Лис. Град проклятых

Андрей Ермолаев, 2023

Тьма тянет свои жадные щупальца к душам жителей дряговичской земли, явив людям своего нового избранника – Зверя. Он непреклонен, жесток, расчетлив и чудовищно силен – и нет пока силы, способной противостоять ему и его новой религии. Боярин Лисослав Велимович (а для друзей просто Лис) и его товарищ, волколак Лесобор, после гибели Черномора, отправляются своей дорогой – помогать людям в их борьбе с порождениями Кромки. Там где есть свет, всегда в тенях прячется тьма, и пути героев неизбежно пересекутся с путем Зверя. Богатырям Черномора предстоит встретиться и схватиться с самими страшными порождениями Кромки, ведь именно им пророчество Баяново предсказывало вступить в бой за людей и силы света на грешной, терзаемой голодом и раздорами Земле. Продолжение цикла "Между Навью и Явью". Оформление обложки – авторское.

6 глава. Клятый спор, или удачная подготовка к труду ратному

«Рана от ножа — заживет. Рана от слова — будет гноиться».

Тюркская народная пословица.

Петухи, любимые глашатаи вступающего в свои права дня, уже давно пропели свою утреннюю побудку — лучи солнца нагрели деревянный пол, в опочивальне пахло как в бане, когда, наконец, плохо спавший ночью Лис открыл глаза. Городские стены и безопасность не могли не расслабить, даже с учетом недобрых дум — боярин проснулся разом, поднявшись со шкур. С недовольством заметил, что все прочие, судя по всему, были на ногах уже давно, и в опочивальне он был один. Наскоро одевшись, боярин вышел во двор, умыться колодезной водицей.

Терем посадника был велик: когда-то, с век назад, то был самый, что ни на есть княжий дом, построенный на высоком древнем кургане. Кривотолки хаживали, что здесь де, захоронен был великий царь древности. Боярин в такое не верил — на кой ляд такому великому царю здесь устраивать себе последнее пристанище, в месте болотистом и диком — понять было сложно. Да и из того что читывал в отроческую бытность — не жили в этих местах какие-либо серьезные «цари». Могилы варяжских князей и сарматских ханов, с золотом и серебром, дорогой утварью — можно было найти севернее или наоборот — южнее. Здесь же, испокон веков, еще до славян, жили племена малые, бедные, поклоняющиеся темным злым богам, от коих по сию пору иные кланы так и не отринули. Впрочем, курган и впрямь был немалым, а терем на нем — высокий, в два поверха, с двумя крыльцами: снизу, для челяди, а сверху — для хозяев. Верхнее, крытое узорчатым, некогда окрашенным в яркие цвета, а ныне побуревшем, сводом, вело в жило самого посадника и его семьи, буде такая за ним проследует в этот неблагополучный ныне край.

Внизу, округ терема и в самом нем — уже велась всегдашняя рабочая суета девок и слуг большого боярина: кроили сукно, шили, вязали, пряли и ткали. Мужики — ладили сбрую и седла, ковали и калили ножи, узорили рыбью кость — все то, чем богат был край. Не менее трех дюжин личных слуг Верхуслава Ратиславовича занимались своим привычным, каждодневным делом.

Во внутреннем дворике терема никого не было, а потому Лисослав Велимович, не стесняясь, набрав полное ведерко колодезной, лихо опрокинул его себе на голову. Тряхнул волосами, отфыркиваясь и сморкаясь, прочищая нос. И очень удивился, когда услышал громкий детский смех.

— Как Баюн-кот! — хохотал мальчонка, сидящий на дровне небольшого строения. Мелкий засранец там уютно устроился, как в гнездышке так, что со стороны не сразу и видно было. Особенно квелому еще ото сна боярину.

— Ты чей будешь парень? — улыбнулся ему десятник. Он, не смотря на грозный вид — очень хорошо ладил с детьми, но этот, отчего-то враз оробел, перестав смеяться.

— Я это, — промямлил мальчишка. — Тута эта — того.

И показал боярину большой кусок бересты с нацарапанными на ней какими-то закарюками.

— От эт да! — сообразил боярин, подходя к пареньку. — У меня чтоль взял? И что там?

Но мальчишка не проронил более ни слова, стушевавшись окончательно, и боярин сам взял у него из протянутых рук, бересту, вгляделся в то что отроче там старательно выводил, но это оказались вовсе не письмена, а рисунок. Странная продолговатая тварь, похожая на человека или на полкана*¹⁹ была нацарапана посередине. Пятипалые полоски рук с детской решительной не трепетностью у твари были нарисованы и там где положено, из плеч, но еще — на голове и вместо передних ног. Вокруг многорукого существа были существа поменьше: судя по всему — обычные люди с нормальным набором рук и ног. В руках меньшие люди-закарюки — держали копья и явно тыкали в сторону твари в центре, а та, в ответ — замахивалась на них чем-то длинным и изогнутым как кнут или синдская сабля.

— Эвона как? А ты — молодец, — одобрительно отметил на всякий случай боярин, встрепав мальцу волосы. — Ловко у тебя выходит рисовтаь-то! А с буквицами — так же ловок?

— Когда как, боярин, — чужой, незнакомый голос остановил утреннее омовение и общение с мальчишкой. — Бог в помощь.

Лис недовольно фыркнул водой, утер усы и обернулся к говорящему. Приветливая улыбка сама растянула твердо сжатые губы, потому что побеспокоившим оказался монах — явно из местной церквенки, которую построили буквально с пару лет назад. Засилье нежити и прочие напасти, как никогда повысили надобность в отдельном доме, где можно помолиться да поговорить с умным, спокойным и терпеливым мужем о своем горе. Священный глава паствы Комышелога был невысок, но еще крепок, несмотря на лета, с благообразной, аккуратно расчесанной седой бородой.

— Слава Иисусу Христу, — боярин присел на завалинку у забора.

— Во-веке веков, — ответствовал монах подступая. — Давно тебя уж дожидаюсь, богатырь. Крепко спишь — видать шибко умаяли тебя разбойнички, да вчерашняя гулянка.

— Как есть, — не стал спорить или виниться Лис, проницательно вглядываясь в глаза святого отца. Явно ведь не просто так пришел.

— Аз есмь иерей*²⁰ Варфоломей, — представился священник. — По воле Божьей и по своим помыслам о свете Господнем, аз есмь ставленник Господень в этом темном краю, дабы следить за паствой здесь, наставлять их в пути Господнем, помогать и поддерживать…

— Ты прости отче, меня ратного, — вежливо остановил батюшку боярин. — Я долгие годы скитался по самым темным углам нашего княжества с дружиной таких же темных гридней. Не серчай — в иной день, буде время — буду внимать, не перебивая, а сейчас — скажи как есть, ладушки? Мы, ратный люд, точность уважаем.

Губы монаха вытянулись тонкой нитью, слова отповеди готовы были сорваться, но, видать, и впрямь дело было безотлагательное, ибо смерил себя и даже улыбнулся.

— Матвеюшка, — вместо ответа обратился монах к мальчишке. — Ты ступай в церкву — там уже и поснедать сготовили тебе сладеньким. Иди — я с дядей сам поговорю.

— Смешной дядя, — улыбнулся малец. — Смешной дядя!

И умчался, забыв прихватить свой рисунок.

— Прости, его боярин, — глядя на это повинился за мальчишку поп. — Из уцелевших он, Зверем потраченного поселка. Потому — не всегда ум его на месте. Гуляет где-то в облаках порой, и такое говорить аль делать начинает — за голову хватаешься.

— Мальчишка, — с ласковой улыбкой поглядел вслед пострелу десятник. — Да и не злюсь я вовсе. Так чем могу, святой отче? Токмо без длинных присказок и поучений — уж прости батюшка.

— Сынок — навычен я так разговаривать уже многие годы — как ты сражаться, видать. Позабыл многое, да и со старыми ратниками — не так часто вижусь, — монашек присел рядышком, жмурясь утреннему солнышку. — По делу я к тебе.

— Так-так, — улыбнулся боярин. — Если на волколака жалобы пришли от жителей — так-то не ко мне. Я ему не хозяин, а он мне — не холоп. Прибить за похабства, конечно, можно, но не шибко сильно — он еще пригодиться мне…

— Не об нем речь, витязь, — вновь поджал губы монашек. — Он носит амулет святой, пути Господни — неисповедимы, и спорить с тем — не след. В другом беда.

— И в чем же?

— В Звере — будь он трижды проклят. И в волколаках что людей невинных — жизни лишают.

— Так поговори с немцами, отче? Они вон — подвигов жаждут на поприще борьбы с нежитью?! А я, еще и тороплюсь — в Туров, к дочери. Один ваш жрец местный начудил такого, прости Господи, что подозреваю — ее может искать беда.

— Жрецы, будь они неладны — чудят часто, — признал монах. — Об иных так сразу и не скажешь — за людство ли они, аль за Ад и его демонов. И немцы — уже согласились помочь с волколаками, да толку-то.

— Чего так?

— Немцы хороши в поле, — поделился своими наблюдениями монах. — Где встала рать, а напротив нее — другая рать. А с волколаками — хитрость нужна, да ум пытливый.

— Посадник Верхуслав Ратиславович — немцам поможет, да научит коли что, — ответил Лис, впрочем не так уверенно.

— На нем весь городец, земли и людство. Да и пытался он — ничего не вышло, только ратных погубил зазря.

— Отроков? — прикусил ус боярин, скорбно кивнув. На секунду представилось, каково это, пятнадцатилетним парнем — встретиться лицом к морде со здоровенной звериной в лесу, да еще и на ее условиях.

— Отроков. Мальчишек, — подтвердил иерей. — Волколак чай не лапоть — нападать на опасного для себя. Выбрал и подрал тех, кого может подрать.

— Ну, теперь у Веха, вкупе со своей головой, мужи под рукой. Немцы — крепкий ратный люд — сам видел.

— Однако ж тебе как к своему обратился. Тем паче — богатырю, не простому ратнику. Немцы — они кто? Чужины, а ты — свой. И о беде твоей, наслышан уже — мне ее обсказали. И скажу тоже, что и все: дочь твоя — под защитой мечей твоего десятка, в самом укрепленном граде в окрестных землях находится. И ежель там небезопасно — то, каково нам? А христианство здешнее, быть может, муки страшные принимает сейчас. Сколько тут дочерей, сынов, отцов, которых, быть может — только твоим мечом и спасти можно, боярин? О них кто позаботиться здесь? Кто спасет? Здесь гридей княжих нет, и стен крепких как у Турова — тоже нет.

Боярин потемнел лицом, губы плотно сжались, но монах смотрел без упрека — смело, но кротко.

— То мое дело. Если Зверь пойдет за мной, а он пойдет — то я твердо ведаю — я его там и одолею. Со своим десятком. И дочь обороню.

— Когда он пойдет за тобой туда — здеся никого уж живыми не будет! Аль не понимаешь? И одолеть его там — будет стократ сложнее, чем тут, — скорбно покачал головой монах.

— Да откуда ж, прости Господи, святой отец о том знает?

— А оттуда! — засопел монах. — Дьяволова порода — завсегда так. Дашь откусить палец — оторвет руку. И здесь напасть — такая ж! Одолей его здесь, вдали от дочери! Ты же богатырь особой дружины? Так? Так оборони тех, кто в том нуждается! Защити от сил диаволовых!

Добрых несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу — у каждого была своя правда. Первым отвел взгляд Лис. Он шумно выдохнул, склонил буйную голову, закрыв глаза. Думалось тяжело. Монах не торопил и не мешал — все уже было сказано, чего уж теперь.

— Ты прав, отче, — наконец вымолвил Лисослав. — Прав. Я богатырь, еще и избранной дружины. Прости отче.

— Бог простит, сынок, — кротко улыбнулся иерей. — Не кручинься — тебя понять можно.

— Страх во мне есть, отче. Пятеро у меня сыновей было. Лихих витязей, молодых, полных сил — и все погибли. Оставили меня, старого, одного.

— Не стар ты еще, сыне, — возразил монашек. — Вон как сила — так и плещется в тебе.

— А гридь с десятка моего — стариком кличут, — усмехнулся, припомнив, Лис. — Одна у меня осталась дочка. Прочие — замужем уж давно.

— Понимаю тебя, понимаю, — мягко поддержал Варфоломей. — Но здесь, в Камышелоге, сейчас без тебя — никак. Ты, посадник, норег да немцы — вот, по сути, все серьезные силы. А там, в Турове — дружина, бояре, и твой десяток. Так кому легче отбиться от ворога?

Боярин, наконец, кивнул, принимая доводы монаха.

— Пойду, отыщу посадника. Надо бы с ним поговорить, да с вожаком немцев тех. Есть что обсудить.

У внутреннего входа в терем его уже ожидал Лесобор: оборотень, в отличии от него, встал рано и чувствовал себя вполне бодро. Рожа — румяная, волосы и борода, в коем-то веке — расчесаны гребнем.

— А вот и его боярская светлость! Когда собираемся? — хохотнул он, глядя на хмурого десятника, прикидывавшего в тот момент, что вот еще одна длинная заноза в их товариществе, которую таки придется вынуть. Причем вынуть без жалости, пока не образовался нарыв. Желательно — в присутствии хотя бы вожака немцев. Иначе нужной дружины для грядущего дела просто не собрать — Зверь и так намного сильнее и числом, и прочим.

— Тебя посадник будить не велел, — поделился оборотень. — Но велел, как проснешься, сказать о том, что ждет тебя.

— Что-то конкретное передавал?

— Ну как же — и ежу ясно чего ему нужно, — вновь хохотнул волколак и, подбоченясь, пропел:

Там где дружина не пройдет,

Орда лихая — не промчится,

Наш Лис на пузе — проползет —

И ничего с ним не случиться!

— Речист, подлец. Ты точно не в родстве с нашим Ратгоем? — оценив, хмыкнул боярин. — Уж больно заметны особые родовые черты.

— Лешак его знает, — пожал плечами Лесобор. — Мой тятя любил бродяжничать. И где ходил — нам не рассказывал.

— Только самому Ратгою так не ляпни, — наставнически поделился старый витязь. — Впрочем, что-то мне подсказывает, он может предположить о веселом норове твоей мамаши и бродяжничестве уже своего папани, найдя убедительные доказательства о том, что такой подход к делу — куда более вероятен и правдоподобен.

На краткий миг на лице Лесобора отразились усиленная задумчивость, граничащая с легким беспокойством, а боярин, хлопнув его по плечу, вошел во внутренние покои.

***

Верхуслава Ратиславовича он застал закрывающим тяжеленой крышкой вход в погреб терема. Лицо посадника было не свежо от тяжких дум и забот, и потому он не сразу услышал приветствие.

— Доброго дня, боярин, — повторил Лис, косясь на тяжкую, как для гроба грешника, крышку погреба. Надо же — что у него там? Сокровищница, поди?

— Доброго дня, боярин, — лишь на краткий миг лицо старого друга передернула какая-то неявная растерянность, хотя Лис за то не поручился бы. Впрочем, если таковая и была — посадник быстро умел взять себя в руки. Ты уже поснедал?

— Не пришлось еще, — честно признался десятник.

— Там, в трапезной все уже сготовлено, — рассудительно поведал старый друг. — Но ты уж прости меня старого, невмочь мне — ты остаешься аль нет? Не томи уж.

— Остаюсь, Вех, — твердо ответил Лисослав.

— Вот оно как? — повеселел взглядом Вех. — Вот это — дело!

— Мне б избу какую для постоя, раз уж так, — развел руками десятник. — Аль, хотя б лачугу.

— А чем сей терем плох? — не понял посадник. — Ты, брат-боярин, почитай сие время, теперь при мне — вроде как тысяцкий, теперича. А достойный тысяцкого терем — токмо один! Этот самый, что и для посадника. Остальные — лишь домишки квелые остались — невместно богатырю Черномора в таких жить.

— Да зачем же я буду стеснять тебя, Верхуслав Ратиславович? — смутился Лисослав.

— Да какие стеснения, от тебя, старый друг, — рассмеялся Вех. — Ты видел мои хоромы нынешние? У меня и в Турове — вдвое меньше. Споро — и не оббежишь! Забирай смело под свои нужды часть. Я того, поди — и не замечу.

— Спаси Бог, Верхуслав, — повеселел взглядом и десятник. — Отлично, ежель не потесню.

Не потеснишь, — заверил посадник. — Вот еще что — тебе в помощь по хозяйству выделю двух холопок моих — Аглаю да сестрицу ее, Дубраву. Бабы толковые, работящие — все, что надо по хозяйству — сделают. Не тебе ж, боярину, себе портки стирать да прочее.

— Да накой ляд, — смутился Лис. — Холопок — отродясь не держал.

— Ты знаешь, я тоже — не особо приветствую такое, — насупился Вех. — Однако ж тут без того — никак. Они навродь как сиротами стали — все сельцо где ранее жили они — вырезали выродки Зверя. Самым первым оно такое оказалось. Без мужиков, без семей — пришли они.

— Эвона как, — протянул десятник.

— Пожалел я их, — признался посадник. — Без мужей, без отцов, без семей — куда ж им теперь? Вот и взял их к себе. И ни разу не жалел о том — работящие хозяюшки оказались. А раз я не жалел — значит и ты о том не пожалеешь!

Старый воин хлопнул дружески Лиса по плечу.

— Поснедай, да айда к нам — на подворье. Поучим молодых с мечом-то.

Подворье гридницы городка Комышелога, было довольно обширным — во всяком случае, немногим меньше чем в самом Турове. Оно было и понятно: когда-то, еще до времен князя Рюрика, именно Комышелог был стольным градом окрестных земель, а Старая дорога, ведущая из Новагорода до Куяба — шла именно через Комышелог. В городце и его окрестностях, по слухам, жило людства вчетверо более, нежели сейчас. Еще отец ему рассказывал о том, что именно грозный Святослав, устав от постоянных жалоб северных купцов и путников на набеги болотников, дабы не заниматься этим долго, сначала, как следует, вломил самим болотным племенам, что мешали торговле, а потом — проложил Новую дорогу, через новый же основанный город Туров. С тех пор Комышелог — захирел и сильно обветшал, словно тлетворные болотные испарения взяли и над ним верх. Посад по обеим сторонам крепости, вдоль берега озера, некогда многолюдный и живой, с ладными, крепкими избами и веселыми ярмарками — захирел еще более чем градец — там почитай никто и не жил уже. И то сказать — построившись, раз и хорошо, а потом, узрев как твое добро жгут в набеге снова и снова — уже жалеешь сил, понимая, что все это временное. Так и здесь — уродливые хибары, жмущиеся друг к другу, убогие и сырые — летом, холодные — зимой, вот все, на что ныне способны были оставшиеся жильцы вне черты крепостных стен. Да и самого людства поубавилось не в меру — уходили люди в более безопасные земли. Оставались лишь самые упрямые или старые, что все еще верили в то, что Комышелог — воспрянет, и будет жизнь лучшее. Не желающие понимать, что людство предпочитало куда более безопасную Новую дорогу, чем более прямоезжую, но опасную Старую.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

19

Полкан — так древние славяне называли мифических существ, известным грекам как кентавры.

20

Иерей является настоятелем храма, если приход не слишком велик. Имеет права по сану читать проповеди и на всю другие действия — налагать епитимию, благословлять, слушать покаяние и прочее.