Шняга

Ангелина Злобина, 2019

Действие романа происходит в небольшом селе, отрезанном от мира бездорожьем и отсутствием всякой связи. Случайно выясняется, что в недрах холма, на котором издавна стоят сельские дома, существует в спящем режиме загадочный металлический объект со сложной внутренней структурой. Cельчане панибратски именуют объект Шнягой и начинают его изучать и осваивать. Возникает невербальный контакт между местными жителями и пробудившимся объектом − огромным, мыслящим, наблюдающим. Содержит нецензурную брань.

4.

Весь следующий день Загряжская ребятня, надев куртки с капюшонами и резиновые сапоги, искала в лопухах под горой голубых жучков бураго. Попадались всё больше красные жуки-пожарники, зелёные клопы-вонючки и белёсые ночные бабочки с отсыревшими крыльями. Средний Корбут обнаружил божью коровку горчичного цвета, но таких и раньше многие видели. Она легко подчинилась заклинанию «божья коровка, улети на небо, принеси мне хлеба» и побежала по мизинцу среднего Корбута вверх, а на словах «чёрного и белого только не горелого» ― раздвинула крошечные скорлупки надкрылок и улетела, что тоже было довольно обыкновенно.

Взрослое население Загряжья обсуждало всевозможные причины провала грунта в месте приземления капсулы летательного аппарата и строило версии спасения космонавтов. Время от времени кто-нибудь порывался подробно расспросить обо всём поэта Селиванова, но тот спал, и разбудить его ни у кого не хватало духу.

Гена Шевлягин в этих разговорах не участвовал. Верный своему изыскательскому призванию, он бродил по закоулкам Шняги с фотоаппаратом и снимал всё, что могло бы убедить даже самый скептический ум в том, что в маленьком, залитом дождями селе, свершается нечто необыкновенное.

* * *

Жена поэта, Ираида Семёновна, пришла в торговый отсек за продуктами, но до покупок дело дошло не сразу. Сначала она выслушала от соседок новости и направилась к мужу в центральный зал.

Селиванов лежал, распластавшись у подножия Венеры, как подстреленный часовой.

Ираида Семёновна постояла рядом, посмотрела на его серьёзное лицо, на вольно раскинутые руки и задравшуюся рубашку, на лежащие рядом конверты, надписанные знакомым почерком. Заметила она и чисто вымытый пустой котелок и две чужих ложки.

Опустив на пол сумку, Ираида Семёновна достала из неё банку с ещё горячими голубцами и поставила возле котелка. Затем сняла плащ, стянула через голову вязаный джемпер, свернула его и подсунула мужу под голову.

Снова надев плащ, Ираида застегнула его все пуговицы, завязала пояс и вернулась к Люсе в торговый отсек. Под пытливыми взглядами соседок она подошла к прилавку и сказала:

–Дай-ка мне подсолнечного масла и кило крупной соли.

— А… хлеб? ― отчего-то растерявшись, спросила Люся.

Ираида величаво кивнула.

— Давай пару батонов, ― сказала она, ― чтоб каждый день не ходить.

* * *

Вечером в центральный зал Шняги первыми пришли Загряжские дети и уселись поближе к статуе и к поэту Селиванову, вдумчиво доедающему голубцы. Пришла Таисия Корбут, принесла своим пацанам покрывало с дивана, чтобы те не сидели на голом полу. Явилась бригада пильщиков с семечками и пивом. Старуха Иванникова принесла из собственного отсека венский стул и водрузилась на него, важно сложив руки под животом. Оглядев всех собравшихся, она крикнула Юрочке, чтобы тот положил мокрые тряпки у дверей, а то натопчут, ему же потом убирать. Подумав немного и недовольно оглядев всё собрание, она заворчала на пильщиков, чтобы те не плевали шелуху на пол. Пильщики в ответ пригрозили, что вынесут Иванникову из зала вместе с её помойной мебелью, если вредная старуха будет мешать людям отдыхать и непринужденно общаться.

Славка-матрос устроился в центре зала полулёжа, Люся села рядом с ним, красиво уложив ноги и аккуратно прикрыв юбкой колени. Егоров и Анна Васильевна принесли раскладные рыболовные стулья и сели позади пильщиков. Последним пришёл Шевлягин и встал у стены отдельно от всех.

— Ну чего, Васёк, письма твои восстановились? ― громко спросил Славка.

— Восстановились, ― без особой радости доложил поэт, ― только они не мои.

— Здорово-поживай! А чьи же они?

— Не знаю, ― честно признался Селиванов.

— А про что пишут-то? — крикнул кто-то из пильщиков.

Селиванов достал из конверта несколько фотографий, разложил их перед собой на полу, как гадальные карты и печально вздохнул.

— Про космонавтов…

На стенах возникли портреты трёх бритых наголо мужчин в серых робах, каждый — в фас и в профиль на фоне вертикальной линейки.

Один ― круглолицый, курносый, с наглым водянистым взглядом.

Другой ― испуганный, кадыкастый, болезненно-тощий.

Третий ― смуглый, носатый, с недобрыми, глубоко посаженными глазами.

В зале возникло неловкое молчание, даже пильщики перестали трещать семечками. Наконец, тишину нарушила Люся:

— Ну и кто из них француз? ― спросила она.

— Да, похоже, что никто, ― ответил Егоров. — Это какая-то шпана уголовная. Славка, ты как думаешь?

— А чего сразу «Славка»? — возмутилась Люся, ― как про уголовку, так сразу Славка!

— Так у матроса опыта побольше, чем у нас, он знает! ― резонно заметил кто-то. Послышался смех, Люся порывисто обернулась, чтобы разглядеть остряка. Славка тоже обернулся.

Селиванов, наконец, собрался с мыслями и продолжил:

— Вот этот мордатый, ― он показал на фото слева, — Бармацкий, осужден за разбой, статья 162, часть первая. Тот, что в центре, мелкий ― это Малеев, статья 161, часть третья — грабеж. А вот этот, чернявый, — Бабаев, статья 162, часть вторая — разбойное нападение с применением холодного оружия.

Эти трое совершили побег из исправительной колонии. Их преследовала караульная группа с кинологом и собакой, но в ту ночь была сильная метель и собака потеряла след.

Четверо суток Бармацкий, Малеев и Бабаев продвигались к железной дороге, спали под еловым валежником. Питались сначала сухарями и воблой, потом есть стало нечего, разве что клюкву из-под снега.

Увидев за деревьями костёр, они подумали, что там стоянка охотников. Отправили Малеева посмотреть, что и как. Малеев сбегал, вернулся и рассказал, что видел на поляне трёх мужиков, но при них ни ружей, ни лыж, ни собак. Экипировка у всех троих одинаковая, и, по всему видно, что добротная и дорогая. Штаны, куртки, шапки — всё яркое, как у спортсменов. Вооружены чем-то вроде обрезов.

У зеков созрел план: избавиться от лагерных шмоток и продолжить свой путь в другой одежде — так и теплее и безопасней. Поэтому решено было взять у «спортсменов» экипировку аккуратно, без лишних дыр и подозрительных пятен. Договорились напасть по условному сигналу, подошли к поляне и затаились.

В зале снова послышался треск горящих сучьев, на алебастровом теле Венеры, на лицах загряжцев и на стволах елей замелькали отблески пламени. Космонавты сидели у костра и о чём-то спорили. Время от времени они устало замолкали и смотрели в огонь, а потом кто-нибудь снова задавал вопрос и разговор продолжался.

— Слева Востоков, командир корабля, — пояснил Селиванов, указывая на почти одинаковые фигуры в оранжевых комбинезонах и куртках.

— Тот, что ближе к нам, это Восходов, бортинженер. А справа Оливье, космонавт-исследователь.

Где-то рядом заскрипело дерево, и тут же из темноты выступил бледный, изможденный человек в тонком свитере с высоко засученным левым рукавом и в ватных штанах.

— Мужики, не стреляйте, — заныл он, держась рукой за плечо, — мужики, я руку сломал, не стреляйте…

Космонавты поднялись.

— Ты кто такой? — спросил Командир.

Тут же за спиной у него мелькнула тень, тёмная рука обхватила шею, и под челюсть ткнулось что-то блестящее.

— Спокойно, спортсмен, — сквозь зубы сказал Бармацкий, и громко скомандовал остальным:

— Стволы на снег! Пять шагов назад!

Малеев шустро собрал оружие, кинул один пистолет Бабаеву, возникшему возле француза, другой отдал Бармацкому.

— Одежду снять, всё на снег! На снег всё! — надрывно кричал Малеев и, по обезьяньи пригнувшись, метался по поляне.

— Мы выполняем задание, нас уже ищут… — с сильным акцентом сказал Оливье.

— Молчи, спортсмен, — прервал его Бабаев, — вот сюда всё клади.

Он вынул из кучи заготовленных дров крепкий прямой обрубок, слегка подкинул его и коротко, сильно ударил француза по голове. Тот упал в снег.

Звуки стали наслаиваться друг на друга, что-то звенело, то приближаясь, то удаляясь, вновь заскрипело старое дерево и стало тихо. С тёмного неба медленно опускались белые хлопья. Между стволами елей бесшумно пролетела сова. На поляне, возле разорённого, остывшего кострища лежали на истоптанном снегу три человека. Вокруг темнели раскиданные вещи: телогрейки, ватные штаны и шапки-ушанки.

Раздался негодующий детский голос:

— Чего, космонавтов убили?!

— Нет, не убили, — заверил Селиванов, ― оглушили и ограбили, а костёр разобрали и угли закидали снегом.

Зеки решили так: если спортсмены оклемаются, на морозе им придётся надеть лагерную одежду. Огня у них нет и разжечь его теперь нечем. Долго они не продержатся. Тут и зверьё подтянется на мертвечинку. А когда погибших обнаружат, то по одежде определят, что это беглые из зоны. Поэтому убивать смысла нет.

— А космонавтов спасут? ― спросила Люся. ― Ведь и правда холодно, а они в маечках и в трениках, бедные, ― она поёжилась и обняла себя за плечи, будто вышла на мороз в тонком халате, ― ужас какой!

— Это, скорее всего, термобельё, ― предположил Шевлягин. Без верхней одежды особо в нём не согреешься, конечно, но лучше, чем ничего.

— Не нравится мне это, ― проворчала старуха Иванникова, ― расстройство одно. Вась! Для чего хоть ты всё это показываешь-то? Людям только нервы поднимаешь!

Конец ознакомительного фрагмента.