Собирай и властвуй

Андрей «АрыкЪ» Андреев, 2022

Разбившийся на осколки мир, но кто-то собрал его по кусочку, склеил, вдохнул новую жизнь. Впрочем, следы былой катастрофы остались, и ключевых из них два: Дыра, из которой хлещет Кровь богов, называемая также Ихором, и Разделение – черта, рассёкшая мироздание на две половины. Кто провёл её и зачем? Могущество и величие двух старых рас, сильфид и цвергов, в прошлом, теперь у мира новые хозяева – люди. Им усмирять буйство магии, им сражаться с чудовищами и болезнями, только от них зависит, сорвётся ли застывший на краю пропасти мир, или удержится. Преодолеть Разделение – вот их предназначение, но его не исполнить, пока раса не объединена, не собрана в одно целое. И через две тысячи и сто лет от Разделения по миру людей, как по оркестру, разливается тон камертона, и имя ему – Теория трёх, или 3т. Хватит ли прочности у этого инструмента, не разлетится ли и он на осколки под натиском враждебных сил?

[Год двадцать четвертый] Второе дно

Играгуд, город-порт Кипелар

[1]

В небе над торговой площадью висят механические крылатки, от одной к другой тянутся транспаранты с ярко вспыхивающими объявлениями. На ближайшем к Руте можно прочесть: «Трактир «Левиафан» — лучшая в городе морская кухня». Мешают транспаранты очень даже, поскольку Рута и Тай на ходулях. Хорошо ещё, что ходули из волшебного дерева — свалиться с таких практически невозможно. У Руты трико золотистое, у Тая — красный и чёрный ромб, её от палящего Игнифера защищает обсидиановая звёздочка, его — зачарованный тенётовый платок. Для переговоров тоже есть вещицы — длинноговорители, исполнены в виде обруча.

— Не спи, лисичка, кинь «птичку» в музыкантов!

— Ха! По-твоему, это музыканты? — фыркает Рута. — Честно тебе говорю, я бы предпочла Лиру, Флейту и Виолу!

На подиуме троица, у каждого в руках большой мясистый лист. У первого из «музыкантов» листок волнистый, с колком и струнами, пиликает на нём, будто бы на скрипке; у второго — зубчатый, водит сверху вниз стальным прутом; у третьего — ни дать ни взять лопух, бьёт колотушкой. Рута тянет с пояса свёрточек величиной с конфету, в такой же яркой обёртке, дёргает за нить, подбрасывает. С лёгким хлопком в небе появляются соловьи, целая стайка, разливаются на все голоса, затем взрываются один за другим, распадаясь на десятки крошечных колибри. Колибри собираются в буквы, буквы вспыхивают, висят в воздухе какое-то время. Зеваки внизу громко хлопают, свистят, читают, водя пальцем: «Сегодня и только сегодня, не пропустите! Сладкоголосые сирены на четвёртой южной арене».

Прилавки более чем разнообразны: угол хиромантов отмечает огромная ладонь, вырезанная из друзы кристалла, торговцу зельями помогают живые щупальца, продавец сладостей защитил товар от мух и ос липким зонтом, звездочёт принимает в шатре-обсерватории.

— Эй, подружка, у меня тут неприятности, — звенит в обруче голос Тая, — муравьище с крючницей схватились, сожги их Страфедон!

— Ух ты! — выдыхает Рута. Взглянуть бы хоть одним глазком, но как не задирает голову, шатёр-обсерватория перекрывает весь обзор. Вот его бы Страфедон спалил, было б хорошо!

Как крючница, так и муравьище — животные волшебные, созданы при помощи чар. Первая — увеличенная до размеров коровы мокрица, второй — увеличенный до тех же размеров муравей. Используют и крючницу, и большого муравья для перевозки товаров — можно напрокат такую животинку взять, с почасовой оплатой, а можно, понятное дело, и купить. Стоят они дорого, потому и чар накладывают много. В том числе, чтоб ни на кого не нападали, однако, как вот выясняется, находит и на них.

«Хорошо же, — думает Рута, — свою потеху тогда устроим, раз поглядеть не получается!» Над шатром-обсерваторией подброшен свёрточек, и на полнеба вырастает полубык-получеловек со шкурой, как у ящерицы, по шкуре надпись на западном наречии: «Смертельный номер! Человек против динотавра! Каждый вечер на третьей восточной арене!».

— С ума, что ли, сошла?! — вопит Тай, — меня вот-вот растопчут, а она — хлопушки!

— Да не случится ничего с тобой, — хихикает Рута, — ты же акробат. А акробаты, сам говорил, всегда на четыре точки приземляются!

— Ага, на четыре головы, — раздаётся в обруче шипение. — Ну, погоди у меня, лисичка, отведаешь хлыста…

Большой зеркальный купол занимает место точно в середине площади, разбрызгивает во все стороны игниферовы лучи. Руту так и подмывает подбросить над ним хлопушку, посмотреть, что будет. Рука сама собой тянется к поясу, хлопает по нему, возвращается. Нет уж, дудки! Цверги — не люди, шутки лучше не шутить. Скорее всего, хлопушка и не взорвётся вовсе, но может взорваться и площадь, не исключено же.

— Не знаешь, случаем, для чего эти купола нужны? — спрашивает у Тая, когда тот догоняет.

— Тебе не всё равно?

— Любопытно же!

— Ну, не знаю, склады какие-нибудь…

Складов на торговой площади хватает и без зеркальных куполов: галереи в виде вытянутых мыльных пузырей и каменные кубы, коконы со стекающей со стенок слизью и покрытые инеем морозильные камеры… И ещё много, много вариантов. Отдельный ряд занимают голем-склады, и прямо здесь же работают артельщики — собирают сердце на заказ. Тай срывает с пояса хлопушку, подбрасывает на ладони.

— Может, не стоит? — предупреждает Рута, — не любят артельщики лишний шум.

— Чего бояться, мы же акробаты! — корчит рожицу Тай. — А акробаты всегда на все четыре приземляются, как кошки!

Вверх поднимается сотканный из света шар, взрывается дождём цветных осколков. Кружатся, как в калейдоскопе, собираются в слова: «Соревнование мастеров иллюзии на второй западной арене — вы не поверите глазам!».

— Да сколько можно! Держите их! Выбейте ходули!..

Со всех сторон рвутся гневные крики, прыгать и правда приходится, а потом бежать. Мимо лавок с амулетами, оружейных мастерских, парфюмерного угла, где можно приобрести духи и притирания хоть на каждый день из четырёхсот в году.

— Дурак! — Рута смеётся, бьёт напарника кулачком в плечо, — ходули им оставили!

— Подумаешь, ходули, — Тай поправляет платок на шее, — новые выдадут.

Бесконечной площадь только кажется, есть у неё край, уже близко. Слышно движение по оживлённой магистрали, видны пики цитаделей по другую сторону, а вот и подземный переход. Прежде чем спуститься, Рута подбрасывает последнюю на сегодня хлопушку, та разворачивается искрящимся серпантином, можно прочитать: «Арены Кипелара приглашают на ежегодный фестиваль циркового искусства. Только у нас, в том сверхгороде, где цирк и был придуман!»

[2]

Стены зала обшиты кристальными панелями, о цене которых можно только предполагать, длинные столы составлены квадратом, под самым потолком крест-накрест два каната. Рута, жонглируя ледяными булавами, скользит по одной диагонали, Тай, жонглируя факелами, по другой. В центре составленных столов клетка с открытым верхом, в ней гарпии, прикованные цепями к полу. То щёлкают игольчатыми зубами, то принимаются верещать в три голоса, то налетают друг на друга, размахивая когтями-крыльями, то смотрят, пылая алыми глазами, вверх. Пересекаются канаты как раз над клеткой — щепотка специй к цирковому номеру.

— Нет-нет, — мотала Рута головой, — я на такое не согласна! Это же смертельный номер получается!

— Спокойнее, лисичка, — подмигнул Тай, — у меня есть средство…

В одной его руке появилась машинка, похожая на миниатюрный иглострел, в другой — жёлтый пакетик.

— «Радуга», так? — догадалась Рута, — но она же запрещена…

— Только крайние варианты, красный и фиолетовый, — возразил Тай, — остальные можно, если в умеренных количествах.

— Ну, не знаю… — Рута почувствовала себя мышкой, принюхивающейся к кусочку сыра в капкане: пусть и понятно, что подвох, но устоять перед искушением — никакой возможности…

— Поверь, после этого, — Тай зарядил в машинку жёлтую иголочку, — сможешь не то что по канату — по потолку ходить!

— А если мне станет плохо? — она уже обнажала руку для укола.

— Не станет, — заверил Тай с видом знатока. — Вся прелесть в том, что действие только на астральный узел, строго на один…

Принцип, сковавший города Плеяды в одну цепь, гласит: в движении — жизнь. Герб же украшает акула — с огненным плавником, Кристальными зубами, чешуйчато-чёрным телом. Кушанья на четырёх столах, соответственно, расставлены так, чтобы не сидеть на одном месте, а переходить от стола к столу. Мужчины, негромко переговариваясь, щеголяют заключёнными сделками, дамы, унизанные украшениями, щеголяют мужьями и вечерними платьями. На канатоходцев смотрят скорее со скукой, чем с интересом, однако декада циркового искусства, извольте помнить, и не пригласить циркачей — плохой тон. Руте всё равно, смотрят на неё или нет, скользит слева направо, справа налево, булавы с каждой новой встречей на перекрестье по одной переходят к Таю, факелы — к ней.

— Расскажи ещё о «радуге», об астральных узлах, — попросила после того, как ощутила действие жёлтой иголочки, после танца на канате, танца на острие иглы.

— Да я и сам по верхам только, — пожал плечами Тай, — есть семь точек, каждая со своим цветом.

— Какой цвет у узла, такой и у «радуги», так?

— Ага, первый здесь, — Тай приложил руку к промежности, — цвет его — красный.

— Даже не буду спрашивать, — хихикнула Рута, — почему красная «радуга» под запретом.

— Давно хочу попробовать, кстати, — Тай приблизился, понизил голос, — но достать очень сложно…

— Ладно тебе, не отвлекайся, — оттолкнула его Рута, — продолжай.

— Ага. Ну, чего, второй узел здесь, — Тай коснулся поясницы, — цвет его зелёный. Связан, насколько понимаю, со сном, потому что зелёная «радуга» аккурат сладкие сны и дарит.

— Получается, цвета перемешаны, — спросила Рута, — не как в настоящей радуге?

— Да как сказать, — призадумался Тай, — только зелёный с оранжевым и переставлены. А так нормально всё…

— Угу, дальше.

— Третья точка прям-таки точка и есть — пупок. Цвет — жёлтый, на что влияет, и сама теперь знаешь, если судить по «радуге».

Рута прикрыла глаза, вспоминая ощущения после укола: из области над пупком светил маленький Игнифер, из-за чего всё казалось чуточку жёлтым. Меняя направление луча, выбирала чувство, меняя же яркость, делала его острее или тише.

— Четвёртый узел — сердце, — продолжал Тай, — цвет — оранжевый. Сам не пробовал, но говорят, оранжевая «радуга» — сильный афродизий.

— Что такое афродизий? — Рута изогнула бровь.

— Любовное снадобье, лисичка, такие вещи нужно знать.

— Угу, запомню.

— Пятый узел — шея. Или целиком, или гортань только, не знаю. Цвет — голубой, а влияет, кажется, на волю и общение.

— Тоже не пробовал?

— Не-а. А зачем? Стоит слишком дорого, а эффект сомнительный.

— Ладно уж, рассказывай о двух последних точках.

— Слушаю и повинуюсь, моя госпожа, — Тай скорчил рожицу. — Шестая точка — лоб, цвет — синий, мысленная энергия и всё такое прочее. Слышал, если оприходовать синюю «радугу» как следует, можно внушать свои мысли другим.

— Жуть какая, — Рута поёжилась, — не хотелось бы с таким «внушателем» рядом оказаться…

— Ага, и не говори, — согласился Тай. — Седьмой узел, он же коронный — макушка, цвет — фиолетовый. Больше сказать ничего не могу, ибо и сам не знаю.

Цверги не покинули Играгуд в эпоху Кровавого времени, осталась и часть людей. Плавания, скорее всего, испугались ещё больше, чем выбросов и чудовищ, но цвергами сей поступок был высоко поощрён: разрешили поселиться в большинстве своих сверхгородов, или мегаполисов. От тех то ли смельчаков, то ли трусов и вели свой род магнаты, богатейшие из людей. Оно и понятно, ведь именно в Играгуде берут, так сказать, начало все волшебные вещи, лучшие мастера артефактов тоже собраны здесь.

— Почему, обладая такими средствами, — спрашивает Рута у Олдоса, — магнаты ещё не купили весь мир?

Её первая ночь в Кипеларе, от изобилия и роскоши кружится голова.

— Может, — отвечает тот, покрутив ус, — есть вещи, которые не продаются?

— Да ну, — фыркает Рута, — сказочки!

— Кхм, тогда так: великолепнейший дворец Плеяды возведён на фундаменте цвергов, а с ними шутки лучше не шутить. Кто знает, как отнесутся к купле-продаже мира? Хотя есть ещё и третий вариант…

— И какой же?

— Мир давно уже куплен.

Приняв последний факел, Рута скользит в свой угол, номер завершён. Спускаются с Таем, раскланиваются, жидкие аплодисменты. Подходит виновник торжества, один глаз у него цвета ярко-синего, как василёк, другой — зелёный. Растягивая губы в неестественно широкой улыбке, бросает горстью артефакты…

[3]

Круглая комнатка, круглое ложе в её середине. С потолка на длинном стебле свисает пышный цветок, похожий на пион, слабо светится розовым, плиты пола покрывают мягкие ворсинки. Рута и Тай не одни, с ними два красных пакетика, а также маленький иглострел.

— Давай отметим отъезд, — предложил он. — Так, чтобы запомнилось.

— Давай, — согласилась она.

Красная «радуга» под запретом, но у Плеяды две стороны, и то, что не достать обычным путём, можно получить через Тенёту, она же Теневая Плеяда.

— Раздевайся, — говорит Тай, заряжая машинку сразу двумя иголочками, в голосе лёгкая дрожь.

Рута расстёгивает пояс, освобождается от трико, на правом плече искусно выполненная татуировка в виде лисы с огненным хвостом.

— Дай-ка и я тоже, — глаза Тая блестят, трико в красный и чёрный ромб срывает судорожно, — а то потом, боюсь, будет поздно.

— Ты и меня, и себя уколешь? — спрашивает Рута, облизнув пересохшие губы.

— Ага, попробую, — Тай растирает белого единорога на своём правом плече, — только надо быстро.

Принимает иголку волшебного льда лиса, принимает единорог. Рута чувствует, как рыжая бестия, спрыгнув с плеча, бежит вдоль позвоночника, поджигает астральные узлы один за другим. Скользнув по промежности, огненная лисица забирается внутрь и мир становится красным — красный свет капает с цветка, красный пух на плитах пола, огненно-красная кровь в жилах самца напротив…

— Арргх!..

Рута рычит, кусается, словно гарпия, самец отвечает тем же. Обоих переполняет пламя, изливают друг в друга. Круглое ложе стонет, с трудом выдерживая схватку зверя со зверем: вверху то один, то другой, то сходятся, то расходятся. Грозный рёв сменяется жалобным визгом, судорожное дыхание — слитными стонами. Красное заполняет комнату, крошит потолок, бьёт вверх фонтаном. То ли кровь, то ли огонь, то ли всё вместе. Сдавленный крик, хрипы, затем тишина…

Рута приходит в себя на полу, щека прилипла к ворсинкам. Ищет трико, находит, плохо слушающимися руками натягивает. На ложе она при этом не смотрит. Мир по-прежнему красный, запах крови разжигает угасшее было желание вновь. Схватив зачем-то пояс, Рута вываливается из комнатки — быстрей отсюда, как можно быстрей!

На ночных улицах и людно, и светло, и шумно.

— Неважно выглядишь, куколка, не помочь? — кто-то спрашивает.

Рута трясёт головой, пытается убежать, но ноги не слушаются — падает. Её поднимают — визжит, вырывается, затем мгновение бархатной пустоты, и она уже в другом месте, в грохоте фейерверка, гомоне толпы. Задирает голову, смотрит: в небе расцветают астры, розы, хризантемы, сотканные из пламени. Мир начинает вращаться огненным колесом, Рута падает, её долго, мучительно рвёт. Сворачивается после клубком, снова бархатная пустота…

На этот раз Рута приходит в себя на безлюдной дороге, поднимается, куда-то бредёт. Видит зеркальный купол, совсем маленький, и — удивительно! — никого рядом. «Один раз живём, — мысль вспыхивает красным огнём, — нужно попробовать…» Рука тянется к поясу, вынимает из гнезда самый большой свёрточек. Рута дёргает нить, размахивается, бросает, ждёт. Хлопушка бессильно скользит по зеркальной поверхности, падает, пыхтя дымом.

— Ну, давай же, — шепчет Рута, — взрывайся…

Вместо хлопушки, однако, ярким белым светом вспыхивает купол. Рута растворяется в этом белом, исчезает.