Фагоцит. Покой нам только снится

Андрей Величко, 2019

Наш современник Виктор Антонов стал своим в двадцатом веке – он запросто общается с писателями Иваном Ефремовым и братьями Стругацкими, с Косыгиным, Шелепиным, Семичастным, да и «наш дорогой Леонид Ильич» ценит Виктора за неоценимый вклад в развитие космической программы Советского Союза, обеспечившей приоритет в «лунной гонке». Антонов мечтает обеспечить своей стране светлое будущее, но путь к решению этой задачи непрост: сложно понять причины разочарования народа в социализме и трансформации оттепели в застой. А от застоя и до краха СССР недалеко. И для того чтобы в конце концов найти верный курс, Виктору придется спуститься с небес на землю. И в прямом, и в переносном смысле…

Глава 3

Как уже упоминалось, посвященные предпочитали встречаться со мной на дачах или даже вовсе на свежем воздухе. Правда, Шелепин приезжал в НИИ «Мечта», но это ему было положено по должности. В московской квартире я до декабря шестьдесят шестого года не был ни у кого, и эту традицию первым нарушил Брежнев. Он позвонил мне девятого числа и сообщил:

— Вить, я тебя приглашаю вечером восемнадцатого в гости на Кутузовский. Знаешь, где я там живу? Вот и приезжай с Верой, очень она у тебя обаятельная девушка и поет хорошо. Будем в узком кругу мой юбилей праздновать, все-таки шестьдесят лет, круглая дата, а девятнадцатого не получится, будут официальные мероприятия. И гитару захвати. Вообще-то гости собираются к восьми, но ты давай пораньше, часов в семь, у нас тут с тобой есть о чем поговорить.

Ну да, нашему дорогому Леониду Ильичу девятнадцатого декабря исполняется шестьдесят лет. Интересно, подарят ему сейчас первую звезду Героя Советского Союза или нет? И ведь небось восемнадцатого я этого не узнаю, придется потерпеть несколько дней.

К дому номер двадцать шесть по Кутузовскому проспекту мы с Верой приехали за пятнадцать минут до назначенного срока. Мало ли, вдруг нас не пустят сразу, начнут выяснять, кто мы такие, а опаздывать к самому генсеку неудобно. Однако нас мало того что пропустили без волокиты, так и предложили загнать машину во двор, на охраняемую территорию. Нормально, можно дворники не снимать, а то оставлять их на машине, брошенной просто на улице, опасно. Могут спереть.

Брежнев сам встретил нас в дверях, Веру сразу передал на попечение супруги Виктории Петровны, а со мной уединился в кабинете. Мне, честно говоря, было любопытно — что же такое стряслось, раз он специально выделил время для беседы наедине? Неужели только для того, чтобы похвастаться — юбилейной звезды Героя у него не будет?

— Неправильно утверждать, — заявил явно гордящийся своей скромностью Леня, — что коммунисты не делают ошибок. Делают. Но настоящие коммунисты их вовремя осознают, принимают все меры к их исправлению и уж тем более не повторяют. Такого позора, что я видел в твоем планшете, теперь не будет. Кстати, свежих анекдотов не расскажешь?

Ну да, Леониду Ильичу почему-то нравилось слушать анекдоты про себя. Причем в этом времени их пока еще было очень мало. Те, что я ему рассказывал, датировались где-то концом семидесятых годов.

Я встал и торжественно произнес:

— Дорогой Леонид Ильич! Позвольте в честь юбилея преподнести скромный подарок и пожелать, чтобы вы всегда оставались таким же здоровым, умным и ироничным, как сейчас. Вручаю наедине, потому что подарок… хм… несколько неоднозначный.

Я протянул ему книжку, оформленную в стиле «Библиотеки приключений и научной фантастики» — он любил эту серию. Только примерно вдвое меньше в высоту и в ширину — как раз чтобы Антонов мог без проблем перекинуть ее мне. Он сам распечатал анекдоты из сборника, напечатал обложку и отдал в переплет. И теперь Леня держал в руках томик с собственным портретом на верхнем поле и названием на нижнем «Анекдоты про Леонида Ильича».

— У вас там даже такое издают? — удивился он.

— Вроде да, но точно не уверен. А это штучный экземпляр, сделанный специально для вас. Здесь нет никаких упоминаний о том, когда, где и каким тиражом это было отпечатано. Так что при желании можете даже кому-нибудь показать.

— А что, думаешь, не покажу? Зря, еще как покажу. Виктории Петровне, например, вместе посмеемся. И еще соседу не помешает, Мише Суслову, про него-то небось не сочиняют.

— Как бы его кондрашка не хватила.

— Не хватит, у него здоровья на десятерых. Когда, говоришь, он помереть-то должен?

— Месяцев за девять до вас. Но теперь-то вы его наверняка переживете на подольше. И да, у меня для вас приготовлен еще один подарок. Сейчас вручать или при всех? Этот можно показывать кому угодно без ограничений.

— Давай сейчас, чего уж тянуть.

Я протянул ему часы «Восток» — «Морская пехота». Это были механические часы с автоподзаводом, и единственное небольшое несоответствие времени заключалось в картинке на циферблате — там была изображена БМД. Какая именно, не разобрать. Но раз ее примут на вооружение в шестьдесят восьмом, то опытные экземпляры наверняка уже есть, так что тут не подкопаешься.

— Хорошие, — одобрительно сказал Брежнев, повертев часы в руках, — вот только почему «Восток» не нашими буквами?

— Так ведь вам, Леонид Ильич, придется много работать на международном уровне. А слово «Восток» буржуи после полетов наших космонавтов должны знать не хуже своих. Вот и пусть читают.

— Согласен. Спасибо тебе, Витя, уважил. Но у меня к тебе еще одно дело есть, потому и пригласил пораньше. Много ты мне интересных материалов предоставил, и вот я тут прочитал свои воспоминания, которые Аграновский написал вместе с Сахниным. По фактам там, конечно, все написано правильно. Но скучно же читать! Я там, на Малой земле, сам был раз сорок, и с людьми общался, и атаки фашистские отражал, мне до сих пор боевые товарищи письма пишут! Они — живые, и погибшие — достойны того, чтобы про них вспоминали и через поколения. А вот это, что тут за меня понаписали, вспоминать не будут. Я сам, читая, зевал. Ну нельзя же про такой подвиг — и так нудно!

— А не нудно Суслов не пропустил бы.

— Так год уже на внешних сношениях тот Суслов! Скоро вообще на пенсию уйдет. А ты дружишь с очень хорошим писателем, с Ефремовым. Попросил бы его, что ли.

Вот так, подумал я, от судьбы не уйдешь. Пытался Иван Антонович отбрехаться от такой чести и меня убедил, но вот на тебе. Похоже, все-таки придется ему писать еще и это.

— Ты не думай, — продолжал Леня, — лично прослежу, чтобы на обложке были обе фамилии. Не как тогда. Так и напишем — воспоминания Брежнева в литературной обработке Ефремова.

— В принципе, мысль вам пришла в голову здравая, но хотелось бы уточнить один момент. Есть же писатели-фронтовики, тот же Симонов, например, которые владеют темой лучше.

— Есть, конечно. Но я их попросить не могу. Могу только сделать так, что их якобы попросят, а на самом деле обяжут, но это будет совсем не то. Не пойдет тут писанина из-под палки.

— А Ефремова, значит, можете попросить?

— Тоже не могу, потому к тебе и обращаюсь. Ты-то можешь.

— Могу. И попрошу. Надеюсь, он мне не откажет. Но у меня к вам будет встречная просьба.

— Слушаю.

— Иван Антонович совсем недавно закончил новый роман — «Час Быка».

Ну да, в общих чертах так. А если уж быть совсем точным, то он закончил править тот текст, что получил из двадцать первого века. С мой точки зрения, получилось у него отлично, но у Брежнева и Демичева может быть другое мнение. Из книги исчезли все моменты, позволяющее рассматривать общество Торманса как вариант развития сегодняшнего Китая. Но зато появились новые, с которыми Торманс больше походил на продукт полного и окончательного вырождения «развитого социализма».

— Так вот, — продолжал я, — мне кажется, что книга получилась великолепная. Но неоднозначная, при желании там можно много чего усмотреть. И моя просьба состоит вот в чем — прочитайте эту книгу! А потом лично выскажите Ивану Антоновичу все, что вы о ней думаете. Он вполне вменяемый человек, и, если ваши возражения против чего-то там будут аргументированы, поймет их и, скорее всего, примет. И тогда точно с воодушевлением возьмется за художественную обработку ваших воспоминаний.

Брежнев, как уже говорилось, дураком не был и сразу понял, что ему предлагается. Публикация «Часа быка» в минимально урезанном виде в обмен на написание его мемуаров.

— Сильно хоть антисоветская книга? — задумчиво спросил он.

— С моей точки зрения, она вообще насквозь просоветская. Точнее, прокоммунистическая. Вы что, считаете, у нас все хорошо? Совсем-совсем, без исключений?

— Конечно, нет, я об этом и на съезде говорил.

— Ну вот, а Ефремов показывает, во что могут выродиться наши отдельные недостатки, если вместо борьбы с ними их будут замалчивать. И каких нравственных высот сможет достичь человек, если он вырастет в обществе, их давно лишенном. Вот я вам и предлагаю — сами прочитайте. Чего вам мой пересказ слушать, как в анекдоте про Карузо и Рабиновича.

— Что за анекдот? — заинтересовался Брежнев.

Я рассказал.

— Рабинович, говоришь, напел? — рассмеялся Ильич. — Ладно, прочитаю. Книга у тебя с собой?

— Нет, я же не знал, про что будет разговор.

— Тогда… ммм… в среду вечером сам мне ее привези, часов в девять. Действительно, Карузо лучше слушать в оригинале. Да, и телефон Ефремова мне прямо сейчас напиши.

Разумеется, Брежнев мог просто распорядиться, и референт узнал бы ему этот номер меньше чем за пять минут. Однако пошла бы хоть маленькая, но волна, и значит, Брежнев ее не хочет. Интересно.

Брежнев тем временем продолжил:

— С этим, будем считать, закончили. Теперь вот что. Как твое мнение, получится у вас высадка на Луне к пятидесятилетию Октябрьской революции? А то вон мне доложили, про это даже известный английский фантаст Кларк писал.

— Как это его угораздило? — удивился я.

— А вот слушай.

Явно довольный тем, что смог поставить меня в тупик, Леня взял бумажку и прочел:

«Пат был не очень сведущ в земной истории; подобно большинству селенитов, он считал, что до 8 ноября 1967 года, когда русские столь эффектно отпраздновали пятидесятилетие своей революции, вообще не было великих событий».

— Артур Кларк, «Лунная пыль», — пояснил Брежнев. — Дату он слегка перепутал, но сама мысль интересная. И что же ты думаешь, писателей вроде него смогут потрясти демонстрация и парад на Красной площади? А вот высадка наших роботов на Луну сможет, и до самых печенок. Так что ты уж, Витя, постарайся не разочаровать его поклонников, да и всех советских людей тоже.

— Сейчас все зависит от Челомея, оба комплекта моих луноходов будут готовы к началу лета. Вы бы ему финансирования подкинули. Он хоть и не просит, но лишним оно точно не будет.

— Подкинуть ему можно, только сняв с Мишина. А он уже и так чуть ли не через день жалуется Устинову.

— Зато когда его Н-1 взорвется прямо на старте и разнесет половину Байконура, жаловаться начнет уже Бармин, и вполне обоснованно. Ну нельзя такую ракету запускать без полноценных наземных испытаний! А на них нет денег. И вообще, я Шелепину уже говорил, теперь скажу вам. В КБ Мишина творится черт знает что. Все прекрасно понимают, что над Н-1 еще работать и работать как минимум года четыре, если не пять, да и то при резком увеличении финансирования. И что принятая сейчас однопусковая схема ублюдочна сама по себе и ничем хорошим в наших условиях кончиться не может. Для нормальной лунной экспедиции с ракетой типа Н-1 нужно два пуска со стыковкой на орбите, а это еще годы и многие миллиарды. Но никто этого не решается сказать даже Афанасьеву, не говоря уж об Устинове, Шелепине и тем более о вас.

— Да, — вздохнул Брежнев, — похоже, мне придется еще с этим разбираться, задача слишком велика, чтобы ее тянул один Шурик. У тебя все?

— Почти.

— Тогда давай побыстрее, гости небось уже заждались.

— Светлана Аллилуева собирается сбежать. Может, отпустить ее? Шуму тогда будет гораздо меньше.

— Черт с ней, пусть уматывает. Пошли.

Гостей было немного, только члены семьи. То есть сын Юрий, который лично мне почему-то показался внешне больше похожим на Шелепина, чем на Леонида Ильича, и его сын Леонид десяти лет. Второй внук Брежнева, Андрей, остался дома. Вера успела шепнуть мне, что он болеет, и жена Юрия сидит с ним.

И разумеется, на празднестве присутствовала дочь Галина. Кстати, довольно красивая женщина! Она еще не успела стать карикатурно похожей на своего отца. Антонов уже начал было что-то этакое замышлять, но быстро обломался, и правильно. Потому как рядом с ней присутствовал рослый молодой красавец, похожий сразу и на Алена Делона, и на Ди Каприо, и вообще на идеал мужчины в девичьих грезах. Я даже не сразу понял, что это не кто иной, как Чурбанов. Значит, Леня таки ухитрился познакомить его со своей дочерью существенно раньше, чем это произошло в прошлом Антонова. И, кстати, правильно — по Галине только слепой не заметил бы, как она счастлива. Чурбанов на вид был поспокойней. Наверное, уже прикидывал карьерные перспективы, которые пообещал ему Леонид Ильич. Или вспомнил слова Пушкина о том, что «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Интересно, они уже расписались или пока идет процесс ухаживания? Колец на руках у них вроде не видно.

Леня представил нас с Верой гостям, причем упомянул и про мои, как он сказал, «целительские таланты». Юрий встрепенулся, и я, после представления подойдя к нему, поинтересовался, что с его младшим сыном.

— Врачи говорят, бронхит, а Людмила им не верит, опасается воспаления легких, поэтому и осталась дома. Из-за его болезни задерживается моя командировка в Швецию.

Ага, подумал я, командировка в Швецию — это святое. Если она может сорваться, то тут действительно и к экстрасенсам побежишь. Тем более что я не простой экстрасенс, а еще и член партии.

И, значит, мы договорились, что завтра часов в восемь вечера я к ним заеду.

Юрий с сыном уехали довольно рано, примерно в полдесятого вечера. Когда они вышли, Брежнев попросил минутку внимания и без бумажки рассказал несколько анекдотов из подаренного ему сборника. И когда только успел выучить-то?

Виктория Петровна и Вера смеялись, я за компанию тоже, хотя, разумеется, эти анекдоты уже знал. Галина ржала как лошадь. Чурбанов сидел с очумелым видом и явно не представлял, что ему делать. Смеяться над самим генсеком? Невозможно. Не смеяться, когда изволит шутить сам генсек? Невозможно еще более. Вот ведь дилемма-то возникла перед человеком, не позавидуешь.