать об очередном изменении места своей дислокации.

Он с диким ужасом крутил головой и мечтал смыться отсюда куда-нибудь, где никто к нему приставать не будет. Ему страстно хотелось вскочить и перепорхнуть куда-нибудь… перескочить тройным прыжком на другой диван, хоть через два на третий, хоть через три на четвёртый… хоть через четыре на пятый… хоть ещё куда подальше… лишь бы… лишь бы в уголке укромном оказаться.

«А ну вас всех… Пошли вы все к чёрту лысому…» — сверлило в его мозгах.

Подальше от этих тупых и назойливых глаз и языков стремился убежать товарищ Кульков, изрядно уже уставший.

Подальше… Ещё подальше… от тамошних надоедливых прилипал.

Подальше от того сумбурного, зловредного и неприятного общества.

Да и наскучили они ему, все эти люди привередливые.

Хуже горькой редьки они все ему надоели.

Не любит он, жизнь со всех сторон повидавший Вася-Василёк, когда разные посторонние граждане мешают ему думать и размышлять, когда лезут они в душу… со своими немыслимыми вопросами… с капризами, с расспросами дурацкими… с советами идиотскими… Ему этого не надо.

Да-с… советчиков много теперь развелось…

Суют свой длинный нос куда ни попадя, куда блохастая собака его никогда не суёт.

Бежать от них от всех надо.

И чем дальше, тем лучше.

Бежать… бежать… бежать…

Скорей… скорей… скорей…

^{Глава 95}

Случайный собеседник

Бывает и свинье в году праздник.

Ленивому всегда праздник.

Русские пословицы

Диалог о всё тех же праздниках

Василий Никанорович решил срочно (сию же минуту!) ретироваться с этого места, где ему покоя не было, где к нему лезли и лезли с вопросами, почему так происходит, и с прошениями, чтобы он самолично защитил всех этих пациентов.

Ему захотелось побыстрее убежать подальше от этих прилипчивых людей.

Ему надоели эти пустопорожние разговоры со своими бестактными соседями.

Он вскочил, как Ванька-встанька… и ни слова никому не говоря, бегом ринулся искать какое-либо тихое и укромное местечко, чтобы ему там никто не мешал, чтобы его там никто не беспокоил, чтобы никто там не нарушал его личное пространство.

Уже буквально через минутку-другую… Кулькову повезло… и он оказался в таком очень даже укромном месте. Василий с великим удовольствием расположился на самом дальнем диване. На самом-самом.

И здесь, на этом самом дальнем диване, спокойно было. Почему? Неизвестно.

Либо здешних людей не интересовала политика, либо они уже привыкли ко всему в стране творящемуся, либо по барабану им всё было.

Есть такие люди, которым всё фиолетово и параллельно! И таких много! Очень даже много. Великое множество. Да. Вот как в стране нашей теперь стало.

Ну и чёрт с ними. Зато они ему, товарищу Кулькову, вообще не мешают.

Делай то… что хочешь… что ближе к сердцу твоему…

Василий Никанорович отвлёкся от худого и к хорошему обратился.

Он вновь вонзился зубами и глазами в свои воспоминания.

Он опять к счастливым моментам воротился.

Он сызнова вернулся к волнующей его теме праздников и торжественных случаев.

Снова она, тема эта волнующая, у него в голове поселилась и закрепилась там.

И вот… принялся он её развивать и расширять.

Сам с собой стал Вася-Василёк разговаривать:

«Роль праздников в жизни современного российского человека играет огромную роль… — начал он тихо, почти шёпотом, едва губами шевеля. — Вот о чём думать сегодня всем нам нужно. А не о том: кто, сколько и где украл, стащил, слямзил, стырил, увёл, упёр, свистнул… Кто с кем и за сколько переспал… Кто от кого родил… Кто сбежал, а кто остался… Кто кому не дал… Кто кому отказал… Кто кого осчастливил… Кто кому подножку подставил… Ну и так далее в этой сложной ситуации… — Товарищ Кульков был весьма и весьма категоричен. У него внутри всё жгло и кипело от этих преступных реалий, безмерно творящихся в нашей стране. Ему до боли в шее и ломоты в пояснице уже надоели эти бесконечные жуткие, даже ужасные, телевизионные известия про дикую преступную коррупцию из криминальной хроники про воров, про казнокрадов, про чертей-взяточников, про высокопоставленных жуликов-мазуриков, которые как грибы растут и плодятся в нашем современном российском обществе, требующего долгого, но немедленного медикаментозного лечения, а то и сложнейшей хирургической операции немедля нисколько. — Лучше уж про праздники говорить! В них сила! Они поднимают людей на борьбу с плохим и худым, уверенность в завтрашнем дне вселяют в наши сердца и души, жить нам всем россиянам помогают и способствуют. Праздники нацеливают на всё положительное и позитивное. Они прививают отвращение ко всему плохому, худому, отрицательному и негативному. Они развивают в нас чувства стыда, совестливости и благородства, чувства радости за свой проделанный труд и исполненный священный долг. Да здравствуют праздники! — Василий Никанорович чуток усилил голос и уже громко воскликнул троекратное «ура», а следом повторил ещё гораздо громче, гораздо мощней и во много раз гораздо протяжнее и звонче: — Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!»

***

В это время Кулькову показалось, что с левой стороны кто-то к нему обратился, что кто-то что-то у него спросил. Разобрать конкретные слова было невозможно, потому как это было произнесено одним сплошным чудовищным заиканием.

Слов вообще не разобрать, только буквы отдельные и какое-то баранье блеяние, козлиное меканье и коровье мычание…

— Что-что? Не понял! Повторите, пожалуйста… — Василий Никанорович попытался уточнить, что ему сказали. Он кисло поморщился, что кто-то зачем-то снова к нему с чем-то полез. Он был готов тут же разорвать любого и всякого, кто мешает ему мыслить. Но ссориться ему не хотелось, и поэтому Кульков как можно мягче ещё раз произнёс: — Что вы изрекли??

— Г-г-гражданин! Я, к-к-конечно, д-д-дико извиняюсь. Но что вы х-х-хотели с-с-с-сказать, п-прокричав сейчас т-троекратное ура? — взъерошенный сосед Василия по новому больничному дивану вкрадчиво и сильно заикаясь вежливо спросил у него. — Мне д-дюже интересно. Н-не с-с-сочтите за т-т-труд. С-с-скажите, пожалуйста… Н-н-не обессудьте… Б-будьте так д-добры… П-прошу в-вас… Оч-ч-чень п-прошу!! М-не это в-в-важно!

— Ну что тебе сказать про Сахалин. На острове нормальная погода… — начал было Василий, но тут же осёкся. Он понял, что сморозил глупость, совершил бестактность по отношению к этому вежливому и культурному сильно заикающемуся бедолаге. А ещё Кульков обрадовался. Он обрадовался, что случилось так, как он хотел. Он же хотел иметь собеседника? Да! хотел. И вот он! Собственной персоной. И не важно, что он заика. Какая разница? Люди разные на свете бывают… И говоруны. И молчуны. Ну и заики… А его сам Бог, однако, послал… Услышал Васины мольбы… Или… тётя Глаша… палочка-выручалочка… опять на помощь пришла.

Сосед слева глянул на него округлыми глазами и задал второй вопрос, не получив ответа на первый:

— Э-э-э-это в-в-вы м-мне? Я и-и-и-з-звиняюсь д-д-дико…

— Ой! Виноват. Нет. Не вам. Простите. Ради бога. Замотался я. Отвлёкся. Мысли в другой стороне были. И я думал, что это Юрка рядом со мной сидит. Парень с работы…

— Д-д-дда?? Д-д-дда же так?? Н-ничего… Б-б-б-бывает… П-п-простите…

— Я, вообще-то, про праздники разглагольствовал сам с собою. Люблю это дело. Тренировка ума, так сказать. Анализ настоящего. Разбор происходящего. Мысли о скором будущем. Сравнение с прошлым. Обобщение. Выводы. Выкладки. Итоги. Скажу вам вот что. Безо всякой задней мысли. Очень важную роль в жизни человека занимают именно праздники. Они. Настоящие. Ферштейн?

— В-в-в-в… с-смысле… п-п-понял ли я?

— Ну да! Точно так.

— Т-тогда йес… Ага! Ф-ф-фееерштейн! С-сто р-раз!..

— Ну вот и хорошо. Люблю с грамотным человеком беседу вести. Не всегда это, к великому сожалению, удаётся. Да! Бездарей много встречается. И в жизни. Рядом. Соседи. Коллеги. И там, в дали далёкой и необъятной. Во власти их очень много. Почти все. Но в вас, мне так кажется, я не ошибся. Я прав? Не ошибся? Точно??

— Н-нет. Н-никак н-нет. С-сто р-раз нет! Я — умный. Не бездарь! Вот те крест!!!

— Вот и замечательно. Значит, мы единомышленники. Они, праздники-то наши, являются основой эмоционального состояния и социальной жизни. Понятно? Это я вам, как человек, обладающий громадным жизненным опытом, говорю. Ферштейн?

— Ф-ф-еерштейн! Мне, н-например, п-понятно. Я т-т-тоже с этим с-сталкивался.

— Ну вот и ладушки. Похвально! Весьма похвально! Благодаря нашим прекрасным праздникам, неизбежно возникают семейные традиции. А это уже кое-что! Даже больше! Приятные воспоминания преследуют нас… гоняются за нами… В хорошем смысле слова! Как будто это уже было. Видели когда-то… Де жа вю! Или дежавю! Как вам нравится. Как вам больше по душе. Смотрите сами. Хозяин — барин.

— Х-х-хорошо.

— И прочие аспекты нашего бытия тоже тут присутствуют.

— К-к-конечно…

— Я, например, много фотографирую, очень много. Если рассматривать удачные фотографии, сделанные на этих самых чудесных праздниках, то они вызывают только положительные эмоции и имеют свою главенствующую роль в дальнейшей нашей жизни.

— П-правильно. С-согласен.

— Танцы, пляски, дискотеки, шумные компании тоже имеют свой определённый вес в становлении каждого индивида, каждого члена общества.

— Ого-го!! К-как это вы з-завернули… З-з-здорово! С-смело!!

— Да уж… Стараемся… Мы ж… не хухры-мухры какие-нибудь. Понимаем, о чём гутарим. Есть у нас масло в голове.

— Это очень хорошо. Коли масло у вас есть. Можно и во власть идти.

— Запросто! Так вот… В продолжение темы: любые празднества люди всегда ждут с явным нетерпением, с благоговением, погружаясь в свою работу, в приятные хлопоты, в славные моменты, отвлекаясь от всех других худых забот и печалей.

— Да-да. Это т-так. Н-н-несомненно.

— Вот-вот. Приятно разговаривать с умным человеком. А с таким, как вы — вдвойне приятней. Уж я-то знаю.

— П-почему?

— По кочану! — опять вырвалось из уст Кулькова. Громко и задорно. Беспардонно. Василий ойкнул и осёкся. Закрыл рот ладошками и замолчал. Как рыба об лёд. Замер. Он, похоже, не хотел такое брякнуть. Но так уж получилось. Само. Не спросясь… Нелепо как-то вышло… Непроизвольно. Непреднамеренно. По-дурацки!! Слово — не воробей! Глаза у Васи округлились. Нет. Квадратными они стали! Не круглыми. — Ой!.. Ай! Уй! Прошу у вас… этого… как его… Прощения! Пардону! Умоляю вас! Сорри. Экскьюзми… А хотите, дорогой вы мой, на колени встану… — прошептали его синюшные губы. По лбу морщинки поползли. Глубокие. Витиеватые. Гибкие. Как змейки… А сам он сделался таким м-а-аленьким и неуклюжим; согнулся… сгорбился… скрючился… вот-вот сломается… вот-вот на винтики и гаечки разберётся… на шайбочки…

— Ну в-вот… Опять, в-видимо, ваш Юрка д-д-д-д-до-о-орогу вам п-переб-бежал…

— Точно. Так и было. Чеслово!! Это правда. Вот те крест. Богом клянусь! Мамой. Папой. Бабушкой. Дедушкой. Всей моей роднёй. И близкой, и далёкой. Ой, прошу пардону. Дальней, а не далёкой. Юрик наш меня постоянно преследует. Давненько мы с ним не виделись. Я же теперь всё по докторам и врачам хожу. Хождение у меня! По мукам! Лечусь. Мучаюсь. Лекарства льготные жду. Не дождусь никак… Хоть ты тресни! — молол Кульков разную чепуху, лишь бы загладить перед тяжело больным и сильно заикающемся человеком свою такую гнусную нелепость.

— Д-дождётесь! Обязательно! Это я вам г-г-говорю! И это мне х-хорошо известно! Будет и на в-вашей улице п-праздник!! Скоро уже…

— Да? Когда?? Конкретно!!!

— Скоро! Н-немного уже осталось. П-потерпите чуток…

— Ого! Вот даже как!! Чудесно!! Ваши б слова да Богу в уши…

— Считайте, что они уже т-туда п-попали. В-влетели. Т-точно по адресу…

— Да?? Даже не верится. А вы-то откуда это знаете?

— Оттуда!! От в-в-верблюда!! Да-да! Оттуда!! Знаю я! Уж поверьте мне. На слово…

— Ого как вы! Лихо! Хочу я вам верить. Но не могу. Никак не могу. Не получается. Настрадался. Находился. Набегался. Задница вся в мыле. Пар ажно идёт, клубится.

— Ну… б-без этого в наше время н-нельзя. Н-никак. Это в-в-в обязательном п-п-по-о-орядке. П-побегать н-надо. П-пострадать. П-помучиться… П-п-п-покаяться…

— А вы, скажу я, т-тоже ф-ф-философ… — отчего-то заикнувшись выдал Кульков.

— С-стараюсь. Но н-не всегда п-получается.

— Да-да! Философ. Самый настоящий!! Не скромничайте. Я же вижу. Многих на своём веку встречал. Глаз у меня — как алмаз! Намётанный. Набитый. Насквозь видит.

— Х-хорошо. Я вам верю. А мы м-может… п-продолжим дискуссию о праздниках? Уж очень тема интересная. Привлекательная. И мне она весьма близка. И небезынтересна.

— Согласен! А вы уже лучше стали говорить. Почти не заикаясь…

— О! Это м-моя тема! Р-родная!! Я даже об этом хочу диссертацию написать. Да-да. Не смейтесь. Ничего смешного в этом нет. И мне по силам такое. Сперва кандидатскую. Потом докторскую… Ну и… в академики далее дорога открыта… Настежь!

— Оппа! Ничего себе. Надо же! Похвально! Я только за. И рад за вас. От всей души рад. Я и не думал смеяться. Это у меня улыбка такая. Добрая! Рот до ушей.

— Да? Ну хорошо. А то я уж подумал грешным делом, что вы тоже такой же. Как и все окружающие меня сородичи и соплеменники. Да и собутыльники тоже такие. Что вы тоже смеётесь над тем, что я диссертацию пишу. Все мои друзья, знакомые, коллеги и даже соседи у виска пальцем крутят. Намекают, что дурак, мол, я. А я не дурак.

— Нет, конечно. Вы не дурак. Дураков я знаю. Я их сразу определяю. За километр!

— Ого! Вот так глаз у вас.

— Да уж. Глаз — алмаз. А вы молодец! Трактат пишите! Похвально! Очень!

— Б-благодарю! Так как вы? Решили? Бум говорить? Тем более, что когда про свою научную работу я сообщаю, то вообще не заикаюсь. Доброе дело мне помогает. Вот как.

— Конечно. Обязательно обменяемся мнениями по теме наших русских празднеств.

— Ну и славненько.

— Для меня она, тема эта, тоже родная. Животрепещущая. Захватывающая. Правда, в последнее время что-то праздники редко меня посещают. Увы. Черти они болотные. Вот в детстве часто бывало. Поэтому много чего я могу рассказать. Вот, например, про это…

— Ну-ка! Ну-ка! Я весь внимание…

***

Мужчины с обоюдным удовольствием продолжили сей разговор. Тема для них действительно была весьма близка и дюже интересна.

Они увлеклись. Они потеряли голову. Они разговорились.

Диалог состоялся. Свобода слова. Свобода мысли.

Плюрализм… в хорошем смысле этого чуждого иностранного слова.

Между ними, между мужчинами, возникло взаимопонимание и сопереживание.

Консенсус состоялся. Самый настоящий консенсус искрился своими выводами.

Они делились своими сокровенными мыслями.

Они были зачарованы.

Обоюдное согласие витало в воздухе.

Но через какое-то время их перебили. На полуслове. И беспардонно.

Оппа! Кто посмел к ним вторгнуться?! В их мир. В их откровения.

Мужчины замерли. Уши навострили. Прислушались. Глаза выпучили.

«Ну-ка… Ну-ка… Кто там? Кто нарушил наш покой?» — пролетело у них обоих где-то там… внутри… в районе печёнки или селезёнки.

Им стало очень и очень интересно.

Они были весьма заинтригованы тем, что кто-то… беспардонно вторгся в их душевный диалог.

^{Глава 96}

Симпатичная незнакомка

Всё хорошо вовремя.

Русская пословица

Мадам в шляпке

Мужчины с нарастающей тревогой и великой осторожностью глянули по сторонам. Глазами своими они забегали по окружающему больничному пространству.

Кто там??? Кто? Кто? Кто?

Кто посмел вторгнуться так вероломно в их сугубо мужское пространство? Кто нарушил границу? Кто залез в чужой огород? Кто?? Кто сей нахал?

Слева никого, пусто.

Прямо тоже никого…

А вот справа… Справа к ним подсела нимфа.

Ого! Русалка! Фея! Красавица!

Ого!! Так вот это кто нарушитель мужского спокойствия.

Ого!!! Вот она… Прелестная женщина! Мадам обворожительная!!

Это была дама. В шляпке. Симпатичная. Приятной наружности. И хорошо одетая.

Личико супер. Губки бантиком. Щёчки алые. Вся из себя. В теле. Фигура что надо. Грудь от Версаче. Шея от туземки. Длинная. Тонкая. И загорелая. Колец только на шее не хватает. Да ладно… какая уж есть… Талия от блохи. Бёдра… не знай от кого… Ох! И ах! Коленки круглые. Икры точёные. Как из-под станка токарного. Да ещё чулочки… в мелкую такую завлекающую сеточку… Шик! Модерн! Глаз не оторвать.

Да уж… Чудо дивное! Диво чудное!

Прелесть! Бьютифул! Так и смотрели бы вечно на неё настоящие художники эпохи возрождения. Рафаэль. Леонардо. Микеланджело. Боттичелли. Тициан. Эль Греко.

Или картину писали бы с неё. Портрет. В комнате. У окна. На кровати. У реки. Или на манящей и зовущей травке-муравке зелёненькой… Эдуард Мане. В разных, так сказать, интимных позах: лежащей… сидящей… стоящей… бегающей… прыгающей… в парке… в лесу… голой… неодетой… нагой… раскрепощённой…

Мадонна! Не иначе. Слов других подходящих нет. Не существуют такие слова на свете этом. Не придуманы они ещё. Буквочек не хватает… в алфавите нашем…

От неё веяло свежестью, добротой, теплотой, нежностью, чистым женским телом. Так и хотелось потрогать её, погладить, понюхать, пощупать, потискать, пожамкать. А то и поцеловать. Прямо тут же, на диване.

***

Разные мысли бродили в умах двух российских джентльменов, одурманенных такой чудной и дивной женской красотой.

Мужики растаяли. Слюнки потекли… Глазки масляными стали…

— День добрый! А можно к вам присоединиться, господа? К разговору вашему. Вы так этим увлечены! Захвачены чем-то интересным… занимательным… Наблюдать за вами одно удовольствие. И болезнь сразу куда-то уходит… Я даже кашлять перестала. Видать, энергия от вас излучается. Целительная! Живительная! — у прелестной соседки справа красными пышущими угольками горели глазки от внутреннего и внешнего удовольствия, распиравшего её на части. Афродита! Клеопатра! Носик горбинкой изогнулся. И щёчки пухлые у дамочки надулись. Важно так. Привлекающе. Ямочки даже распрямились. Казалось, что она сейчас лопнет от счастья. Ах, как же она мила…

— Можно. Почему же не можно, — в голос, не сговариваясь, промолвили мужчины. И продолжили смотреть на неё. С восхищением. С восторгом. С упоением… Как на Бога. Как на Чудо. Как на Диво. Как на реликвию. Как на «Обнажённую» работы Модильяни.

Ох, как она красива! Ах, как она мила!

Сами смотрите… какая она дивная и чудесная…

О, Боже!!! Спаси и сохрани!!! Господи, помилуй!!! Прошу тя…

Светлое округлое личико. Щёчки румяные и с ямочками. Ах, как мило…

Над верхней губой — еле заметный пушок.

Не усы! Как у некоторых. Нет!! Именно пушок… Пушочек. Нежный. Пушистый. Ворсистый. Волнующий… Напоминающий… Подсказывающий… Требующий… чего-то… такого… этакого… Влекущий… Зовущий… Ох… и ах…

Нос с горбинкой у неё.

Но… не орлиный. Нет. Так… Чуть-чуть… Слегка… Волевой! Призывающий!

Кудряшки вьются сексуально над крутым лбом. Ага!! Завлекашки!! У милашки…

Ушки маленькие, изящные. Глазки любознательные.

В общем, дама прелесть. Не такая, как многие иные, сидевшие на других диванах и тускло ожидающие приёма.

Она… тянущая к себе. Зовущая!! Манящая… Требующая чего-то… такого… сексуального… интимного… животрепещущего…

Судя по кольцу — замужем.

По ухоженным рукам — любящая себя. Лелеющая…

По одежде — весьма обеспеченная. Да. Весьма и весьма.

По возрасту… По возрасту… По возрасту она…

Стоп! Тпру! Стоять! В стойло! Про возраст нельзя. Табу! Женщина же… Какие тут могут быть разговоры и суждения…

— Мы вас слушаем. Внимательно… — опять в один голос, в унисон, так сказать, приветливо и подобострастно обратились к ней представители сильного пола.

Они старались этикет соблюсти и этику не нарушить. Свою тонкую культурность показать. Образованность. Галантность. Ну и вежливость. Без неё с дамами ни-ни.

Она сидела завораживающе. Как Королева… Как Мадонна… Как Богиня…

— Говорите! Говорите! Не томите! Мы ждём ваших слов!!

— Господа! Джентльмены! Внимание! Спешу вам доложить. К нам едет… Нет. Не так. Сейчас… Сей момент. Нет. Ни ревизор. Ни прокурор. Ни кто-то другой. Скорее наоборот. Печально, что уже прошли некоторые торжества. Рождество католическое. Новый год. Рождество православное. Старый новый год. Крещение…

— Да, мадам! Вы правы. Проскочили они, к сожалению, — коряво скорчил кислую физиономию Василий Никанорович. — Не удалось отпраздновать. Болезнь прицепилась. Думал, что быстро вылечусь, да не тут-то было. Крючки какие-то вокруг. Тут прицепило, там привязало, здесь приклеило. Хождения по мукам у меня получились. Как у Алексея Толстого. Точь-в-точь. Хоть плачь. Хоть вой. Но… таковы наши сегодняшние реалии.

— Ничего. Не огорчайтесь. Зато к нам неумолимо приближаются другие наши любимые народные, социально-общественные и религиозные праздники.

— Вот-вот. Уже скоро.

— Двадцать третье февраля и восьмое марта на носу!! Мужской и женский дни.

— Ну… до этих праздников дожить ещё надо… Не завтра же… и не послезавтра.

— Ничего. Доживём. Какие наши годы.

— Это верно, мадам. Годы наши не! какие… Эх!!

— И до дня Святого Валентина доживём. До дня всеобщей любви и обожания. Будьте уж в этом уверены. Тем более, что он раньше будет.

— Обязательно. Мы уверены. Славный праздник. Правда, извне пришедший… И не всё просто с тем днём Святого Валентина. Разное про него люди говорят.

— Ничего. Он не лишний в нашей копилке. Много праздников с Запада к нам перекочевало, прибыло, так сказать. И прижились они. Так что… гуляем, господа…

— Так точно!! Где наша не пропадала… А там и до Пасхи недалеко…

— На День Святого Валентина бал в прокуратуре будет. В генеральной. Там всегда разные корпоративы бывают. К каждому, так сказать, празднику. Ко всем. И к светским. И к этим… как их… к культовым. Гуляем мы там. Веселимся от души. Богатством своим друг перед другом хвалимся. У кого больше. У кого толще. У кого длиннее. У кого гибче. У кого шире. Они там все говорят ширее или ширше. Шутники… Кто куда его спрятал. Ну и так далее. И тому подобное…

— Ого! Вот даже как… Так вы в прокуратуре работаете??

— Нет. Что вы! Как вы такое могли подумать? Как это вам в голову влезло? Муж у меня прокурор. Самый настоящий! И не на последних ролях.

— Ого! Вот даже как… Это похвально! Что ж… Повезло вам…

— Но… скотиной он оказался. Безрогой. Я ему повода не давала. Нет! Да я вообще никому не даю. Аморально это. И некрасиво. Хотя… ухажёров… и домогателей добрая половина прокуратуры… Полно любителей женщин там. Да и из Следственного комитета на меня заглядываются… Они же раньше вместе работали… Одна контора раньше была…

— Извините меня. Ради бога. Скажите, пожалуйста. А у супруга вашего фамилие, случайно, не Борщик? — насмелился Кульков задать вопрос даме. Очень уж ему это было интересно. Мозги напряглись. Лоб жгло. В печени торкало. И в подреберье дискомфорт.

— Нет. Что вы. Упаси меня бог такого мужа иметь. Хотя… постойте… А они чем-то похожи друг на друга с моим супружником.

— И чем же??

— Сейчас скажу. Секрета тут никакого нет. Все об этом знают. Вот чем! Гады они! Оба! Первостатейные! У Жорки две жены! И мой хмырь тоже туда же кинулся…

— Ого! Вот так фрукты… прокуроры наши… Да уж… Слов даже нет… — Василий Никанорович продолжил красочные эпитеты излагать.

— Постойте, господин! А вы откуда про Борщика знаете? Про Жорку?

— Про прокурорского работника по фамилии Борщик я из криминальных новостей узнал. По телевизору про него рассказывали. Якобы в какой-то хитрой мошеннической схеме он замешан был. А вот… что его Жориком зовут… от вас первый раз слышу.

— Тогда понятно. Но Жорка выпутался из той мрачной истории. Как уж выполз из неё, мне неизвестно. В лапу начальнику, вероятно, дал. Змей он ещё тот. Да и другие змеи ядовитые за него заступились. За волосы вытащили из той зловонной ямы. Он отскрёбся от того дерьма, отмылся, обсушился, наодеколонился и на свет божий опять вылез. Снова своими делишками тёмными преступными занимается, но уже под тайным прикрытием вышестоящих покровителей. В генеральную, говорят, именно из-за той шумихи его взяли. Нужен он им там такой перец. Позарез! Да-да. Такие кадры всем нужны. На которых пробу негде ставить. Тавро на которых выжечь уже не поучается. Ну и на которых типах положиться можно в любую минуту. Ну или свалить на него. Есть такие люди, которые на жертвы иногда идут. За бабло, естественно. Типа ночного директора, который в каталажке потом сидит вместо своих вороватых высоких покровителей.

— Ого! Ну и ну… Вот какие дела творятся в ваших прокурорских подворотнях.

— Это естественно. А что естественно, то небезобразно. Закон такой есть.

— Ого! Ну и ну… Ну и законы… в ваших околотках… А как же муж ваш?

— А что… Да ничего… С него станется… Как с гуся вода. Стекла, высохла и забылась на веки вечные. С Жорки он пример взял. Тоже кралю себе нашёл. Ноги от головы прямо растут. Титек вообще нет. Плоская, как доска стиральная. Рёбра только торчат в разные стороны, как на доске той же. Палкой проведёшь по этим рёбрам… мелодия скрипучая получится. Типа: не ходите девки замуж… Хи-хи… Хотя смешного тут вообще нет. Как и титек тех. Зато ноги длинные у неё, из шеи сразу торчат. Верзила! Баскетболистка! За национальную сборную играет…

— Ничего себе! Простите, что настроение вам испортил…

— Ничего-ничего. Не беспокойтесь. Это мне его Раскольников испортил.

— Кто?.. Раскольников?.. Тот самый?? Как же так…

— Обыкновенно. Муж мой это. Такая у него фамилия. Ефим Натанович. Восптывать меня он решил своими падлючими методами. Открепил он меня, господа хорошие, от госспецполиклиники. Живу у сестры сейчас. На Адмиралтейской. Поэтому тут и оказалась, когда захворала. А куда ещё идти-то… В спецполиклинику-то не пускают.

— Ой… Ещё раз простите, что на мозоль больную вам наступил.

— Ничего. Переживём. Быстро всё так произошло. Как в тумане. Ещё не привыкла. Мне это как удар по голове. Кувалдой. Или гирей. Своего благоверного я поздравила на прошлый День Советской Армии. Открытку написала. Одеколон хороший подарила. На бал сходили. Потанцевали. Посидели. Шампанское рекой лилось…

— Ухх… Хорошо-то как. Даже замечательно и превосходно.

— Конечно. Как и всегда ранее было. А вот на Восьмое марта ничего не произошло.

— Стоп! На какое такое Восьмое марта? Его же не было ещё.

— Так я вам, господа, про прошлый год рассказываю. В прошлом же году президент с премьером местами-то менялись. Во второй уже раз. Сладкая наша парочка. У них такая договорённость… местами меняться. В прокуратуре, в других государственных органах и в министерствах тоже ротация происходит. Вот и в нашей генеральной был очередной, так сказать, переполох. В общем, кутерьма там была ожесточённая. Все местами менялись. Ну и жёнами, естественно. Так всегда случается. Правило такое. Закон негласный. Вот и мой кобель шелудивый, козёл ушастый, скотина безрогая… решил от меня избавиться. Он на этот вселенский женский праздник, на наше прекрасное 8-е марта, которое по всей стране отмечается, вообще никак не отреагировал. Его, урода страшного, даже дома не было. Ни днём, ни ночью. Пропал. И на бал прокурорский не пригласил. Со своей мымрой, со своей скотиной баскетболисткой он там, предатель, кувыркался. Люди потом рассказывали.

— Оппа. А это плохо. Очень даже плохо. Несолидно. Не по-мужски.

— Конечно. А ещё меня тогда затопило.

— Как это? Водой?

— Ну да. Очень даже просто. Любвеобильная парочка в квартире над нами вздумала любовью в ванне заняться. Залезли в неё и давай кувыркаться во всех позах. Вода лилась, а они не замечали. Не до этого им было. Сами знаете… Все в таких ситуациях бывали. Ну и всё… Конец квартире! Конец вещам! Конец мечтам! Мебель на выброс. Полы в ремонт. Стены и потолок тоже. Да ещё к соседям протекло. До самого первого этажа. А мы на двадцать первом. Представляете?

— Ого! А нас тоже однажды залило, — поделился заика. Но, почему-то, не заикнулся ни разу. — Но… не так сильно залило. Но тоже кошмар! Тоже ремонт был грандиозный.

— Вот видите. От праздников не только радость, но и горе бывает.

— Это точно… Так вы в суд подайте на тех развратников! На тех водных шалунов, на суперсексуалов. Я, например, подал, когда такие же блудники меня залили помоями.

— И что?

— Выиграл. П-правда, со второго раза…

— Взятку, наверное, потом дали… А сперва пожадничали…

— Да как вам сказать…

— Говорите как есть. Правду! Одну только правду! Правду и снова правду и опять правду!!! Только правду! И ничего кроме правды! По глазам вижу, что дали.

— Ну… не совсем так, конечно… Не взятка, а… — попытался оправдаться учёный человек, но ему не дали закончить. Дама была ещё та! Горячая! Она высказалась:

— Ага! Как же. Без взятки теперь ни одно решение не принимается. Либо в ту сторону, либо в эту. Смотря, кто больше даст. И не спорьте со мной. Я это знаю!!

— Я и не собирался спорить. З-знаю, что вы всё про это з-знаете.

— Конечно. Я же с ними в одной лодке плыла. До определённого момента.

— Вот-вот. Свой среди своих. А что про тех ваших прокуроров известно? Которые преступные бандитские организации на Кубани и в других злачных местах крышевали? Что слышно о них? О пособниках бандитских…

— Там тайна. За семью печатями. Но все уже на свободе. Все сыты. Обуты и одеты. Пьяны. И нос в табаке. Все трудоустроены на другие места. Ворон ворону… А дальше вы сами знаете. Глаз не выклюнет… И тому подобное… в том же роде.

— П-понятно. Я так и думал. Закон — что дышло… Но вы, всё-таки, на этих ваших затопителей подайте в суд. Пусть их накажут. С-с-справедливость превыше всего.

— Я там теперь не живу. Пусть Фима сам этим занимается. А в суд да! Я подам! Но на мужа. На развод. Пусть компенсацию мне выплачивает достойную.

— В-ваше дело. К-как хотите, — поставил точку диссертант.

— Товарищи! — воскликнул Кульков. — Хватит про эту муру рассусоливать. Давайте всё же про праздники поговорим. Про это лучше. Тем более, что со мной такого никогда не произойдёт. Я затопление имею в виду. Никогда! Я застрахован. Ангел-хранитель за мной смотрит постоянно. И потом, господа, в прокурорском доме я живу. А у прокуроров всё тип-топ… Всегда и навечно.

— Товарищ! Милый вы мой. Что вы мелете… Так не бывает… Никогда не говорите никогда! Я прошу вас… умоляю… И потом… никто на этом свете не застрахован…

— Никто кроме меня. Могу доказать. Встретимся через год, и я вам представлю мои доказательства. Вот те крест!!! Я не я буду. Чеслово.

— Г-господа! Не надо эмоций, — включился в спор учёный диссертант. — Н-не надо вам пикироваться. Это непредсказуемо. Всякое на свете бывает. Время покажет.

— Ладно. Не буду. Давайте про праздники лучше говорить!

— Хорошо. Давайте. Я согласна. И мне отвлечься надо. Я давно уже пытаюсь сама разобраться в этом. До мелочей докопаться. Для чего людям нужен праздник в их жизни. Какую роль он играет в воспитании подрастающего поколения. Да! Какую? Скажите мне! Подскажите!! Хочу ваше мнение знать. Мнение учёных, так сказать, мужей.

— Оппа… А вы, мадам, довольно искушены в этом вопросе. В теме… так сказать… В тренде! Как постоянно глаголет наш обожаемый всеми председатель правительства.

— Конечно! Я же институт культуры закончила. Библиотечный факультет. Правда, ни дня по специальности не работала. Замуж выскочила сразу. А потом Ефим Натанович не разрешал. Жёнам прокуроров запрещено работать. Закон специальный есть.

— Ого! А для чего?

— Чтобы их не компрометировать. Чтобы никто не мог давить на них из-за жены.

— Ого! Я этого не знал…

— Многого вы не знаете! В домах наших прослушка… в постоянном режиме проводится. Это в обязательном порядке. Как пить дать. КГБ старается. Их это работа. Консьержи от них приставлены соответствующие для присмотра за инакомыслящими, за болтунами и за трепачами в каждом подъезде, а то и на каждом этаже. Даже так! Агенты комитетские чётко следят за ними за всеми. Это их хлеб. Чуть чего… и на ковёр… Глаз да глаз за прокурорскими работниками неусыпный, чтоб не шалили, не бузили, секреты не разглашали, тайны не выдавали по-пьянке… или так… ненароком. Чтобы помалкивали на людях. Ну и за нами, за жёнами, тоже. Если быть точнее, то за их половинками. Вне зависимости — мужик это или баба.

— Ого! Вот даже как… А что… и мужики половинками бывают…

— Да уж… бывают… Теперь это модно… Не то ещё бывает…

— Оппа! Приехали…

— Да уж… приехали… Дальше некуда… Тренд сейчас такой. Ну вы поняли, про кого и про что я хотела сказать… Это же очевидно. К маме не ходи. Как то, что белое это белое, а красное это красное. Про кого же ещё… Про них… Про гендеров… Вы же такие сообразительные… — соседка по дивану махнула рукой. — И потом эта прилипчивая зараза во все отрасли нашей жизни залезла. Дальше некуда. Внебрачные дети валом повалили. Ещё и эти… изнасилования многолетней давности… Да и многое другое…

Женщина остановилась, наморщила свой лобик, что-то вспомнила…

И тут её словно подменили. Прорвало её. Она заговорила, как оратор на трибуне. Ярко. Яростно. С примерами. Говорила обо всём. Как должно быть. И как есть на самом деле. И что надо делать! Да! Об этом! Именно! Николай Гаврилович в юбке! И… в сетчатых чулочках…

Кульков опешил. Он сидел и изумлялся.

А как не будешь изумляться?

Ведь перед ним, перед мужиком, находилась дама с весьма и весьма хорошими деловыми качествами. Начитанная и образованная. Культурная.

Поэтому поневоле пришлось взять себя в руки, крепко, с силой натянуть болтающиеся поводья, чтобы конь не брыкался, не артачился, не кочевряжился.

Василию Никаноровичу и самому хотелось показать людям сущие безобразия, творящиеся в огромной многострадальной стране.

Он и не думал отказываться от непритворной, прямой и жёсткой критики властных персон, которых Кульков стремился припечатать к стенке при случае и без случая.

Те черти полосатые это заслужили. Да-да! Заслужили!

Василий Никанорович был начисто сражён чудным женским интеллектом, дивной огромной профессиональной осведомлённостью, умением рассказывать, доносить до самого нутра собеседникам и невероятной способностью увлекать окружающих людей.

Да! Красавица умела это делать. И делала твёрдо и уверенно.

Она умела говорить. Она умела выступать.

«Ого! Она — оратор. Она — трибун. Цицерон в юбке. Она прекрасный собеседник. Очень. И весьма. Эта мадам Грицацуева. Приятно с ней общаться», — подумал Василий Никанорович, но вслух этого не произнёс, постеснялся. Зато про другое озвучил. Громко. Доходчиво. Простыми русскими словами. Чтоб понятно было. Во всеуслышание. Про не приходящие к нему и к другим российским людям праздники он постарался изложить.

Вот что он вслух и громко произнёс:

— Вы, миледи, всё правильно говорите. Верно. По делу. И в тренде, так сказать. Всё по-современному. А я вот праздники хочу к нашему разговору привлечь, присовокупить. Только они, они и ещё раз они могут нам помочь в данной ситуации. Только они могут спасти нас от неминуемой гибели. Только они могут выправить тонущий корабль и вселить надежду в наших сограждан, в их светлое и прекрасное будущее. Чтоб они жили и не тужили. Как вам такое?

Соседка тут же согласилась, даже с оживлением. Искорки в глазах у неё забегали.

— И я солидарен с вами. Вопрос, конечно, интересный… — поддакнул сосед слева.

Дискуссия продолжилась. Полемика развернулась. Шум стоял до потолка. Ораторы препирались. Возражали. Перечили друг другу. Спорили. Доказывали… Но кое в чём они, все трое, в оконцовке сошлись в едином мнении.

Они были на все сто процентов согласны, что во время любых праздничных дней (хоть женских, хоть мужских, хоть детских, хоть общих, хоть цивильных, хоть армейских, хоть научных, хоть производственных, специфических или религиозных) можно забыть, наконец, о работе, о труде, о хлебе насущном, о проблемах и даже о неприятностях, то и дело преследовавших граждан нашей необъятной и многострадальной страны. Постоянно, каждый божий день этих неприятностей, к сожалению, становится всё больше и больше. По количеству. По качеству. По объёму и по глубине их восприятия. Это неоспоримо. По негативному их действию. И очень даже сложно от них избавиться. Если правду говорить, то вообще невозможно. Нет. Никак. Никаким фертом. Только другими действиями. Более существенными. Только бунт. Забастовка. Стачка. Митинг. Сговор. Шествие. Процессия. Баррикады. Восстание. Революция, наконец. Но это опять невозможно. Нет. Нельзя этого делать. Воспрещено это категорически. Возбраняется ультимативно. Запрещено это действующей российской Конституцией, другими законами и подзаконными актами, указами, постановлениями, приказами, инструкциями, простыми объявлениями в печати, в прессе, на телевидении, на заборах даже пишут об этом… и рисуют нечто похожее…

— Да! Законы надо исполнять. На то они и законы. Я про это тоже напишу в своей диссертации. Подробно. Праздники праздниками. А законы законами.

— Кесарю кесарево, а слесарю слесарево, — вставила ремарку дама.

— Точно. Против лома нет приёма!! — старший охранник был немногословен.

— Вот-вот, ваша тут правда, верно вы картину обрисовали, всё точно, — продолжила великолепная соседка справа. Она сказала в подтверждение своих слов и в развитие сей насущной темы: — В такие светлые дни (я праздничные имею в виду) дорогие друг другу люди всегда собираются вместе. Для чего? А тут секрета нет. Для того, чтобы приятно провести время! Да-да! Именно так. Приятно их провести! И с некой пользой… — тут она невольно взгрустнула, слегка заволновалась, чуток запереживала, но быстро справилась со своими внутренними эмоциями, встрепенулась и стала дальше выражать своё мнение. А оно у неё было! — Или им крайне необходимо просто повидаться с лучшими друзьями, с родственниками, с близкими и надёжными людьми. С хорошими товарищами. С верными! С любимыми своими! С ненаглядными! А не с этими… козлами, ослами и изменниками…

— Стоп! С какими это козлами… — дёрнулся Кульков, выпучив глаза.

— И ещё… — вставил своё мудрое слово учёный мужик. — Поясните, пожалуйста, про ослов и этих… как их… про изменников…

— А что? Козлов у нас мало? Ослов?? Про изменников я уже молчу. Сами знаете.

— Ах, вы про это… про этих чудиков… Мы поняли вас. Вы правы, — поддакнули собеседники не сговариваясь. Им стало стыдно за свои слишком детские вопросы.

— Спасибо вам, товарищи дорогие, за понимание, за вашу честность, за ваш ум и за ваше уважение. Вы такие душки. Просто очаровашки. И молодцы́, и мо́лодцы. Мне очень и очень приятно, господа, с вами беседовать на насущные темы. Теперь я продолжаю про праздники наши. Встретиться с ними, с друзьями, просто необходимо. Возможно, впервые за целый год. Когда ещё повод такой будет… Неизвестно.

— Это точно! Как же опять вы правы, мадам.

— Йес, как вы всегда говорите. Казалось бы, что ничего не мешает обычным людям встретиться в любое удобное время, в любом прекрасном месте.

— Йес… Сорри…

— Не перебивайте! Я ещё не кончила…

— Не понял… — уже в который раз дёрнулся Кульков с широко открытыми глазами и руками размахивая. — Что вы хотели этим сказать?..

— Не закончила, говорю! Неужели непонятно? Скажете тоже. Ну вот… С мысли сбили… Что я хотела изречь? Что?? Ага! Вспомнила! Но самые разные наши жизненные хлопоты, наполняющие нас до отказа, не позволяют выделить даже одну минуточку на телефонный звонок, эсэмэску, открытку или письмо. Да, господа! Это так. Да!! Да, милые мои мужчины! Это точно так. Хочется нам этого или нет… Но… жизнь такова.

— Совершенно верно! — громко выдал Василий Никанорович. Его это устраивало.

— Зато праздничные дни разрешают поставить эту самую бешеную жизнь на паузу (типа нон-стоп), очистить свой разум от всего навалившегося, от скверны, от безумия и с огромной беззаботностью погрузиться в наше милое детство, в воспоминания…

— Вот-вот! Именно так… В сладкие воспоминания… — снова поддакнули мужики. На этот раз в унисон. Как сговорились. Оба. Враз. Одинаково.

— А я про что… Так и есть. Они дают добро на это. Как та таможня. Помните?..

— Ну да. Помним. Как же это не запомнить… Раньше честные таможенники были. Им стыдно было взятки брать. И обидно… за державу… Не то, что теперь творится…

— Вот поэтому праздничные дни очень даже важны. — Дама была непреклонна.

— Вот-вот. Важны. И нужны, — поддакнул Кульков и продолжил. — Несомненно нужны. Как пить дать. К маме не ходи. А какие, на ваш взгляд, в первую очередь?

— Любые. Будь то национальные, религиозные, профессиональные или семейные. Или ещё какие-нибудь. Всегда можно посмотреть в своём личном календаре или в своей записной книжке какой сегодня наступает праздник (или событие) и пригласить к себе всех своих родственников, верных друзей, коллег, товарищей и приятелей.

— Вот-вот. Это хорошо. Друзья и товарищи должны у людей быть. Обязательно.

— Да, господа! Это же здорово! Это же приятно! И вам! И вашим ненаглядным!

— Так точно!! — вновь согласился с дамой Кульков.

— Если, к примеру, не получается сделать это или ваш напоминальник утерян, то можно заглянуть в обычный календарь! Что на стенке висит.

— Ваша правда. У меня тоже он висит, — поддакнул воодушевлённый разговором по насущной теме Василий Никанорович. Это ему нравилось. Очень и очень.

— И уже по нему запланировать приятное событие заранее. На любой день. На сегодня или на завтра. Просто. Научно. И практично. Ваше времяпровождение славным окажется. Вот как-то так, — закончила своё короткое эссе милая женщина.

— Времяпрепровождение! Так будет правильнее, — выказал свои знания старший охранник. Он следил за произнесёнными фразами и старался поправить. Некоторые слова ему явно по ушам ударяли, и он тут же их исправлял. Вася хорошо знал русский язык.

— Можно и так, и так, — возразила дама. — Как вам угодно… Лишь бы встреча состоялась. Встреча на многое располагает.

— Да! Это так. Вы правы. Я, например, согласен, — мужчина слева, высовываясь на полтуловища из-за сидящего посредине Кулькова, с большим одобрением посмотрел на привлекательную женщину, говорившую такие красивые и правильные слова. — Я тоже такого принципа всё время придерживаюсь. Дисциплинирует. Когда я просматриваю свой календарь на вновь наступивший год, то всегда прикидываю, на какие дни выпадает тот или иной праздник, праздничное событие или день рождения. Мой. Или жены. Или наших любимых детишек. Или друзей близких. Родственников. Ведь каждому хочется, чтобы его день рожденья лучше был бы в пятницу или субботу.

— Для чего? Не поняла… Расшифруйте…

— Да-да! Именно так!! Вы не поняли для чего? Чтобы именинником подольше себя чувствовать. Не один, а дня два… три… — учёного человека понесло.

— Как это? — враз спросили Кульков и мадам.

— Да-да! Так! Именно!! А то и все четыре!! Или пять!! Благодать!.. Без конца тебя поздравляют! И подарки дарят, дарят и дарят!! Супер!! Клёво!! Круто!! Классно!!

— Ну, тут-то вы, милок, загнули… честно говоря… мягко выражаясь… — осадила учёного мужика женщина. — Какие ещё подарки?.. На второй-то день празднования… Вы чего загибаете?? Врёте безбожно!! Креста на вас нет. Да-да! Нет! Так не бывает. Не лгите, пожалуйста. Богом вас прошу. Умоляю.

— Мне, например, дарят! Это точно! Я вам правду говорю. И даже на третий. Иногда и на четвёртый. И не спорьте со мной, мадам…

— Ну вы гляньте на него… Врёт и не краснеет…

— Господа! Не ссорьтесь. Не надо. Это же неприлично. Неэтично. Прекратите спор. Будьте так добры. Прошу вас. Умоляю. Богом заклинаю! Господом! — Кульков Василий Никанорович попытался осадить спорщиков и перехватить инициативу в свои руки. Стал их стыдить. И мирить. — Чего из-за пустяков шум-гам поднимать. Ну, дарят… — и дарят… Пусть дарят. Это их право. Личное. Может, они его так сильно любят. — Сарказм и ирония так и брызгали из него, так и брызгали.

— Да! Меня любят. И обожают.

— И это замечательно. Мы рады за вас. Да же, мадам?

— Ну и пусть дарят. Мне фиолетово. Мне, например, бывший муж не дарил.

— Почему?

— Скряга он потому что. Вот кто он. Все прокуроры скряги.

— К-к-к-ка-а-ак… это… с-с-с-с-скряги…

— Обыкновенно. Скряги! Скряги и ещё раз скряги! Авторитетно вам заявляю.

— Ну вы… ну вы… ну вы, блин, даёте… Ну вы… Ну вы… Ну вы… м-м-матушка… неправы… — резко отреагировал учёный человек.

— Какая я вам матушка!? Вы чего это себе позволяете?

— Ой! П-п-простите! Н-н-не хотел вас обидеть. Это я так… шутя… Ой! Не шутя… Не так выразился. Это я так л-л-любя… П-п-простите меня, д-д-дурака, великодушно.

— Хорошо. Прощаю. Если вы и правда любя…

— К-к-конечно. Ч-ч-честное слово.

— Ну вы, блин, даёте… — нагло встрял в их разговор встревоженный услышанным Кульков. Он даже подпрыгнул, когда услышал такие откровения. Ему ни сиделось… у него руки чесались… и в одном неприличном месте свербело…

— О как! И вы туда же… Блин… блин… блин…

— Извините меня мадам. Это я так… не со зла…

— Хорошо. Извиняю. Если вы не со зла…

***

— Ладно, люди хорошие, — засуетился заика. Правда, заикание у него мгновенно прошло. Как будто по мановению волшебной палочки. — Хватит об этом, мои дорогие и уважаемые собеседники. Перерывчик надо сделать небольшой. Малюсенький. Пар мне выпустить необходимо. Ноги, так сказать, размять. Отдохнуть. Притомился я тут с вами. Я быстро. Я скоренько. Скажете, что моё место занято… — с такими словами научного работника сдуло с дивана.

— Мне тоже носик необходимо припудрить… Я тоже быстренько вернусь. И моё местечко, пожалуйста, покараульте, гражданин хороший. Будьте так любезны, товарищ вы наш дорогой. Не откажите в моей просьбе. Вы так милы… так добры… А то займут, чертяки этакие. Вон их сколько вокруг стоит. Стоят, караулят. Так и ждут… так и ждут… когда кто-нибудь освободит кусочек драгоценного дивана. Ну, я побежала… некогда мне. Я быстро! Да-да. Скоренько я. Быстренько. Дождитесь, пожалуйста, меня обязательно. Ладно? Не уходите! Будьте так добры… Я надеюсь, что мои вещи целы будут… — с такими нежными словами упорхнула и дама.

^{Глава 97}

Кульков — рыцарь без страха и упрёка

Лучший вид обороны — нападение.

Русская пословица

Старший охранник во всеоружии на боевом посту

Василий Никанорович как цербер настоящий охранял вверенное ему имущество и окружающую территорию, а также личное пространство, пока соседи (Он и Она) ходили по своей индивидуальной надобности. По нужде, если честно и прямо сказать.

Отчаянно Кульков защищал временно свободные места. На всех он кидался. На всех Вася-Василёк бросался. Как пёс цепной! Не лаял только.

Руками ещё махал он во все стороны. Да и ногами топал угрожающе и гневно.

За время отсутствия мужчины и женщины он отвержено, грудью своею, вставал на защиту чужих носильных вещей, с великой честью и огромным желанием и даже неким шармом давал отпор разным хамам и наглецам, то и дело отшивая вероломные натиски «захватчиков», всякими выдуманными им способами и методами отваживал желающих присесть на свободные места, которые соседи поручили ему посторожить.

Кульков действовал как настоящий старший охранник, каким он и был на работе своей. Он твёрдо знал, как надо караулить, как сторожить, как охранять. Школу прошёл.

И жизнь длинная помогала ему на каждом ответственном шагу, каким и сейчас был… шаг этот… по охране чужого имущества.

Кульков Василий Никанорович действовал и по инструкции, и по совести, и по зову сердца. Душевно и прилежно. Красиво и достойно. Как и всегда.

Он старался. Как мог… как умел, как знал, как хотел.

Порученное дело Вася-Василёк исполнял как подобает, как нужно и как должно.

Чтоб потом стыдно не было ни перед кем. Перед соседями в первую очередь.

Чтоб о нём плохо они не подумали. Ведь они скоро придут и спросят, каков есть сей итоговый результат…

Чтоб по справедливости всё происходило тут. И по честности.

Чтобы потом никто пальцем на него указать не мог. Мол, вот этот пройдоха чёртов ведёт себя непристойно. Дескать, хамло этот свои законы тут устанавливает.

Ну и чтобы он потом мог смело отрапортовать непосредственным заказчикам о проделанной им работе. Результаты труда своего напряжённого показать тем, кто его попросил об этом: мужчине из учёного мира и женщине славной, бывший муж у которой в прокуратуре главной уже много-много лет трудится. Не трудится, а числится.

Вообще-то, честно говоря, Кульков сперва весьма вежливо отгонял и осаживал наглецов, которые просто нахальным образом лезли на освободившиеся было места. Он их просил тщетно, умолял, упрашивал, увещевал, говорил, что неприлично «сувать свою задницу в чужой огород». На шмутки, лежавшие рядом, показывал. Мол, люди тута сидят. Человеки живые. Скоро, дескать, они будут… Попыскать, мол, они пошли. До ветру, так сказать… Помочиться… И фыркал при этом на всех небрежно и скабрезно Василий свет Никанорович. Кулаки сжимал. Глаза под потолок закатывал. Слов, дескать, у него нет… Ну что, мол, за люди… на нашем общем, так сказать, блюде…

Затем строже Кульков стал себя вести. Гораздо строже. Поактивнее, пожёстче, так сказать. Пару раз даже в грубой форме правду-матку пришлось рубить. До мата, правда, дело не доходило. А хотелось. Ой, как надо было некоторых по матушке отчебучить. Но Василий Никанорович сдерживался всякий раз. Он был воспитан как подобает. Он был вежлив как не знай кто. Но… не всегда вежливость и воспитанность помогает. Иногда следует поступиться принципами. Тогда, в те моменты, он буквально сгонял нахалов и наглецов с дивана. Беспардонников… Чуть ли не за плечи. Чуть ли не пинками под зад. Была бы палка под рукой, надавал бы им по жопе от души. Говорил им, что тут занято: «Не видите, что ли, остолопы, болваны и черти болотные? Вещи их лежат… людей хороших… которые отошли… Ой! Простите… Не то хотел сказать… Не в мир иной они отошли, а так… на минуточку… на секундочку… В туалет… Сейчас придут. Вернутся они скоро… Разуйте, глаза-то! Эх, вы… чудаки приблудные… и понаехавшие в страну нашу миллионами… Ну скоко моно вам говорить! Вон, говорю, пошли! Вон!!!»

Намекал Кульков таким бестолковым гражданам-пациентам весьма жёстко про их явное бескультурье, учил их уму-разуму, вежливыми быть и внимательными, отчаянно жестикулируя, выставляя вверх свой средний палец и поясняя, что эта «семейная пара», чьи вещи тут находятся, сейчас уже появится. С минуты, дескать, на минуту подойдут. Вон, мол, они уже идут… торопятся. Сами, мол, господа-граждане-товарищи, смотрите…

Но… обознался Василий Никанорович. Обмишурился он. Ни они там шли… Это другие люди были. Мало ли их в поликлинике шастают туда-сюда… Ходят… Мечутся…

Это были совершенно иные люди. Те, которые издали заметили свободные места и теперь торопились занять их. А то, мол, устали они шибко… Спины у них, дескать, гудят… поясницы ноют… ноги вообще отнимаются… вены вспухли… вот-вот лопнут…

Спешили они… чтобы успеть…

На бег уже перешли… На рысь… на галоп… Карьером они даже скакали…

А подбежав к дивану с двумя свободными местами, хотели тут же упасть на места эти… на свободные… отдохнуть они хотели… отдышаться… в себя прийти…

Но, не тут-то было! Но пасаран! Они не пройдут!

Кульков, мгновенно сообразив, что сейчас может произойти непоправимое, был готов ко всему прочему, к любому вражескому натиску.

***

Василий Никанорович смышлёным с детства был. Вот и теперь он моментально всё исправил, выправил, так сказать, сие такое неприглядное положение. Он лёг на диван, вытянулся во весь рост и замер, растопырив при этом пошире руки.

Всё! Отвалите! Все отвалите отседова! Всё тута занято! Так говорило его тело.

Подбежавшие осадили свой лошадиный напор, встали как вкопанные, копыта только вверх задрали. Так они и стояли… как скульптурная композиция на городской площади… Глазами своими ещё нервно мыргали… мыргали… и мыргали.

А куда деваться-то… Некуда! Не будешь же на человека садиться!

А тот ещё пуще… Закрыл глаза и руки на груди сложил. Ну… чистый покойник…

К покойнику нельзя подходить близко. Только плакать… плакать… и плакать…

К нему, к мертвецу окаянному, нельзя взрослым подходить… А вот детям можно. Да ещё этим… современным разнузданным шалопаям… которым вообще всё положено…

На лежащего дядьку с закрытыми глазами тут же ребятня набросилась да щекотать его принялась. Кульков терпел-терпел… терпел-терпел… да не вытерпел… Расхохотался!

Извивался он и хохотал. Ребятишки пальчиками своими остренькими его шпыняли.

Вася-Василёк хохотал и хохотал… корчился… извивался как уж на сковородке… и снова хохотал, хохотал и хохотал…

До тех пор он хохотал и смеялся, покуда разбалованные донельзя пацаны, озорники и маленькие хулиганчики и разбойнички… не схватили его… за причинное место.

Кульков взвыл от боли и от неожиданности, подпрыгнул и заорал на мальчишек.

Те отскочили как пчелой ужаленные. Кульков кого-то из них успел поймать. За рубашку уцепился… а второго за штанишки… Штанишки сползли… всё оголилось…

Вася-Василёк пытался за пипиську того шустрика схватить… чтобы… чтобы… чтобы… отомстить засранцам этим… чтобы почувствовали они… каково ему было…

Наблюдавшие за этим сущим балаганом взрослые за головы свои схватились…

Заорали они во весь голос… (а до этого смеялись…) что, мол, он… педофил этот… себе позволяет… яйца, дескать, ему надо отрезать… с этой вместе… с этим… как его…

Малышня, почувствовав поддержку взрослых, снова подбежала к орущему благим матом «нехорошему» дядьке… и давай плевать на него…

Он орал, а они плевали… Он орал безбожно, а они плевали, плевали и плевали…

Так… оплёванным по уши… Кульков и лежал… места соседей он охранял…

^{Глава 98}

И вот… наконец-то… собеседники вернулись

Хорош праздник после трудов праведных.

Русская пословица

Продолжение диалога про праздники

Отсутствовавшие долгое время соседи Василия Никаноровича возвратились.

Уже хорошо. Проблем меньше будет. Все в сборе. Вот и ладненько.

Стоявшие рядом с диваном пациенты заметили, как они идут. Не идут, а пишут. Вальяжно. Красивая пара. Чудная. Под ручку они идут. Он её за талию держит нежно. Она не сопротивляется, не отталкивает его, не брыкается, не кочевряжится. Воркуют о чём-то.

Ну… голубки! По-другому и не скажешь. Настоящие голубки!

Посвежевшие. Поздоровевшие. Помолодевшие. Окрепшие.

Легко им. Вставь перо в определённое место… и полетят они…

И настроение у них (у обоих!!) улучшилось…

Они шли под ручку и ласково о чём-то ворковали.

Смотреть на них было одно удовольствие.

Вечно можно на это действо смотреть. Жизненные эмоции от этого усиливаются.

Вера… Надежда… Любовь… Это три сестрицы… нужные любому человеку.

Любовь в первую очередь! Без любви и жизни нет… к великому сожалению…

***

Так вот… подошли они, голубки эти, на Кулькова глянули, спросили, чего это он тут разлёгся как барин, как Обломов… как Базаров… как Рахметов… как ревизор… чего, мол, с ногами на диван забрался… почему, дескать, в слюнях весь…

Кульков: тык… мык… слов нет… даже не прокукарекал, не гавкнул, не мяукнул.

Переваривал он в уме, как бы потактичней объяснить произошедшее.

Они ещё раз спросили, всё ли у него в порядке, а то, мол, лицо бледное, одежда мокрая и измятая… да вообще вид какой-то нереспектабельный.

Не дождавшись в очередной раз ответа, махнули руками на уже поднявшегося человека, кинулись к своим шмуткам, со знанием дела проверили наличие оставленных на хранение вещей.

Открыли, посмотрели, пересчитали. Повторили, вывернув пакеты наизнанку.

Удостоверившись в их целости и сохранности, они остались довольными. Сказали большое спасибо славно подежурившему соседу Василию Никаноровичу.

***

Все трое радостно продолжили прерванную интересную беседу.

Видать, и взаправду праздники их очень волновали.

Первой заговорила женщина. Мадам вся светилась и искрилась.

Она сразу с места в карьер пустилась. Тему прежнюю жизненными примерами раскрывать стала. От печки дама начала. От самого начала календарного года!

— Вот, господа… сами гляньте… Улыбкой Бог и правительство позаботились о своих подопечных. Сперва все потрудились, затем отдохнули. Праздничные дни наши как начинаются с Нового года, так и дальше продолжаются, так и идут по кругу. Новый год! Рождество! Старый новый год! Крещение! Затем 23-е февраля и 8-е марта. Мужской день и женский. Их желательно к выходным присоединить. Ну, чтобы отдохнуть подольше.

— И это правильно! — выдал Кульков. — Отдыхать надо широко и с помпой!

— Безусловно, — согласилась женщина и спросила. — Так чем же тогда отличается праздник от обычного выходного дня?

— О-о… Про это много можно чего сказать, очень много, — вернувшийся учёный мужчина вступил в прерванный диалог. — Приведу вам, дорогие мои, примеры на эту тему из моей будущей диссертации. Как вы на это смотрите? Не возражаете?

— Хорошо смотрю, — своё мнение высказал Василий. — Я праздники люблю! Только вот что-то в последнее время они куда-то улетучились…

— Возродятся! Обязательно они к вам вернутся. Это я вам обещаю. Говорил же уже вам об этом. Неужто забыли?

— Никак нет. Не забыл. Но спешить не будем. Радоваться пока тоже как бы ни к чему. Да и нечему мне пока радоваться. Не! Че! Му! Всякое может случиться. Жизнь — она такая штука… сложная и непредсказуемая. Время, в общем, покажет.

— Ах, как это интересно… — мадам выразила своё истинное любопытство. — И я, милые мои, тоже… люблю праздники. Ну и вообще… всё праздничное и весёлое.

— И на вашей улице тоже будут праздники! Да-да! Будут!! Это точно.

— Эх… — дуэтом пропели два отчаявшихся человека. Мужчина… и женщина…

— Да-да. Будут. Оптимизм ещё никто не отменял. Ждите. А я вам пока приведу кой-какие мои личные научные выкладки. Постараюсь на заморочить вам сильно головы.

— Да уж. Постарайтесь…

— Я на́чал. Или… нача́л… Н-да… Хотя это уже совсем неважно. Прошла та эпоха. Кончилась. Или… закончилась… Как вам будет угодно. Так вот, господа. Слушайте. История праздников ещё с самых древних времён рассказывает нам о традициях народов. Любых народов. Хоть северных, хоть южных. Хоть западных, хоть восточных. Об их обычаях и привычках. Разных народов, разных наций и вероисповеданий. И даже разных манерах жизни, способах охоты… добычи пищи и воспроизводства.

— Ой, как интересно… — взвизгнула мадам.

— Мне тоже сие интересно, — поддержал даму Кульков.

— Совершенно верно! Это интересно. А далее ещё интересней будет. Только прошу вас… не перебивайте…

— Хорошо. Молчу как рыба об лёд. Как завороженная…

— Я тоже могила! Ой… виноват… Не то выскочило… Я тоже молчу…

— Так вот, продолжаю. Ещё тогда, на заре становления человечности, задачей празднований было неотъемлемое объединение людей и природы. Да, да! Не смотрите на меня так грустно. Человек! И природа! В единый, так сказать, конгломерат.

— Конгломерат — это хорошо. Это твёрдо. Это чудесно. Поддерживаю.

— Я, господа, мои милые товарищи… не знаю про этот ваш твёрдый конгломерат ничегошеньки… но тоже поддерживаю. Я с вами, мои новые друзья! — дама головкой тряхнула. — Продолжайте, пожалуйста… Простите меня за бестактность.

— Вспомните разные сабантуи… сурхарбаны… ысыахи… Есть такие народные праздники! Летние. У российских людей. У татар, в частности. У бурят. У якутов. Да и других тоже. Они просто необходимы! Это же восстановление гармонии и мира между ними! Между людьми и природой. Они были. Всегда и везде. Издревле. Они и теперь остались. До сего времени. До сего дня и момента. Это же хорошо. Это же благодать. И они сопровождались зарождением доброты и дружбы в сердцах. Вот как у меня с вами. Об этом я и пишу в своём обширном научном труде, в своём очень большом и подробном трактате. Понятно?

— Да. Мне понятно.

— И мне. Я понятливый мужик. По два раза мне повторять не надо.

— Вот и хорошо. Вот и ладненько. Продолжаю. Частенько в праздники разрешалось делать то, что в такие дни, в будние, не позволялось. И это во благо человека. Для него самого. При этом… давая людям полную свободу и освобождая на некоторое время их от всяких обязанностей и повинностей. Я доходчиво излагаю? Вы слышите меня?

— Ага. Слышим. Свобода — это всё!

— Да-да! Свобода — она и есть свобода!

— Вот вам и первый ответ на ваш вопрос. Спешу доложить второй.

— Валяйте.

— Да-да. Нам интересно.

— Согласно моим многочисленным научным толкованиям праздник (любой) — это день отдыха, а не труда, день, когда люди не! занимаются делами.

— Какими??

— Да-да… какими делами… Огласите, пожалуйста, весь, так сказать, список…

— Никакими!! Вот какими!!

— Ого! Как это…

— Ух, ты… Хорошо-то как… Благодать настоящая… Отдыхай… Балдей…

— Но это, господа, мои добрые собеседники, не просто выходной день, который регулярно и беспощадно прерывает наши серые будни. На день. Или на два. А то и на все три. Это не обыкновенные суббота или воскресенье. Это нечто другое, иное…

— Что?.. Какое… Иное…

— Да-да. Расшифруйте.

— Сейчас объясню. Популярно.

— И что же? Конкретно! — снова попросил расшифровать Кульков.

— Да-да. Конкретизируйте, пожалуйста, — дама сморщилась и чихнула.

— Но всё по порядку. Всему своё время…

— Что… Как… Не тяните. Говорите уже, — Кульков теребил край пиджака.

— Да-да. Говорите, — мадам платочком вытерла носик и шмыгнула им пару раз.

— Вопрос: для чего предназначены выходные? Ответ: чтобы восстановить силы перед новой трудовой неделей.

— Ясен пень! — Кулькову это было знакомо. Сам таким образом всегда поступает.

Дама скромно промолчала. Но головкой всё же махнула в знак согласия.

— Перед сменой. Перед вахтой. Перед дежурством. Неважно перед каким… перед дневным или ночным. Перед любым.

— Да. Это так и происходит. Я согласна, — послышался приятный женский голосок.

— Я тоже отдыхаю перед дежурством. Перед вахтой. Я же на сутки из дома ухожу. Я же на ответственной работе работаю. — Кульков стал разглагольствовать. — Старшим…

Но его резко и грубо оборвали. Мол, не его очередь сейчас рот раскрывать.

— Я же не про вас конкретно говорю. Я же обобщённо излагаю. И по теме… — учёный человек поспешил пояснить свои научные выкладки. — И потом… я же сейчас концепцию излагаю. Попрошу мне не мешать. Ну сколько можно напоминать об этом… что влезать поперёк батьки в пекло нехорошо… и некультурно…

— Извините, пожалуйста… Я не хотел.

— И я не хочу вас перебивать. Я молчу как рыба об лёд. Я тоже не желаю вам мешать. Говорите!!

— Так вот. Продолжаю. Как правило, все выходные дни мы проводим практически одинаково: отсыпаемся, отлёживаемся, наводим порядок, марафет…

— Ясен пень! — снова заорал Кульков, но осёкся, заметив неблагожелательный взгляд оратора. Васе стало неудобно, что он опять нагло перебил рассказчика.

— Ну, и тому подобное. Короче говоря, в выходные мы делаем то, что не смогли, не сумели или не успели сделать в будни. Понятно? Я доступно излагаю?

— Да-да. Понятно. Я всё поняла. Спасибо!

— Йес. Доступно. Я тоже понял. Не дурак.

— Хорошо. Тогда продолжим.

— А может… это… господа-товарищи…

— Вы о чём? Товарищ вы наш дорогой…

— Может… перерывчик сделаем небольшой? Антракт, так сказать, устроим? Как вы? А то ноги снова затекли. И спина дубовой стала. Не гнётся. Шея тоже задеревенела. Как доска неструганая. Руки ломит. Пальцы стянуло. Как бы меня того… радикулит не трахнул… — скривившись от ломоты во всём теле, вежливо попросил Кульков.

Учёный пожал плечами. Дескать, как хотите… Не буду, мол, вам перечить.

Мадам тоже пожала пухлыми плечиками и улыбнулась… Мол, я не против…

— Вот и хорошо, — Василий Никанорович радостно встал с дивана. — Да и мне тоже отлучиться надо… Я быстро… Я скоро…

— Давайте-давайте… Бегите… Мы понимаем…

— Я быстро! Одна нога моя там, другая уже здесь.

— Конечно-конечно… Идите…

— Спасибо большое! Премного вам благодарен! — Кульков поднёс руку к голове, чтобы отдать честь по воинским правилам.

— Ну что вы… О чём вы… Не стоит благодарностей. Извольте сходить. Теперь наша очередь вещи ваши караулить.

— Да у меня нет ничего. Всё своё ношу с собой… Хи-хи. Ну, я побежал.

^{Глава 99}

Непреднамеренная встреча

Авось, небось да как-нибудь — добра не будет.

Русская пословица

Откровенный разговор с незнакомой женщиной

До первого этажа Кульков добрался живо и благополучно.

На лифте туда скатился. Да и обратно тоже. И не застрял ни разу. Вот здорово! Повезло! Удачно у него получилось! Всегда бы так было.

В обоих случаях двери кабины подъёмника открытыми оказались, когда он к лифту подходил. И… никого вокруг. Подфартило! Повезло! Да ещё как! Сроду ему так не везло. А тут счастье огромное привалило…

Туалетная кабинка также свободной была. Опять повезло. Ждать даже нисколько не пришлось. И смеситель работал. И вода была: и холодная, и горячая. Сушилка только электрическая не работала. Зато салфеток целый ворох: любую бери… какая тебе приглянулась…

В общем, претензий особых к туалетному сервису у Василия Никаноровича не было. Ого! Вот даже как! Здорово!

Видать, правильно сказал учёный мужик — праздники к нему приближались. Так ему показалось, во всяком случае.

А вот после того, как он поднялся, как только вышел из коридора, и хотел уже к своим собеседникам идти, то у стеночки женщину увидел.

Та стояла и плакала. Слёзы градом катились. И градом, и ручьём. В общем, мокрое лицо у женщины было. И она рыдала, бедная. Криком тётечка кричала. Ором орала на всю поликлинику.

Никто ей не помог. Никто не подсобил. Никто её не поддержал. Никто даже не попытался успокоить её… с нервами, расшалившимися вдруг, справиться…

Никто к ней даже не подошёл…

Да. Никто. Никто, кроме Василия Никаноровича.

Он не мог оставить женщину в беде. Это его кредо — всем помогать. Да. Всем. Особенно женщинам… таким беззащитным…

Не все же бабы у нас в России могут запросто коня на скаку остановить и в горящую избу попросту войти. Нет. Далеко не все!

— Вы чего? Что плачете? Что случилось? — с беспокойством спросил у неё Кульков.

— Коленьку моего любимого в дурку забрали… И не отдают назад…

— Кого? Коленьку?? А он вам кто??

— Муж он мой ненаглядный…

— Ого! Ничего себе… муж объелся груш… — пошутил Кульков, хохотнул даже, но вовремя сообразил, что в таких случаях неприемлемо так себя вести. Взяв себя в руки, он задал два конкретных вопроса: — Как это случилось? И почему его забрали?

— А он с аптекаршей повздорил. Пообещал сперва уволить её, а потом и убить.

— Стоп! С какой ещё аптекаршей…

— С нашей. С той. С рыжей бестией…

— Аааа… Так это он в тот раз там буянил… Вот кто там грозился изувечить всех… даже убить… Вот кто, оказывается, там бойню кровавую чуть не устроил. Это про него мне люди говорили… Да-да! Про него! А за что он убить-то её хотел?

— Она… Она… Она лекарство ему не выдала… Вернула рецепт… Послала его куда-то… к чёрту на кулички… Вот куда…

— Куда-куда? К чёрту?? На кулички??

— Вот именно. Туда! Сказала, чтобы он сходил… да печати на рецепт поставил…

— Ого! Оказывается, всех она посылает, чертовка рыжая. Меня тоже посылала…

— И… и… и…

— Что и… Говорите. Не икайте…

— И что вы сделали?.. Как вы поступили, когда она вас послала…

— Я то? Тоже сперва спорил. Потом смилостивился. Сходил. Поставил.

— А Коленька мой настырный. Не пошёл. За ножик сразу схватился!!

— Ого! А что потом?

— Потом полицию вызывали. А те взяли… да и в психушку Коленьку увезли.

— Вот черти болотные. Что они себе позволяют. Надо жаловаться!

— А кому?

— Начальству! Главному врачу!

— А толку-то? Ходила к нему…

— И что??

— Слушать даже не стал. Сказал, что если я ещё раз к нему приду, то он и меня туда определит. Говорит, что Коленька мой будет в палате номер шесть сидеть, а я в соседней, в седьмой. Мол, ему так сделать проще пареной репы. Мол, все менты у него в друзьях.

— Вот изверг! Это точно. Из ментов он сюда пришёл. Мне тётя Глаша говорила.

— А кто она… тётя Глаша…

— Да это неважно. Важно то, что она про всех тут знает. Ладно. Не про тётю Глашу сейчас разговор. Надо думать, как мужа вашего из дурки вызволить.

— И как… Как вы думаете?

— А если в горздрав попробовать жалобу написать? А??

— Написала… Отправила… Да только когда она туда дойдёт… Да и дойдёт ли… вообще…

— Да уж. Ну и ситуация. Только на авось надеяться надо…

— Вот-вот. Точно. Правильно вы, гражданин хороший, говорите. Сидеть надо и молчать. Не рыпаться. Ждать… Ждать надо лучших времён. Авось повезёт…

— И я про это самое. Надеяться на лучшее надо. Авось вывезет…

— А может… может… может…

— Стоп! Не так быстро. Что вы сказать хотели?

— Может… Может… Может… денежек им дать? Как вы думаете?

— Бог их знает… Богатый хочет денег… Бедный хочет денег… И только мудрый хочет здоровья! Поэтому… вывод сами делайте.

— Вообще-то вы правы. Не будем себе здоровье портить. Да и Коленьку лечить надо. Лекарства ему нужны. Забота. Ласка…

— А ещё ваши денежки — это взятка! А за дачу взятки — тюрьма! А вы хотите в тюрьму? Вам это надо??

— Нет, гражданин хороший. Не надо.

— Вот и я про то. Коленьку вашего цивилизованными методами из беды выручать надо. Разрешёнными!

— Это какими??

— Ну… адвоката нанять… Адвокат знает, что в таких случаях делать надо.

— Спасибо вам. Пойду думать…

— И ещё. Вы успокойтесь. Не порите горячку. А то снова полиция приедет. Посадят они вас в каталажку… чего доброго. Или… или… или…

— Что… или…

— Или в седьмую палату свезут, в соседи к Коленьке. А вам это надо?

— Нет, гражданин хороший. Мне такого расклада не надо.

— Вот и славненько. Бум ждать… Авось вывезет…

— Ну да. Бум. Бум ждать… А куда деваться-то…

— Вот и договорились.

— Ага. Договорились. Хороший вы… гражданин… Все бы такими были.

— Спасибо за добрые слова.

— Живите себе на здоровье… и не болейте…

— Благодарю вас. Я постараюсь. Ну… до свидания. Я спешу. Меня люди ждут.

— До свидания… Спасибо вам… Вы очень хороший человек… Бог вам в помощь!

^{Глава 100}

Продолжение интересной беседы

Не учи учёного.

Русская пословица

Опять про бравые праздники разговор

Василий Никанорович, посетив первый этаж, возвернулся к своим собеседникам очень и очень радостным.

Он был весьма и весьма доволен собою, что удалось-таки ему уговорить (хоть и не сразу) ту женщину не совершать глупых, неверных и противоправных действий. Что он, пожилой мужчина, много чего повидавший на белом свете, этим самым совершил самый настоящий гуманный поступок и уберёг хорошенькую собой особу остаться человеком, а не превратиться в зверя какого-нибудь.

С такими благодатными мыслями Кульков и сел на диванчик, вернувшись к товарищам по длинному и прекрасному разговору о существующих праздниках.

На своё законное место он присел.

Его место его ждало. Да-да! Оно было не! занято!

На нём никого постороннего не было, что уже хорошо и даже отлично.

Мужчина и женщина замечательно справились с обязанностями по охране кусочка больничного дивана за время отсутствия Кулькова. Они тоже прекрасно охраняли место, которое им доверено было охранять. Хвала им и всяческие почести за это.

Они (Он и Она), счастливые и радостные, сидели, смотрели в глаза друг другу и всё говорили, говорили и говорили о чём-то хорошем и душевном.

И никто им не был нужен. Никто! И никто посторонний их не интересовал.

Они, Васины соседи, были всецело заняты своей беседой и увлечены ею; они были поглощены весьма интересной жизненной темой.

Они даже не заметили подошедшего Кулькова, словно его вообще не существовало на этом свете.

Василий Никанорович кашлянул пару-тройку раз, чтобы обратить наконец на себя внимание, но это ничего не изменило. Вроде как ни Кулькова, никого другого… здесь вообще не было.

Мужчина и женщина были захвачены сами собою.

— У праздников теперь другое предназначение. Да, у них иное предначертание. Они теперь несут не тот, не прежний смысл, — диссертант выдавал на-гора чудные цитаты из своего дивного научного труда. Они вылетали из него как из рога изобилия.

Женщина слушала. Чутко. Внимательно. Участливо. Не перебивая. И не оспаривая некоторые явные неточности. Учить учёного — неприлично. Только портить. Так в народе говорят. Да и не надо этого делать. Вежливые люди таких принципов придерживаются.

Василий Никанорович попытался включиться в процесс обсуждения блаженных дней, которыми являются разные праздники. И ему было очень интересно узнать, чего ещё накропал этот научный исследователь в своём обширном научном трактате. И он хотел до конца разобраться в способностях этого истового научного говоруна.

Кульков — любознательный человек. С детства он таким рос.

Но ему никак не удавалось вставить слово… сколь он ни пытался…

Никак, к великому Васиному сожалению.

А тот, учёный человек, с чувством глубокого достоинства и даже превосходства продолжал лупить правду-матку, он яростно и со знанием дела излагал свои научные познания и выкладки:

— Праздник — это сугубо торжественный день, который ярко выделяется из череды серой бытовой повседневности. Праздники, как я уже говорил, могут быть религиозными, государственными, национальными или семейно-родовыми. Любой из них должным порядком установлен в память о каком-нибудь важном событии или в честь какого-либо человека! Знаменитого. Прославленного. Или святого. Таких много у нас. События тоже разными бывают: государственными, историческими, семейными, профессиональными. Объединения трудовые. Всякие. Театральные. Кооперативные. Машиностроительные. Специальные. Армия. Оборонка. Прокуратура. Око государево. Профессии тоже разные. Разнообразные. Кого тут только нет. Скульпторы. Зодчие. Ваятели. Штукатуры. Маляры. Обойщики. Художники. Рисовальщики. Реставраторы разного толка. Горшочники там… Керамогранитчики. Каменщики. Кровельщики. Черепичники. Ондулинщики. Паркетчики. Металлисты. Сталевары. Доменщики. Литейщики. Строители. Слесари. Учёные. Повара… Вахтёры… Охранники… Военные… Праздник — это день единения людей!!

— Это точно! — громко и с помпой воскликнул Василий Никанорович. Он не стал молчать, он перебил-таки этого говоруна. И он был рад, что в этом перечне назвали и его сегодняшнюю профессию охранника. Охранник — это звучит гордо! Так думал старший охранник крупной столичной телефонной компании гражданин (и человек) Кульков.

— Да! И я согласна, — скромно произнесла мадам, взглянув наконец-то на Кулькова. И она улыбнулась во весь свой милый ротик. Губки красным бантиком раскрылись, зубки ровным беленьким рядком обнажились. А ещё у дивной и чудной красавицы щёчки слегка порозовели.

Учёный мужик пропустил мимо ушей эти краткие высказывания. Он был погружён в свои размышления. Он никак не отреагировал на эти реплики. Он продолжил излагать свои умные научные выкладки.

— Во время праздника особенно остро и наглядно чувствуешь свою неразрывную и нерушимую связь и принадлежность к нации, к стране, к родине, к определённой группе людей, к профессии, к родному трудовому коллективу, к своей семье, к самому себе.

— Похвально. Весьма и весьма… Вы правы, товарищ учёный, — подчеркнул Вася. Он это высказал очень быстро, скороговоркой, что даже сам удивился своей шустрости. Ему нестерпимо хотелось участвовать в этой научной дискуссии, в обсуждении насущной проблемы. Но… никак не удавалось. Научный работник никому не давал этого сделать, ни мужчине, ни женщине. Он их попросту игнорировал.

— Да-да, товарищ дорогой. Очень и очень прелестно. — Дама тоже мгновенно отреагировала положительно. Она тоже была весьма довольна услышанным.

Научный работник снова никак не отреагировал на эти дерзкие выкрики своих неуёмных соседей по дивану. Он делал своё дело. Он докладывал. Он оглашал.

— А люди, тем временем, делают своё любимое, нужное и благое дело. Они без устали продолжают трудиться, не обращая внимания на любые жизненные трудности и невзгоды. Ни на что, в буквальном смысле. Будь то отсутствие денег (временное или постоянное), голод, холод, разруха, недомогание, болезнь или даже смерть близких. Они, люди и человеки, всё равно будут создавать и созидать, а потом вспоминать свои ратные подвиги с помощью наших чудных праздников. Любых. Да. Это так. Это неизбежно. И не спорьте со мной. У вас ничего не выйдет. Это же норма. Это правило. Это кредо. Это закон. В такие дни всегда найдётся поддержка верных друзей, товарищей, приятелей, одноклассников, однокурсников и одногруппников, коллег и родных, близких или дальних. Праздник всегда зарождается в головах и сердцах людей. Так было. Так есть. И так всегда будет. Это аксиома, господа хорошие, други мои верные. Пройдёт немало хороших или дурных дней перед тем, как наступят наши долгожданные выходные или праздники. Но всё это время, люди и человеки будут ждать, готовиться и стремиться к ним, к нашим чудесным праздникам.

— Верно, — тут же согласился с рассказчиком Кульков и быстро продолжил, пока его не согнали с этого места: — Потому что они являются немаловажной частью нашей с вами жизни. Это аксиома, товарищ дорогой. Согласен с вами. Полностью и бесповоротно вас в этом поддерживаю. Честное благородное слово. Доказательства тут вообще никакие не нужны. Вовсе. И мы все, господа, об этом хорошо знаем. Я тоже их жду, праздники-то эти наши дивные. Долго я их уже жду. С детства, которое кончилось.

Яркая красивая соседка тоже согласилась со всем сказанным. И она подтвердила, что праздники у неё раньше тоже были, но вот в последнее время стали стороной её обходить. Что она уже отчаялась их ждать. И ей от этого горестно. Плакать даже хочется.

— Будут! Обязательно будут! Придут! Вернутся! Ждите!! — поспешно заверил её и поддержал старший охранник. — Мне то же самое сказал наш замечательный товарищ.

— Будут? Вернутся? Это точно?! — мадам глазёнки пошире открыла.

— Ага. Точней не бывает. Ждать только надо. Вернутся! И будут дарить вам и вообще всему человечеству силу, мощь и энергию на совершение новых трудовых подвигов. А также новых творческих свершений. Так должно быть. И так будет!

— Вот хорошо-то… Спасибо вам! За поддержку спасибо. А то я измучилась уже.

— Ничего-ничего. Ждите. Мы же все ждём. Всем скопом. Всем народом. Долгие уже годы ждём. Нам же обещают. Рай даже обещают. На самом верху так говорят. Ждать поэтому надо. Непременно. Стиснув зубы. Закрыв глаза. Заткнув уши. Хи-хи.

— Зачем… так-то… ехидно… И это вовсе не смешно… Стыдно… — Женщина тяжело выдохнула, покраснела и отвернулась, платочек из рукава достала.

— Чтобы затем приступить к нашим тяжёлым будням, к непосредственным нашим трудовым обязанностям. К службе, вахте, ну и дежурствам, — пояснил Кульков.

— Ах, вы про это… А я-то сперва подумала…

— Ха-ха! Индюк тоже думал… Ой! Виноват. Простите. Сорри! Само вылетело…

— Ну… если только само…

— Да. Само. Нечаянно. Извините меня… Ещё раз простите…

— Ладно. Прощаю великодушно…

— Вот и хорошо. Спасибо большое. Так что набираемся терпения и ждём-с… А затем вернёмся к своим мыслям. И к заботам. К старым и новым…

— Что ж… послушаю вас… товарищ дорогой… Может, и получится…

Учёный муж оторопел от такой наглой выходки своих соседей. Они посмели его перебить самым дичайшим образом и заткнуть ему рот. Ну что за люди… на блюде…

Тем не менее он пересилил себя, утихомирил взбунтовавшиеся было страстные эмоции, внимательно выслушал высказывания женщины и Кулькова, затем продолжил своё многогранное и увлекательное эссе:

— Какими бы разными по своему названию, предназначению, типу, виду и составу не были праздники, есть у них некоторые общие признаки. Я много времени посвятил этому разделу. Да-да. Очень большую часть оно заняло. Сейчас изложу подробности. Праздник — это веселье и радость. Отрада!! Нет печалям в этот день. И нет грусти. Долой их. В урну. Праздник — это застолье, это танцы, отдых и общение. Праздник — это смех и наше удовольствие. Праздник — это награда для труженика. Заводского, фабричного или деревенского. Инженера, техника или рабочего. Колхозника. Для военного человека. Для офицера или солдата. Для интеллектуала. Для героя. Для простого смертного. Праздник — это надежда на лучшее!! У каждого праздника есть свой, присущий только этому дню ритуал проведения. Или несколько таких.

— Какие ещё… ритуалы? Если это не секрет… — резонный вопрос задал Кульков.

— Да. Перечислите, пожалуйста… — вторила ему дама.

— Точно! Огласите, так сказать, весь список. — Кульков вспомнил один чудный эпизод из одного дивного кинофильма про небезызвестного Шурика, улыбнулся широко и озвучил его в своей интерпретации.

— Да. С первого и до последнего. Ну, пожалуйста… — захныкала барышня.

Учёный человек внял этим просьбам и снова заговорил, теперь подробно:

— В Новый год — это ёлка, звезда, игрушки, лампочки яркие и цветные, мишура, конфетти, серпантин, поздравление нашего президента. «Голубой огонёк». Это даже обязательно. Это ведь наша традиция и история. Это наше прошлое и настоящее. Ну и будущее. Шампанское, мандарины, салат оливье, холодец или селёдка под «шубой».

Василий Никанорович не выдержал и опять заорал, перебив рассказчика:

— Ого! Здорово! Замечательно!!! И питательно! Вкусно всё!! Я люблю это.

Его поддержала мадам. Она тоже повысила голос:

— Молодчинка!! Как точно вы охарактеризовали!!!

Учёный человек дальше прошёлся по устоявшимся праздникам.

— 23-го февраля все поздравляют мужчин и мальчишек, невзирая на то, служили они в армии или нет.

— Точно так… И служивые празднуют, и те, которые пороху никогда не нюхали…

— Совершенно верно. Раскольников, муж мой бывший, не нюхал его… пороха-то.

— 8-го марта каждая женщина обязательно получает букет цветов, духи или другое тому подобное женское.

— Да! Да-да… И она ещё освобождается в этот замечательный день от готовки, от уборки, от стирки, от всех забот домашних. Я так тоже всегда делаю. Почти… всегда…

— Ой, как хорошо у вас, ребята. Мне бы так. Славные вы, мальчики!

— Вот-вот… Мы славные ребята! Так точно! Мы же мужики. Мы же джентльмены. Мы же офицеры. Это о многом говорит. Да хоть и рядовые… некоторые… Они же тоже присягу давали. Они же… Я же… — Василий Никанорович не досказал, его перебили.

— Ой, как здорово!! Мы, женщины, гордимся вами!! Вы герои у нас. Вот!

— Я, например, тоже в этот день сам всё делаю, — повторил свои слова Кульков важно и нахмурясь. Подумал о чём-то и добавил: — Стараюсь, во всяком случае…

— Я тоже иногда так поступаю. Но я продолжу с вашего позволения о том, что хочу разместить в своей обширной научной диссертации.

— Ну-ка… ну-ка… Говорите. Не держите в себе. Делитесь с нами.

— Да-да. Пожалуйста. Какой там у нас очередной праздник? — Женщину это тоже интересовало. Она тоже была любознательной, как и Кульков, её партнёр по беседе.

— Рождество Христово! Мы его ещё не упоминали. А это великий праздник!!!

— Знаем… — Кульков выставил большой палец вверх. — Крещение ещё следом.

— Да! Гадания тогда проводятся у девушек! — Мадам тоже голос свой подала.

— А вот ещё один! Самый прекрасный. Самый-самый.

— Ну-ка! Ну-ка! Мы вас слушаем.

— Да-да! Говорите! Не томите… Я не выдержу…

— Божественный. Религиозный. Всеми обожаемый. Который справляют почти все граждане нашей страны. Православных я имею в виду. В этот светлый день празднования Пасхи в каждом доме обмениваются крашеными яйцами и радуются: Христос воскресе!

— Ага. Воистину воскрес! Хороший праздник. Всенародный.

— А вот ещё… Троица…

— Да! Троица — это прекрасно!!! Триединство!!!

— Отец! Сын! И Дух святой!

— Чудо чудесное!!! Христианское учение о трёх Лицах единого по существу Бога!

— Три дня, которые были прежде создания светил, суть образы Троицы, Бога и Его Слова, и Его Премудрости!

— Бог Отец ни от кого не рождается и ни от кого не исходит…

— Бог Сын предвечно рождается от Бога Отца…

— Бог Святой Дух предвечно исходит от Бога Отца…

— Все три Лица (Ипостаси, Личности) Троицы существуют в полном единстве, которое творит мир, промышляет о нём и освящает его.

— Да!!! По великому учению нашей церкви Бог, единый в трёх лицах, является бестелесным невидимым духом, живым, вечным, вездесущим и всеблагим.

— Так точно! Его невозможно видеть, поскольку Бог не имеет в себе такого, из чего состоит видимый мир.

Ожидающие окончания всё продолжавшейся «конхверенгции» врачей уставшие пациенты: мужчина в почтенном возрасте, мужчина из учёного света и прекрасная во всех отношениях женщина принялись рассказывать друг другу про этот тоже замечательный религиозный летний праздник. Про Троицу святую.

Они оглашали то, что знали. Делились своими познаниями.

— А вот ещё… Троичность Бога в Ветхом Завете! Вот про что я хочу вам поведать!

Кульков и дама повернулись к собеседнику.

— Ну-ка… ну-ка… Расскажите… Познавательно очень… Я заинтересовался…

— Да-да… Растолкуйте… пожалуйста… Я тоже хочу об этом знать…

Но им не суждено было узнать про Божью троичность.

Тут произошло нечто… из ряда вон выходящее…

Тут такое случилось…

Тут такое закружилось…

Тут такое завертелось…

Ни словами сказать… ни пером описать…

^{Глава 101}

Караул! Убивают!

Кто убивает, тоже будет убит.

Египетская пословица

Донельзя непристойный случай…

В коридоре недалеко от лифта громко звучали грозные крики, вопли раздавались… и нецензурная брань рекой лилась… бурлила она и клокотала…

«Я тебе, сучка… Я тебе, курва… Я тебе, гадина…» — истошно и возмущённо звучал высокий женский голос.

«Караул!!! Убивают!!! Насилуют!!!» — орал кто-то надрывно в ответ.

Люди вскочили со своих мест и ринулись посмотреть, что там происходит…

Трое собеседников, мирно разговаривающих про праздники, тоже последовали их примеру, тоже подскочили как пчелой ужаленные и побежали на звериный рёв.

Зов толпы действовал. Все бросились туда сломя голову.

А там… А там у лифта… недалеко от аптеки почти смертоубийство происходило.

Приятная на вид женщина мутузила другую тётеньку… отчаянно лупила её.

Миловидная барышня кричала, вцепившись в рыжие волосы:

«Это, курва, тебе за моего Коленьку! Это ты полицию вызвала… Это всё ты… Это из-за тебя, гадина, Коленьку моего в дурку определили…»

Рыжая тётка сопротивлялась как могла… вырывалась из последних сил… и тоже кричала благим матом:

«Я и тебя… сучка лупоглазая… в дурдом сдам… Сегодня же… Сейчас же…»

Борьба продолжалась. Женщины, сцепившись руками и ногами, барахтались по всей территории этажа… у кабинетов… в коридоре… у диванов… у стен… у окон…

Рукопашная бойня разгоралась всё пуще и пуще… Они уронили все цветки с подоконника. Глиняные горшки разбились, земля по полу раскатилась…

Ой, что было… что было…

Пыль до потолка была…

Огромная пальма, которая в углу стояла тоже оказалась перевёрнутой. Вместе с кадкой с табуретки грохнулась.

Люди визжали, шарахались из стороны в сторону, растаскивая землю по коридору.

Прибежало начальство поликлиники.

Заведующая орала, чтобы те прекратили немедленно нарушать общественный порядок. Она принялась было разнимать дерущихся баб, но от обеих стерв получила себе на пряники.

Главный врач с нагайкой в руке скакал вокруг этих борцов за правду и истину, затем скрутил обеих, надел им наручники и сдал охранникам, приказав полицию вызвать.

Порядок более или менее таким образом был восстановлен.

Руководство удалилось конференцию продолжать.

Народ вернулся на свои места далее ждать её окончания.

Троица пациентов вернулась к своему дивану, на котором они сидели до этого непристойного случая и ожидали завершения конференции.

С горечью они обнаружили, что их места заняты другой троицей.

На их диване сидели три старухи в чёрных одеждах с тяжёлыми крестами на груди.

Это были монахини.

Учёный мужчина, дама и Кульков встали у дивана, не зная, как им поступить в таком неприятном для них случае.

Не будешь же сгонять престарелых женщин…

Так прошло какое-то время: минут пять… десять… может, чуть больше.

Монахини заметили, что эти люди чего-то ждут.

Спросили: чего???

Учёный ответил вежливо, что они тут сидели, но отходили по нужде.

Мадам подтвердила.

Кульков тоже махнул головой: да, мол… так, дескать, и было…

Монахини поняли свою ошибку, извинились, встали, поклонились и удалились.

Ставшие уже хорошими приятелями трое собеседников поблагодарили старух и с радостью плюхнулись на свои законные места. Но радость их была какой-то ненастоящей, напускной, наигранной… пришедшей извне, показной…

И это объяснимо. Потому что эта бабья драка, которую они только что воочию наблюдали, это чуть не состоявшееся смертоубийство их взволновало до глубины души.

Им было не по себе.

Они тряслись от испуга.

Они нервничали. Они беспокоились. Они тревожились.

— Сгубить легко, да душе каково? — тихо и горестно произнёс Кульков. Он был под впечатлением только что увиденного и услышанного.

— Вы это про что сейчас сказали? — тут же отреагировал учёный мужик и добавил, посчитав это нужным и уместным: — Кстати… меня Вадиком зовут.

— Про то самое. Про только что произошедшее. Это пословица такая. А меня звать-величать Василием Никаноровичем. Прошу любить и жаловать. Хи-хи. — Кульков уже отошёл от испуга и теперь стал самим собой. Шутки-прибаутки посыпались из него градом как из торбы. Он любил интересные слова и выражения на людях озвучивать.

— А я Лиля! — представилась мужчинам дама. — Лилия Сергеевна, — подчеркнула она и улыбнулась мило, вероятно, вспомнив о чём-то хорошем и приятном.

— Убитого зверя в поле не оставляй, — продолжал показывать свою эрудицию Кульков. Ему хотелось показать свою грамотность, образованность и осведомлённость во всех делах, даже в литературных, исторических и других всяких разных.

— Ой, как страшно… — боязливо прижалась к нему Лилия.

— Убогого убить — добычи не добыть. — Такие грозные слова прозвучали как гром среди ясного неба, как выстрел во тьме. Они, эти страшные слова, о многом говорили. Можно по-разному трактовать. Кульков выдавал на-гора русские пословицы и поговорки. Те, которые в голове всплывали. А знал он много чего.

Лиля, услышав такое… такое… ещё тесней прижалась. Сердечко её забилось ещё чаще… и ещё. Грудь вздыбилась. Щёчки алыми стали. Дышала она тяжело.

— За ножку да об сошку, — разошёлся Василий Никанорович.

Обстановка накалялась.

Вадим молчал. Вероятно, в уме переваривал услышанное.

— И муху убить, так руки умыть, — снова прозвучало из уст Кулькова.

Вадим хотел было что-то спросить, но не стал. Рукой только махнул отрешённо.

Лилия Сергеевна замерла. Она была на грани жизни и смерти.

— Пошёл на дно раков ловить, — выпалил Кульков, объясняя другими словами и показывая руками, как кто-то за что-то убитый вусмерть на дно реки или озера опустился, да и улёгся там смирненько на века вечные.

Лиля в диван вдавилась. Ей казалось, что она там… на дне тёмном… в иле рыхлом лежит… мёртвая… и холодная… насмерть кем-то убитая…

Вадим вздохнул тяжело и снова промолчал. Даже рукой не пошевелил.

Василий Никанорович всё говорил и говорил, страху нагонял.

Собеседники слушали, нервно вздрагивая, судорожно ладошки сжимая.

— Если увидишь человека с распоротым животом, не спеши его жалеть — сначала повидай того, кто его убил. Вам, друзья мои, понятен смысл?

Никто не ответил. То ли не знали… что сказать, то ли ещё что.

— Ну и ладно. Как хотите. Хозяин — барин. Вообще-то… надо расшифровать, а то будете потом думать… что… как и почему… Если у человека распорот живот, то ещё не значит, что он жертва. Весьма возможно, что он заслужил такое своим гадким или скверным поведением, своим чудовищным отношением к другим людям, своей мерзостью ужасной или предательством жутким. А тот, кто это сделал, может героем быть! Да-да! Не смотрите на меня как на дурака последнего, как на идиота. Может, он выполнил волю народную и привёл приговор в исполнение. А за это нельзя судить. Народ знает, как и с кем поступить. Кого жаловать, кого убить! Это и есть демократия. Истинная. Настоящая. У нас в стране, господа, полно таких жутких мерзавцев, которым брюхо надо вспороть, кого жизни надо лишить. За их предательство. За их измену. Мне кажется, что вы их всех знаете и ждёте момента расплаты. Я прав??

Ни Лилия, ни Вадим ничего не ответили. Они были в шоке.

— Ну… как хотите… Кстати, это сомалийская пословица. А предыдущие русские.

Тишина воцарилась вокруг.

Мёртвое царство.

Царство слепых, глухих и немых.

— Убаюкали его так, что до дня Страшного суда не встанет, — пафосно произнёс Кульков, страшно скорчив лицо, вытаращив глаза и всклокочив седые волосы на голове.

Мужчина с женщиной отшатнулись от него, как от умалишённого.

— А когда он будет? Суд тот Страшный? — осторожно спросил Вадим, вероятно вспомнив кого-то из своих знакомых, которые ему жить мешали…

— Да-да, господа-товарищи, — вскочила вдруг на ноги Лилия Сергеевна. — Мне тоже это очень интересно. Когда? Когда муженёк мой бывший ответит за свои каверзные и хитромудрые козни… Когда? Когда? Когда? Я хочу это знать! Очень я этого хочу!!!

— Будет! Обязательно будет этот Страшный судный день! Для всех он будет! И для мужа вашего в том числе. Уж поверьте мне, — страстно заверил Василий Никанорович.

Учёный мужчина по имени Вадим, услышав заверения Кулькова, встрепенулся, опомнился, отдышался, успокоился, пришёл в себя и продолжил прерванный разговор про Святую Троицу. Он опять произнёс свои благие слова:

— А вот ещё праздник… Троица… В честь Троицы… трёх… трёх… трёх…

— Да! Троица — это прекрасно!!! Триединство!!! — снова, как и в тот раз, поддержал его Василий Никанорович.

— Отец! Сын! И Дух святой! — те же слова, как и прежде, воскликнула Лилия.

Собеседники, как и в тот раз, постепенно разговорились.

Они снова стали произносить мудрые слова на библейские темы.

— Чудо чудесное!!!

— Христианское учение о трёх Лицах единого по существу Бога!

— Три дня, которые были прежде создания светил, суть образы Троицы, Бога и Его Слова, и Его Премудрости!

— Бог Отец ни от кого не рождается и ни от кого не исходит…

— Бог Сын предвечно рождается от Бога Отца…

— Бог Святой Дух предвечно исходит от Бога Отца…

— Все три Лица Троицы существуют в полном единстве, которое творит мир, помышляет о нём и освящает его.

— Да! Да! Да! Три раза да!!! И это справедливо. По великому учению нашей церкви Бог, единый в трёх лицах, является бестелесным невидимым духом, живым, вечным, вездесущим и всеблагим.

— Так точно! Его невозможно видеть, поскольку Бог не имеет в себе такого, из чего состоит видимый мир.

Уже который час ожидающие окончания всё продолжавшейся «конхверенгции» врачей уставшие пациенты: Василий Никанорович, Вадим и Лилия Сергеевна принялись рассказывать друг другу про этот тоже замечательный религиозный летний праздник.

Вновь они говорили про Троицу святую.

В который уже раз они оглашали то, что знали.

Они делились своими познаниями.

— А вот ещё… Троичность Бога в Ветхом Завете! Вот про что я хочу вам поведать!

Василий Никанорович и Лилия Сергеевна повернулись к Вадиму.

— Ну-ка! Ну-ка! Расскажите нам! Это познавательно очень! Я заинтересовался…

— Да-да! Растолкуйте, Вадик, пожалуйста! Я тоже хочу об этом знать…

Но… опять не случилось этого. Да, не случилось… к великому сожалению…

Сызнова не удалось любопытному Кулькову и не менее любопытной Лилии Сергеевне про Троичность Бога услышать.

И на этот раз Вадим, учёный человек, не успел рассказать им об этом чудесном божьем явлении.

Его вновь что-то отвлекло: шум какой-то несуразный опять со стороны лифта грозно наступал… гул людской… грохот… топанье и хлопанье… визг и скрежет…

^{Глава 102}

Влажная уборка

Ладно уселся, так и сиди.

Ласковое теля двух маток сосёт.

Ленивому всегда праздник.

Русские пословицы

Тётя Глаша наводит порядок

Василий Никанорович и Лилия Сергеевна уныло сидели на диванчике. Они были расстроены. Они были огорчены. Они сожалели, что Вадиму, их славному товарищу, их соседу по больничному дивану, снова не удалось рассказать, а им не посчастливилось узнать о Троичности Бога, описанной в Ветхом Завете.

Им, несчастным слушателям, сызнова не подфартило узнать о Троичности Бога из-за того, что их что-то отвлекло… или кто-то отвлёк. Да. Их что-то остановило… Их что-то оборвало на самом интересном и познавательном месте.

В это самое время со стороны лестничной клетки нежданно-негаданно необычайно шумно стало. Шумнее, чем обычно в подобных общественных заведениях в час пик или в час великого человеческого противостояния.

Содом и Гоморра. Гвалт. Гомон. Галдёж. Ругань. Брань.

Вопли дикие. Рык звериный. Недовольство яростное. Возмущение. Перепалка.

Какое-то хаотичное хождение и перемещение больных пациентов: хромых, косых, кашляющих, шмыгающих носом, загипсованных и забинтованных. Творилось что-то невероятное в стенах медицинского лечебного заведения. Скакание, подпрыгивание, перебежки с места на место людей. Нервное их, пациентов, поведение. Лихорадка. Ажиотаж. Бесконечное перетаскивание туда-сюда вещей — сумок, пакетов, одежды, не! сданной (или не! приятой) в гардероб.

Что там происходит? Что там приключилося? Что? Что?? Что???

Из-за чего там опять шум и гам? Кто кого там вновь обидел?

Что там такое творится? И почему?

Отчего там ор и грохот сумасшедший стоит?

С какой такой стати переполох там случился…

Что там произошло? Почему там ералаш сплошной…

Неужели… неужели… неужели снова драка бабья?

Кто скажет? Кто подскажет? Кто пояснит? Кто разъяснит?

И вот… люди добрые нашлись, они и сказали.

Да и видно уже стало. Не надо и говорить никому, не надо и слушать никого.

Василий Никанорович, Лилия Сергеевна и Вадим, как по команде откуда-то сверху (не от Бога ли), повернули головы в сторону: раз — два!

А там… а там… Переполох людской там…

Почему? Надо разбираться…

Как оказалось, там полы мыли. Поэтому и ажиотаж. Поэтому и лихорадка. Нервотрёпка там из-за этого. Людские страдания. И столпотворение невероятное.

Ругань и беготня там оголтелая… Сквернословие… Мат-перемат…

Жуть там страшная… Ужас сплошной… Ад там сущий творится…

Уборка мусора там происходила. Уборка рассыпанной теми недавно дравшимися чёртовыми бабами землицы из разбитых вдребезги цветочных горшков… Подметание там велось… и мытьё полов… запачканных нервными пациентами.

Мыть полы — это хорошо. Даже отлично.

Превосходно. Необходимо. Великолепно. И нужно.

Всем это известно и понятно. Это аксиома.

Тем более в общественном месте те полы находятся; там, где народу всегда полно, когда полы от обуви чёрными становятся. Ну и мусору от людей всегда навалом.

А как мусору там не бывать… Не случается такого… Завсегда его полно…

Кто бумажку какую-нибудь ненужную на пол кинет, кто фантик от конфетки, кто обёртку от жвачки, кто саму жвачку прилепит в явное, а то и в невидимое место… кто плюнет, кто сморкнётся, кто сопли по диванной обивке размажет, кто ножиком чиркнет, кто гвоздиком ширкнет… кто иголкой… кто булавкой… кто семечки рассыпет, кто пирожок откусанный бросит, кто сухарик, кто булочку, кто пряник, кто печенье, кто корку арбузную втихаря в проход швырнёт, кто шкурку банановую кому-нибудь с ехидцей под ноги подбросит, кто пасту из ручки выдавит… кто ещё что-либо гадкое, подлое и тайное придумает и сделает… у кого-то грязь с обуви налипшая комками вдруг отвалится.

Некоторые балбесы, шакалы и козлы безрогие сами эту грязь с ботинок сбивают, отколупывают, отхлопывают. Народ-то разный. Не все воспитанные. Не все культурные.

Поэтому уборщицам здешним указ: мыть постоянно! мыть везде! мыть всё!

И полы! Полы в первую очередь! В самую первую! В наипервейшую!

Полы! Полы! И опять полы! И вновь! И сызнова! И в который уже раз…

Чтобы чисто было! Чтобы линолеум блестел! Чтобы… чтобы… чтобы…

И стены! Стены мохнушкой-бахромушкой обмахивать… либо тряпочкой мягонькой… в меру сухонькой… слегка влажненькой…

И пыль нещадно постоянно смахивать со всего, что под руку попадается.

Бороться с пылью… как с самым лютым врагом, как с оккупантом.

Пыль — враг народа! Зараза от неё всякая разная… Смерть от неё…

Поэтому грозный указ: протирать… протирать… и снова протирать…

Всё протирать. Постоянно. С утра раннего начиная и до вечера позднего.

И мусор за больными пациентами убирать, убирать и опять убирать…

С одного конца начиная и другим кончая. Пардон, заканчивая.

Уборщики и уборщицы как белки в колесе крутятся. Польза от них огромная. Чище в помещении от мытья становится. И намного. Гигиеничней. Опрятней. И воздух намного свежей… Прозрачней он становится! Дышать легче! Ну и прочее…

Но… такая полезная процедура никогда спокойно не происходит.

Почему? Сами знаете!

Потому что люди мешают… диваны и стулья мешают… кадки с цветами мешают.

Передвигать их необходимо. С места на место перетаскивать.

Как Ибрагим-Оглы говорил в своё время: «Прошка! Приезжай! З миста здвигать кой-кого надо…»

Вот и приходится мойщицам (и мойщикам) заниматься этим… — сдвигать, переносить, шухер наводить…

***

Шум и гам, тем не менее, становился всё ближе и ближе. Вот он уже рядом…

Ой! Ай! Уй! Полундра! Свистать всех наверх! На вахту заступать!

Или… или бежать с корабля… как крысы в море-окияне…

Да-с… Иногда приходится и за борт прыгать… чтобы… чтобы спастись…

А как поступить в данном конкретном случае? Здесь! В поликлинике! При таком общенародном аврале… При масштабной мойке полов… При решительном наступлении уборщиков, когда они пациентов с диванов да стульев словами прогоняют, а то и шваброй непослушных спихивают, подбираясь к занятым местам, чтобы мусор оттуда вымести, а потом помыть тщательно да протереть досуха.

Что делать? Никто не знает. Решает сам человек… он же гражданин.

Троица заинтересовалась: что там? что там происходит на самом-то деле? как быть? как поступить? сваливать… или остаться… ну-ка… ну-ка… ну-ка…

Конец ознакомительного фрагмента.