Похититель беляшей

Андрей Жеребнев, 2023

Сборник рассказов о море и людях, посвятивших свою жизнь морской стезе.

Манты восточные морские

Мужик что бык: втемяшится

В башку какая блажь —

Колом ее оттудова

Не выбьешь.

А.Н.Некрасов

Оглоблин даже не сказал нынче верному Санчо, что будет готовить на ужин. Отбрехнулся привычным: «Еще не придумал». И не потому даже, что в ответ на правду долго бы выслушивал от стюарда «плач Ярославны» («Да, на фиг тебе это надо, Андрюха?! Никто никогда здесь такого не делал, и делать не будет!»), но, главным образом, чтоб не сглазить давно задуманное, хлопотное дело.

На ужин он запланировал восточные манты.

Капитан уже давно подбирался к горлу шеф-повара, чтоб ухватить-таки могучими ручищами. «Был у меня в одном рейсе повар — Саша Казанков: первый рейс поваром пошел. Так он эти пельмени лепил — чуть не каждый день! Вдвоем со стюардом их катали. Я уже ему говорил: «Саня, прекращай!». Но, правда, там пельменница ручная на камбузе была».

По счастью — и Оглоблин уже перекрестился на сей счет раз сто — у них на камбузе пельменницы не имелось ни ручной, ни механической: спасибо тому мудрому, неизвестному коку, что втихомолку выбросил, верно, её как-то за борт в одном из предыдущих рейсов! От лепки пельменей вручную каждый раз, когда вроде как невзначай заводил о том разговор капитан, или гурман электромеханик, удавалось Оглоблину с Санчо дружно отбрехиваться: «Да, это ж надо подгадать, чтобы матросы, хотя бы, свободные были — чтобы всем экипажем лепить». Сашка, по капитанскому уходу, еще четверть часа чертыхался со слюной: «На вояках один раз делали всем экипажем — весь салон потом от муки отмывать пришлось: и столы, и палубу! На фиг мне здесь такое сдалось: мне что — другой работы мало?».

Действительно!

— Да, тут еще понимаешь, Саня, в чем петрушка: одно дело — и дело, кстати, тягомотное — пельмени эти слепить. Ты еще попробуй, отвари их на такую толпу: так, чтоб не разварилось половина! Да и в раздаче — считай впопыхах каждую порцию, а народ на радостях над душой стоит, напирает!

Держались, в общем, эти двое пока. Но, в воздухе уже висел если не тихий пельменный бунт, то уж явная пельменная претензия — во всяком случае. Дело в том, что вкусностями и комплиментами от шеф-повара Оглоблин экипаж баловал вполне, а вот вожделенные пельмени — незатейливое, с точки зрения едоков блюдо — повисали пока в воздухе.

— Чтоб они, блин, животом поплохели!

Но, не от души кок то говорил, конечно. Работу свою — ту, которая всегда для людей — Оглоблин любил, и, получалось, любил и своих едоков. Ну, а что ропщут порой не по делу — так ведь, живые они люди! А в море-то — какая моряку радость: только пожрать! Как говаривал капитан: «Ни одна тельняшка на пузе еще не треснула».

Но был и еще один момент — в котором не хотел Оглоблин даже самому себе сознаваться, хоть момент этот и был решающим. Чесались, чесались поварские руки по восточным мантам. Оглоблин и сам горделиво числил себя восточным человеком, и блюдо это натурально — боготворил (только священнодействие приготовления плова ставил выше). Так что, манты состоялись бы и без пельменей — рано или поздно. Теперь, получалось, они будут в м е с т о.

Так Оглоблин всегда и поступал — из двух минусов надо непременно сгоношить один плюс: обязательно должно получиться — и на камбузе, и в жизни!

Но, для того, ясное дело, всегда потрудиться было надо — то ли руками, то ли «мозгой пошевелить». А чаще всего — два в одном.

Фарш Оглоблин заранее накрутил еще до завтрака — спокойно, ни на что больше не отвлекаясь. Да, верно, конечно — на настоящие восточные манты мясо нужно не крутить на мясорубке, а резать ножом на мелкие кусочки: как Оглоблин в начале своей поварской деятельности честно и делал. Но, не восточный морской люд такого кропотливого труда не шибко замечал, не ценил, а как-то пару лет назад двое вечно недовольных упырей и вовсе заподозрили, что просто-напросто кок поленился (хоть и заступались тогда добрые люди за Оглоблина: «На мясорубке-то ему всяк легче и быстрее было покрутить, чем с ножом канителиться!»). Но, с того случая твердо решил себе Оглоблин с классическим вариантом не заморачиваться: умный не скажет, дурак не поймет. А кто и вякнет не впопад, на того всегда готово: «А это манты восточные по-морскому», — благоволите!..

Тесто завел тоже не впопыхах — сварив уже уху на первое, и поставив в разогретую духовку куриные окорочка к обеду. Спасибо тестомесильной машине — верной и безотказной его помощнице, — тесто получилось в самый раз — и достаточно крутое, и эластичное при том. Не пожалел Оглоблин для такого случая лишних яиц — только бы края накрепко слепливались! И, укрыв, как полагается, тазик пищевой плёнкой, спрятал в охлажденную провизионную кладовую — пусть «отдохнёт» от души!

Удалось провести все эти манипуляции без пригляда самозваного «смотрящего» Санчо: уже хорошо! Стал бы тот под руку опять отговаривать — душу сомнениями смущать: и без того — такое дело успеть сделать до ужина предстояло!..

Но, пока все шло по плану. Обед, как и задумывалось, удалось приготовить ощутимо раньше срока — час времени на лепку мантов Оглоблин уже выгадал! Не мешкая, не теряя того промежуточного выигрыша, кок и приступил…

«Мне нужно слепить сто пять мантов, — мысленно высчитывал, давал себе установку Оглоблин, — всего лишь! По пять штук на брата, на двадцать одного человека: я и капитан — не в счёт». Капитану, что сидел на вегетарианской диете, Оглоблин не готовил с самого начала рейса — диетические блюда гоношил Санчо: какую-нибудь тушеную капусточку, или кабачки — скромную сковороду, равную гарниру для всего экипажа.

Сто пять штук… Семечки! Разве могло идти то в сравнение с мантами на ужин в приснопамятном Оглоблину рейсе на рыболовном траулере с экипажем в семьдесят пять человек! Оглоблин и лепил-то их тогда несколько ночей впрок, трепетно замораживая в картонных коробках в мясной провизионной кладовой. А потом, к полному изумлению враждебной Оглоблину камбузницы («Никто еще до такого не додумался!») и её тайного судового гражданского мужа — пекаря (муж официальный ждал на берегу), принялся готовить на самом настоящем пару! Да. Он же, малохольный, плюс к тем ночам лепки еще несколько ночей до того не спал — ворочался, придумывая пароварку в походных судовых условиях: настоящей-то на камбузе сроду не водилось. И придумал-таки — голь на выдумку хитра!

Пустые маленькие баночки из-под горчицы были налиты водой и поставлены на дно большой кастрюли, в которую после тоже была налита вода — чуть-чуть не до верха тех банок. Кастрюля поставлена на плиту, на банки умощена крышка от кастрюли меньшего диаметра, с тесно уложенными друг к дружке мантами на ней. Теперь было — ждать, когда вода закипит, отсчитать сорок минут, и снять аккуратно честно приготовленные на самом, что ни на есть, пару манты: вся недолга!

И вправду: всего-то и «делов»!

Но, Оглоблин запарился тогда не на шутку. Натурально — вся спина в мыле! Хоть и варил-парил манты он в двух кастрюлях, но на одну крышку больше пятидесяти штук не влезало, и «замесов» предстояло сделать несколько — на такой-то экипаж! Вот и летал он из морозной провизионки в парную камбуза, как электровеник: дело делал — народ порадует!

Неблагодарный народ в конце того рейса немалым числом встал на сторону интриганки — искусницы камбузницы (обласкавшей уже к тому моменту не одного пекаря) и её бой-френда: сколько морского волка не корми…

Но нынче был совсем другой коленкор. Никаких тебе юбок камбузных — строго здесь мужской экипаж, и едоки — сознавался сам себе Оглоблин — дай Бог каждому коку благодарных таких!

Потому, конечно, и манты лепились споро и спокойно. «Спокойствие, — не уставал проповедовать суетливому Санчо Оглоблин, — для повара — первое дело!». Просторный, блистающий стол из нержавейки был полностью чист во всех смыслах для генерального сражения. И достаточно споро прибывающие, ладно скрученные и крепко слепленные манты — гренадеры стройными рядами занимали свои позиции на посыпанных мукой противнях.

Даже перерыв на раздачу обеда стал в подмогу — часовым «перекуром» от лепки: сегодня Оглоблину выпал тот отдых, что в перемене занятия. Ревнивый к настоящим успехам шефа Санчо лишь краем глаза покосился на затеянное Оглоблиным, но из той же ревности и смолчал.

Сунулся, правда, правдолюбец Миша — матрос, сующий во все, без исключения, судовые дела крючковатый свой нос: по своей «яме желудка», которой страдал, на камбузе он высматривал все особенно зорко:

— О, это чего — на ужин сегодня? — с вмиг загоревшимся взором кивнул он на противень с мантами, который Оглоблин еще не успел скрыть с глаз.

— Да, посмотрим — как получится, — холодно отозвался кок.

«Мишеля» он по известным причинам конечно недолюбливал, и не потчевал. Да, и кто же любит, когда лезут ему под руку, приглядывают за каждым шагом, да в спину дышат? Однако, в другом сейчас главное было дело. А вдруг, действительно не получится? Ну, черт его маму знает — развалятся эти манты, или слепить Оглоблин их не успеет — ведь такое хлопотное, эксклюзивное даже и для берега, блюдо! Матерый шеф, конечно, выкрутится — народ голодным не оставит: кинет по-быстрому купаты в духовку, а макароны в кастрюлю с кипящей водой — вот тебе и ужин! Но, тот же Мишка, или же дружбан электромеханик, что непременно наведается к шефу после обеда, обязательно раззвонят по всему судну: «Сегодня на ужин манты!.. Манты сегодня на ужин». И начнет судовой народ, слюну глотая, жить предвкушением этого праздника живота. И повалит на ужин счастливо. А тут — бах: купатки запеченные с макарошками отварными… Обманул шеф, обжал ребятишек!

Вот потому-то и не любил Оглоблин заранее такие деликатные блюда заранее трубадурить — только из-за этого.

Споро помыв свою часть посуды по окончание обеда, Оглоблин поспешил возобновить лепку мантов — благо, слепить оставалось чуть больше половины. Теста должно было хватить вполне, а вот насчет фарша были сомнения. «Ничего, — решил себе Оглоблин, — все в моих руках: просто, будут последние манты могут случиться чуть поменьше — похудеют».

Но, пока что манты из-под его рук выходили знатные. Тут расчёт был простой — то ли слепить пять штук больших на одну порцию, то ли десять маленьких. Понятное дело, кок выбрал первое.

А сам процесс лепки вызывал у Оглоблина только радость — всегда. Даже в том, упомянутом уже рейсе пекарь — тоже, с его слов, человек Востока, — учился у Оглоблина, со стороны, правда, наблюдая.

— Смотри, это же так просто: делаешь защип посредине, потом — два защипа перпендикулярно: буквой «т». Теперь эти края друг к другу кругом сводишь, защепляешь покрепче: все — готов, красавец!.. По мне — еще проще, чем пельмени лепить». Пекарь-прелюбодей даже слепил тогда парочку — вот, как искусство лепки мантов даже безнедежного лентяя проняло!

Ну, а сегодня руки Оглоблина просто радовались давно забытой работе! Как радовался, и благодарил себя в душе он — что затеялся с таким трудоемким делом, что не смалодушничал по ходу разных мыслей от него отказаться, а теперь — было абсолютно коку уже ясно — доведёт отважно начатое до конца.

И фарша хватило сполна. Больше того — сто двадцать шесть мантов в итоге получилось — это ж двадцать с лишним про запас! «Если не разварятся, — подумал себе Оглоблин, — так и по шесть каждому выйдет!».

А все же, неотъемлемое в любом деле это условие — спокойствие…

Дальше и вовсе все пошло, как по маслу. Маслом подсолнечным смазаны были две большущие крышки, и плотно уложены манты — по тридцать пять на каждой уместить удалось! Очень-очень аккуратно, деликатно подцепил Оглоблин ручку крышки крюком-вешалкой половника, и, трепетно придерживая и балансирую вес другой рукой, опустил в объемную кастрюлю, в которой кипела уже налитая «по щиколот» вода и был погружен чуть возвышавшийся над ее уровнем противень. То же проделал со второй крышкой.

Теперь, закрыв кастрюли одну крышкой, другую тазом из нержавейки ( «родная» крышка была сейчас под мантами), оставалось просто ждать сорок минут, да поглядывать, время от времени подливая выкипающую воду.

Времени до ужина у Оглоблина оставалось еще — вагон!

— Здорово, братэлла! — это седой электромеханик Владимир Анатольевич на правах первого дружбана кока (которые хитрован застолбил с самого первого дня), руки в брюки, зашел на камбуз, привычно шаря на ходу взглядом по всем полкам и столам, — чем нас на ужин будешь изумлять?

Обычно Оглоблин с напускной грубоватостью всегда отвечал друг неизменное: «Лазанья под соусом бешамель, блин!», — а уж потом диктовал действительный ужин. Но сегодня шеф настолько подобрел душой, что проболтался про манты — теперь уж было можно.

— Так что, приходи, не опаздывай!

Время было вынимать первую партию, и следом загружать вторую. Все также аккуратно, надев при том еще и свои красные краги (что отжалел коку судовой газлэлектросварщик), потащил все тем же крюком половничьим крышку с готовыми уже, честно сварившимися на самом настоящем пару, мантами. И, вопреки своей боязни, не уронил ни единого — донёс крышку до стола, где уж на противень красивые и пересадил.

Манты вышли на славу! И без того большие, сварившись, они еще чуточку увеличились в размере, и выглядели, словно на изображении рецепта в интернете, или глянцевой картинки в ресторанном меню.

Пока готовилась вторая партия, Оглоблин с прохладцей приготовил морковь по-корейски, и соус чесночный: к мантам в самый раз они будут. Верный Санчо, уже появившийся накрывать столы на ужин, безмолвно признал поражение своих настроений, поварской победы же признать не захотел, замолчав и её.

Как обычно, в половине уже шестого пожаловал второй штурман — хоть и торопыга для кока (что, признаться, чертыхался, на «самого голодного» про себя), но и дегустатор невольный — нет худа без добра! Съев свою порцию из шести мантов, крякнул одобрительно:

— Замечательный ужин, спасибо! Как дома побывал!

Такого он с самого начала рейса никогда не говорил: вот, проняло!

Глядя на такое дело, зацепил один мант и Сашка. Руками: зачем горячий сок — самый смак! — ножом бедный мант разрезав, на тарелку проливать!

— Супер! Вообще!…

Преогромных мантов вышло шесть на порцию. Оглоблин расположил их на тарелке по два штуки в три ряда. Слегка смахивало, конечно, на расположение пуговиц на поварском его кителе. Зато, с одной стороны на тарелке было место положить морковь по-корейски, с другой — чесночный соус без боязни, что перемешаются они друг с другом: эстетично, «дешево, надежно и практично»!

— О, это — как его? — хинкали? — зашел на камбуз за своей порцией моторист Володя.

— Манты, Володя, манты, — скрыл улыбку Оглоблин: Володя был с Мариуполя, а там-то уж конечно украинские вареники безраздельно главенствовали над всякими пришлыми восточными и кавказскими лепными изделиями.

А чуть позже, когда тарелки с мантами уже вовсю исчезали с раздаточного стола, с другого фланга сквозного камбуза закатился пузырёк Анатольевич.

— Андрюха! Без базара — отличные пельмени! — побрившийся накануне наголо, электромеханик и вправду напоминал сейчас криминального авторитета.

— Ты чего, Анатольевич — масть попутал? — в тон реальному дядьке отвечал Оглоблин. — Какие тебе пельмени?! Это манты восточные — как есть!

— А, ну, извини! — поспешил исправить оплошность кореш.

По понятиям.

— Ой, спасибо, парни — от души! — это всегда благодарный матрос Игорь ставил в раковину пустую тарелку. — Балуете вы нас!

При этих словах Санчо непроизвольно гордо выпятил грудь. Впрочем, в следующую минуту решил не мешкать, не рисковать — набросать в свою тарелку еще пять законно причитающихся ему мантов, и, усевшись на свой стульчик в уголке камбуза, быстренько их «заточить».

А шеф так ни одного манта и не попробовал. Да что он — мантов в своей жизни не ел? Пусть всем морякам сегодня будет их поровну, и пусть для каждого то станет маленьким, нежданным и некалендарным праздником. Который, прекрасно знал Оглоблин, еще и вспоминать будут частенько. И уж не забудут точно никогда: скудна нынче жизнь на радости простые.

А манты видно и вправду удались знатные: так их люди хвалили! А старый дурак Оглоблин людям все еще верил.