Крыса солнце жрёт. Книга 1

Андрей Довгань, 2021

В мире, который по преданиям создан Всемогущим, вновь наступает мрачный период. Могучее королевство Тюльпанов пало под натиском Великой Унии Правии и Виртленда. Это большая победа на международной арене. Но ни огромная Велийсская империя, ни блистательный Эмират Хашимов не хотят терять свое влияние. Противоборство сверхдержав обостряется. Каждое событие может привести к страшной развязке. Слабые обречены стать лишь разменными монетами в коварных происках сильных. Выжившие, почуяв запах крови и страха, делаются еще беспощаднее. Жизнь в который раз теряет свою ценность, но как заведено у всех людей, в каких бы уголках Вселенной они не обитали, все преступления ловко оправдываются. Небольшое баронство у границ Великой Унии становится первой жертвой королевских амбиций сильного монарха Готфрида Висболда. Но барон Вук, несмотря на подлый заговор и попытку отравления, сдаваться не собирается. Более того, он готов посоперничать в жестокости с любым, кто придет к нему с огнем и мечом. В круговорот событий втягивается все больше и больше совершенно различных как по статусу, так и по характеру людей. Кому-то предначертано изменить ход истории, быть воспетым в героических песнях и стать символом своего народа. Кого-то ждут проклятия, забвение и тьма. Но всех, кто пытается обыграть судьбу, не минует одно. Боль и страдания, на которые обрекает их трудный путь борьбы за выживание и власть. В конце же всегда ждет Ангел Смерти. Найдет ли кто-то из участников игры способ остаться человеком там, где правят бал звери, и не быть зверем там, где еще помнят хоть что-то доброе о людях? И какова будет цена за это?

Глава I. О событиях в Ривилье

Телега медленно двигалась вперед. Грязь хлюпала под колесами и копытами лошадей. Солнце пробивалось сквозь верхушки деревьев. Один из лучей вдруг пробежал по лицу Мейнхарда. Он с трудом разлепил веки и, полусонный, уставился непонимающим взглядом на небо, полузакрытое елями, пихтами и соснами. Воздух был свеж и чист. Мейнхард лениво принял полусидячее положение. Рядом лежал какой-то парень, раскинувшись на соломе, и, казалось, даже пушечным выстрелом его невозможно было разбудить. Осмотревшись по сторонам, Мейнхард начал припоминать, что произошло.

Да, еще вчера он был любимым сыном своего отца-барона. А теперь едет в этой грязной телеге, проданный своими братьями в рабство. Он был третьим сыном из четырех сыновей барона Вука. Братья были на охоте, когда прискакал гонец с письмом о том, что отец умирает и требует немедленного возвращения всех своих сыновей. Мейнхард не мог назвать своих братьев плохими, но его они явно ненавидели. Поняв, что время пришло, они хотели убить любимчика отца, но на его счастье рядом проходил отряд короля Готфрида с плененными рабами, и за двадцать золотых, что было для рыночной стоимости раба чисто символической суммой, братья продали Мейнхарда командиру отряда майору Казимиру Астуру. Мейнхард сносно владел мечом, но никогда не был настоящим солдатом, не нюхал настоящего пороха и человеческой крови. Если он был готов сразиться с братьями, коль они попытались бы его убить, то драться с Казимиром, на вид воином грозным и опытным, и его людьми, Мейнхард совершенно не хотел. Он не был глупцом, и понимая, что не имеет никаких шансов на победу и спасение, рисковать жизнью не собирался. Казимиру в целом было плевать — рабом больше, рабом меньше. Про себя он догадывался, что покупает в рабство не простого холопа, а человека благородной крови, но барон Вук не был столь силен и могущественен, чтобы майор, подданный короля Готфрида, как-то беспокоился по поводу незаконного рабства Мейнхарда. К тому же, зная человеческую натуру, и быстро поняв, что к чему, он увидел, что рабством спасает парню жизнь. Сделка была оформлена быстро, Казимир и пара солдат вошли в палатку третьего сына барона Вука, майор держал взведенную четырехзарядную пистоль, и Мейнхард протянул вперед руки, позволив солдатам надеть на себя кандалы. Так для Мейнхарда началась новая жизнь.

Сзади послышался топот быстро скачущей лошади, и через минуту мимо проскакал Казимир Астур. Мейнхард проводил его взглядом, вздохнул. На какое-то время спокойствие и равномерность движения были восстановлены, но достаточно быстро майор пронесся в обратном направлении. Шерстяной бордовый плащ развевался за его спиной. Поравнявшись с повозкой Мейнхарда в третий раз, Казимир наконец повел свою лошадь в такт всему отряду и обозу. Очевидно, что он проверял состояние колонны и отдавал необходимые распоряжения, так как скоро должен был состояться привал и обед. Солдаты ночью перешли границу и находились теперь на своей земле, можно было идти спокойно, время проводить праздно. Теперь спешить стало некуда. Настроение вояк приподнялось, они обменивались шуточками, вздыхали что вблизи нет поселений, где мог бы находиться более-менее приличный бордель, подбадривали друг друга наличием в обозе бочек с пивом.

Казимир оставался спокоен, словно изваяние. Его стальные серые глаза смотрели вперед, осанка в седле была ровная, он был похож на статую из гранита. Кончики усов хищно топорщились вверх. Нос с горбинкой придавал сходство с диким, горным ястребом, птицей величественной и опасной. Горные ястребы водились только на родной земле этого ветерана, в графстве Астуршир, входящим в состав Виртленда, а также были гербом его рода. Род Астуров не был самым богатым родом в королевстве, но был весьма почитаем и всегда верен короне. Мейнхард смотрел на майора, не отдавая себе отчета в том, что облик Астура привлекает его своей силой и мужественностью. Внезапно Казимир повернулся в сторону телеги и бросил сухим голосом:

— Я что, похож на деревенскую шлюху, которую ты хочешь весь вечер, молокосос?

Мейнхард резко отвернулся и покраснел. Он ощутил гнев, страх и странное чувство стыда.

— Твою мать, ты еще и трус?

Гнев Мейнхарда взял верх. Он не был слюнтяем и злобно посмотрел в сторону Казимира.

— Ах да, ты не трус! Ты — обыкновенный болван! Хочешь меня убить? — майор улыбнулся, словно оскалился, и подъехал ближе к повозке.

— Хочу, но пытаться не буду. Шансов у меня нет, я не дурак.

— Отчего ж? Я не прячусь за спины своих солдат. Дам тебе меч или саблю. Выбирай и вставай. Все будет честно.

— Я не дурак, я же сказал.

Улыбка майора стала еще шире. Он отъехал и уставившись вперед, спокойно продолжал двигаться в такт колонне.

— Ты не дурак, — молвил он, — но и не умен. Коли было б так, убил бы своих братьев до того, как они тебя продали.

— Чтобы отец повесил меня?

— Он повесит твоих братьев? Сомневаюсь, что они настолько позабыли про инстинкт самосохранения. Впрочем, как знать?

— Он при смерти. Иначе бы они не осмелились.

— Ну тогда, нужно было их убить сразу, как стало об этом известно.

— Я один, их трое. Да еще и челядь. Я же всегда рассчитывал только на себя. Так умнее, если не доверять врагам.

— Может быть, но будь ты и вправду смышлен, ты бы должен был научиться владеть оружием так, чтобы убить их быстро, не получив ни царапины. А потом тебе следовало бы сбежать и от их челяди. Ты умеешь владеть мечом или саблей искусно?

— Умею. Просто умею.

— Оно и видно, раз ты оказался тут. Учитывая твое положение, для тебя твоих навыков оказалось мало, значит это глупость с твоей стороны. Ты не берешь собственных слуг, не доверяя им, но безропотно отдаешь себя в руки целой толпе недругов, отправляясь с этими ублюдками на охоту. Это глупость с твоей стороны. Или может ты слишком благороден или перечитал романов о героях? Тогда ты еще глупее.

— Мне просто не повезло.

— Согласен. Но ты слишком беспечно доверился своей удаче, тем самым неоправданно усилив эффект от неудачи. Разумные люди так не делают. Ты все-таки или дурак, или просто сопляк. Решай сам, что именно.

Казимир пришпорил лошадь и ринулся вперед, оставив Мейнхарда, погруженного в свои думы. Любимый сын барона Вука понимал, что майор Астур прав. Впрочем, он догадывался, что все кончится плохо, но у него не было достаточно опыта и характера, чтобы это предотвратить. В сущности, он не был еще мужчиной. Да, братья могли его убить, но все-таки предпочли его продать, а не обагрять руки кровью. Шорох вывел Мейнхарда из состояния задумчивости. Парень, что лежал вместе с ним на телеге, перевернулся на другой бок и громко захрапел.

Спустя несколько дней отряд майора въехал в первый небольшой городок. Сотня солдат сопровождала обоз с двумя сотнями рабов. Кто-то из рабов шел пешком, кого-то везли на телегах. Отношение к последним в южном герцогстве Правия было достаточно терпимым и лояльным по сравнению с их правами в землях ханов, где прав в общем-то не было. Но, все-таки, это было рабство. После окончательной победы в войне с королевством Тюльпанов добыча была огромна и первыми вернувшимися были люди Казимира. Перед майором стояла задача распределить взятых рабов в городах и селениях по маршруту, которым основное войско будет возвращаться в столицу с контрибуцией, в числе которой была настоящая армия невольников и пленных. Мейнхарду и тем, чьим статусом он теперь обладал, предстояло ценой здоровья, а может и жизни, подготовить все необходимое для праздничной встречи армии короля. Городок назывался Ривильей. Встречали солдат хлебом, солью и вкуснейшим южным вином. Куратор Витос в течение часа беседовал с Астуром, после чего рабов загнали в заранее подготовленные бараки, а солдат отправили на квартиры.

Мейнхард ел вареную картошку и запивал овощной похлебкой. К вечеру их, наконец, решили покормить. Коек в бараке не было, только спальные мешки. Это был Юг, и погода стояла достаточно теплая, так что спать на земле было можно. Впрочем, те у кого здоровье послабее, все равно подцепят какую-нибудь заразу. Некоторые в итоге отправятся на небеса.

В барак вошло несколько солдат. У одного на груди был значок капитана. Два скрещенных меча. «У майора Казимира, — припомнил Мейнхард, — было два меча со щитом позади». Юноша старался быть наблюдательным, хотя природа от рождения не обделила его этим качеством. Капитан подошел, посмотрел на него, сплюнул и, причмокивая, сказал:

— Ты, вставай! Пойдешь с нами.

Мейнхард поднялся и поплелся за солдатами. Спрашивать их о чем-то было глупо. Так он решил. Его привели к двухэтажному, красивому зданию, с высокими окнами, которые были распахнуты, чтобы вечерняя прохлада проветривала помещения. На верхних этажах по стенам мелькали тени, отражаясь в неровно дышащем пламени свечей. Зайдя в дом, Мейнхарда провели по мраморной лестнице наверх. В просторной комнате, в самом центре, стоял небольшой резной круглый стол из красного дерева. За ним сидели четверо. Майора Астура и куратора Витоса Мейнхард узнал сразу. Двое других ему были незнакомы. Все повернулись к вошедшим.

— Вот раб, мастер-офицер — произнес капитан.

— Отлично, Мигель, а теперь садись. Без тебя игра не идет, — ответил Казимир. Солдаты вышли, капитан схватил Мейнхарда за локоть и толкнул к столу. Сам же снял шлем, сел и положил рядом с собой кинжал. Куратор Витос и двое незнакомцев пристально смотрели на Мейнхарда. Он чувствовал себя шлюхой, которую выбирают господа. Это разозлило его. Он был смышлен, но часто гордость вызывала в нем гнев. В целом, он всегда знал, что он — любимец отца. Он пользовался этим, порой досаждая братьям, задевал их в ответ на их шуточки, иногда и сам, первый напрашивался на ссору. Мейнхард вскинул голову и смело, с вызовом, посмотрел на куратора.

— Ха, граф, он действительно из благородных! Раб, которого продали собственные братья, попавший в наше королевство не по праву завоевания, не по праву худого происхождения. Вы правы, такое нечасто встретишь.

— Вы знаете, что я не люблю, когда меня называют графом. Я простой солдат короля. Зовите меня по званию, — скривился Казимир. — Все, как я и говорил. При этом, гневлив, что для раба крайне опасно. Впрочем, мне и представляли его, как спесивца, потому я и дал за него всего двадцать золотых. Спесивцы живут очень недолго в качестве невольников, куратор.

— Но как же вы решились купить его? Ведь запрещено продавать и покупать в рабство благородных людей.

— Все просто. Это запрещено в нашем королевстве. А барон Вук и его баронство не находятся под нашим протекторатом, не являются нашими союзниками, и с их стороны никогда не изъявлялось желания верно служить нашему благочестивому и мудрому королю Готфриду. А потом, его милые братья собирались его прикончить, но решили умыть руки и продать его. Значит, у них есть план по поводу его отца. Да и говорят, что он уже при смерти. Я решил подыграть им. Ну, а самое главное, формально сделка была оформлена. Он не вопил и не орал о несправедливости. Да, и куда там! Ему бы пустили кишки. Никто из свидетелей его не поддержит, они все — челядь его братьев. А я отдам его вместе с моим нерадивым сюзереном-герцогом королю, и тот, возможно, сможет использовать его в своих целях. Почему бы наконец не устроить так, чтобы баронство почтенного Вука начало проявлять к нам благосклонность. Я не знаю, как это осуществить, но это уже вопрос политики. Если король посчитает возможным, он все устроит. Ну или у него просто будет знатный раб.

— Наш король справедлив.

— Именно, а я проливал за него кровь, и наш дом давно верно служит королю. Он будет справедлив и ко мне. Поверьте, я не раз приносил королю ценные подарки. Что-то подсказывает мне, что этот подарок тоже будет ценен. Я чую это, и у меня отличный нюх на такого рода дела.

— Как скажете. А герцог? Впрочем, все знают, что ваш дом считается только с королем, а герцог властвует вами лишь де-юре. Король Готфрид же дозволяет это.

— Верно. Это ни для кого не секрет. Герцог Виртленда слаб, глуп, но добр. Для северного народа это не лучшие качества. Все в мире устроено как-то не совсем соответственно. Нам нужен такой человек, как герцог Правский.

— О да, наш благодетель Ференц Сепрентос, человек достойный, доблестный и влиятельный, да хранит Всемогущий его тело и душу, — Витос возвел очи горе.

— Да хранит, — отозвался Казимир и залпом осушил свой кубок с вином. — Ему я бы даже отдал этого раба, будь он моим герцогом. Он хитер, умен и храбр. Он поднес бы его под более хорошим соусом королю, нежели я сам. Я всего лишь солдат.

— Что мешает, майор, друг мой? — Витос поглядел на Казимира с недоумением. — Вам есть куда спешить? Вы можете оставить этого невольника мне. Оба герцога и графы королевства со всей армией будут возвращаться по вашим стопам. Я могу передать герцогу ваш подарок с вашим же письмом. Ну, или оставьте раба себе. И передайте его герцогу, когда он прибудет в столицу. Он, несомненно, использует ваш дар в государственных интересах, вы правы. А главное, вы вообще останетесь в стороне. И хоть я не сомневаюсь в королевской к вам милости, но для вас же будет все безопаснее, если раба преподнесет королю именно герцог, влиятельнейший и второй человек в государстве де-факто.

Майор Астур призадумался. Поглядел на Мейнхарда, а потом медленно произнес:

— Витос, вы возможно правы. Я обдумаю вашу идею. А теперь пора поучить нашего друга. Хей, парень, налей мне вина и дополни кубки тем, у кого они неполные, — и Казимир небрежно поставил кубок ближе к Мейнхарду. — Вино на столе у окна. И поживее.

Мейнхард почувствовал, как гнев вновь начинает одолевать его. Он и не думал прежде, что прислуживать окажется так мучительно больно для его натуры. Но Казимир очевидно понял это и посмотрел парню прямо в глаза. Во взгляде майора Мейнхард прочитал, что у него нет других вариантов, кроме как подчиниться или умереть. Он неуверенно пошел к окну, но потом взял себя в руки, и достаточно быстро наполнил кубки.

— Что-нибудь еще? Господин…, — дрожащим и сухим голосом спросил Мейнхард.

— Не умен, но все-таки и не законченный дурак, — улыбнулся Казимир. — Пока нет. Сядь в том углу, я буду все время наблюдать за тобой, так что не шути. Мы пока поиграем в вист.

Мейнхард сел на табурет в углу, куда указал ему майор. Один из незнакомцев сдавал карты, когда внезапно Казимир снова заговорил.

— Ты говорил, что умеешь держать в руках меч, так?

— Да, господин.

— Заточить его можешь?

— Могу, господин.

— Ладно, хватит меня так величать. Противно аж. Называй майор, или как принято в армии: мастер-офицер.

— Да, мастер-офицер.

— Отлично, на том диване лежит моя сабля и ташка. Сабля там только одна, так что узнаешь ее. В ташке найдешь точильный камень. Вернешься в угол и точи, пока не сможешь волос разрезать лезвием, понял?

— Да, мастер-офицер.

— Вы не боитесь, что он попробует сбежать, вы даете ему оружие? — сказал один из тех, кого не знал Мейнхард.

— Попробовать сбежать для него, это все равно что покончить жизнь самоубийством, — спокойно ответил Казимир. — У меня пистоль заряжена. Впрочем, я убью его одним кинжалом, даже если у него будет две сабли.

В карты играли до глубокой ночи. Мейнхард все точил саблю. Он не спешил, делал это аккуратно. Казимир его не поучал, ему было не до того. Масть не шла, он проигрывал и проигрывал, карман его порядочно опустел. Карта шла Витосу и Мигелю. Как выяснилось, двух других звали Рональд и Пауло. Все изрядно опьянели, кроме майора. Пил он больше всех, но пьяным не выглядел совершенно. Тот же твердый взгляд, те же резкие, точные движения, та же осанка. В какой-то степени Мейнхард начал восхищаться этим графом. У Казимира был титул, были деньги, была слава, но он вел себя как простой солдат, хоть и был жесток в словах и действиях. Наконец майор бросил карты и поднялся.

— Все, милостивые государи! С меня на сегодня хватит. Сабля готова? — Казимир подошел к Мейнхарду, взял оружие, опробовал. От легкого прикосновения кровь выступила на его пальце, и он удовлетворенно хмыкнул. — Молодец. Я не ожидал. Засунь саблю в ножны, камень обратно в ташку, возьми мой плащ, он бордовый и мою магерку, видишь, она на столе?

— Да, вижу.

— Вот и бери это все, да пойдем. Пора мне отдохнуть. Со всеми имею честь попрощаться.

— И вам прекрасного отдыха, майор, — улыбнулся Витос, пересчитывая свой выигрыш в третий раз, так как из-за вина все время сбивался со счета.

Казимир всем отвесил легкий кивок, и они с Мейнхардом вышли. На улице было свежо, оба сделали глубокий вдох.

— Ночи в конце весны на Юге хороши, — молвил Казимир, и они зашагали в сторону его квартиры. — Не жарко, и не холодно. Воздух, как водка перед боем, бодрит. Я с северных земель, но такая погода мне нравится больше, чем наша мерзлота. Хотя на севере большинство предпочитают снег и мороз, и плохо переносят жару. В целом, я тоже больше предпочитаю холод, чем южную духоту, но эти места в эту пору меня очаровывают.

Мейнхард молчал. Они зашли в квартиру, темное помещение, средних размеров. Тут не было даже намека на роскошь, только то, что необходимо. Казимир приказал Мейнхарду зажечь пару свечей, положить вещи майора в шкаф, саблю поставить к тумбе у кровати. Сам достал из сундука у окна флягу, сел в кресло и наполнил глиняную кружку прозрачной жидкостью. Отхлебнул и потянулся.

— Водка. Вино — это хорошо, но настоящее пойло для солдата только водка. Люблю перед сном хлебнуть пару кружек. Смотрю, ты не очень разговорчив?

— Я не думаю, что я должен быть болтлив, мастер-офицер.

— Да уж. Верное качество. Спать будешь в горнице, постелешь себе мешок на полу, вон он, скручен. Это мой, походный, на всякий случай. Проснешься с третьими петухами, начистишь до блеска мои сапоги, растопишь немного печь, сообразишь завтрак. Дрова и топор на улице при входе, думаю, ты видел. Продукты также в горнице. Вот тебе мои карманные часы. В шесть часов разбудишь меня, если я не проснусь сам. Все уяснил, а то я не люблю тугодумов, которым приходится повторять дважды.

— Уяснил, — Мейнхарду было, с каждым приказом, все тяжелее держать себя в руках. Пока он точил саблю, его не трогали, и он отошел. Но чувство гнева, природное чувство этого гордого человека, постоянно возвращалось, и, как мощный таран, с каждым новым ударом, заставляло трещать закрытые ворота, за которыми пряталась его ярость, все сильнее. Казимир же был очень внимателен на такие вещи. Он, словно северный медведь, чующий врага за несколько километров, улавливал малейшие всплески ненависти, зарождающиеся в людских душах.

— Ты начинаешь меня раздражать. Ты вечно бесишься. Рано или поздно мне это надоест, и я убью тебя. Но могу сделать и лучше. Сначала я отведу тебя в местную тюрьму, и тутошние заключенные оттрахают тебя хорошенько, потом я прогоню тебя, голого, с оттраханной задницей по городу и повешу тебя на ближайшем суку. Почему? Чтобы перед смертью ты понял, что твоя гордость хороша только в меру и тогда, когда нужно.

— Вы — садист?

— Нет. Я — солдат. А ты имеешь толику ума и некоторые способности. Но порой я думаю, что ты жутко тупой. Я отношусь к тебе сейчас, как к своему кутильеру. Его убили проклятые «цветочники» на войне. Ты не можешь стать, скажем, оруженосцем или знаменосцем (это более высокие должности), потому что ты — раб. Да и вообще, ты не участвовал ни в одном настоящем сражении, ни в одной боевой операции. А вот кутильером… Тут, конечно, тоже любому безродному холопу место заказано, так как он не благороден. Быть кутильером могут только мужчины чистой крови. Однако здесь допускается возможность того, что эта кровь находится в оковах рабства. Имей это в виду! И, кстати, мне помнится, что ты не худого происхождения.

— Мне нужно сказать вам спасибо, мастер-офицер? — со скепсисом спросил Мейнхард.

Казимир достал кинжал.

— Еще один раз такой тон, и все что я сказал выше, я осуществлю, но перед повешением, я еще тебе отрежу детородный орган. Ты понял, щенок?

— Да, — страх снова подавил гордость юноши.

— Тем лучше, — черты лица майора немного смягчились. Он откинулся в кресле, хлебнул еще водки и после недолгой паузы продолжил, — Кутильер в нашей стране — это тот, кто выполняет обычную грязную работу за командира, имеющего титул герцога, графа или барона, и добивает его раненых врагов. Но многие мечтают об этой должности, молокосос, потому что только с нее можно двигаться вверх к серьезным званиям и почестям. Сыны графов, бароны, сыны баронов, воеводы и даже графы, если дело касается кутильера самого герцога, борются за это чертово назначение, чтобы подняться по карьерной лестнице. Ты не кутильер, но, повторюсь, отношусь я к тебе не хуже, чем к нему. У нас в герцогстве Виртленд нет рабства, я не люблю рабства, среди моих подчиненных нет рабов, только наемники, крестьяне или благородные люди без договорных обязательств. Порой эти наемные труженики плуга или меча находятся в положении таких же рабов по факту, но все зависит от людей, их нанимателей и ума самого наемника. Бывает так, что наниматели — негодяи, а наемники — дураки. Отсюда и вытекает самая настоящая кабала. Крестьяне же вообще являются отдельной кастой. Но все же, в конкретном виде, у нас рабства нет, поэтому я и не хочу относиться к тебе, как к рабу. Однако купить и использовать тебя на этой земле, как раба я могу. Хоть я и имею гражданство Виртленда, там моя родина, но есть у меня и гражданство Правии, и земля здесь, на Юге. И благословляй Всемогущего, что я тебя, пока что, оберегаю от этой участи. Но все бывает в первый раз. Ты можешь стать моим первым рабом. Или умереть мучительной смертью. Как мне заблагорассудится, как ты будешь себя вести.

— Но вы же хотите отдать меня королю или герцогу? Зачем вам со мной нянчиться?

— Мало ли что я говорил этим гражданским! Может то, что я сказал правда, а может быть и нет. Но откровенно я говорю только с солдатами. Мы служим королю, мы спасаем королевство. Мы его расширяем, мы создаем его славу. А на этих изнеженных трусов в шелках мне плевать, и не им мне раскрывать свои карты.

— Так вы хотите сделать меня кутильером?

— Я не сказал, что я хочу. Я могу. А могу отдать королю. Могу герцогу Правскому. Могу убить, могу много чего. Но что я хочу в данный момент и что я буду делать, угадывай сам. Пока что я тебе все разжевывал. Теперь крутись и борись за себя. Больше поблажек не будет. Кем ты будешь, кутильером, рабом, покойником, теперь зависит только от тебя. Пока что ты — раб, к которому я хорошо отношусь. Все, спать.

— Можно еще вопрос, — голос Мейнхарда был взволнован, в нем чувствовался интерес и Казимир смилостивился.

— Только один. Говори.

— Я не понимаю, кутильером может быть и раб, но рабство в Виртленде запрещено?

— О да, подобные вопросы задают все иноземцы, — майор Казимир недовольно поморщился. — Но это относится к герцогству Правскому. Законы о кутильерах очень схожи в герцогствах. На этой земле ты мой раб по статусу сейчас, но въедем в Виртленд, тут же станешь свободным. Вернемся обратно, снова будешь рабом. Не заморачивайся. Крючкотворство и юридические нонсенсы в нашем королевстве в чести. У меня у самого порой голова идет кругом. А теперь иди спать. Помни о моих приказах. У тебя не так много времени на сон.

Мейнхард лежал в тишине и пялился в потолок. События его жизни словно облака лениво проплывали перед ним. Он любил своего отца. Правда меньше, чем отец любил его. У барона Аластора Вука, владельца баронства Вуков, было три жены. К первой, Мелинде Барр, сестре его вассала баронета Джона Барра, он не питал никаких нежных чувств, но баронет был одним из самых могущественнейших и выдающихся людей этих земель. Славный и верный воин, выигравший не одно сражение, победивший барона Ричардсона и ярла Хрёрика, которые совместно покушались на суверенитет баронства Вуков, друг детства самого Аластора, этот человек был любим и уважаем всеми. Барон Вук просто не мог отказать Джону в том, чтобы породниться с его семейством, когда тот изъявил свое желание. Свадьба состоялась. Аластор не изменял своей жене, почитая друга, и вел себя всегда в высшей степени учтиво.

Через три года у Вуков родился сын, которого они назвали в честь баронета, Джоном. Еще через два года Мелинда родила второго, его нарекли Аластором, в честь отца. Прошло пять лет, мальчики росли, в баронстве процветал мир, люди занимались сельским хозяйством, возводили новые дома, культурные постройки, открывались рынки, учреждались новые гильдии. Мужи науки обменивались опытом со своими зарубежными коллегами, и в то время был построен, первый на этих землях, цех по производству двухзарядных ружей и пистолей. Не последнюю роль здесь сыграл и баронет, всегда знавший, что такое война, и понимавший, что если войны нет, то лучший способ ее избежать, быть в высшей степени к ней готовым.

Дни шли, летели годы, и однажды на жизненном пути барона Вука встала Изабелла. Это была красивая женщина в расцвете лет из королевства Тюльпанов, принадлежащая к обедневшему благородному роду, который покинул свои края в поисках лучшей жизни. Барон Вук, который всю жизнь следовал долгу хорошего правителя, влюбился в нее, как мальчишка. Она ответила взаимностью. Долго скрывать их тайную связь было невозможно и, в конце концов, все выплыло наружу. Джон Барр был в ярости, Мелинда слегла в лихорадке, все пророчили ей скорую смерть. Баронет стал собирать войско, чтобы отомстить сюзерену за свое оскорбление. Он отказался признавать Аластора своим правителем и обещал своему бывшему другу смерть через отсечение головы. Кровожадность Барра сыграла против него. Барон Вук был умелым управленцем, талантливым организатором, хитрым дипломатом. Он не опускался до подлости, но сумел настроить против Барра не только большую часть знати, но и народ, ведь все же он был сюзереном баронства Вуков и главой дома Вуков, который правил этими землями последние четыре века. Право его было наследственным, право его было дано Всемогущим. В одном единственном, но кровопролитном сражении, Аластор Вук сумел показать себя и стратегом, и тактиком, не уступающим ни в чем своему бывшему другу. Барр был ранен и попал в плен. Отказавшись приносить присягу и назвав своего барона предателем, Джон Барр плюнул Аластору под ноги, что считалось высшей формой оскорбления в баронстве. Вук с печалью на лице утвердил Барру смертный приговор, и на следующий день Джону отрубили голову. Через неделю умерла и Мелинда. Народ, как ни странно, ни в чем не обвинил самого барона, но все считали, что его новая женщина — ведьма. Юные дети барона уже были в том возрасте, который позволял им пропитаться ненавистью к той, из-за которой погибла их мать.

Через полгода Аластор Вук женился на Изабелле. Еще через год у них появился сын, имя которому дали Мейнхард. Старшие братья, Джону было двенадцать лет, Аластору десять, мечтали только о том, чтобы Изабелла скончалась при родах, но она выжила, а отец, видя настроения своих детей, лишь отдалился от них. Они росли, как юные благородные люди, наследники дома Вуков, но большую часть времени Аластор Вук-старший тратил в компании Изабеллы и любимца Мейнхарда.

Однако счастье барона не было долгим. Через три года Изабелла неожиданно заболела странной болезнью, кожа ее покрылась язвами, и она зачахла буквально за две недели. Во время похорон барон был безутешен. Поговаривали, что его вторую жену отравили. Все это осталось лишь слухами. С тех пор Вук потерял часть себя и больше уже никогда не смог до конца стать прежним. Джон и Аластор были предоставлены сами себе, они гуляли, развлекались на полную катушку, были жестокими хозяевами своих рабов и слуг (рабство и наемничество соседствовали бок о бок в баронстве Вуков). Подростки издевались над маленьким Мейнхардом, как могли. Впрочем, когда отец узнавал об этом, им изрядно доставалось. Но все же барон, так и не смог оценить всю ту реальную ненависть и желчь, что испытывали к своему брату Джон и Аластор. Он все списывал на возраст и в этом вопросе был настоящим слепцом.

Прошло еще два года и, по рекомендации Личного Совета, Аластор Вук женился в третий раз, на девице благородной крови Кассандре Шульц, дочери баронета Шульца, еще одного своего вассала. Снаружи она казалась кроткой и милой, хоть и была далека от идеалов красоты. Кассандра нашла ключ к стареющему барону и вскоре он привязался к ней, и у них родился сын, названный Родриком. Очередная леди Вук, зная историю Мейнхарда и его матери, также не питала к ребенку «цветочной ведьмы» теплых чувств. Она обратила свою материнскую любовь на собственного сына и на первых двух главных наследников, Джона и Аластора. Те, в свою очередь получившие за всю жизнь так мало женской ласки и внимания, прониклись привязанностью и уважением к новой мачехе.

Таким образом, вокруг Мейнхарда образовалась настоящая тетрархия врагов, состоящая из родных братьев и Кассандры Шульц. Его же защищал только отец, который со временем увидел истинное отношение супруги к самому обожаемому им сыну, и подобие любви между Кассандрой и Аластором Вуком-старшим переродилось в ненависть.

Так, Мейнхард, в духовной войне, в постоянных упреках, в вечных злых уколах, а иногда и побоях, дожил под опекой отца до своего двадцатидвухлетия. Это, в какой-то степени, закалило его характер и сделало его сообразительным юношей. Владел оружием он лучше своих братьев, более умело сидел в седле, и в оскорблениях, ядовитых намеках и словесных перепалках ни в чем не уступал им, а во многом даже превосходил. Сначала Мейнхард рассчитывал на отца, потом стал рассчитывать только на себя, что сделало его еще сильнее.

Как уже говорилось выше, он знал, что все кончится плохо, как только с отцом что-либо случится. Он боялся этого, но в тоже время ждал этого. Потому что понимал, что тогда неизвестность покинет его, предначертанное случится, он будет предоставлен сам себе и либо выживет, либо умрет. Порой, владея мечом лучше, чем братья, в честных тренировочных схватках при отце или его офицерах, Мейнхард мстил всем троим за свои побои. Больше всех доставалось «сопляку Родрику», как его называл сам Мейнхард. Прилетало и Аластору, и даже Джону, несмотря на их взрослый возраст. С мачехой же Мейнхард боролся посредством риторики, но тут его всегда побеждали. От долгой жизни в разладе с мужем Кассандра хорошо обучилась искусству словесных язвительных баталий и всегда выставляла Мейнхарда неудачником или дураком. Последняя охота Мейнхарда с братьями и стала кульминацией этой истории, которая в итоге привела его в спальный мешок унийского офицера, где теперь он лежал и пялился в потолок.

Веки Мейнхарда постепенно тяжелели. Нервы были на пределе и усталость сказывалась. Юноша сам не заметил, как перешел к мечтаниям. Он осознал, что его положение все же гораздо лучше, чем могло бы быть. Он получал все карты в руки. Его господин не любит рабства, настоящий солдафон и знатный человек. Он намекнул ему, что может сделать его тем, кто в будущем будет шагать вверх уверенной и твердой поступью, если того заслужит. Только от самого Мейнхарда будет зависеть, поднимется он высоко или рухнет в бездну отчаяния и небытия. Старт для человека, который недавно еще мог стать мертвецом или отправиться удовлетворять различные нужды к какому-нибудь хозяину-извращенцу, весьма и весьма неплохой.

А получится ли у Мейнхарда? Да, он не сомневался. Определенный крепкий стержень был в этом парне. Его не прогнут, он не поддастся своим жалким прихотям и не упустит возможности. Когда-нибудь он будет признанным бароном, а может и графом, приближенным к королю. Он окажет властителю немало услуг, а своей доблестью и храбростью, умением и силой заслужит признание всего королевства. А потом… Потом преклонит колено и испросит у короля разрешения восстановить справедливость, вернуть свои земли, которые теперь принадлежат Мейнхарду по праву. Но он не будет узурпатором, не будет кровожадным честолюбцем, нет. Он подойдет с войском к своим землям и даст братьям выбор. Либо проиграть в битве, и тогда они сами решат свою судьбу и покажут, что ничего не стоят; либо сразиться честь по чести в поединке. Он будет биться с братьями по очереди три дня подряд, если воспротивятся все трое. И отправит в божественные сады Всемогущего или в пекло каждого из них, если они не покорятся ему.

Мейнхард верил, что заслуживает этого. Он не покушался на трон баронства Вуков, тем не менее знал, что ему не дадут там житья. И если уж его выгнали с родной земли, лишили всего и чуть не лишили жизни, то удовлетворить его обиду, восстановить его честь сможет только свержение этих предателей. Трон не был его по праву рождения, но теперь был его по праву справедливости. Он не хотел смерти Джона, Аластора или Родрика. Конечно, Мейнхард в душе ненавидел их, но в то же время любил их за то, что они были его братьями. Он любил само название этой родственной связи. Братья… Те, которые могли бы быть у него, те, которые могли бы любить его, и, которых он бы мог любить всею своей душой в ответ. Те, которые могли бы защитить его, и, которых он сам бы защищал до последней капли крови. Эти люди — его братья, и в честь этого священного кровного родства, он позволит им сделать выбор: жить или умереть.

Так Мейнхард и заснул. И снились ему: сражения, победы, признание. Он был окутан ореолом славы. Он проезжал на белом и могучем жеребце по красному ковру, ведущему к возвышенной площадке у замка, на которой стоял трон короля. В золотой кирасе, с сияющим мечом в руке и платиновым венком на голове, он осматривал вокруг себя толпы, в восхищении приветствовавших его людей. И король, с неясными очертаниями, но добрый, словно отец, и справедливый, словно сам Всемогущий, даровал ему титул рыцаря, потом титул барона, потом титул графа, а потом неожиданно воскликнул, что все это ничего не стоит, и что быть ниже герцога Мейнхард не заслуживает, и вручил ему в подчинение целое герцогство. Мейнхард вел себя скромно, бормотал только, что он рад служить, что готов и дальше не щадить своего живота за его величество. Потом все покрылось туманом и, неожиданно, Мейнхард оказался на пиру. Вокруг все веселились, он сидел рядом с королем, вино лилось рекой, стол ломился от свежего хлеба, фруктов, жареного мяса, различных паштетов и сыров.

Через некоторое время король взял его за руку и провел в свои покои, а потом вдруг, вместо короля, перед Мейнхардом оказалась красивая девушка, которая к тому же была обнаженной. Она осторожно и нежно провела пальцем по его щеке, подбородку, затем шее и опускалась все ниже. Мейнхард обнаружил, что он и сам уже обнажен, и что тело его напрягается, и орган его наливается силой. Девушка приблизила свое лицо к его лицу, и он почувствовал приятный аромат, который источала ее плоть. Он опустил голову, осмотрел и погладил ее груди, обхватил стан и вспомнил, что уже не девственник. Хотя реального опыта у него практически не было. Один раз он был с женщиной, но умения не набрался. Он отлично справлялся с братьями, но Кассандра Шульц отчасти приучила его к мысли, что он — неудачник, и это сказалось на общении с прекрасным полом. Он был нелюдим с девушками и женщинами. Кувыркаться с рабынями или служанками, если те не хотели, Мейнхард не мог. Шлюхи также не вызывали у него влечения. А эта девушка хочет его, он видел это, читал в ее глазах. Ошибки быть не может, и кожа у нее такая нежная, словно шелк. Мейнхард подумал, что это должно быть сон и решил еще раз взглянуть в глаза незнакомке. Нет, это не сон. Он — великий воин, любимец короля. Юноша поднял голову и крик ужаса застрял в его горле. Девушка все еще была перед ним, ее прекрасные очертания начали расплываться, но вместо ее лица на него смотрело злобное и усатое лицо майора Казимира Астура. Задыхаясь, Мейнхард проснулся в холодном поту. Кошмар остался позади.

На следующий день в Ривилью въехал конный экипаж, в сопровождении тридцати элитных боевых всадников. Огромный черный дормез был богато украшен позолоченными узорами. На двери его, с маленьким круглым окошком, в котором могло поместиться лицо только одного небольшого человека, сиял золотой герб с разъяренным тигром. Всадники были все, как на подбор. Рослые великаны в кроваво-красных кирасах и черных одеждах. На шлемах были закреплены конские хвосты, чтобы защищать носителя от ударов холодного оружия. На плече каждого, эмблема с пробитым кинжалом человеческим черепом, тоскливо взирающим на собравшихся зевак, быстро окруживших суровых гостей. Тяжелые палаши мрачно висели в ножнах, за спинами кавалеристов — четырехзарядные ружья, а на конях — специальные кобуры, всего по четыре, в каждой — пистоль.

Сопровождаемые толпой, словно никого и ничего вокруг не замечая, незнакомцы проехали к дому куратора и там встали. Их обступили солдаты майора Астура и городская полиция. Витос, в компании самых доверенных помощников Рональда и Пауло, вышел на крыльцо резиденции. Через минуту непонятно откуда появился и сам майор Астур вместе со своими капитанами: Мигелем Россом, Стивеном Бейкером и Яном Гейсеком, а также своими: оруженосцем бароном Питером де ла Крю и знаменосцем бароном Фердинандом Ланге. Мейнхард тоже был рядом. С утра еще он аккуратно и точно выполнил все приказы Казимира, и тот, с тех пор, протаскал его с собой всю добрую половину дня, раздавая мелкие поручения. Тяжелая дверь дормеза распахнулась, из нее выбежал хлипкий человечек в красно-черных богатых одеждах и провозгласил тонким тенором:

— Приветствуйте и чтите! Самим императором несокрушимой и всемогущей Велийсской империи был послан к вашему королю выразить почтение и принести поздравления с победой в большой войне: великий князь, господарь Трытики и Венты, князь Стародубский и Полесский, хан Темной Длани, его императорское высочество Кирилл, рода Громова, второй сын великого нашего государя!

— Интересно, столько пафоса, а как эти раскрашенные павлины будут чувствовать себя в бою? — с насмешкой шепнул Мигель Росс майору.

— С виду мощные, — ответил Казимир. — Помни, врага недооценивать не стоит. Раскрашенные павлины не могут поработить столько земель. Ярополк рода Громова, их император, нагнул полмира, словно дешевую девку из борделя. Так что стоит держать ухо востро.

Тем временем из дормеза вылез сам великий князь. Это был гигантских размеров мужчина, неимоверной человеческой силы, в черном кафтане с красными узорами. Русые волосы его были зачесаны назад, борода и усы его аккуратно выстрижены и надушены. Голубые глаза смотрели смело и пронизывающе. Лик сего мужа был суров, снаружи он подавал себя так, словно один он среди всех вокруг благородной крови. На поясе висел огромный меч в ножнах, инкрустированных различными драгоценными камнями неописуемой красоты. Когда же он идеально заговорил на все общепризнанном мировом языке, более любезного тона нельзя было бы приписать никому, кто жил или находился сейчас в этом городишке:

— Всех приветствую! И благородных господ, и простых людей, и тех бедняг, что заключены здесь в рабство. Всем мира и добра, любви и процветания вашим домам. Где могу я найти куратора, ибо привело меня к нему дело, описанное выше? Ваш великий король любезно согласился принять меня, как представителя моего отца, а я с огромной радостью хочу принести поздравления от имени императора, коих заслуживают все истинные мужи вашего королевства. И прошу вас не обращать внимания на столь пышное и бессмысленное представление моей посредственной персоны. Я уже давно твержу моему отцу, что нынче только скромность в моде. Но к сожалению, традиции надо чтить, а пафос и словоблудие до сих пор относятся к нашим традициям. Впрочем, надеюсь, мы все-таки сможем их со временем искоренить.

— Подданные Великой Унии Правии и Виртленда рады приветствовать вас, великий князь, в своем королевстве, — провозгласил Витос и все присутствующие по обычаю вежливости отвесили князю поклон. Тот ответил тем же.

— Вы и есть Витос?

— Да, я получил вашего голубя с известием о том, что вы скоро прибудете; и мой король прислал мне распоряжения с гонцами, что встречать вас необходимо в высшей степени любезно и гостеприимно, и мне наказано под страхом смерти не опозориться перед вами. Также мне необходимо достаточно ясно дать понять вам, что мы уважаем международную дипломатию, и понимаем, что сам король Готфрид должен встречать вас. Но решение вашего отца отправить вас к нам в такой поспешности было столь неожиданным, что в сложившихся условиях, имея после победы в войне столько дел, король не то что ни может приехать сам, но даже не успел вовремя выслать вам подобающую делегацию. Впрочем, и высылать-то некого. Все по-настоящему благородные люди возвращаются с войны. Однако все же и мы не ударим в грязь лицом. Здесь присутствует граф Астур, который будет встречать вас от имени короля Готфрида, и несмотря на то, что у него уже есть важная миссия, король настолько доверяет этому рыцарю, что со спокойной душой поручает ему еще одно столь важное дело. Его величество не сомневается, что и оно будет выполнено с блеском, так как все, за что ни берется данный рыцарь, выполняется точно по приказу, неукоснительно и в срок.

Казимир вышел вперед, резко бросил правую руку ладонью вниз на левую сторону груди, склонил голову и громко отчеканил, будто готовился всю ночь:

— Его величество, король Великой Унии Правии и Виртленда, протектор графств Ноублленд и Коинс, сюзерен Греев, Гринов и Сервов, и отныне законный король земель Тюльпанов, Готфрид Висболд, в лице своего верного вассала графа Казимира Астура, майора его Сухопутных боевых сил, имеет честь приветствовать высокопоставленного и желанного гостя на этих прекрасных землях, хранимых Всемогущим!

После чего Казимир смело посмотрел Кириллу рода Громова прямо в лицо. Кто не знал, тот мог бы подумать, что майор Астур давно был готов к этой церемонии, и выполнял обе миссии, порученные королем, с самого начала своего пути. Но это было не так. Слова Витоса стали для Казимира настоящей неожиданностью. Внутри себя он был зол на куратора за всю эту комедию. Какого черта его не предупредили раньше? С чего этот безмозглый гражданский прислужник возомнил себя столь доверенным лицом короля, что позволяет себе скрывать от него, майора Казимира Астура, почтенного графа немалых земель, столь важные поручения?! Витос поставил себя на слишком высокую ступень в иерархии этого королевства и, кажется, подзабыл, что лишь военные здесь обладают привилегиями и являются благородным сословием. Нет, такому не бывать! Позже, решил Казимир, он обязательно напомнит этому выскочке кто он и что он. Чуть позже.

— Ну что ж, я рад, что мы обменялись любезностями, — сказал великий князь, — а теперь, скажите, где я и мои люди можем расположиться? Мы пробудем здесь пару дней, и, не задерживаясь, двинемся дальше. Но пока что я желаю немного отдохнуть.

— Безусловно, куратор уже подготовил для вас все необходимое. Еще утром я дал ему соответствующие распоряжения, — Казимир с интересом воззрился на Витоса. Но тот даже бровью не повел, слегка улыбнулся и ответил:

— Конечно, великий князь. Я отдам вам свое личное поместье, расположенное в глубине яблоневого сада. Там тихо и никто не сможет вас побеспокоить. На первом этаже будет место вашим бойцам, на втором этаже сможете расположиться вы и ваш двор. Я же пока что поживу в рабочей резиденции. В конце концов, я и так провожу большую часть жизни в ней.

— Мой двор? Ха, насмешили. Любезный куратор, мой двор состоит из меня, да Никитки, моего первого помощника, принявшего на себя все должности, а официально именуемого «великокняжеский управляющий». Вот и все. Я не калека и не баба, я сам могу за собой ухаживать и сам могу себя развлечь. Я и постоять за себя могу сам, — и Кирилл с грустью посмотрел на своих боевых всадников, — но как я и говорил: «Черт бы побрал эти традиции!»

Великий князь улыбнулся, потом прошагал к Казимиру и протянул свою руку, усеянную перстнями.

— Вы же честный воин и бравый солдат. Я вижу это сразу, по выправке, по манере говорить, главное, я вижу это по взгляду. Потому вы заслуживаете особого моего уважения, и я предлагаю обменяться рукопожатием. Я знаю, у вас есть такой обычай, но в наших землях, это больше чем просто обычай, это жест истинного дружелюбия. Не принимают его только те, кто хочет оскорбить отказом.

— Ваше императорское высочество, я признаю в воине отличного солдата, только после того, как вижу его в бою. Не сочтите это за оскорбление, но я не приму руки, не потому что отношусь к вам небрежно или хочу обидеть, но потому, что если я пожму ее вам, а вы жмете руку только из особого уважения к моим военным и мужским качествам, то я этим оскорблю своих солдат и своих офицеров. Ведь, исходя из ваших слов, все они заслуживают вашего рукопожатия. Потому что ручаюсь: каждый из них смел, храбр и настоящий воин.

— Черт побери, граф, вы правы! — и великий князь расхохотался так громогласно, что все сразу признали справедливым его родовое имя. После он бесцеремонно похлопал своей ручищей по плечу Казимира и с улыбкой провозгласил:

— Ведите меня в квартиры! Вечером с вас еда, а с меня питье. Я привез такого меда, которого не пили еще в ваших землях. Я дам вам на пробу такие сладости, от которых вы не сможете отказаться больше никогда, даже если лишитесь всех зубов! — Кирилл обратился ко всем: — Верьте моему слову, вечером жду всех благородных людей и людей просто достойных у себя. Будем пировать.

— Вынужден отказаться, ваше императорское высочество, у меня есть еще одно поручение от короля и…, — начал было Казимир, но Кирилл перебил его.

— Ничего не желаю слышать! Куратор сказал, что вы отлично выполняете приказы. Вы не должны ударить в грязь лицом передо мной. Это приказ короля. Успеете выполнить до вечера свои дела. Если нет, я помогу вам завтра сам. Я понимаю в военном деле, хоть мои руки и изнежены на вид. А сегодня будет пир, и второй отказ будет уже перебором, граф Астур.

— Как прикажете, — ответил майор, ненавидевший пиры коронованных и титулованных влиятельных особ. Он, если и устраивал масштабные попойки в своем графстве, то только по необходимости. А потом они были настолько скучны, что никто и не стремился оказаться в числе их участников, к радости самого графа Астура.

Вечером великий князь, Казимир, его капитаны, оруженосец и знаменосец, Витос, Рональд и Пауло, а также Никитка сидели на большой веранде, располагавшейся на втором этаже поместья, предоставленного куратором во временное пользование дорогому гостю. Обслуживали их Мейнхард, другие рабы, в числе которых был Йурген (парень что ехал с Мейнхардом в одной телеге), любивший больше спать, нежели бодрствовать, а также слуги самого куратора.

На первом этаже пьянствовали и объедались всадники великого князя, солдаты Казимира, и местные важные люди, не из бедноты, имеющие какой-то вес в городе. Пьяные драки были строго запрещены майором Астуром. Княжеские воины получили аналогичное распоряжение, и, к удивлению майора, периодически отлучавшегося проведать все посты дежурящих, которые он, как аккуратный солдат, расставлял по городу, велийсские кавалеристы, даже изрядно выпив, вели себя очень дисциплинированно.

Для солдатских утех, в пристройке к дворовому фасаду здания, была организована подобающая обстановка, куда согнали лучших шлюх города. Самых же красивых и умелых оставили в специальном помещении для тех, кто был на веранде. Причем никто не осмеливался и не мог пойти и воспользоваться этой привилегией, пока сам великий князь не выберет себе девок на ночь. Он же ел, словно медведь, пил как кит, не пьянел, хохотал и был крайне разговорчив. Создавалось впечатление, что он может провести в такой праздности несколько дней и только потом, вероятно, отойдет ко сну, выбрав себе девушек для компании.

— Ну как, граф? Все тихо? — смеясь спросил Кирилл майора Астура, когда тот в очередной раз вернулся с обхода.

— Слава Всемогущему, да, — без тени улыбки ответил Казимир и сел. Обход был для него отдыхом. Это гуляние уже порядком утомило майора, и он был готов все поручить Питеру де ла Крю, а сам уйти спать.

— Вы, кажется, утомлены? Я бы на вашем месте отдохнул от военных забот и предался праздности, — заметил великий князь.

— Служба всегда идет. Настоящие солдаты это понимают.

— Не соглашусь. Я уже говорил: я кое-что смыслю в военном деле. У вас есть офицеры, вы можете отправить кого-либо из них. Или вы им не доверяете? Если так, то грош цена вашему отряду.

— Я доверю любому из них свою жизнь, ваше императорское высочество, — сказал Казимир, может быть, слишком резко. Куратор Витос с опаской посмотрел на него.

— Полноте, — Кирилл лишь улыбнулся, — я не хотел вас обидеть. Но мне кажется, вы слишком серьезны. Когда человек напряжен даже тогда, когда этого не нужно, в конечном счете он срывается. И именно это губит его. А если он ведет отряд или полк, или армию, то это губит и их. Армия, как стадо овец… О, прошу прощения, стадо воинствующих баранов. Если не будет хорошего пса, их разорвут на части.

— Любопытные сравнения. Но я иного мнения. Может вы и относитесь к солдатам, как к воинствующим баранам, но я отношусь к ним, как к волкам. Есть стая, у нее есть вожак. Он ведет стаю, но он не должен забывать, что он просто сильный волк, первый среди равных. Обязанности всех одинаково важны, и волки не отдыхают просто так, иначе им грозит смерть.

— У нас разные традиции и верования, мой друг, но я получил свои титулы не за красивые слова. Я верю лишь в то, что вижу, и использую практику, которую испытал сам на себе и моих людях.

— Неужели? — язвительно спросил майор Астур. Великий князь стал серьезен и спокойно посмотрел на Казимира.

— Именно, граф. Земли Трытики и Венты подчинились моему мечу. Княжество Стародубское всегда было в зависимости от нашей империи, еще до провозглашения ее. Но подданные князя Игоря пошли у него на поводу и захотели больше власти, больше независимости. Я рассеял войско Игоря, а его голову снес в честном бою и насадил на кол. Им было мало. Княжество ясно узрело лучший путь только после того, как я вырезал половину населения, граф. Княжество Полесское держалось дольше. У них были мощные крепости. Я сравнял их с землей. Хан Темной Длани Бату решил испить своего перебродившего помойного напитка из чаши, которую смастерили из черепа одного моего генерала. Я оценил шутку. Я положил хана и его старейшин с верными генералами под доски, и уселся сверху пировать со своей дружиной. Ханы любят так делать, они почитают такую смерть привлекательной для их жертв. Думаю, Бату посмеялся и над моей шуткой, благо я и мои ребята люди рослые, крепкие и достаточно тяжелые. И я рад, что это было последнее пиршество для Бату. Я не буду говорить в скольких войнах отца я участвовал, они не интересны, так как я просто выполнял свой долг. Но ни один титул я не получил незаслуженно. Это мой старший братец — любитель политики и интриг. Я же предпочитаю бой. Впрочем, не забываю и про хитрость. Победителей не судят. И хоть мои руки и изнежены, но они не бабьи, — Кирилл рода Громова осушил залпом свой кубок и смял его в ладони словно тот был сделан из пластилина. — Дайте-ка мне ту кочергу.

Мейнхард бегом исполнил прихоть великого князя. Тот с легкостью погнул и вывернул кочергу так, что та сломалась пополам. Кирилл брезгливо бросил обломки от себя в сторону прямо на дорогой лакированный паркет. После чего вдруг неожиданно добродушно улыбнулся:

— Теперь вы верите мне, майор? Я могу звать вас так? Я вижу, что именовать вас по титулу не стоит. Это вам неприятно.

Казимир, пораженный, смотрел на князя. Он еще не встречал такого человека. Понятно было, что он обладает силой, но, чтобы такой силой… Этого граф Астур не ждал. Он знал о заслугах Кирилла рода Громова, но это было давно, когда не было войны, когда было время изучать деяния возможных врагов. В последние несколько лет все это покрылось густой пеленой в памяти Казимира. Теперь он припоминал, что второй сын императора известен в своих землях, как славный воин и человек неординарный. Более того майор не думал, что этот верзила может иметь острый ум. Великий князь понял, что обращение «граф» не нравится Казимиру, и использовал это, а потом, отыграв столь блестящий спектакль, как победитель снизошел к проигравшему и предложил ему не позор, а милость. Майора обвели вокруг пальца, он это уловил, но проигрывать старый солдат умел. Он вытянулся в струнку и сказал:

— Простите, ваше императорское высочество, я забыл с кем имею честь. Вы предлагали мне руку. Я ответил отказом, объяснив причины. Теперь я предлагаю вам мою руку. Я имею на это право только потому, что я не ваш подданный, иначе я бы пал перед вами ниц. Вы вольны принять ее, либо ответить отказом, помня мое оскорбление.

— Вы не оскорбляли меня. Я не прощаю оскорблений, но все живы, так что оскорбления не было. Я принимаю вашу руку, так как предлагая свою, я взвесил и обдумал свое решение. И раз я решился, то это было разумно. Разумные решения разумны всегда. Ничто не может их отменить. Они неподвластны эмоциям и обидам, если их принимает достойный человек.

Великий князь крепко пожал руку графа Астура. Майор даже ощутил легкую боль. После этого Кириллу поднесли новый кубок с медом.

— Наш мед, несомненно, изысканнее вашего. Вы — короли вина, мы — мастера меда, — как всегда громким голосом объявил великий князь.

— Ну скажем, что вино умело готовят лишь на Юге, в Правии. В Виртленде больше любят пиво, не так ли, милостивые государи? — успокоенный разрешением назревающего конфликта обратился к подчиненным Казимира куратор Витос.

— В Виртленде любят пиво, готовят также мед. Но он действительно не сравнится с напитком ваших земель, — подтвердил Фердинанд Ланге и посмотрел на великого князя.

— Безусловно. Если не вдаваться в подробности, друзья мои, то какого только меда мы не производим. Бывает и обычный мед, и молодой, и крепкий. Есть мед ставленый. Это когда мы мед не кипятим. А какие пряности мы только не добавляем в этот божественный напиток! Имбирь, корицу, гвоздику, можжевельник, красный перец. Можно перечислять еще и еще. Впрочем, если мы будем говорить о ваших национальных напитках, то тонкостей и интересных фактов там наберется не меньше, а может даже и больше, чем у нас.

— А скажите, ваше императорское высочество, — не к месту выкрикнул опьяневший Ян Гейсек. — А правда, что в империи проститутки запрещены?

— Правда, — с улыбкой ответил Кирилл.

— А почему же ваши парни тут на них скачут, словно дикие жеребцы? — рассмеялся Гейсек. Казимир метнул молнию в его сторону, тот сразу притих, но, казалось, великого князя его слова лишь развеселили еще больше.

— Так, дорогой капитан, они запрещены в империи, а не здесь. А потом запрещены они для обычного люда. Не для дружины. Дружина — это военное сословие, как у вас благородные люди. Им можно. Но все же различия имеются. У каждого служилого есть свой «родовой женский дом», и дамы там — не проститутки, а содержанки. Воин должен содержать их, и они ни в чем не должны нуждаться. Тогда только он имеет на них право. Каждые три года этот «дом» обновляется, и воин выбирает себе новых содержанок. Поверьте, у нас любят солдат. Многие хотят стать содержанками и готовятся к этому с детства. Ведь у разных солдат разные вкусы. Работа есть, как правило, для всех. Количество содержанок в «доме» варьируется от званий. Обычные рядовые воины не могут содержать более двух девушек. Далее по восходящей. У генерала может быть до десяти женщин. У меня в «родовом женском доме» двадцать женщин. Больше всего у императора. Их тридцать. У содержанки есть и права. В случае несправедливой обиды, она может и в суд подать. В империи рабства нет. Есть наемничество, как у вас это особо распространено в Виртленде, но все же наши наемники имеют куда больше прав, чем ваши. Их куда тяжелее загнать в долговые ямы и сделать де-факто зависимыми. Наши законы крепки, правосудие беспристрастно, система кодексов работает почти безупречно. Ну, а в чужих землях, если наши отношения добрососедские, мы чтим законы хозяев. И если у вас разрешены бордели, и можно выбрать себе шлюху на одну ночь, заплатив ей по утвержденной цене, то почему нет? Пусть мои парни трахаются вволю. Хороший солдат — это солдат, который пресыщен плотскими утехами, и они не отвлекают его. И не делают его сентиментальным.

— О, пусть будет так, как вы говорите, ваше императорское высочество. А я повторюсь, что основная цена местным жрицам любви сегодня оплачена из казны города. Ваши люди могут платить только по собственному желанию и ровно столько, сколько сочтут нужным. Других вариантов не будет, — куратор Витос самодовольно хихикнул.

— Еще раз благодарю вас, куратор, за гостеприимство. Кроме того, капитан… А как вас зовут, кстати?

— Ян, ваше императорское высочество. Ян Гейсек.

— Кроме того, Ян, чтобы все окружающие не почитали нас дикарями, хочу добавить, что любой дружинник получает свой «родовой женский дом» неотъемлемо со своим благородным статусом. Но совершенно необязательно, что он должен его наполнять. Есть такие, и их немало, что живут только с одной женщиной, своей женой, а их «дом» пустует всю жизнь. Каждый волен выбирать, и никто не вправе смеяться над выбором другого.

— Это справедливо, — заметил Стивен Бейкер, играясь со своим кинжалом. Это был один из самых опасных противников, владеющих коротким клинковым оружием. В свое время он сидел в тюрьме за убийство сына барона. Схватка была честной, у сына барона был меч, у Бейкера только пара кинжалов, меча при себе в тот день он не имел. Не было ни вызова на поединок, ни соблюдения официальных законов или хотя бы обычаев. К тому же Стивен был слегка пьян. Тем не менее он разделал наглого и самонадеянного юношу, как свинью перед выкладкой на торговую лавку мясника. Барон был достаточно влиятельным, и Стивену грозило лишение благородного титула рыцаря и казнь через повешение, или того хуже, через насаживание на кол, как поступали с самыми опасными преступниками. Но граф Астур вступился за него, пошел к самому королю и вытащил его из этой передряги. Бейкер отделался только тем, что ему было пожизненно запрещено носить любой титул выше простого рыцарского. А так как он не был честолюбив, можно сказать, что и наказания не было вообще. Барон же, обещавший все равно отомстить ублюдку Бейкеру любой ценой, неожиданно скончался от сердечного удара, и так как сыновей у него не осталось, баронство было передано другому роду. Связываться с подопечным графа Астура из оставшихся родственников никто не хотел, тем более, что любовью и почитанием сын почившего барона все равно не пользовался. Как и сам отец.

— Вообще, — продолжил Кирилл рода Громова, — справедливость у каждого своя, и только Всемогущий способен рассудить, что действительно имеет значение, а что нет. Ну что же, пора поразвлечься? Не хотите ли сыграть в карты? Мне очень нравится ваша разновидность виста. Говорят, я способен к этой игре.

— Эх, только вистом мы себя и развлекаем, — сказал Мигель Росс.

— Говори за себя, Мигель, лично мне карты по боку, — Питер де ла Крю поднялся, — я выпил достаточно вашего меда, и скрывать не буду, наше пиво мне по вкусу больше. Кстати, вы кое в чем правы, ваше императорское высочество. Нашему командиру нужно отдыхать иногда. Мастер-офицер, разрешите мне сменить вас на обходе, а потом я бы изволил уйти спать? Если, конечно, его императорское высочество не будет против.

— Я не против, раз того желаете вы, — ответил великий князь.

— Да, конечно, иди, Питер, — прокряхтел раздосадованный Казимир. Досаду вызвало то, что граф сам уже намеревался улизнуть под этим предлогом. Оруженосец опередил его. «Порой он слишком сообразителен», — решил про себя граф Астур. Питер де ла Крю допил свой мед, отер длинные висящие усища, закинул в рот пару больших виноградин, и откланялся.

— Что ж, ну, а теперь в вист?

— Я все проиграл сегодня ночью. К черту вист! — сказал майор.

— Ну, а как насчет стрельбы по мишеням? Посоревнуемся, майор, а? — глаза великого князя хитро блеснули.

— Это уже интереснее, — Казимиру стрельба действительно представилась лучшим времяпрепровождением на данный момент.

— Хей, парни! Соорудите-ка нам стрельбище во дворе, да побыстрее, — Кирилл обратился ко всем, прислуживающим на этом вечере. — Я знаю толк в этом! Так что, Никитка, проследи-ка за всем.

Никитка низко поклонился и вылетел с веранды быстрее ветра.

Стреляли метко. Оружием служили пистоли. Победителем оказался граф Астур. Он выбил десять бутылок из десяти и десять медных монет из десяти. Великий князь попал в десять бутылок, но поразил лишь восемь монет, и занял твердое второе место. Ян Гейсек справился со всеми бутылками, но ни с одной монетой. Он был уже слишком пьян, хоть и более-менее твердо держался на ногах. Мигель Росс разнес восемь бутылок и закинул в копилку всего три монеты. Стивен Бейкер не участвовал, так как его оружием была заточенная сталь. Фердинанд Ланге стрелял из ружья. Он бы поделил второе место с великим князем, но его случайно толкнул Йурген, несший кубок с медом сыну императора, и знаменосцу графа Астура не хватило одной злосчастной бутылки. Йурген же отделался двумя сломанными ребрами. У этого раба не было графа в защитниках, да и столь сонный слуга не представлял никакой ценности. «Ему скоро конец», — подумал про себя Мейнхард. Участники были навеселе, стрельба изрядно подняла настроение всем, кроме Фердинанда Ланге. Даже майор Астур начал улыбаться.

— Ну что ж, вернемся на веранду и предоставим развлекаться нашим солдатам? Смотрю некоторые из них пускают слюни, и только и ждут, когда их командиры освободят им место, — довольно спросил Кирилл рода Громова.

— Если вы не против, ваше императорское высочество, хочу проверить кое-кого, — ответил Казимир. — А потом, те из наших вояк, кто предпочитает добрую стрельбу девке из борделя, займут наше место.

— А кого хотите проверить, майор?

— Моего раба, который, в том числе мой протеже. Я не отношусь к нему, как к рабу. Во всяком случае пока.

— Странно, вы же из Виртленда, там нет рабства.

— Но сейчас-то мы в Правии. Да и повторюсь, пока он — раб только на бумаге. При том, скажу вам, что он благородных кровей, и он не был нашим пленником.

— Я знал, что в вашем королевстве странные законы. Они слишком хитросплетены, чтобы трактовать их однобоко. Но у вас еще и очень интересные люди. Вы тоже человек совсем не такой простой, каким кажетесь, майор Астур.

— Так и есть. Так вы позволите?

— Безусловно. Я лишь гость-иностранец.

— Мейнхард! Бегом ко мне!

Сын Вука уже стоял рядом с майором. Тот поднес к его лицу пистоль.

— Умеешь этим пользоваться?

— Пробовал пару раз.

— Тогда стреляй.

Мейнхард задумчиво взвесил пистоль, перекинул из руки в руку, встал в позицию и прицелился.

— Да, он действительно держал такую штуку в руке раньше, — шепнул великий князь Казимиру.

— Я вижу.

Раздался выстрел, вечерний ветерок быстро рассеял дым, поднимавшийся вверх от пистоли. Бутылка разлетелась вдребезги.

— Парень попал! — воскликнул Мигель Росс.

— Возможно, ему просто…, — начал было граф Астур, но его перебил второй выстрел. Еще одной бутылке пришел конец. Пистоль майора была четырехзарядной. Один за другим последовали следующие два выстрела и каждый достиг цели. Мейнхард повернулся и вопросительно посмотрел на всех. Он ждал, когда ему перезарядят оружие. Но майор молча вытащил пистоль из кобуры капитана Гейсека, дал Мейнхарду и резко бросил:

— Стреляй с этой, парень. В ней тоже четыре пули.

И снова четыре бутылки оставили на земле кучу осколков.

— Еще по двум, потом монеты! И побыстрее. Капитан Росс, перезаряжайте ему пистоль! — зарычал Казимир.

Мейнхард уничтожил еще пару бутылок и ни одна из десятка монет не избежала участи быть пораженной пулей стрелка. Последние четыре монеты по приказу графа Астура Мейнхард сбил выстрелами из ружья. Вокруг стояла тишина, никто не мог вымолвить и слова. Никому и никогда не говорил Мейнхард, что всю жизнь, с самого детства, как только смог держать в руке огнестрельное оружие, он тайком практиковался в стрельбе. Поразительно, но ни одна душа даже не заметила этого. Все свои навыки Мейнхард почерпнул из книг и из практики. А раз его не замечали, он и не афишировал своих увлечений. Это сначала было любимой игрой, но чем больше Мейнхард практиковался, тем больше укреплялась в нем вера в свое мастерство. Потом он уже специально старался скрыть свои умения от окружающих. Это стало его секретом, словно яд, спрятанный от врага, который Мейнхард, подобно змее мог при укусе впрыснуть в кровь противника. Сейчас он правда рисковал, но раз его сами попросили стрелять, то может это Всемогущий дарует ему шанс? Так он решил, и не скрывая ничего, поставил себя в положение победителя, заткнув за пояс самого графа Астура.

Казимир был поражен за день второй раз. Сначала великий князь, а теперь его собственный раб. Он хотел схватить саблю и изрубить щенка в куски, но все-таки восхищение победило гнев. Да и потом истинный солдат не мог не признать несомненного таланта в этом юноше. Тем не менее при людях Астур громко заорал:

— Какого черта, проклятый сосунок! Какого черта ты молчал раньше?

— Простите, мастер-офицер! Вы не спрашивали, — Мейнхард решил, что ему пришел конец. Это был шанс, дарованный Всемогущим. Но похоже это был шанс умереть.

— Твою мать, я и не должен спрашивать такие вещи! — Казимир железной рукой впился в ухо Мейнхарда и больно потянул его к себе. Парень ощутил запах меда от дыхания Казимира. Приторный и неприятный. — Пшел вон, каналья! Капитан Росс, заприте его в моей квартире и приставьте двух солдат. Пусть ожидает моего возвращения!

— Граф, мне кажется этот мальчик…, — начал Кирилл рода Громова.

— Это уже моя компетенция, ваше императорское высочество! Простите меня, — резко оборвал Казимир.

Мигель Росс взял Мейнхарда за локоть, в другой руке капитан держал обнаженный меч.

— Пойдем, парень, и без шуток, — Мигель все время причмокивал.

Мейнхард уныло поплелся вместе с ним. Солдаты Казимира и велийсские всадники, которые в удивлении окружили своих командиров и наблюдали за состязанием, молча расступались.

— Кстати, ваше императорское высочество, позвольте спросить? — уже спокойно повернулся граф Астур к Кириллу.

— Да, слушаю.

— Подарите мне одну из бочек вашего великолепного меда?

— Берите, она ваша, — с грустью ответил великий князь. Ему было жаль парня.

— Отлично! Капитан Росс!

Мигель повернулся вместе с Мейнхардом.

— Возьмите бочку, капитан, и поставьте ее в моей квартире для задержанного. Парень выиграл состязание. Он заслужил награду. Возьмите также какой-нибудь еды, с нашего стола. Нетронутой и посвежее. Пусть ест и пьет, пока ожидает меня, — и с улыбкой довольный Казимир Астур повернулся к остальным. — Вернемся на веранду, милостивые государи. Если никто не против, я готов сыграть в вист. Я передумал.

Мейнхард понял, что судьба, все-таки, оказалась благосклонна к нему.

Женщины покинули покои великого князя, когда начало светать. Вошел Никитка. Он ступал так тихо, что сложно было услышать едва различимый шорох его одежды. Кирилл рода Громова лежал на постели и, раскинув свои огромные руки, смотрел в потолок. Он слышал. Слышал многое и многое замечал. Никитка встал у изголовья ложа и ждал. Он знал, что у хозяина будут вопросы, возможно распоряжения. Великокняжеский управляющий обладал особым чувством. Он предугадывал мысли императорского сына, его желания. Наконец, Кирилл встал, подошел к окну, распахнул ставни. Свежий воздух обдал его обнаженное тело. Великий князь вздохнул и повернулся. Взял с кресла свой бархатный халат и, накинув его, уселся.

— Налей вина. Устал от меда.

Никитка бегом исполнил поручение. Кирилл отхлебнул и задумчиво окинул взглядом вазу с фруктами на столе. Взяв большое яблоко, он съел его в три укуса. Вытер руку об полотенце и заговорил, словно сам с собой:

— Хорошие женщины, умелые. Мне понравились. Ты взял себе кого-нибудь, Никитка?

— У меня есть дела поважнее, ваше императорское высочество.

— Какие же?

— Служить вам.

— И чем же ты мне послужил?

— Многим.

— Я знаю, друг мой, знаю. Что думаешь о графе Астуре?

— Достойный человек, ваше императорское высочество. Весьма достойный. И воин, кажется, хороший.

— Это так.

Наступила тишина. Оба молчали. Минут через десять великий князь заговорил вновь, его огромная фигура словно пробудилась ото сна.

— А его подопечный? Что узнал про него?

— Он — третий сын барона Вука. Говорят, что братья продали его в рабство графу, как узнали, что их отец при смерти.

— Почему? Ведь он не главный наследник. Дело в обычной ненависти?

— Может в ненависти, может в зависти. Может и в том, и том. Точно выяснить не удалось.

— Барон Вук умер?

— Пока неизвестно. Вроде как официально о смерти не объявляли и нового барона не провозглашали.

— Знаешь еще какие-нибудь подробности всей этой истории?

Великокняжеский управляющий выложил все, что смог добыть своими расспросами. Кирилл снова задумался. Потом медленно произнес.

— Хм. А скажи-ка мне, мой друг, а можем ли мы отправить инкогнито послание одного содержания барону, если он жив, или другого содержания его наследнику, если Вук уже отдал душу Всемогущему? Естественно, никто не должен знать этого содержания, кроме адресата и нас.

— Можем, ваше императорское высочество.

— У тебя уже есть здесь надежные люди?

— Пауло — наш человек. Куратор также скоро будет нашим человеком. Как я и говорил, я служу вам исправно.

— Я всегда знаю это, я всегда помню это, Никитка. Ты — верный соратник, — Кирилл рода Громова допил вино. Рассвело. Наступил новый день.