Контрабандисты

Андрей Батурин

Желание сбежать из страны-тюрьмы объединяет героев этой книги, а также шесть похищенных живописных шедевров, которые, как часть причитающихся им народных богатств, собираются вывезти они с собой. Детективная история разворачивается в СССР времен позднего застоя. Приведенные автором описания суровых реалий социализма не просто служат фоном для лихо закрученного сюжета, а еще и призывают одуматься ратующих за возвращение той эпохи.

8

Придя в понедельник на фабрику, Леха получил в отделе кадров новенький пропуск и, подойдя к одной из четырех серьезно укрепленных кабин на проходной, предъявил его высунувшейся из окошка здоровенной тетке.

— Алкаш? — хмуро спросила та, внимательно изучив документ.

— Это что, там так написано? — усмехнулся промдизайнер.

— А что, нет? — Вахтерша ощупала его холодным взглядом. — Все вы, мужики, алкаши… А это что? Ну-ка подойди ближе. — Она одной рукой ловко поймала подозреваемого за воротник, другой бегло обыскала. — Показалось… — выдохнула с видимым разочарованием.

— Вы что, тетя, охренели? — возмутился Леха.

— Побазарь еще мне, племянничек… Сам виноват: вырядился в пинжак в такую жару… Заруби себе на носу: проносить спиртные напитки на предприятие строго запрещено! Найду, — она поднесла под нос контрабандисту солидный, пахнущий луком кулак, — напишу докладную… Проходи.

Конструкторским отделом оказалась просторная комната с яркими шторами, задрапированными в стиле «Помпадур». Везде, где можно, красовались горшки с растительностью, стены украшали обои в цветочек, а на полу блестел грубо имитирующий паркет линолеум. Помещение можно было бы принять за гостиную в квартире какой-нибудь старой девушки, если бы оно не было так густо заставлено рабочими столами, за которыми сидели и прихорашивались симпатичные работницы.

Молодой специалист сразу забыл про неприятности на проходной. Полные и стройные, светлые и смуглые, молодые и уже пожившие. Четырнадцать голов насчитал он в этом цветнике, и все были пригодны для обмена жидкостями. Восемь вполне подходили для продолжительных половых отношений, а одна так вообще вылитая Вера, только пониже, ну и не такая красивая, конечно.

Так он и доложил с нетерпением ждавшему его после первого трудового дня Эдуарду.

— Тебя туда, баклан, что размножаться отправили? — зло перебил главарь банды, не дав новоиспеченному кожевнику закончить описание своего счастья. — И не думай даже. Никаких там шашней. Вот ведь, половой агрессор, раскатал губы. С одной рога замочишь — и все, больше она тебя ни к кому не подпустит. Это женский коллектив, у него свои законы, — учил опытный в таких делах товарищ. — Береги патроны для решающего выстрела. Если уж и подкатить к кому яйца — так по делу, к начальнице какой-нибудь или кладовщихе в чемоданном цехе. Ясно, развратник?

— Да как же так? Там такая малина… Вообще нельзя? Что я, импотент, что ли? — спросил Леха разочарованно.

— Ты что, глухой или дурак? — разозлился Эдуард. — Вообще нельзя! На улице телок тебе мало? Узнаю — убью. Будешь обо всем мне рассказывать. Когда надо будет и кого — сам скажу. Понятно или нет?!

— Ладно… что уж там, — согласился Леха с неохотой. — А то я мог бы парочку и сюда привести.

— Все, закончили об этом, придурок. Что еще там было интересного?

— Тетка была интересная на проходной. С тебя ростом, только раза в два шире. Обшманала меня очень тщательно, особенно на выходе. — Парня передернуло от воспоминания об ее жестких пальцах у себя в паху. — Ох, не знаю, как мне оттуда шесть чемоданов вынести удастся.

— Вот… Эту бабенцию и трахни, — оживился Эдуард. — Да так ей засади, чтоб она только о тебе и мечтала. И тогда она тебе сама что угодно вынесет.

— Ты что серьезно? — заржал горе-кожевник. — Она же старая и страшная… Да и ненавидит и меня, и весь род мужской.

— Ну, это я так, к примеру, как вариант… А так думай, решай, смотри по сторонам. В чемоданный цех ходил?

— Не успе-ел…

— Не успе-ел, — передразнил подчиненного атаман. — Весь день на телок пялился. Давай соберись, чувак. Немного погорбатимся — зато потом всю жизнь в шоколаде валяться будем. Сделаем дело — будет у тебя таких сосок сотня, еще и получше. Помнишь, как в журнале? — Взяв ладонями свои воображаемые огромные груди, он с чувством потряс ими. — Забелецкий уже путевки выбил. Осталось меньше двух месяцев. Вера сегодня спрашивала, как у тебя дела идут.

— Успеем, боцман, не ссы, — оживился Леха при упоминании напарницы. — Что она еще спрашивала?

— Да так, ничего особенного… Ну ладно, все на сегодня. Иди домой, отдыхай.

Директора «Красной кожевницы» Клавдию Михайловну Завальню в молодости обольстил и бросил какой-то сельский ловелас, с тех пор она ненавидела мужчин. Возможно, поэтому, а может, по причине мизерных зарплат, трудились там в основном женщины. Этакое феминистское царство: женщины начальницы, грузчицы, шоферицы, охранницы. Даже такой исконно мужской пост, как сантехник, занимала Зоя Муравьедова, вечно мокрая, спешащая куда-то с грязным тросом на плече стодвадцатикилограммовая амазонка. Из-за того, наверное, все отхожие места на предприятии и пребывали в полном порядке.

Мужчины на фабрике, конечно, тоже работали, но все какие-то немужественные и с различными изъянами: кто алкаш, кто инвалид, а кто просто, как начальник отдела кадров, пыльным мешком пришибленный. Каста ленивых, вечно недовольных жизнью изгоев. Они редко попадались на глаза, но они в наличии имелись. Обитали в подвалах, в различных каморках и подсобках, прятались, чтобы их не засекли и не заменили на таких же, но нормальных женщин.

Главная художница, она же начальник конструкторского отдела Зоя Павловна Гробарь-Первомайская была с директором на половой вопрос совершенно идентичных взглядов. И, как только первый раз увидела перед собой нашего промдизайнера, так сразу только по одному его облику поняла, что перед ней бездарь и лентяй, а по едва уловимому запаху перегара (в понедельник утром), что еще и алкоголик. Рабочих единиц, однако, в отделе не хватало, а парень имел редкий по тем временам диплом с хорошими оценками. «Что же, делать нечего, — подумала она, — нужно уметь работать с тем, что есть». Скрепя сердце приняла его в коллектив и даже решила поручить главное дело года — разработку макета фирменного настенного календаря.

С тех пор прошло две недели, и она с каждым днем все более и более убеждалась, что жестоко ошиблась.

— Ну вот что вы, Алешенька, мне опять принесли? — Старушка сморщилась, насколько позволил слой нанесенной на лицо штукатурки. — Я же просила вас побольше души, побольше чувственности, что ли… Если вы меня понимаете. А это снова…

— Нет, не понимаю, Зоя Павловна, — перебил ее промдизайнер. — Я и так уже, как вы просили, почти полностью передрал ваше любимое произведение. Осталось только год тот же поставить — и один в один будет.

— Ах, Алешенька, дорогой. Ну что же тут непонятного? Ну не смотрится… Понимаете? Не смо-три-тца… Вот посмотрите сами, вы же дизэйнэр… Она взяла его макет, кряхтя, вылезла из-за стола и приложила к стене рядом с аляпистым плакатом в зелено-сине-красных тонах:

— Леночкин календарь смотрится, а ваш не смо-три-тца… Неужели вам самому не видно?

— Извините, не видно. Одна хрень, что та, что эта, — промдизайнер едва держал себя в руках. — Компоновка та же, орнамент ваш деревенский — один в один, цвета такие же, шрифт на сетке идентичный… Что еще не так?

— Зря вы ругаетесь, Алеша. — Старуха снова села за стол и, приветливо улыбаясь, уставилась на подчиненного злыми глазами. — Леночкина работа, между прочим, всем понравилась и собрала многие восторженные отзывы на фабрике. Сама Клавдия Михайловна восхищалась и повесила этот календарь у себя в кабинэте и даже дома. А ведь Леночка институтов не заканчивала. И уж, конечно, никаким дизэйнэром, — она неодобрительно покачала головой, — не была. Сама всему научилась. Самородок, если вы меня понимаете. Все детство рисовала в Доме пионэров, а потом сорок лет отдала нашей фабрике. Начинала простой проклейщицей, а дошла до моего заместителя по кэнструктэрскому отделу…

— А ведь вы, Зоя Павловна, если я не ошибаюсь, тоже ничего такого не заканчивали. — Леха наводил недавно справки. — Торговый техникум не считается. Почему же вы меня, дипломированного по этому профилю специалиста, учите, что и как мне делать? Откуда вы можете это знать?

— А укорять не надо, молодой человек, что у меня нет высшего обрэзэвания. — Благообразное лицо старушки резко превратилось в оскалившуюся крысиную морду. — Некогда было мне учиться, не до институтов было, знаете ли… Шла война, а потом разруха… А учу я вас, непутевого, потому, что лучше знаю, что нужно, что понравится людям и нашему дирэктору, и потому, что если вдруг что-нибудь не так получится, отвечать придется лично мне начальнику, а не вам. Вы хоть и дипломированный, но молодой, зеленый и ничегошеньки в нашем искю-юсстве не понимаете… Вот Леночку я бы учить не стала, мы с ней друг друга понимали без слов. Жалко, что она покинула этот мир, а то бы…

— Нет, ошибаетесь, не покинула она этот мир. — Леху понесло. — Она живет здесь: в этом календаре, в этом мусоре, — он схватил несколько рекламных листовок, лежавших на крае стола, и подбросил в воздух, — в этих шторках, в сотнях архаических поделок, нашлепанных вашей фабрикой по ее эскизам. Ее затхлый дух везде в этой конторе. Ваша Леночка была, несомненно, способной, а когда-то, наверно, и актуальной, но она и вы вместе с ней безнадежно отстали. В мире уже никто так не работает… Я же приносил вам, показывал графику, вещи импортные в журналах, какие сейчас в моде. Вы посмотрите на них и на это, — он ткнул в календарь, — на то, что производите. Небо и земля…

Конец ознакомительного фрагмента.