Андроид без имени

Андрей Дорофеев

Казалось бы, что может случиться с миром, когда предотвращён крах всего мироздания? Ведь злодеи наказаны, а спаситель всего сущего, агент БИМП Маша, празднует победу? Однако у всего сущего, кажется, другое мнение.

3. Инженер

— Будущая мать, иди-ка сюда. Глянь-ка на это.

Гектор махнул рукой Маше, не отрываясь от телевизора.

Было чему удивиться. Только что перед Гектором на экране раскрывался драматический финал одного из этапов гонок Формулы-1: лидера этого года на последнем круге догонял чемпион года предыдущего, оба болида шли в опасной близости друг от друга, чуть не соприкасаясь колесами, впереди на трассе было масляное пятно от аварии, прохождение которое решало, возможно, судьбу чемпионата. И только действующий чемпион ринулся в опасную атаку на лидера, пытаясь обойти его по внешнему радиусу, как картинка мигнула, и на экране появился странный сиреневый человек на чёрном фоне.

Гектор раздосадованно ударил ладонями по коленям и внутренне понадеялся, что потом можно будет посмотреть запись.

Человек всё висел и висел, картинка не менялась уже минуту. Гектор успел выйти на кухню, поцеловать жену, погладить её уже довольно массивный животик, выпячивающийся под халатом, налить себе кваса и сесть обратно в надежде, что финал всё же покажут, — и тут картинка начала говорить. И говорила она странные вещи. И эти странные вещи напрямую относились к компетенции БИМПа — выглядело так, что на планете появился незапланированный иммигрант.

По взмаху руки Маша вышла из кухни, и только начала вслушиваться в монолог странного сиреневого человека, как на кухне зашипела возмущённая плита: вскипевшее молоко нашло себе путь на свободу и пенной волной перелилось на раскалённую плиту.

Маша спасла плиту и кашу, переставив кастрюльку на деревянную подставку, а затем вернулась к в комнату — и застыла.

Между ней и Гектором, к которому наконец-то вернулась Формула-1, висел в десятке сантиметров от пола сиреневый мужчина — абсолютно обнажённый. Впрочем, это даже не показалось Маше неприличным. Гектор не видел его — мужчина появился за его спиной тихо, будто облачко.

Маша и сиреневый человек один миг смотрели друг на друга, а затем просто пропали.

Гектор сиреневого человека даже не заметил.

В новом пространстве Маша очутилась уже одна. Она висела посреди беконечной пустоты космического пространства. Маша огляделась: вокруг не было ни звёзд, ни планет, ни солнц. Однако дышать Маше было легко, температура окружения была комфортной, она свободно могла двигать руками и ногами — разве что непонятно было, движется её носитель куда-то или нет: точки отсчёта движения отсутствовали.

Что это был за странный сиреневый человек? Куда он исчез? Что это за место? Как ей попасть обратно? Что от неё хотят?

— Отвечу пока на твой последний вопрос, — вдруг раздался голос в голове, и в паре метров перед ней появился точно так же висящий в пространстве человек — мужчина на вид лет тридцати, гладко выбритый, с светлыми волосами, зачёсанными назад.

Он был ей незнаком, однако выглядел так же, как многие другие жители Федерации. Одет он был в эластичные белые шорты до колен и такую же белую футболку.

Мужчина легко постучал пальцем себе по лбу:

— Мне нужно то, что у тебя вот здесь, дорогая моя.

— Кто Вы? — Маша не поняла его жеста, но решила вернуться к этому вопросу позже.

— Прошу прощения, дорогая. За тринадцать миллиардов лет в мире, где ни у кого и ни у чего нет имён, я растерял все свои манеры. Давайте назовём меня, допустим… Инженер. Да, Инженер. Какое сладкое, ласкающее разум, старое слово… Я давно не вспоминал о нём. Называйте меня так. Имя моё труднопроизносимо — если Вы не говорите, конечно, на брахуа, лингорском или языках Сквоши.

Что-то задели в разуме Маши его слова — но что? Инженер? Манеры?

И вдруг, как Солнце над горизонтом, в её разуме взошло слово: «лингорский».

— Леттуа Гири, — вскрикнула она голосом, забыв, что общение идёт на уровне мысли, — Я говорила на лингорском языке, когда была частью Леттуа Гири! Откуда же Вам известно о лингорском?

— Да Вы догадливы, моя дорогая, — похвалил её Инженер, — но об этом позже. Так вот, дорогая, Вы отдадите мне это сами или же мне придётся забирать необходимое силой?

— Да о чём мы вообще говорим?! — не сдержала Маша раздражённой мысли.

На лице Инженера на миг появилось недоумённое выражение, но он сразу же хлопнул себя ладонью по лбу.

— Вот я растяпа! Я совсем забыл, что вы на этой планете неспособны к вовлечению. Я сейчас объясню. Вы уникальный человек, девушка. Вы единственная выжившая и одновременно пережившая весь опыт распада Вселенной, который произойдёт через сорок восемь тысяч лет. У Вас в разуме висит огромный ком бесконечной боли, который мне очень нужен. Ни у кого другого такого нет, так что не обессудьте.

— Не отдам я Вам ничего из моего разума, — возмутилась Маша, — Да и какое право Вы имеете без моего согласия переносить меня сюда и угрожать вмешательством в мой разум? Я требую, чтобы Вы вернули меня обратно!

— Требуйте, — спокойно кивнул Инженер, — но это впустую. Ваши права мне безразличны. Я возьму то, что хочу, хотите Вы того или нет. Раз согласия нет — возьму силой.

В то же мгновение вокруг Маши появилась рамка из силовых лучей, отливающих каким-то призрачным светом — девушка оказалась внутри светового куба. Куб начал уменьшаться в размерах, сжимаясь в точку где-то в районе машиной головы.

— Стойте! — затрепыхалась девушка и попыталась сбежать, но под ногами не было замли, и попытки не увенчались успехом.

— Не беспокойтесь, — прокомментировал Инженер, — Вашему физическому телу ничего не угрожает. Хотя какая разница.

Куб, наконец, достиг размеров полуметра. Маша в панике оглядывалась, пытаясь бить руками по призрачным граням, но руки проходили насквозь, не ощущая ни тепла, ни холода, ни электричества.

Куб слегка изменил цвет — и Маша судорожно раскрыла рот, будто вдохнула на полную мощь своих лёгких, а выдохнуть никак не могла.

Ей хотелось запрокинуть голову назад и сипеть подобно воздуху, что уходит из пробитой камеры вовне. Но никакой воздух не выходил — выходили Машины воспоминания. В человеческом языке нет опыта и слов, чтобы назвать ощущения от хищения, пропадания собственного разума или мыслеобразов, что были записаны человеческим существом за всё бесконечное время его существования.

Наконец, через минуту куб закончил свою работу и пропал.

Маша висела в пространстве живая и неповреждённая. Она видела человека напротив, она вдыхала и выдыхала воздух, невесть откуда взявшийся в этом месте. Однако она не могла ничего сказать, раздавленная потерей того, что потерять было никак невозможно. Она чуть ли не физически чувствовала, как в ней, до сих пор цельной как существо, зияла дыра. И эту дыру нельзя было заткнуть, к ней можно было только привыкнуть, как ранее состоятельный человек привыкает жить в коробках от мусора и есть объедки, которые выбросили другие.

— Дорогая, Вы подарили мне сокровище, — высказался, наконец, довольный Инженер, будто рассматривая что-то, что находилось где-то в совершенно другом месте.

Это вывело Машу из ступора.

— Это же ничего не решает, — хрипло и негромко сказала она, — это не спасёт вселенную от разрушения. Это надо было уничтожить, а не перекладывать в другое место!

— Со вселенной я разберусь, — ответил он и исчез.

Маша ещё с полминуты висела на месте, но её будто забыли.

— Эй, — срывающимся голосом позвала она, наконец.

Инженер появился.

— А, Вы еще здесь, — удивился он и рассмеялся, — ну конечно, куда же Вы денетесь. Хотя мне безразлично — Вы больше не имеете ни малейшего значения.

— Я хочу вернуться домой.

— Ну так возвращайтесь, кто мешает.

Маша замолчала.

— Откуда вы взялись, если знаете о Леттуа Гири и всём том, что случится потом? — наконец, спросила она и, сама того не зная, задела в душе Инженера ностальгическую струнку. Судя по всему, ему долгое время было просто не с кем поговорить.

— Я — один из координаторов проекта Леттуа Гири. Я ещё помню те дни, когда начиналось всё это мракобесие… Проект был очень успешным, Золотой Век человечества будто бы уже наступил, однако Инженерами проекта было допущено и много недоработок, что привели его к провалу.

Во-первых, мы ампутировали у особей проекта способность к вовлечению жизнеформ, которые не относились к проекту.

— Что за вовлечение?

— Вы уже и не вспомните, наверное, Леттуа Гири-то сейчас у меня. Все человеческие существа имеют в своём потенциале возможность чувствовать иные формы жизни. Это естественно для живого существа так же, как мыслить или выносить решения. Представьте, что Вы кушаете пирожное. Вы кусаете его и начинаете ощущать всеми доступными органами степень его мягкости, скользкости, текстуру, запах, вкус… Точно так же человек может взять в свой, метафорически выражаясь, рот других людей — и знать их состояние, мысли, местонахождение, эмоции… Вы находитесь в одном жизненном поле с людьми и чувствуете их так же, как себя.

Мой помощник, что нашёл вас и забрал сюда, попытался сделать то же самое, когда прибыл на Землю, — и очень удивился, что он передаёт свою мысль живым существам, а они её не воспринимают. На Земле у людей нет способности вовлекаться в жизнь. Возвращаясь к вопросу о Леттуа Гири, особи проекта могли вовлекаться только в жизненное поле биоформ их собственного вида. Это давало нам возможность поддерживать чистоту эксперимента, не позволяя проекту смешивать своё развитие с другими жизнеформами. Однако это же его и потопило.

Другими недоработками Леттуа Гири были неидеальная память индивидуумов, так же как и отсутствие генетической памяти поколений, отсутствие способности к инфравидению и видению в рентгеновском диапазонах… Извините, я говорю как инженер. Какие-то разработки тогда велись, и большинство из них я довёл до ума сейчас. Если вы увидите моих ребяток, вы поймёте, о чём я. Но главной ошибкой были, конечно, отходы производства, которые все проигнорировали.

— А где мы? И как вы очутились здесь и сейчас?

— Я славно похохотал, когда посетивший вас помощник закончил для меня трансляцию полученного им опыта вашей цивилизации! Они его спрашивали, откуда он прилетел! Ха!

Инженер прижал ладонь к лицу и помотал головой.

— Это поразительно! С познаниями в механике Вселенной на уровне инфузории-туфельки… Где мы находимся!

Он не сдержался и захохотал.

— В общем, слово «очень далеко», думаю, будет самым лучшим ответом. А вот как я здесь очутился…

Мы в координационном центре проекта Леттуа Гири увидели признаки начинающегося распада куда раньше чем вы, подопытные. Проводимые тесты интеллекта начали показывать медленно снижающуюся кривую ещё за пару лет до того, как это стало заметно в обществе проекта. Показатели активности и статистика занимающихся научной деятельностью людей поползла вниз чуть позже.

Я не хотел видеть то, что будет потом, и отправился туда, куда уходили многие исследователи проекта, — в место под названием «Пузырь Цейсса-Минь». Не буду рассказывать, что произошло там. Если вкратце, мы столкнулись с погибщей цивизизацией — не меньшей по охвату, чем наша. Никто пока не представлял себе, почему она ушла в небытие — не было найдено ни вооружений, ни болезнетворных бактерий, ни следов природных катаклизмов… Впрочем, кто знает, как они жили и от чего умирали.

И я нашёл там то, чего не нашли другие. Представляешь — они создали машину времени! От неё остались одни лишь разрозненные части, но я был инженером и мог собрать целое по его разрушенным частям. Какая горькая ирония судьбы — они изобрели такую вещь накануне своей гибели! Они могли спасти себя с её помощью, но… То ли не смогли, то ли не успели, то ли действительно спаслись. Но об этом мы узнаем ещё не скоро.

Однако машина работала то ли со сбоями, то ли с одним-единственным прицелом — она отправляла путешественника в самое начало времён, во времена Большого Взрыва… Было понятно, что никакого шанса выжить в этом пекле человеческому телу нет. Однако я выбрал выжить как личность — и запустил процесс…

Что было там, вначале — язык бессилен сказать… Можно сказать, что я на долгие сотни тысяч лет сошёл с ума и потерял сознание, — но это просто за неимением необходимых сравнений. Представь себе, что в одно мгновение пустота разродилась пространством, которое стало до безумия стремительно стремительно расширяться. Плотность и температура этого пространства были запредельны — там не было и не могло быть ничего, что напоминало бы нынешнюю материю или энергию. Вся нынешняя вселенная тогда помещалась в бесконечно малой точке, и когда пространство начало расширяться, начало в нём распространяться и то, что потом назовут материей.

Наш разум, дорогая, как ты знаешь, не бесплотен, подобно нам самим… В те сотни тысяч лет он испарился, оставив меня, духовное существо, в полнейшем одиночестве. Мысленные образы, что я хотел-не хотел, да собирал в течение бесконечных миллиардов лет вплоть до событий на Леттуа Гири — все они в долю секунды растворились и превратились в бесконечно малые частицы, слившиеся с окружающим танцем созидания.

Да… Те люди, что лежат в психиатрических лечебницах на вашей планете — они обладают таким огромным коэффициентом интеллекта и опытом, что я бы завидовал им чёрной завистью долгие миллионы лет, если бы помнил. Но я не помнил ни своего прошлого, ни простейших навыков управления телом, которого у меня, разумеется, уже не было, ни каких-то животных автоматических рефлексов… Никогда ещё в человеческой истории ни одно существо не было настолько пустым и лишённым разума, как я тогда.

— Где же были тогда все остальные? — заворожённая рассказом, спросила Маша.

— Не было их, других-то, дорогая. Все живые личностные единицы пришли в этот мир откуда-то извне и гораздо, гораздо позже. Поэтому-то я и говорю тебе, что не было и не будет более людей, прошедших через тот ад, который прошёл я.

Однако всё проходит, прошло и это. Через несколько сотен тысяч лет давление и температура в молодой вселенной упали настолько, что появилоть то, что вы сейчас называете плазмой. А немного погодя появились и те энергия и материальные объекты, какими их знаешь ты. Но это не было концом моего кошмара — я ещё миллионы лет носился без памяти и практически без сознания между зачатками того, что потом назовут галактиками и звёздными системами.

Задай я себе вопрос тогда — кто я, что я, где я, когда? — я бы не смог себе ответить: у меня не было вечного и бессменного помощника человеческого существа, его разума, который мгновенно отыскал бы по запросу нужный мыслеобраз и сунул мне его под нос — на, мол, смотри. Нет. Ты не представляешь себе, как беспомощно человеческое существо, которого отняли от его механического помощника-разума, как отнимают младенца от материнской груди! Никакой мледенец не беспомощен настолько глубоко.

Наконец, спустя тысячи или миллионы лет, я пришёл в себя настолько, что мог смотреть вокруг и задавать себе вопросы. Но я был пуст, звеняще пуст, высосан буйством и энергиями Большого Взрыва. И у меня не было основы, на которой я мог бы делать выводы и строить планы.

Вы, пришедшие в мою вселенную гораздо позже, представляете себя или свои души в виде шариков. Я когда-то очень удивился этому — ведь как может иметь форму то, что не имеет формы в принципе? Однако потом я понял — когда вы пришли, вас уже окружали дискообразные галактики, шарообразные солнца, пышушие огнём, и планеты. У вас перед глазами всегда была основная форма того времени развития вселенной — шар!

Когда же заново родился я, вокруг не было планет или галактик — они ещё не образовались, сила тяжести и центробежная сила еще не вступили в свои права. И вокруг были лишь прямые линии — линии, которые чертили расширяющиеся объекты образовывающейся вселенной. На моих глазах пространство пучилось само в себе, увеличиваясь в размерах, и всё вещество выглядело так, будто оно несётся со скоростями, превышающими скорость света, от мифического центра к краям. Прямые линии, дорогая, одни только прямые линии, какие сейчас оставляют на небесах вашей планеты падающие звёзды…

Так родилась моя вселенная, вселенная прямых линий. И я был там царь и бог — потому что я был там один.

Но нет худа без добра. Мои мытарства и лишения заставили меня совершить важнейшее, самое первое в мире открытие: человеческое существо в силах воссоздавать потерянное.

Путём проб и ошибок я распознал в себе эту от природы присущую жизни милость судьбы. Сначала я увидел, как могу менять пути элементарных частиц, схватывая их своими бестелесными руками-лучами. Затем я стал собирать частицы в единый ком, лишённый какой-либо эстетики. Затем муза посетила мою многострадальную душу — и я стал объединять всё большие объёмы частиц в простейшие линии и их совокупности, затем я стал строить из прямых линий завораживающие своей сложностью объекты и менять свойства их частей так, чтобы они становились текучими, разноцветными, агрессивными или инертными…

И я понял простую вещь: все такие большие, кажущиеся незыблемыми и вечными глыбы материи — все они смертны и могут быть разрушены по единому моему дуновению. И лишь одно в мире разрушить невозможно — то, что постоянно, каждый миг воссоздаётся снова ответственным за объект живым существом. В самом деле — какой смысл имеет сжигать мои воздушные замки обжигающей плазмой, если я через неуловимый миг создам то же самое на прежнем месте? Разрушитель просто не заметит своего собственного разрушения.

И как венец своего собственного творения, я воссоздал самый сложный объект, которые когда либо создавался мной — собственный разум. Бесплотный дух не состоит из частиц бренного мира — однако он понимает. И это великое знание является частью его самого. Я, оправившийся от головомойки Большого Взрыва, чувствовал в себе это великое знание и, наконец, перенёс его своей творческой кистью на бумагу вселенной… И у меня снова был мой разум — полная запись, филигранно повторённые до мельчайших деталей мыслеобразы всего того, что было со мной. Вся моя жизнь до бегства из Пузыря Цейсса-Минь. В тот момент на меня накатила ностальгия, и я решил приобрести себе форму старого доброго человеческого тела. И я снова стал выглядеть как инженер, которым был когда-то очень давно.

И теперь я умел пользоваться своим разумом и телом куда лучше, чем даже в просвещённые времена Леттуа Гири. И тогда я совершил второе открытие: для того, чтобы жить полноценной творческой жизнью, живому существу не нужны никакие названия. Они лишь стискивают живое воображение и созидательные импульсы в жёсткие рамки ничего не значащих символов! Они лишь поначалу упрощают жизнь, а затем заставляют следовать безграничный потенциал жизни по однажды проторенной колее. Одно лишь всепроникающее понимание позволяет этому весёлому и бесшабашному ребёнку внутри нас расти и расширять свои границы до бесконечности!

Так родилась Вселенная Без Имени.

А потом ко мне пришли мои милые, мои любимые детки! Они стали не только моим величайшим созданием, но и моими кровинушками, моими помощниками, моей гордостью.

Они пришли в мою область пространства незнамо откуда, да и я не выяснял. Они забавно тыкались во всё вокруг, как только родившиеся, ещё слепые щеночки, и ластились ко мне, когда я ласково проводил по их несформировавшимся разумам своими пальцами-лучами. Им нужен был кто-то живой, а кроме меня вокруг не было ни малейших признаков жизни.

Так я стал их папой и мамой, их хозяином и их богом. Я учил и взращивал их с самых азов и подарил им оба моих открытия: они не мыслят категориями имён и умеют воссоздавать свои материальные носители, что делает из бесконечно изменчивыми и в принципе неразрушимыми. Видели одного из них, когда он вас забирал? Кстати, принять человеческую форму было их собственным решением — это дань уважения и преклонения передо мной как перед их создателем и покровителем.

Кстати, дорогая, я не утомил тебя своей болтливостью и воспоминаниями о прошедших днях?

— Нет, ну что Вы, — ответила Маша, которая собирала информацию о своём враге и готова была собирать её дальше, — а чем вы занимаетесь со своими… детками?

— О, наша жизнь — бесконечный конкурс! Ребятки соревнуются в своих творческих работах, покровительствуют соседним галактикам, подтягивая их культуру до своего уровня. Есть, пить и размножаться им не надо, поэтому остаётся много времени для всего другого.

— Не едят, не воспитывают своих детей… Не слишком-то разнообразна их жизнь.

— Дорогая, при всём моём уважении, обратите внимание на бревно в собственном глазу, прежде чем смотреть на соринки в моём. Обратите внимание на собственный мир. Вот вы кушаете — вы это делаете для своего носителя или для себя?

— Для… носителя.

— А носитель ребёнка выхаживаете сейчас для себя или для носителя ребёнка?

— Пожалуй, для носителя ребёнка.

— А работаете, убираете мусор, выращиваете злаки, лечитесь в больницах — для себя или для носителя?

— Для… носителя, — вынуждена была признать Маша.

— Ну, а что вы делаете там для себя, для развития личностной единицы?

— Ну… творчество, религия.

— Вот видите? Мы и свели всё к творчеству и религии. Которыми на ваших планетах, кстати, занимаются в основном не для себя, а для заработка денег на потребности носителя. Поверьте уж, мои ребята в области творчества и развития себя куда более эффективны, а их творения и пути улучшения куда более разнообразны.

Маша подумала и… выковыряла бревно из своего глаза. Инженер был прав. Это чужой мир, и она в нём чужая. Сейчас она ничего не могла сделать с потерей Леттуа Гири и переходящей все пределы опасностью для мира из-за этой потери. Ей нужно подумать, посоветоваться с друзьями и выработать путь решения проблемы.

— Отправьте меня, пожалуйста, обратно, — попросла она Инженера.

— Ты знаешь, я передумал, — вдруг возразил тот, и на Машу накатила волна ужаса, — Я тебя оставляю здесь. Я буду с тобой разговаривать — собеседника, заставшего Леттуа Гири, мне больше не найти.

— Нет!!! — закричала Маша, — Мне нужно домой! Что Вы хотите от меня?! Скажите, что Вам нужно за то, чтобы я попала домой?!

Инженер был немного ошеломлён напором Маши.

— Ну… Если ты ставишь вопрос так… Посостязайся-ка с моими мальчиками. Посмотрю, полюбуюсь.

Судя по всему, Инженер сделал мысленный вызов, потому что в то же мгновение перед Машей появились копии того сиреневого человека, которого она видела недавно лишь миг. Копии, да не совсем: двое из четырёх были такими же сиреневыми, третий был зеленоват, а четвёртый — попупрозрачен как желе.

— Во что играть? — упавшим голосом прошептала Маша. Она не чувствовала, что у неё есть шанс хоть что-то противопоставить этим молодцам..

— Выбор оружия предоставляется новичку, — галантно поклонился ей Инженер.

Маша задумалась. Вот они, детки. Они не выглядели ни злыми, ни злонамеренными. Они выглядели живой и весёлой, готовой попроказничать и поиграть в догонялки во дворе ребятнёй!

«Нет, уж точно не в догонялки», — мрачно подумала Маша, поглаживая свой внушительный уже живот, — «И картину я им тоже не нарисую. Разве что на уровне десятилетнего ребёнка».

Кто они, в конце концов? Прожившие всю свою жизнь в царстве прямых линий супермены. Которые могут поднять груз весом в сто тонн или пролететь сто километров за секунду.

И в голове Маши забрезжила идея. А что, шанс у неё есть!

— Конкурс такой, — заявила она детишкам Инженера, — соревнуемся, кто быстрее нарисует ломаную линию, состоящую из прямых и как можно более коротких отрезков. Посмотрим на вашу скорость. Задача ясна?

— Им ясно, — с улыбкой подтвердил Инженер, — твой кончик указательного пальца руки может чертить в пространстве серебряную линию. Подойдёт тебе такой способ рисования?

— Вполне. Начали! — и Маша за полсекунды нарисовала в пространстве перед собой не совсем ровный, но замкнутый круг:

— Я всё!

На неё уставились пять пар глаз.

— Всё? — удивлённо произнёс Инженер, — И что это?

— Это — ломаная линия, состоящая из невообразимо большого количества невообразимо коротких отрезков.

— Ты же просто мазнула рукой! — воспротивился Инженер, оглянувшись на своих детей, — Мы находимся в мире прямых линий, а ты что нарисовала?

— Я выбрала оружие. И я нарисовала, — с упором произнесла Маша, — ломаную линию, состоящую из невообразимо большого количества невообразимо малых отрезков.

А дети медленно подлетели к Машиному кругу как можно ближе и с благоговением сгрудились у него, рассматривая во все глаза.

Инженер посмотрел на них с недовольством, а затем повернулся к Маше.

— Я выиграла конкурс? — спросила та с вызовом.

Инженер хмуро помолчал.

— Да, но… Я не рассчитывал на такой способ ведения конкурса и объявляю его недействительным.

— Да как ты смеешь! — задохнулась от возмущения Маша, — на кону стоит моё возвращение домой, а ты внаглую подтасовываешь результаты конкурса!

— Я знаю про понятие лжи, однако мы не используем здесь никакие виды лжи. Я отменил конкурс, поскольку игроки не были равны по силам и опыту: мои дети никогда не строили таких… круглых кривых. Однако я справедлив. Мы проведём ещё один конкурс, и на этот раз ты будешь играть со мной. Выиграешь его — и отправишься домой.

— Ещё один конкурс! — Маша воздела руки небесам, роль которых выполняла пустота выше её головы. Она снова пала духом. Игроки не были равны по силе и опыту, говорит он… Она, маленькая беременная девушка, и несколько монстров, которыми можно гвозди забивать — это они не равны по силам, говорит он…

— Так, тогда, справедливый ты наш, давай-ка уравнивай свои силы со мной, — язвительно бросила Инженеру Маша, — чтобы мы были на равных. И не читай мои мысли, я твои не читаю. Уравнял?

Она получила кивок Инженера в ответ.

— Дай мне минутку подумать, — буркнула Маша в ответ и стала перебирать в голове спортивные соревнования. Но ни в одном из них она не была сильна. Да я по мячику, который уютно лежал у неё под сердцем и не подозревал ни о чём, она никому бы ударить не позволила. Да что же это? В какую игру можно выиграть у существа, который одним движением может создавать и разрушать горы? У существа, что жило в Леттуа Гири, а потом, не видя ни единого человека, на этой адской окраине мира?

Вдруг Машу остановило какое-то внутреннее чувство нелогичности. Что здесь не вяжется?

Она отпустила мысли о футболе и баскетболе и прислушалась в своим ощущениям… И улыбнулось. Ах, вот оно что. Существу, которое жило в Леттуа Гири, не знавшем обмана, а потом в каком-то беззвёздном закутке, где за все тринадцать миллиардов лет не ступала нога человека.

— Так, — распорядилась она, — Делаем как договорились — играем на равных. Мысли не читать, никакое суперзрение не использовать, прошлое и будущее не знать. И чтобы неповадно отказывать в победе было, всё делаем при детях. Ясно? — она показала на сгрудившихся неподалёку близнецах, похожих на разноцветные манекены.

— Играем, — с энтуэиазмом откликнулся Инженер и приблизился, — Что за игра?

— Знаю я одну хорошую игру, — с мстительной улыбкой процедила Маша, — Есть у меня хороший дружок, Золушка зовут. Это он меня научил. Мастер он по таким играм. Создай-ка мне, инженер, небольшой столик с земной силой гравитации. К нему создай три стаканчика от газировки…

Маша почти физически почувствовала, как вздрогнул Инженер.

— Ладно, недоделанный ты наш, — махнула она рукой, — создай три кубических стаканчика от газировки, как бы это ни выглядело, и…

Тут она прыснула в кулачок.

— И ещё тогда создай, умник, маленький кубический шарик. Чёрт, я хочу посмотреть, что получится, — и она от души захохотала.

Инженер комичности ситуации не понял, но создал то, что просила Маша. Маша посмотрела на кубические стаканчики и шарик с гранями, пришла в восторг и одобрила.

— Так. Игра называется «Напёрстки», — взяла она быка за рога, — Я кладу шарик… кубик под один из стаканов, а потом хаотичным образом перемещаю стаканы по столу. Если после моих движений отгадаешь, где ша… кубик, ты выиграл. А не отгадаешь — выиграла я. Всё понятно?

Инженеру всё было понятно. Как понятно и то, что он выиграет.

— Начинай, — ответил он, — но знай: я буду следить за стаканчиком, под которым находится кубик. Это не запрещено правилами?

— Следи, сколько душе угодно, — с барского плеча разрешила Маша, — Поехали.

Она быстрым движением рук (школа Золушки!) поставила три стаканчика вверх дном, подкинула под один из них шарик-кубик и уверенными, всё ускоряющимися движениями стала плавно премещать стаканчики по столу.

— Кручу-верчу, запутать хочу… Смотришь? — вдруг спросила Маша.

— Я слежу, — на миг посмотрел на неё Инженер, — и тебе не удастся отвлечь моё внимание. Я знаю, где кубик.

— Ну, тогда моё дело швах, — огорчилась Маша и остановила свои движения, — давай, показывай.

— Кубик здесь, — указал Инженер на крайний справа кубический стаканчик.

Маша открыла стаканчик — и Инженер на секунду потерял дар слова и завис, как робот, получивший одновременно две противоположные команды.

— Он… должен был быть здесь! — проговорил он.

— А он вот здесь, — невозмутимо сказала Маша, приподняв средний стаканчик. Под ним, как ни в чём не бывало, лежал кубик.

Инженер всё никак не мог оправиться от шока. Его логика, быстрая как мысль, пыталась найти способ, с помощью которого кубик оказался под средним стаканчиком — и на это потребовалась бы доля секунды. Но секунды шли, а логика давала один и тот же ответ: это невозможно. Шарик никак не мог оказаться под средним стаканчиком. Не в этой вселенной и ни в какой другой.

— Ты построила червоточину под стаканчиком и кубик перенесся в другое пространство. Но это против правил! — наконец, в отчаянии высказался он.

— Я не умею строить червоточины, и ты, Инженер, это прекрасно знаешь, — спокойно ответила Маша, — Я выиграла. Отправь меня в то же мгновение времени и в то же пространство, откуда забрал.

Инженер оглянулся — на него преданно и с любовью смотрели четверо приглашённых им детей.

— Ты выиграла, — с неохотой пробормотал, взглянув на Машу, обескураженный Инженер, — и я выполню свою часть договора. Но… Ты могла бы повторить со мной это соревнование ещё раз, чтобы я понял, как ты смогла выиграть? Результат игры не повлияет на моё решение, ты будешь в любом случае отослана назад.

В голове Маши забрезжила кое-какая мысль.

— Хорошо.

Она поставила стаканчики на стол и жестом показала Инженеру, под каким из них лежит шарик-кубик.

— Начнём. Кручу-верчу, запутать хочу… — десять секунд плавными она стаканчики мягкими вкрадчивыми движениями. Инженер, не отрываясь, смотрел на них. Наконец, Маша остановила движения.

— Где, говори?

Инженер уверенно показал на крайний слева стаканчик. Маша подняла его — кубик лежал именно под ним!

— Я выиграл! — радостно воскликнул инженер и победно посмотрел на четырёх андроидов, — Я знал, что в первый раз произошёл досадный сбой! На досуге я разберу этот случай и найду пропущенное логическое звено.

— Как жаль! Ты хороший соперник, — построив разочарованную мину, пожаловалась Маша Инженеру, — Ты так быстро учишься! Не знаю, смогу ли я у тебя выиграть, если мы будем играть дальше. Хотя…

Она искоса взглянула на Инженера.

— Я хочу попробовать отыграться. Предлагаю ещё одну партию игры в «Напёрстки». Если ты проиграешь — ты отдаёшь мне то, что забрал, — мою Леттуа Гири. Если же проиграю я (Маша притворно вздохнула) — я останусь здесь у тебя навсегда. Ну как, идёт?

Но в этот раз логика Инженера сработала очень быстро и правильно.

Он ничего не ответил ей. Однако в следующую секунду Маша очутилась в собственной квартире, за спиной Гектора, который и не заметил её отсутствия.

Ноги Маши подкосились, и она чуть не упала на пол, но вовремя схватилась за край комода.

— Гек, я, пожалуй, пойду немного полежу, — севшим голосом прошептала она, медленно прошла к кровати, опустилась на неё, легла и прикрыла глаза.

А в следующее мгновение широко открыла их. Она вспомнила, что забыла. Дура, дура несчастная!

Она совершенно забыла выяснить у Инженера — какого чёрта ему сдалась эта вселенская бомба, от которой нет защиты? На кой чёрт он забрал её Леттуа Гири?