Я иду искать

Андрей Балабаев (2024)

Ур Эль-Ла — разведчик. Опытный охотник на знание. Там, куда заводит его приказ, действует лишь один императив: выжить и вернуться с добычей. Он никогда не окажется дважды в одном и том же месте, никогда не увидит последствия своих действий и никогда не узнает, где предстоит охотиться в очередной раз. Всё, что помогает задаче — разрешено, всё, что ей не способствует — лишено смысла. Если, конечно, не вмешается любопытство. Если человечность не пробьётся сквозь доспехи рациональности. Если Ур Эль-Ла не решит, что стать героем важнее, чем следовать протоколу.

2 день. Доверительные беседы.

— Эхх цту ррайзе? С'нтсон луа эхх цтире? Сцван, слаггт, веришшке? Нва, умуат ире… Сцван!

Вычислитель-лингвоед пощёлкивал в наушнике, усваивая фонетический строй чужого языка. Ур почти бесился от неизбежности ожидающих его штудий. Обилие согласных никогда не сулило ничего хорошего — хуже были только языки, состоящие из щелчков и свиста, освоение которых вообще ему не давалось.

«Айх цтэру ддау-маш ллис кетру врахт аг аст лемд аре», — пропищал в наушнике синтезированный голосок вычислителя. — «Эхх тира гелвике аутват».

— Я беру ружьё правой рукой и кладу его прямо перед собой, — повторил за суфлёром Ур. — Теперь ты сделай то же.

Он внимательно следил за стариком: не станет ли выкидывать фокусов? А главное — повторит ли в точности все инструкции?

Старик фокусов не выкинул. Он попросту засмеялся, похлопывая себя по колену и показывая на удивление целые зубы. Отсмеявшись, посмотрел серьёзно на Ура и раздельно выговорил:

— Айх цтэри ддау-машр глерст литу врахт аст-аре. Эхх аутваре гелвике.

Потом неторопливо потянулся, взял ружьё правой рукой и положил перед собой, точь-в-точь, как разведчик минутой ранее.

Ур приказал вычислителю считать новую фразу правильной и подождал пару секунд, пока тот генерировал щелчки, обрабатывая поступившую информацию. Стационарные машины справлялись с такими операциями мгновенно, а вот переносные, увы, порой совершенно терялись. Однажды лингвоед взял паузу на целых десять минут, перетряхивая свою память и заново выстраивая покорёженные семантические связи. Старик никак не мог понять, почему его собеседник вдруг замолкает, и продолжал вещать о чём-то своём, помогая себе активной жестикуляцией — а Ур в это время думал, каким странным он, наверное, кажется местному жителю — со всей своей машинерией и сбивающим с толку поведением.

Тем не менее, прогресс намечался.

Старика звали Айцц. Выговорить это было сложно, а выговорить правильно — почти невозможно. Имя самого разведчика Айццу показалось смешным — он вообще частенько посмеивался и был вовсе не столь суровым, каким выглядел. «Ур», — говорил он, кривя губы в гримасе подавляемого веселья. — «Ур-менос рвид анксат, них цтур пладау шнитт сгватте, них кнад йимгдродде шунирте».

Ур подозревал, что над ним потешаются, но не обижался — лучше смех, чем страх или ненависть.

Разумеется, никакого доверия к своему новому знакомому он не испытывал. Весь расчёт был на то человеческое, что роднило их обоих, да на предполагаемую нормативность местной культуры — ставка зыбкая, но ничего иного Уру не оставалось. Оружие Айцца он по-прежнему держал при себе, а тот, в свою очередь, пока не пытался заполучить его обратно и вёл себя с достоинством, но без вызова. А ещё — к огромному облегчению разведчика — более чем охотно помогал в его лингвистических штудиях. Продравшись через первые, самые мучительные часы, когда приходилось нащупывать базовую лексику и строй языка, Ур принялся стремительно пополнять словарный запас, и хотя с грамматикой дела обстояли хуже, мог уже кое-как коммуницировать со стариком на бытовые темы.

Первой такой темой была ночёвка. Кое-как сколачивая предложения и помогая себе то жестами, то нацарапанными на стене картинками, Ур объяснил Айццу, что скоро ночь, что он хотел бы продолжить их сотрудничество и далее, и надеется, что между ними не произойдёт «плохих дел». Старик, похоже, уяснил суть проблемы, но ответил не сразу — разведчик уже подмечал его привычку брать паузу и обдумывать то, что казалось важным. Завод понемногу утопал в сумерках, небо, и без того унылое, стремительно тускнело, а двое чужих друг другу людей на ощупь искали взаимопонимания, сидя возле кирпичного забора и пытливо разглядывая друг друга. С приближением темноты усилился ветер и стало холодать: Айцц, похоже, воспринял это, как знак. Он поплотнее запахнулся в свой плащ и объявил, что «ночью нет места вражде» — по крайней мере, так его слова интерпретировал вычислитель. С руками, перекрещенными перед собой в странном жесте, с прямым и открытым взглядом, он казался вполне надёжным и честным, так что Уру пришлось несколько раз напомнить себе — никаких домыслов! Он надеялся, очень надеялся, что местная цивилизация действительно нормальна — в том смысле, что оперирует представлениями о плохом и хорошем, хотя бы примерно сходными с бытующими на его родине. Вот только надежда — и об этом он обязан был помнить — плохой советчик и негодное основание для суждений. Местная мораль могла оказаться вполне лояльной к максиме «убей чужака» и поощрять в этом деле лицемерие, изобретательность и обман. Айцц вовсе не обязан был считать разведчика за человека, хуже того — он запросто мог видеть в нём ходячую мясную консерву, все разговоры с которой стоят не больше, чем успокоительная болтовня в адрес коровы, которую ведут на убой. Наконец, старику могли приглянуться красивые незнакомые вещи — а учитывая его внешний вид и коллекцию раздобытых на заводе трофеев, ценность даже одного пистолета запросто перевешивала ценность какой-то жизни.

На ночь разместились в бывшем конторском помещении — так его определил Ур, а чем это захламлённое место являлось в прошлом, было не очень-то и важно. Скучные бумаги и картонные карточки могли быть личными делами персонала, бухгалтерскими документами или регламентами обязательных религиозных ритуалов, но лучше всего они годились на роль растопки для костерка, который Айцц сложил в импровизированном очаге из нескольких кирпичей. Разведчик, впервые наблюдавший местную письменность, сфотографировал несколько образцов и быстро потерял интерес — в его положении эти таинственные значки были настолько же полезны, как магические символы древних цивилизаций. Пока старик перекусывал какой-то снедью, Ур написал для вычислителя небольшую программу, чтобы тот поднял тревогу в случае приближения источника теплового излучения на критическое расстояние. Потом, поглядев, откуда Айцц добывает воду, он таки рискнул залить немного содержимого огромной цистерны в свою фильтр-флягу, понадеявшись, что если кто-то рискует пить такое после обычного кипячения, то и придуманная специалистами ГУИР система должна справиться. Страшно, но что поделать?

Старик, похоже, ночевал в этом помещении не впервой: помимо очага, у него была сложенная из старой бумаги постель, накрытая толстой шторой — точно такие же обнаружились внутри здания. Разведённый из кусков мебели костерок прогорал и дым от него тянулся вверх, под ободранный потолок, отделанный когда-то декоративными панелями. Первая ночь вступала в свои права, принося на чёрной спине сонмы страхов и опасений. Насколько они реальны, предстояло проверить на своём опыте.

Ур забился в угол, включил сигнализацию и постарался уйти в забвение. Долгое время ему казалось, что напряжение заброса так и не позволит уснуть, но сон всё же явился — в окружении целой свиты кошмаров и беспокойных видений. В дверь проникали чёрные гибкие твари, желавшие сделать с разведчиком что-то жуткое, к нему подбирался улыбавшийся Айцц, жадный до человечьего мяса, а в огромных городах, запертые в своих жилищах, один за другим умирали люди, и Ур никак не мог успеть хотя бы к кому-то, чтобы расспросить о происходящем. В полудрёме он то и дело видел индикатор внутришлемного экрана, сообщавший, что всё в порядке, чувствовал облегчение от касаний безмятежной реальности — а потом снова проваливался в недобрую пучину забвения.

Проснулся, как ни странно, довольно свежим. Айцца не было: только остывающая постель и рюкзак. Значит, не удрал, где-то бродит. Ур заправил скафандр водой и стойко перенёс процедуру чистки лица, выполненную бортовым вычислителем в обычной жутковатой манере. Напился и съел положенные концентраты, а потом выбрался наружу — осторожно, чтобы не получить по голове от пропадавшего невесть где старика.

Внутри здания было гулко и грязно. Немытые много лет окна, и без того редкие, давали слишком мало света, так что Ур тихо шагал в полумраке, переступая через свидетельства прежней жизни. Шёл на звук: неподалёку раздавались металлический звон и скрежет. Наконец в черноте коридора прорезался белый прямоугольник, и Ур заглянул туда.

На свету лежал мусор. Настоящие горы мусора. Высотою в два этажа и площадью со спортивный зал, раскинулось там просторное помещение, обильно остеклённое, а частью уже и вовсе открытое непогоде. Ур попытался представить, для чего служило это место — и не сумел. По всему выходило, что библиотеку здесь разместили бок о бок с цехом, а потом решили использовать как склад всего, в чём более не нуждались. Хребты довольно приличных деревянных шкафов выглядывали из книжных осыпей, кругом покоились груды макулатуры, их подпирали туши примитивного электронного оборудования, а чуть подальше виднелись могучие токарные станки, выкрашенные в бледную бирюзу. Вокруг станков стояли ящики и тюки, валялись свёртки синтетического полотна, из сгнивших картонных коробок просыпались залежи метизов, и — словно сливки на торте — змеилась поверху белая бумажная лента совершено невероятной длины. Сохранность ленты поразила Ура больше всего: на фоне царящего разгрома она выделялась вызывающе ярким цветом.

В зале, среди многообразного безобразия, нашёлся старик. Тот карабкался на вершины и спускался в расселины, гремел и стучал, и, в общем, производил впечатление человека, занятого знакомым делом. Ур притих. Возможность понаблюдать за Айццем, занятым своей «работой», дорогого стоила. Наблюдения — ключ к пониманию, а какие наблюдения дадут больше информации, чем повседневные занятия человека?

Он пока не вполне представлял, чем именно занят его… уже не пленник, наверное — скорее, новый знакомый. Судя по снаряжению, старик походил на коллегу-разведчика или даже охотника — вот только Айцц ничего не разведывал и ни на кого не охотился. Он бродил по останкам прошлого и осторожно ковырял там при помощи инструмента, в котором легко опознавался лом-гвоздодёр, разве что потоньше обычного. «А ведь я у него один отобрал», — подумал Ур, пополняя список своих ошибок. — «Впрочем, здесь всё равно опасные железки буквально под ногами валяются.»

На плече у старика болтался мешок, в который временами отправлялась найденная добыча. Предметы для своей коллекции Айцц выбирал со всем тщанием. Не тащил всё подряд, не брал, что приглянётся, а словно бы сверялся с каким-то списком, намертво засевшим у него в голове. Книги его не интересовали, древняя электроника — тоже, а вот в коробках и ящиках он ковырялся тщательно, временами даже сравнивал находки между собой. Из всего хлама, беспорядочно сваленного в зале, Айцц отобрал в свой мешок немного болтов и гвоздей, придирчиво выискав наименее траченные ржавчиной, моток медной проволоки, гремящую плоскую коробку с откидной крышкой, гость деталей — похоже, связанных с электрикой — и почему-то чертёжные инструменты. Потом побродил ещё немного, распотрошил два тюка и добыл отрез синей ткани, причём воспользовался для этого извлечёнными из кармана ножницами. Ур ещё раз попенял себе за учинённый старику «обыск» — судя по всему, разжиться всем необходимым для Айцца было не сложнее, чем бывалому охотнику обустроить шалаш в лесу. Последней в мешок перекочевала пачка пожелтевшей бумаги, аккуратно обёрнутая ещё одним куском ткани.

Заметив разведчика, Айцц помахал рукой и направился к нему, огибая шкафы и ящики. Вместе они вернулись к временному лагерю, и старик ещё раз тщательно осмотрел свои находки. Ур тоже смотрел — ему хотелось найти какую-то закономерность в их ряду, но явной связи не выходило. Ясно было лишь, что часть трофеев имеет отношение к электротехнике, что ещё раз подтверждало гипотезу о таящихся где-то остатках цивилизации. Была, впрочем, и ещё одна странность. Айцц до последнего избегал трогать любые незнакомые вещи руками. Выбирая их там, на складе-библиотеке, он в первую очередь применял свой ломик, да ещё щипцы, которые всё время висели на поясе. Рассматривая подробнее, зачастую переворачивал теми же щипцами, и только потом, с явной неохотой, прикасался к ним пальцами, будто боялся какой-то реальной или даже ритуальной нечистоты.

Потом он поел, причём предложил Уру разделить трапезу — снова обломки сухарей и какие-то сушёные плоды, нарезанные ломтиками. Разведчик, насколько мог вежливо, отказался.

После завтрака продолжились уроки. Проблемы, как всегда, крылись в абстрактных понятиях: не так-то просто перепрыгнуть пропасть между утилитарной лексикой и такими вещами, которые на пальцах не объяснить. Ур старался изо всех сил, коверкая произношение, комбинируя слова, насилуя грамматику и занимаясь отчаянной актёрской игрой в попытке объяснить своему визави понятия добра и зла, правды и лжи, универсальности, полезности и даже божественности. Иногда ему казалось, что Айцц его понимает, иногда — что считает безумцем, и далеко не всякий раз выуженная из памяти старика лексическая единица в самом деле оказывалась искомым. Результат полагалось проверять, но вновь построенные фразы часто вызывали смех или недоумение, и если бы не помощь лингвистической машины, шепчущей на ухо всё новые и новые варианты — на продвижение в приемлемые сроки можно было и не рассчитывать. Вычислитель сам запоминал незнакомые словоформы, сам присваивал им статусы «гипотеза», «рабочий вариант» или «приемлемая точность перевода», а главное — переводил те фразы Айцца, которые умел распознать.

К вечеру диалог стал налаживаться. Когда Ур почувствовал, что накопил достаточный лексический запас, он решил перейти от обучающих фраз к вопросам насущным — но опоздал.

— Ты откуда такой? — без предупреждения спросил Айцц, и когда Ур замешкался с ответом, повторил, стараясь произнести слова почётче: — Откуда, говорю, взялся? Вижу, что человек, а не наш.

— Издалека, — уклончиво ответил разведчик. — Очень издалека.

— С Луны, что ли? Видать, обжились вы там, на каменюке этой?

— Почему с Луны? — только и нашёлся, что сказать, Ур. Местный лишь выглядел недалёким, но сделал вполне логичное и обоснованное предположение, в полном соответствии с известной ему научной парадигмой. Это тоже следовало запомнить.

— Да откуда ж ещё такому, как ты, свалиться? Сразу видно — костюмчик этот твой космический и прочие штуки. Тут такого не встретишь. А раньше — было. Раньше всё старались то на Луну запрыгнуть, то ещё куда, и вот в такую одёжку влазили. Чтобы воздух не пропускала. Так что мне-то не ври, не верю я ни в какие «дальние страны», где житьё, чем у нас, получше.

— Что ж. В каком-то смысле ты прав.

Врать напрямую сейчас не стоило, но и пытаться сходу объяснить своё происхождение — тоже. И ложь, и правда — тонкое оружие, их стоило приберечь для более важных случаев.

— А ты, — рискнул Ур, — откуда? Есть ведь ещё живые люди, кроме тебя?

— Есть, — согласился старик. — Если б не было, что мне тут делать? Помер бы я уже.

— А чем ты здесь занимаешься?

— Сам не видишь, что ли? Мусорщик я.

Решив, наверное, что этим всё сказано, Айцц принялся за кипяток с какими-то порошками, высыпанными в жестяную кружку.

— Я о местном житье ничего не знаю, — объяснил разведчик. — Вообще ничего. Меня для того и отправили — посмотреть, есть ли кто живой. Я не враг.

— Может, и не враг, — снова покивал старик. — Я ведь почему в тебя стрелял? Думал, порченый. Кому ещё тут ходить, как не порченому? А ты нормальный оказался. Почти, то есть, — усмехнулся мусорщик, окидывая взглядом снаряжение Ура. — Ты уж обиды не держи, ладно? Мне теперь вроде как стыдно — ты со слов дело начал, а я с пули. Мог бы тоже в ответ пальнуть — так ведь не пальнул же. И кто из нас настоящий человек после этого?..

Он громко отхлебнул своего напитка и блаженно зажмурился. В этот момент Айцц вовсе не казался безжалостным стрелком, готовым палить в первого попавшегося незнакомца. Модель его поведения никак не хотела склеиваться — если, конечно, в ход не шли откровенное враньё с лицедейством.

— Что такое «порченый»?

— Э, да ты совсем, что ли, бед не знал?!

— Не то, чтобы…

— Ну значит, у вас там беды свои, лунные — а у нас свои, земные. Не бывает человека без бед, так ведь?

Ур подумал и решил, что пожалуй так. Человека без бед действительно не бывает.

— Вот, — правильно оценил его молчание мусорщик. — А у нас вот порча. Только, — тут его лицо потемнело и разом стало суровым, — лишний раз болтать об этом не след. Накликать можно.

— Накликать? Разве так бывает?

— Бывает. Ты слушай, в сундук собирай, будет тебе польза. Не надо о таком болтать, а уж к ночи — тем более.

— Ладно, — покладисто согласился Ур. — А о людях — можно? О том, где ты живёшь?

— Это можно. Только что тут говорить? Со мной пойдёшь — сам увидишь. Правда, не обрадуются тебе.

Эта откровенность уже была из разряда «ты мне почти что свой». Странно. Странно и подозрительно — не должен чужак, с которым вы встретились при сомнительных обстоятельствах, вызывать подобные чувства.

— А ничего, что ты меня приведёшь?

— А чего ж такого? Ты человек и я человек, пусть советники хоть лопнут со своими уставами. Или ты…

Глаза Айцца быстро, почти незаметно, метнулись к лежащему возле разведчика карабину и обратно.

— Говори прямо. Что бы ты ни сказал — я не причиню тебе вред. Я здесь не для вражды.

Айцц вдохнул.

— Про былое у вас как — помнят? Литтерстадт большой, а двоим всё едино не разойтись… Ты, я вижу, не инлунд. Так может, у вас там Федерация, как бы? У нас уже и не вспоминают, но я постарше буду, и ещё кое-кто. Теперь-то вроде значения не имеет, здесь, я хочу сказать, ну а там? — он указал глазами на потолок. — А то мало ли…

— Нет там никакой федерации, — ответил Ур, почти не кривя душой. — Я пришёл найти людей. Всё равно, каких. Найти и поговорить. А что оружие при мне — так мало ли, что найду.

— Это верно. Порой такое найдёшь, что лучше б дома сидел и в огороде ковырялся. Но я с детства беспокойный, вот и выпало мне быть мусорщиком. Само собой получилось.

Темнело. Старик принялся чинить свой плащ, а Ур обдумывал ворох свалившейся на него информации. Лунная программа его не особенно удивила, зато упоминания разных государств, конфликта между ними и какой-то невнятной «порчи» хорошо ложились на текущую рабочую гипотезу. Война, применение биологического оружия и массовое вымирание человеческой популяции — мрачный, но вполне реальный сюжет. Отсюда же — почти суеверное нежелание Айцца притрагиваться руками к незнакомым вещам. Оставался вопрос трупов, но тут могли быть варианты — вплоть до работы команд по утилизации. Скорее всего, применённое оружие имело отложенный эффект или долгий инкубационный период и оставило в психике выживших борозды такой глубины, что само упоминание о нём теперь являлось чем-то вроде табу. Если гипотеза окажется верной, миссию можно будет считать закрытой и неудачной: что ещё найдёшь в мире, уничтоженном глобальной войной? Разве что смертельный возбудитель на свою голову. Уровень обычных технологий был уже вполне ясен и не представлял особого интереса. Конечно, всегда оставались шансы, что выводы ошибочны, а под поверхностью очевидного скрывается нечто невероятное, но Ур по собственному опыту знал, что «невероятное» обычно означает «невероятно паскудное», а ошибиться куда проще в позитивных оценках происходящего. Негативные прогнозы удавались ему отлично.

— Айцц, ты боишься… гм… чего-то конкретного? — поинтересовался Ур, взвешивая в руках карабин. — Часто этой штукой приходится пользоваться?

— Когда как. Иногда приходится, а бывает, что и пуля не помогает. Всякое случается, если по старым местам бродить. Может, пронесёт, — выговаривал старик, глядя на язычки пламени, — а может — не пронесёт. Я давно здесь хожу, пока проносило. А однажды и меня не дождутся. И что? Всё равно от меня каждый шарахается, кроме неё. Ружьё вот жалко — так и сгину с ним вместе. Надо отдать уже, и дело с концом.

— Кому отдать?

— Да внучке моей. Она ведь тоже в меня пошла — на месте не сидит, с Маркутт лается…

«Ружьё, выходит — ценная вещь. А отвечает он всё так же уклончиво… Надо всё же взглянуть на его общину, может быть, что-то интересное почерпну. Времени полно, уровень опасности — незначительный. Но осторожно, никогда не знаешь, в каком качестве ты попадёшь на чужой обед — дорогим гостем или не менее дорогим блюдом.»

В костёр легла новая досточка, и огонь принялся вылизывать угощение. Смеркалось рано, как и положено поздней осенью, а у старика, похоже, никаких источников света с собою не было — вот и сидел он перед костром, задумчиво рассматривая его багровое чрево. Очаг располагался ближе к дверному проёму, будто отгораживая людей от затаившейся тьмы: Айцц регулярно подкармливал его, больше по желанию, чем из нужды, и временами поджигал отдельные щепки, словно ребёнок.

— Любишь смотреть в огонь? — спросил Ур, который и сам любил. — Или он для чего-то нужен?

— Если любишь — значит, он для того и нужен, — философски заметил Айцц. — Но и польза от него есть: с костром человек не пропадёт.

«Интересно, это фигура речи такая, или в самом деле можно пропасть? Знание языка у нас с вычислителем сейчас на уровне идиотов, которым всё, что глубже буквального смысла фразы — недоступное для понимания колдовство. Надо спрашивать.»

— Ты имеешь в виду что-то конкретное? Нам сейчас угрожает опасность?

— Жить — уже опасно, от этого умирают, — усмехнулся старик. — Нет, не конкретное. Просто пока огонь — хорошо. Оно огня боится.

— Да что — оно?

— А кто ж его знает. Словами объяснить трудно, а тебе — так особенно. Ну… вроде как бывает, будто ты что-то чувствуешь, да и всё. Оно — это почему здесь и там ходить нельзя, почему не всё можно делать, почему одно страшно, а другое нет, почему иногда люди пропадают или что-то странное происходит… Как ещё назвать? Оно и есть.

— Некая сила? Явление, может быть?

— Может, сила.

— А может, воля? — забросил удочку Ур.

— Ну что ты пристал? Говорю же — лучше с костром, чем без, да и всё. Сам, что ли, не видишь?

Ур оглядел их комнату с ползущими по стенам тенями и с трепещущим рыжим сердцем в кирпичном ложе. Представил весь огромный завод, погружённый в непроглядную тьму, а рядом — город, который и при свете дня чернее, чем сама ночь. Вспомнил унылую равнину, мёртвый мегаполис на горизонте, железные скелеты вышек и свой бесконечно далёкий дом.

С костром действительно было лучше.