Женат на собственной смерти

Андрей Дышев, 2005

Это состязание напоминает популярное телешоу «Последний герой». Но с некоторыми отличиями: участникам надо выжить не на тропическом острове, а на мелких островах северного озера России. Пять островов – пять робинзонов-отшельников. Холод, голод, одиночество… И это еще не все: совершенно необъяснимо погибает один из отшельников, вскоре еще один… Ясно, что это не просто случайность… Но законы телешоу жестоки – игра должна продолжаться. Под ударом еще трое. Кто следующий? Спасатель Ворохтин требует от организаторов прекратить кровавое шоу. Его требования игнорируют. Тогда спасатель сам ввязывается в игру со смертью…

Глава девятая

Нервы, как струны

Это был первый дождливый день с начала робинзонады. Дождь был мелкий, и при полном отсутствии ветра казалось, что в воздухе висит водяная пыль. Пейзаж изменился до неузнаваемости. Поверхность озера, обычно голубая, покрытая легкими морщинками волн, сейчас напоминала огромное матовое стекло. Горизонт словно закрасили серой краской. Притихли некогда яркие, насыщенные цвета леса. Остро запахло сочной зеленью.

Ворохтин лежал на носилках в салоне «скорой» и разговаривал по телефону с женой.

— Я улетаю в Ниццу, — сказала она, неимоверно растягивая гласные. — Буду готовить выставку модернистов. Так что ты не очень волнуйся.

— Я не буду очень волноваться, — пообещал Ворохтин.

— Ты сейчас далеко? — голосом умирающей произнесла жена.

— В Карелии…

Он не стал спрашивать, где сейчас она. Знакомые звуки посуды, телевизора, кофемолки говорили сами за себя. Конечно же, она на кухне. Готовит утренний кофе. Самое время! Первый час дня!

Ворохтин отчетливо представил себе Элю. Высокая, тонкая, болезненная, с вечными мешками под глазами, она неторопливо ходит по квартире в длинном халате, теплых и мягких тапочках, держа в одной руке пепельницу, а в другой — сигарету в мундштуке. Между ухом и плечом зажата трубка радиотелефона. В квартире вечный беспорядок, свойственный профессиональным дизайнерам. На многочисленных полочках стоят расписные пыльные тарелки, черные статуэтки, витиеватые, покрытые лаком корни деревьев и ветки, тряпичные куклы, керамические вазочки, миниатюрные копии Биг Бэна и Эйфелевой башни и прочий заграничный хлам, который Ворохтин на заре семейной жизни тщетно пытался выкинуть из квартиры. Лицо жены помятое, землистого цвета, волосы взлохмачены. Она часто затягивается, покашливает. Естественно, кофе убегает, и кухня наполняется густым дымом. Эля неторопливо снимает полупустую турку с грязной, никогда не мытой плиты, выливает в крохотную японскую чашечку остатки кофе и, стоя у окна, маленькими глотками пьет. Лохматый персидский кот шлифует ее ноги, потом беззвучно валится на кафельный пол и долго не подает признаков жизни…

— Тогда, па! — вяло сказала жена.

— Па! — ответил Ворохтин и отключил телефон.

Последний год он жил отдельно, и в квартиру жены не заходил. Он знал, что несколько раз в ее доме появлялись мужчины — художники, критики, такие же странные и чудаковатые, как и она. Но ни один из них надолго не задержался.

Иногда Ворохтину становилось мучительно жалко Элю, но это было единственное чувство, какое он к ней еще испытывал.

Едва он затолкал телефон в карман безрукавки, как в машину заглянул помощник режиссера Гвоздев.

— Саркисян зовет! Четвертый остров на связь не вышел…

Ворохтин схватил сумку с красным крестом и выскочил из машины. На берегу происходило что-то необъяснимое. Одна из моторных лодок медленно дрейфовала вдоль деревянного причала, а Кира, сидящая в ней, как заводная дергала тросик, пытаясь запустить мотор. Техники стояли на причале, размахивали руками и в один голос кричали:

— К берегу давай! Веслом греби! Веслом, тебе говорят!

Кто-то услужливо держал над Саркисяном зонтик, и Ворохтин не сразу увидел главного режиссера.

— Ничего не понимаю! — нервничал Саркисян, наблюдая за развитием событий. — Что она делает? Куда ее понесло?

Он тотчас требовательно посмотрел на Ворохтина, будто тот мог знать ответ. Чекота заботливо придерживал полиэтиленовую пленку, которой была накрыта камера, хотя сам уже вымок до нитки. Но он стоически терпел пытку холодными каплями, сползающими по его щекам на дрожащую козлиную бородку.

— Не надо заводить! Веслом подгребай! — кричали мужики с причала.

— Она что, спятила? — все никак не мог найти ответа Саркисян. — Зачем она это делает?

Тут Ворохтин догадался, что все это значило. Кира пыталась в одиночку отправиться на Четвертый остров, но не смогла завести мотор. Но почему одна?

Тут дрейф моторки благополучно завершился, лодка ткнулась кормой в причал, и стоящие на нем мужики тотчас ухватились за швартов. Кира опустила голову и осталась неподвижно сидеть на скамейке. Капюшон, потемневший от воды, закрывал ее лицо, и девушка напоминала грузинскую вдову, скорбящую над могилой мужа.

— Поехали! — скомандовал Саркисян и покатился на причал. Помощник Гвоздев поспешил следом, добросовестно прикрывая лысину шефа от дождя раскрытым зонтиком.

Чекота, Саркисян и Гвоздев по очереди запрыгнули в лодку. Кира всем мешала, но даже не пыталась пересесть. Ворохтин со своей громоздкой сумкой забрался в лодку последним.

— Ты чего хулиганишь? — строгим голосом спросил Саркисян у Киры, отчитывая ее, как школьницу. — На берег высадить?

Кира молча покрутила головой.

— Она хотела остросюжетный репортаж отснять, — объяснил Ворохтин, включая зажигание и запуская мотор.

Кира кинула на него колючий взгляд, но возражать не стала. Моторка понеслась по серой, неподвижной поверхности озера.

— По рации пытались с ним связаться? — спросил Ворохтин у Саркисяна.

— Пытались… Сидит, наверное, в шалаше, под дождь выходить не хочет.

— Наблюдатели не проморгали сигнальную ракету?

— А кто его знает? Может, и проморгали…

Лодка проскочила мимо Первого острова. Над берегом низко стелился густой белый дым. Похоже, что дождь с успехом душил костер Лены, а она безуспешно пыталась его оживить.

На острове Лагутина признаки жизни не были заметны. Ни отблесков костра, ни дыма. Между стволов деревьев мелькнули контуры конического шалаша с крепкой крышей из древесной коры.

Ворохтин взял круто вправо, и моторка понеслась в пролив между Вторым и Третьим островами. Выскочив на чистую воду, лодка взяла курс на узкий и длинный, как сигара, Четвертый остров.

— Пора кончать с этим! — объявил Саркисян. — Если каждый будет регулярно пропускать сеансы связи, мы на бензине разоримся! Высаживаемся на берег и снимаем Павлова с соревнований. Верно я говорю?

В ответ только Гвоздев кивнул. Кира чуть подалась вперед, вглядываясь в серую мглу, откуда медленно проявлялся абрис Четвертого острова. Она напоминала охотничью собаку, взявшую след дичи. Помощник ведущего Гвоздев, студент ВГИКа, уже хорошо освоивший науку подхалимажа, сложил зонтик, от которого уже не было толку, и заботливо поинтересовался у Саркисяна, не дует ли ему в лицо. Саркисян ничего не ответил, он держал за козырек кепку, которую норовил сорвать крепкий сырой ветер.

— Что-то не видать, — пробормотал Чекота, когда моторка, сбавив ход, медленно поплыла вдоль берега острова.

— Спит, сукин сын! — уверенно произнес Саркисян и тотчас приосанился. — А ведь из этого получится неплохой эпизод! Спасатель бежит на помощь человеку, ищет его, видит залитый дождем костер, воткнутый в дерево тесак, валяющуюся в траве рацию… Ситуация нагнетается. Зритель ждет какой-нибудь страшной развязки, но… камера снимает шалаш, откуда доносится громкий храп. Идет наезд, и мы видим спящего нобелевского лауреата… Ворохтин!

Саркисян обернулся и поднял вверх указательный палец.

— Ты слушаешь? Эту, в первую очередь, касается тебя!

— Сначала я должен убедиться, что с Павловым ничего не случилось, — ответил Ворохтин.

Саркисян покачал головой.

— Он опять в эту же дудку! Да что с твоим Павловым может случиться?

— Высадите меня на берег! — вдруг взмолилась Кира.

— Сейчас, дочка, сейчас! — ответил Саркисян, оглядывая заросли камышей. — Не лезь вперед батьки… А это что такое? Осторожнее!

Ворохтин уже успел заметить, что по курсу лодки из воды торчат колышки, образуя нечто похожее на большую стрелу с треугольным наконечником.

— Это запруда, которую он показывал во время сеанса связи! — сказал Ворохтин.

— Замечательно! — еще более оживился Саркисян и толкнул оператора. — Камера готова? Начинай!

Гвоздев раскрыл зонтик. Чекота взвалил камеру на плечо и прильнул к окуляру видоискателя. Лодка на малой скорости приблизилась к запруде.

— Павлов! — крикнул Ворохтин, оглядывая пологий песчаный берег.

— Не кричи! — махнул на него рукой Саркисян. — Разбудишь… Ребята, все делаем тихо. Сначала в кадре спасатель. Он выбегает на берег, замечает на песке следы, и мчится по ним вглубь острова… Здесь очень важно подобрать соответствующий звуковой ряд…

— Смотрите!! — вдруг пронзительно крикнула Кира, показывая пальцем куда-то вперед.

— А что там? — стал крутить головой Саркисян.

— Плавает что-то… — неуверенно ответил Гвоздев, протер глаза и снова посмотрел на запруду.

Еще никто не разобрался, что привлекло внимание девушки, как Ворохтин заглушил мотор и спрыгнул с лодки. Ухнув в воду по пояс, он насколько мог быстро пошел к плавающему на поверхности воды предмету, схватил его обеими руками и потащил к берегу.

— Мотор!! — опомнился Саркисян. — Где микрофон?! Черт возьми, почему он еще не готов?

Суетясь, Гвоздев едва не перевернул лодку. Чекота направил объектив на Саркисяна. Тот уже вошел в роль и голосом паникера торопливо заговорил:

— И вот Четвертый остров… Спасатель вытаскивает на берег какой-то предмет, обнаруженный нами только что. Может, он прольет разгадку…

— Мамочка… — прошептала Кира. — Это человек!

— Человек?! — артистическим голосом воскликнул Саркисян, тоже поворачиваясь лицом к берегу. — Да, действительно. Этот предмет здорово смахивает на человека. Но кто он? Что с ним случилось? Спасатель хладнокровно продолжает выполнять свою работу. Создается впечатление, что он идет в теплой воде. А ведь вода в озере практически ледяная!.. Вот спасатель вытаскивает человека на песок. Какой ужас! Мы видим знакомую униформу… Никаких сомнений! Никаких! Это Павлов!.. Сейчас оператор приблизит картинку, и вы сможете сами убедиться, что это игрок под номером четыре!.. Но что с ним случилось? Он без сознания?..

Ворохтин опустился на колени перед неподвижным телом, торопливо расстегнул пуговицы на куртке и прижался ухом к груди. Он застыл в такой позе на несколько мгновений, затем резко выпрямился, провел ладонью по лицу Павлова, приоткрыл его веки…

— Что же с Павловым? Что же? — надрывным голосом говорил Саркисян в микрофон. — Сейчас спасатель вынесет свой вердикт. Я даже боюсь высказать предположение. У всех нервы натянуты до предела. Кажется, что еще секунда — и они лопнут, как струны…

Ворохтин медленно поднялся на ноги.

— Павлов мертв, — сказал он.