Следы на морском берегу. Автобиографическая повесть

Андрей Матвеенко

Куда уходит детство? В какие города?.. Как эти строчки созвучны детско-юношескому периоду моей жизни. Горести и удачи, ошибки, совершенные мною на первом этапе жизненного пути, может быть, послужат кому-то уроком. Помогут избежать тех острых углов, на которые я натыкался, тех колдобин, о которые частенько спотыкался, тех ситуаций, из которых, казалось бы, нет выхода… Мои попытки найти свое место в жизни, понять: кто я и зачем появился в этом мире, еще не закончены, – они только начинаются.

Глава 3. «Блокада»

Камчатская зима

Наступила холодная камчатская осень с дождями, грязью и жёсткими, пронизывающими насквозь ветрами, постоянно дующими с океанских просторов.

Я не очень любил эту тоскливую пору. Придя из школы, весь вечер торчал дома: на улицу совсем не хотелось идти и даже не тянуло. Отцу же это время года, наоборот, нравилось. Он и сам говорил об этом не раз, постоянно вздыхая:

— Скорей бы осень, хоть дома посидишь. А то всё бегаешь допоздна по дворам. — Я прекрасно понимал, что ему скучно сидеть одному в квартире. Но улица манила меня разнообразием, шумными весёлыми играми с приятелями, и я ничего не мог с собой поделать.

За унылой осенью приходила снежная камчатская зима, торжественная и величественная. Все жители Петропавловска, в том числе и я, всегда с нетерпением ждали её прихода. Радовались первому снегу, сверкающему ослепительной белизной. Он прикрывал, прятал под белоснежным покрывалом неприглядное осеннее месиво. Кроме того, с приближением зимних холодов на Камчатке заканчивалась навигация, и вся трудовая деятельность, связанная с ловлей и переработкой рыбы, прекращалась. Прибрежные воды сковывало льдом, и всё вокруг замирало. У рыбаков (а их на полуострове большинство) начинались «зимние каникулы» — вынужденный простой в работе. В это время они с семьями жили на деньги, заработанные за весенне-летний период.

Зима на Камчатке обычно наступала неожиданно. И внезапно, вдруг как-то сразу всё изменялось. Ещё вчера месили ногами осеннюю грязь, а сегодня — взгляни в окно: вокруг белым-бело, аж глазам больно. Зачастую снег валил, не переставая, по трое-пятеро суток.

Снежная «рулетка»

Для нас, детей, наступало весёлое время года. С началом зимних каникул мы с ребятами, раскрасневшиеся от мороза, беззаботные и довольные наступившим для нас заслуженным отдыхом, все дни и особенно вечера проводили на улице. Лыжи, коньки, салазки, снежки, штурм ледяной крепости…. Но были у нас игры и не столь безобидные, как эти.

Например: прыжки с крыши ближайшего магазина. Вечером мы забирались на крышу и сигали с неё вниз. В сугробы, которые у нас порою достигали высоты до трёх метров. Самым опасным считался первый прыжок — «снежная рулетка». Прыгающий вначале мог напороться на какой-нибудь «металлолом» — разные железяки, зачастую во множестве валявшиеся под снегом. Бывали случаи, когда ребята ломали себе ноги и руки. Но эти единичные случаи игровых увечий нас нисколько не смущали и не останавливали. Наоборот, азарт и риск подстёгивали прыгать первым. Это было геройским поступком в глазах остальных.

С началом занятий мы продолжали свои опасные игры в школе. Прыгали с третьего этажа, из окон кабинета физики. Особенным шиком было на большой перемене распахнуть окно, вскочить на подоконник и друг за дружкой, стайкой, как воробьи, «свистнуть» вниз.

Из тех подростковых лет отчётливо сохранился в памяти случай, когда я однажды на спор прыгал первым. Перед этим прошёл сильный снегопад, и снега навалило видимо-невидимо, целые горы. Я тогда провалился так глубоко, что даже и следов падения не сохранилось. Снег вслед за моим телом сразу же осыпался, перекрыв мне выход наружу и надёжно заточив в снежном склепе. От испуга я стал беспорядочно барахтаться в холодном ледяном плену, отчаянно кричать: снег залепил мне рот, глаза и уши. В паническом страхе оттого, что погибну в пещере с голубым свечением, я стал задыхаться. Из последних сил продолжал сражаться с грозной снежной стихией, всё ещё пытаясь выкарабкаться. На моё счастье, ребята не оставили меня и вскоре вытянули корчившийся «заиндевелый мешок» наружу, раскопав снег руками.

Бывало и гораздо хуже: малыши, да и постарше дети, навсегда оставались заживо погребёнными под сугробами. Увлечённые строительством замков, крепостей, прокладывая в толще снега многочисленные тоннели, они и сами не подозревали, что готовят себе могилу, обрекая на мучительную смерть. И в пылу азарта не замечали, как внезапно оказывались в плену ледяного безмолвия. Подкопы не выдерживали большой массы снега, и порою навсегда забирали с собой несчастных детей. На большом заснеженном пространстве найти их потом не представлялось никакой возможности. Из-за огромных снежных глыб откопать и спасти бедных детишек было очень сложно, — только в том случае, если рядом находились взрослые. Но случалось и такое, что поблизости не оказывалось никого. И тогда весной с таяньем многочисленной массы снега обнаруживались страшные находки.

В памяти всплывает случай с пятилетней девочкой. Отец с матерью искали пропажу всю ночь. Наутро подключилась милиция, но всё безуспешно. День за днём родители перерыли в окрестностях все сугробы, но так и не смогли найти дочку. А когда весной растаял снег, и потекли многочисленные ручейки и ручьи, мёртвую девочку обнаружили рядом с домом. Мать сошла с ума, увидев останки своей дочери. Отец запил, и как-то в пьяном угаре слетел на машине в море.

Находясь под впечатлением несчастных случаев, отец очень боялся за меня. И каждый раз, как маленькому ребёнку, постоянно напоминал, чтобы я ни в коем случае не копался в снегу.

Но разве в чудесный зимний денёк меня можно было удержать?! Я копошился в сугробах до тех пор, пока одежда, вся насквозь промокшая, не затвердевала на морозе. В этом снежном скафандре и являлся домой. Отец, увидев меня в таком виде, поначалу сердился. Но, смотря на мою счастливую мордаху, безнадёжно махнув рукой, произносил обычно одни и те же слова:

— Ну что с тобой поделаешь, гулёна. Иди уже пить чай. — Какое это было наслаждение! Скинув с себя мокрую одежду и переодевшись в сухое, сидеть в светлой тёплой кухне и попивать маленькими глотками обжигающий чай.

Но это было только начало зимы, а дальше нас поджидали настоящие холода, морозы, ураганы… И тогда не только на улице, но и в квартирах стоял жуткий холод.

«Блокада»

Что такое зима на Камчатке, я знал не понаслышке. Но даже и предположить себе не мог, что значит зимовать в ледяной, насквозь промёрзшей квартире, где самое тёплое место — ванная комната.

В посёлке у нас была печка и большие запасы дров, и мы сами протапливали дом, когда нам хотелось. А тут в нашей квартире то ли из-за слабого давления, а может быть по какой-то другой причине батареи центрального отопления были еле тёплыми.

А однажды даже, после особенно сильной пурги, на стене комнаты проступило грязно-зелёное пятно. Появившись, оно уже не хотело исчезать, а с каждым днём увеличивалось всё больше и больше. Растекаясь, расползаясь по светлым обоям, плесень осваивала всё новые и новые участки, с радостью заражая их своими зловредными спорами, пока наконец не заняла собою почти весь угол.

Отец ходил в ЖЭК, но там его даже слушать не стали. Сказали: дом новый, прошёл проверку, мол, что вам ещё надо? Правда, пообещали придти посмотреть. Но никто, естественно, не пришёл.

Так мы и жили. А что оставалось делать? Спали под несколькими одеялами, и ещё сверху отец накидывал своё зимнее пальто или шубу.

Через месяц, в ноябре отключили электроэнергию во всех районах Петро-павловска. Началась «блокада». С Большой земли перестали приходить танкеры с мазутом — главным камчатским топливом, от которого и зависела наша «светлая жизнь» в этих суровых условиях. В начале зимы поставки были бесперебойными. Потом танкеры стали приходить к нам всё реже и реже. В итоге остался один, и его мы теперь ждали, как Бога.

Танкер «Кандалакша» вмещал в себя восемь тонн мазута, и этого запаса — мизерного для потребностей города — нам с трудом хватало всего на четыре дня. А потом опять наступала тёмная и холодная ночь.

Учебные занятия продолжались, однако нас отпускали пораньше. Но по мне так лучше было находиться в школе, чем в ледяной квартире: там хоть кормили горячим.

Придя домой, я дрожал с отцом на холодной кухне. На столе стояла керосиновая лампа, и прямо из банок мы торопливо глотали какие-нибудь рыбные или мясные консервы. Подогреть еду было не на чем и приходилось всё есть холодным. Правда. у нас, как и у всех камчатских жителей того злополучного времени, была своя маленькая газовая плитка с баллончиками. Но после того, как по городу пронёсся слух, что баллоны часто взрываются, лишая людей то пальцев, то глаз, отец запретил мне пользоваться плиткой. Однако тайком от него я всё равно кипятил на ней воду для чая.

Длительными тоскливыми вечерами неуютно было сидеть в промёрзшей насквозь, ледяной и сырой квартире, и я выходил на улицу покучковаться с дворовыми ребятами. Озябшие и продрогшие с головы до ног, мы, словно взъерошенные воробушки, разлетались по улочкам родного города. Бродили до самой полуночи, стараясь хоть как-то согреться от быстрой ходьбы. Приходя домой, я сразу же нырял под груду одеял, пальто и шуб, тем самым спасая себя для завтрашнего, такого же хмурого и холодного дня.

Отец, как пожилой человек, страдал гораздо сильнее меня. Я видел, как тяжело он переносит этот проклятый холод. Он сильно мёрз, но виду никогда не показывал: всё храбрился и шутил. Но я-то прекрасно видел: с каким трудом он передвигается, как долго не может заснуть и беспокойно спит по ночам.

Как мы пережили эту зиму — я и сам сейчас, по происшествию стольких лет, не могу понять. Поговаривали, что от переохлаждения организма за зимний период умерло много одиноких пожилых людей и маленьких детей. И это было правдой.

С приходом весны, с наступлением первых теплых деньков все жители города — от мала до велика — наконец-то с облегчением вздохнули. Закончилось страшное время.