Главная загадка «Эволюции»

Андрей Николаевич Прохоров

Капитан полиции Лев Исаев расследует серию загадочных жестоких убийств. Он знакомится с ученым-генетиком, работавшим над проектом, засекреченным со времен СССР. Полученные сведения ошеломительны. Исаев сталкивается с действительностью, в которую трудно поверить, и понимает, что следующей жертвой неуловимого убийцы может стать он сам. Как остановить убийцу, который по всем документам давно мертв? И почему жертвы, как две капли воды похожи на гениев прошлого: Эйнштейна, Кюри и других?

Глава 2

1. Осень 1990 года

В Москве стояла поздняя осень, холодный ветер гнал по небу тяжёлые облака, источающие мелкий нудный дождик. Прохожие прятались от него под разноцветными зонтиками. Сквозь стекло служебной «Волги», по которому стекали струйки дождя, поток людей с зонтиками казался ожившей картиной импрессиониста.

Сергей Лазарев, талантливый учёный-генетик тридцати восьми лет, ехал в подмосковную Малаховку на встречу со своим бывшим научным руководителем, известным физиологом Александром Вороном. Ему не терпелось поделиться со старшим товарищем радостной новостью, касающейся проекта «Эволюция», который ему предстояло возглавить.

— Ну-с, мой дорогой, присаживайтесь! — Грузный старик с густой, но абсолютно белой шевелюрой и громоподобным голосом пригласил Сергея за стол. — Чайку? Недавно из Китая мне прислали — изумительный вкус!

— Спасибо, Александр Михайлович, с удовольствием!

— Что там, подписали ваше прошение? — спросил Ворон, разливая чай по чашечкам из тонкого английского фарфора.

— Да! Выделяют целую лабораторию в Институте генетики и биоинженерии в Краснолесске. Финансирование в полном объёме! — В голубых глазах Сергея плясали весёлые искорки. — Даже и вопросов особых уже не было.

— Ну а какие могут быть теперь вопросы? После стольких успешных опытов с шимпанзе? Шимпанзята уже подросли, чувствуют себя прекрасно, насколько я знаю.

— Да, это так, но тут всё же люди… и какие люди!

— Да не волнуйтесь, Серёженька, я уверен, что всё пройдёт как по маслу, при ваших-то способностях!

Ворон пододвинул поближе к Сергею изящную старинную вазочку с миниатюрными крендельками, посыпанными сахарной пудрой, и гордо доложил:

— Печенье из Австрии! Чрезвычайно вкусное!

— О! В этом я не сомневаюсь, — улыбнулся Лазарев.

— А в чём сомневаетесь?

— Если честно, то во многом… — Сергей пристально посмотрел на своего учителя. — Вы же знаете, что мы не могли проверить на обезьянах, передаются ли при клонировании умственные способности, наклонности, характер. Среди шимпанзе нет ни Пушкиных, ни Рафаэлей, ни Эйнштейнов. А весь проект рассчитан именно на то, чтобы клонировать гениев.

— А почему, собственно, нельзя было попробовать сначала на обычных людях? Думаю, вы бы легко нашли добровольцев!

— Дело, Александр Михайлович, как всегда, в деньгах. Сказать, что проект дорогой, это ничего не сказать. А зачем государству тратить огромные деньги на то, чтобы увеличить многомиллионное население на несколько обычных людей? Только когда я предложил создать восемь потенциальных гениев, начался серьёзный разговор о финансировании.

— Ещё бы. — Старик усмехнулся. — Зачем ждать, когда где-нибудь и когда-нибудь родится один гений, если можно произвести их сразу около десятка? И всех — прямо сейчас и в нашей могучей, непобедимой социалистической державе!

— Вот-вот. — Лазарев вздохнул. — Быть впереди планеты всей.

— Ничего, Серёжа. — Ворон почесал подбородок. — Будем надеяться, что всё получится. В конце концов, доказательств обратного у нас тоже нет. В данный момент мы не знаем, передаются ли таланты при клонировании. Ну а с помощью вашего проекта узнаем! Вероятность, что передаются, по моему мнению, намного выше. Ведь, по сути, что такое разум? Это результат химических процессов в мозге человека. Почему бы этим процессам не зависеть от физического строения мозга? А то, что мозг клона будет полностью идентичным мозгу оригинала, мы уже знаем наверняка.

— Хотелось бы в это верить. — Сергей снова вздохнул.

— А вы верьте, верьте, друг мой! Без сомнений здесь обойтись трудно, всё бывает: и сомнения, и ошибки. Но таков путь учёного: через тернии к звёздам! И на этом пути главное — не терять веры в себя, в свои силы, в свою команду и в победу!

— Да если бы я не верил, то и не взялся бы за это дело. Вы же меня знаете! — Молодой учёный немного оживился, услышав слова поддержки от своего наставника.

— Вот это другое дело, — одобрительно произнёс Ворон.

— Но ещё предстоит сложная работа по изъятию генетического материала. Это меня тоже сейчас очень волнует.

— А на ком вы остановились в итоге, напомните старику…

— Эйнштейн, Леонардо, Ньютон и Мария Кюри.

— Боже мой! Боже мой! — Ворон мечтательно вздохнул. — Как жаль, что я не доживу до того времени, когда они повзрослеют! Ведь каждый из этих учёных менял ход истории! Представьте, друг мой, возможно, вам доведётся услышать спор Ньютона и Эйнштейна! Классическая теория против теории относительности!

— Всё же будущие клоны — это не те великие люди, которых больше нет. Но, вероятно, у них будут свои мысли и собственные теории. И как знать, не превзойдут ли они своих прототипов! Сейчас это всё похоже на сон, — признался Лазарев, — но так хотелось бы увидеть его наяву!

— Полноте, Серёженька, полноте! — Старик махнул рукой. — Это не сон. Это современная наука. Дерзкая мысль. Пытливый разум. И вы — да, именно вы, друг мой, — сейчас находитесь на острие науки. Я горжусь, что вы мой ученик! Эх, пожалуй, за это нужно выпить чего-нибудь покрепче чаю! Как насчёт коньяка? У меня есть бутылочка «Двина», пятьдесят градусов, между прочим…

— Знаю-знаю. — Лазарев улыбнулся. — Армянский коньяк, который, по легенде, пил Черчилль.

Ворон с трудом вылез из-за стола и направился к резному дубовому буфету.

— А с генетическим материалом, я думаю, проблем не будет. У меня есть связи в нескольких зарубежных университетах, я вам помогу, чем смогу.

— Но ведь «Эволюция» — строго засекреченный проект, — возразил Лазарев. — Вдруг ваши зарубежные коллеги что-то заподозрят?

— Эх, молодой человек, — старик плюхнулся за стол, поставив перед собой изящную бутыль и пару рюмок, — я при КГБ скоро уж семьдесят лет живу, и сколько меня засекречивали, не пускали, выспрашивали, вынюхивали… И ничего, всё равно я выезжал, куда мне надо было, и общался с теми, с кем хотел. А уж сейчас тем более, время вон какое настало — свобода кругом!

— Но государственную тайну пока никто не отменял.

— Да никто не узнает про вашу тайну, Серёженька. Я никому ничего не скажу! — Ворон подмигнул и поднял рюмку. — Ну, давайте, за вашу «Эволюцию»! Чтоб шла успешно!

Коньяк приятным теплом распространился по телу, учитель и ученик переместились в кресла, поближе к мерцающему камину.

— Уютно тут у вас, — заметил Лазарев. — Тихо и тепло.

— Да, тут вам не Москва с её бешеными темпами. А кстати, Серёжа, — спросил Ворон, разливая очередную порцию «Двина» по рюмкам, — не боязно вам из Москвы-то уезжать? Незнакомый город, новые сотрудники…

— Ну, во-первых, Краснолесск — это не захолустье какое-нибудь, а крупный, развитый наукоград. Во-вторых, часть команды я беру с собой из Сеченовки.

— Они тоже готовы покинуть столицу?

— Ради такого проекта — готовы! Профессора и доценты в Москве не редкость, согласитесь, а вот участие в первом в мире клонировании человека — это эксклюзив!

— О да! Тут мне крыть нечем. — Старик опять вздохнул. — Будь я помоложе, сам бы за вами следом побежал, всё бы бросил. Взяли бы вы меня, Серёжа, в свою команду?

— Конечно! — Лазарев расплылся в улыбке. — Вас, Александр Михайлович, я бы и в разведку взял!

— А кто рожать-то будет? Об этом подумали?

— Пока нет. — Сергей поставил рюмку на столик и почесал переносицу. — Этот вопрос на месте решим. Время ещё есть. Сейчас главное — найти ДНК наших гениев.

— Да сказал же я, найдём! Прямо завтра сделаю пару запросов. Буду держать вас в курсе.

— Я вам так благодарен, Александр Михайлович!

— Да бросьте, друг мой! Мне самому приятно быть хоть как-то причастным к этому проекту, пусть и неофициально.

Так, мечтая о будущем, они просидели у камина почти два часа.

На следующее утро Ворон, как и обещал, связался с несколькими своими коллегами за границей и попросил их помочь ему с поисками ДНК четверых гениев. А Лазарев начал готовиться к отъезду в Краснолесск.

2. Осень 1990 года

На работе ему оставалось только проверить, всё ли правильно упаковали и не забыли ли чего-то важного. А дома у него вещей было немного (Сергей Дмитриевич развёлся три года назад и жил один), да и из них он решил взять лишь малую часть. Он ходил по своей квартире и, складывая вещи в картонные коробки, как будто прощался со своей молодостью. Глядя на фотографию темноволосой красавицы с огромными чёрными глазами, он невольно улыбнулся: «Елена Прекрасная… Как-то ты там теперь?»

В Лену Малиновскую, за которой вечно бегали толпы поклонников, Сергей был влюблён ещё со школьных лет. Она училась в параллельном классе и заслуженно считалась чуть ли не самой красивой девчонкой во всей школе: точёные черты лица, изумительная фигурка, томный взгляд и заразительный звонкий смех покоряли многих. Но только к тридцати годам, когда Сергей уже достиг звания доцента в институте Сеченова, своенравная девушка согласилась выйти за него замуж. Медовый месяц молодожёны провели в Италии, и Елена, которая после блестящего окончания иняза свободно говорила по-итальянски, была буквально очарована этой страной.

По советским меркам Сергей и Елена жили роскошно: у них были новенькие «Жигули», хорошая двухкомнатная квартира недалеко от метро «Красные Ворота», их не смущали пустые прилавки — продукты покупались на рынке, а одежду они привозили из зарубежных командировок. Так прошло почти пять лет. Всё было хорошо, кроме одного. Елене было уже за тридцать, а детей у пары всё не было. После нескольких месяцев хождений по врачам выяснилось, что Лазарев никогда не сможет иметь детей. Как оказалось, причиной послужили эксперименты, которые он ставил в начале своей карьеры. В них использовалось облучение опытных образцов — и вот однажды Сергей схватил слишком большую дозу радиации. Он давно забыл об этом, как о ночном кошмаре, поскольку лечение было вполне успешным, и до сих пор ему казалось, что никаких последствий того случая нет и уже никогда не будет. Он предлагал усыновить ребёнка, но жена была непреклонна, она хотела только своего малыша и ни о каких других вариантах даже слышать не желала. Это означало одно: развод. Решение это далось очень непросто им обоим. Лазарев до сих пор отчётливо помнил их последний разговор.

— Удивительно, Серёж, сколько времени мне понадобилось, чтобы понять, как сильно я тебя люблю.

Елена сидела на скамейке в саду имени Баумана, кутаясь в тёплое пальто. Пронизывающий осенний ветер трепал её чёрные кудри.

— И, поняв это, ты хочешь всё разрушить?

Сергей сидел рядом, вполоборота, и держал её за руку.

— Прости меня. Я хорошо себя знаю. Мне нужен ребёнок. Обязательно.

— Но мы могли бы…

— Не могли бы! — Она взглянула на него, чуть не плача. — Мы с тобой уже сорок раз всё это обсудили. Мне нужен свой, родной ребёнок. Я не смогу без этого жить. Что делать, видимо, какая-то программа во мне доисторическая. Я должна родить. И родить от своего мужа. А не от… тьфу, даже думать противно… Всё, Серёж, хватит друг друга мучить, прошу тебя. Отпусти меня. Просто отпусти.

— Хорошо, родная. — Он мягко погладил её по волосам, но ветер снова тут же растрепал их. — Завтра пойдём и подадим заявление. Ты будешь свободна.

— Серёжа, а можно я ещё кое о чём тебя попрошу? Ну, если только для тебя это не будет обузой, конечно… Давай останемся друзьями? Не будем насовсем терять друг друга из виду? Что бы ни случилось.

— Конечно, любимая! — Он притянул её к себе и обнял покрепче. — Ты, главное, помни, что я всегда тебя любил и всегда буду любить.

— Спасибо тебе… — Она не выдержала и, разрыдавшись, уткнулась в его плечо.

После развода Лазарев с головой ушёл в работу. Проект «Эволюция» стал для него делом всей жизни. Он не допускал ни малейшей ошибки, перепроверял всё лично, буквально сутками не вылезал из лаборатории. «Что ж, — думал он иногда, встречая очередной рассвет в своём кабинете, — почти все, кто чего-то достиг в этой жизни, женились поздно или не женились совсем, полностью отдаваясь своей работе, науке, не замечая пролетающего времени. Видимо, такова и моя судьба: семья для меня непозволительная роскошь. Либо семья, либо открытия». Сергей Дмитриевич полагал, что, возможно, ему удастся стать отцом немного в другом смысле слова: всё же этот проект был его детищем, и в результате на свет должно было появиться восемь малышей. Но всё это пока было только в его мечтах.

Он ещё раз взглянул на фотографию бывшей жены, глубоко вздохнул и положил её сверху в одну из коробок, предназначенных для переезда.

3. 1990—1991 годы

Окна нового кабинета Лазарева выходили на настоящий лес. Правда, сейчас листья уже опали, и только ели и сосны приятно зеленели на фоне унылого ноябрьского неба. Институт генетики и биоинженерии находился на самой окраине Краснолесска и занимал огромную территорию. Помимо главного корпуса, среди высоких деревьев расположились медицинская часть и два кирпичных дома для сотрудников. А на большой лесной поляне была построена настоящая оранжерея, которая радовала обитателей института свежими овощами и зеленью круглый год.

Сергей Дмитриевич сидел за большим письменным столом, сплошь заваленным бумагами, и пил жасминовый чай.

— Как вы только не путаетесь в своих записях?! — Секретарша принесла ему очередную толстую папку. — Вот, Ильин вам из лаборатории прислал результаты тестов.

— Спасибо, Анечка.

Лазарев, отставив в сторону кружку с чаем, сразу же развязал ленточки на картонной папке и принялся изучать её содержимое.

— Да вы б хоть чай-то допили, Сергей Дмитриевич! — сказала девушка, открывая дверь. — Остынет же!

— Не беспокойтесь, Анечка. — Он улыбнулся. — Зелёный чай превосходно сохраняет вкус, его можно пить и холодным.

Как только секретарша закрыла за собой дверь, Лазарев тут же снял телефонную трубку и набрал номер Ворона.

— Ну что, неужели пришли результаты? — спросил тот, даже не поздоровавшись, едва услышал голос своего ученика.

— Пришли, Александр Михайлович!

— Ну, ну! Не томите же! Говорите!

— На этот раз весь материал рабочий! — Лазарев листал отчёт из лаборатории и одновременно рассказывал. — Всё можно использовать! Все четыре образца!

— Ух! — Старик аж крякнул от удовольствия. — Значит, первая победа?

— Да, и во многом благодаря вам!

— Не хотите заехать ко мне отметить?

— Был бы рад, Александр Михайлович, но пока график мне не позволяет. Вот если бы вы могли к нам сюда заглянуть…

— Ох, — Ворон вздохнул, — тяжеловато мне в такую даль ехать, сердечко что-то в последнее время пошаливает. Ну да ничего, свидимся как-нибудь, друг мой. Работайте, пока удача сама идёт к вам в руки! Работайте!

* * *

Двумя днями позднее Лазарев шёл по коридору медицинского корпуса, и сердце его учащённо билось. Сегодня ему предстоял нелёгкий выбор. Он уже три недели изучал личные дела и результаты анализов десяти девушек от двадцати двух до двадцати семи лет, четверым из которых предстояло войти в историю советской, а скорее всего, и мировой науки. Заочно ему нравились шесть кандидатур, по всем параметрам они подходили. Именно они и были приглашены на сегодняшнее собеседование.

— Что ж, милые дамы, я рад вас приветствовать! — начал он, войдя в небольшое помещение, напоминающее обычную институтскую аудиторию для проведения семинаров. — Я знаю, что вам уже рассказали, кто я и зачем вас сюда пригласил.

Девушки закивали.

— Но всё же, — сказал Лазарев, — я хочу лично объяснить вам ещё раз, в чём суть нашего медицинского проекта. Вам… простите, четверым из вас в ближайшее время предстоит стать матерями. Необычными матерями.

Девушки потупили глаза и стали улыбаться и переглядываться. Лазарев тоже улыбнулся и продолжил:

— Да-да, необычными. У ваших детей не будет отцов в общепринятом смысле. И условия нашего контракта таковы, что вы не сможете выйти замуж.

— Да и без вашего контракта девушке замуж выйти трудно! — высказалась круглолицая румяная девушка с русыми волосами, собранными в аккуратный хвостик. — Так что нас это не особо пугает.

— Не надо обобщать! — хихикнула маленькая темноглазая брюнетка.

— Девушки, прошу вас… — Лазарев обвёл взглядом небольшую аудиторию. — Я сейчас закончу, а потом вы сможете задать свои вопросы. Пока контракт не подписан, вы абсолютно свободны и ничем не связаны. Так вот, сумма контракта такова, что вы не будете ни в чём нуждаться. Но вы будете обязаны регулярно проходить медицинские обследования, ну и, разумеется, ваши дети тоже будут всё время находиться под нашим неусыпным контролем.

— А жить где? — спросила всё та же брюнетка.

— Первое время, пока дети будут совсем маленькими, вам придётся провести здесь, а потом вы сможете жить с детьми у себя дома. А если кто-то захочет, мы выделим квартиру в нашем городе. Дети смогут ходить в обычный детский сад и в школу, а вы — на работу.

— А в чём всё-таки смысл этого вашего эксперимента? — не унималась брюнетка. — Что не так с детьми-то будет? Скажите прямо.

— С детьми будет всё «так», не волнуйтесь, пожалуйста. У них будут особенные отцы. И имена отцов я смогу раскрыть только тем из вас, кто останется в проекте.

— Ой ты ж мама дорогая! — Круглолицая с хвостиком вновь оживилась. — Это что ж? Неужто от Горбачёва рожать будем?! Чтоб перестройку быстрее перестраивать? Или от Валерика Леонтьева? Чтоб ещё и с песнями!

Девушки рассмеялись.

— Нет, — Лазарев постарался говорить серьёзно, — не от них. Прошу вас, не стоит гадать.

Но девушек было уже не остановить: кого только из известных современников они не упомянули! Лазарев перестал призывать их к порядку, понимая, что их совсем ещё юный возраст и таинственность происходящего требовали разрядки. Он просто сидел и наблюдал за ними. Такие разные, все по-своему симпатичные… Но выбрать нужно только четверых. «Господи, а как им объяснить, что одним из „отцов“ будет Мария Кюри? — промелькнуло у него в голове. — Придётся всё же называть вещи своими именами, а не придумывать бред про несуществующих папаш».

И вот, после нескольких дней раздумий и консультаций с коллегами, Лазарев выбрал четырёх девушек. Родить двух клонов великого Альберта Эйнштейна предстояло Татьяне Саганович. На тот момент девушке было двадцать четыре года, она недавно окончила институт и начала работать инженером на цементном заводе, расположенном недалеко от Краснолесска. По мнению Лазарева, она подходила идеально: чёрные волнистые волосы, большие выразительные глаза — по идее, дети будут похожи на свою маму. Ольга Исаева, двадцатитрёхлетняя аспирантка филфака МГУ и большая любительница гор, должна была родить клонов Леонардо да Винчи. Самой старшей девушке недавно исполнилось двадцать шесть лет. Елена Кононова преподавала историю в школе Краснолесска, ей предстояло стать матерью клонов Марии Кюри. Последней выбранной девушкой оказалась та самая любопытная розовощёкая, которая взбудоражила всю аудиторию на первой встрече. Звали её Алла Игонина, ей было двадцать четыре года, работала она поваром в столовой института. Ей выпала роль будущей матери клонов Исаака Ньютона. Все девушки были абсолютно здоровы и полны энтузиазма. Все они с радостью подписали договор. Одним из главных его пунктов было неразглашение любых сведений, касающихся проекта «Эволюция», зато пункт о компенсациях был столь привлекательным, что все ограничения меркли по сравнению с ним. После подписания договора Лазарев снова собрал девушек в той же аудитории.

— Ну что ж, теперь мы с вами одна семья! — сказал он.

— Так кто же отцы? Теперь-то можно узнать? — тут же спросила нетерпеливая Игонина.

— Видите ли, нет никаких отцов. — Лазарев поочерёдно посмотрел в глаза каждой из девушек.

— От духа святого, что ли, рожать будем? — не унималась Алла.

Остальные молчали, но на лицах явно читалось недоумение.

— Вы будете рожать клонов великих людей. Поэтому всё так и засекречено.

После этих слов девушки заметно взволновались и, кто тише, кто громче, начали засыпать его вопросами:

— Клонов?

— Уже есть такие технологии?

— А это законно вообще?

— А такое кто-нибудь уже делал в мире?

— Это опасно?

— А как это физически всё будет происходить?

— От каких великих?

— А великие в курсе?

Лазарев замахал ладонями перед лицом и постарался перекричать поднявшийся шум:

— Тихо, тихо! Прошу вас, успокойтесь! Программа государственная, всё законно, всё совершенно безопасно для вас! Пожалуйста, позвольте мне продолжить!

В аудитории наконец наступила тишина. Тогда он продолжил:

— Итак, я повторяю: всё абсолютно законно. Вы находитесь в полной безопасности в государственном научно-исследовательском центре. Мы уже давно занимаемся вопросами клонирования и продвинулись в этом деле очень далеко, намного дальше американцев и европейцев. Уверен, что вы родите совершенно нормальных, здоровых детей, которые будут ходить в обычную школу. Мы очень надеемся, что со временем в детях начнут просыпаться таланты — такие же таланты, как у их прототипов. Собственно, в этом и заключается наша с вами цель — вырастить новых гениев. Воспитывать их как-то особенно не нужно, способности должны проявиться сами, а со временем мы посмотрим, кому и чем сможем помочь, чтобы талант раскрылся максимально полно. А, чуть не забыл, есть одно ограничение: вы сможете дать своим детям имена по своему усмотрению, но с условием, чтобы первая буква имени клона совпадала с первой буквой имени клонируемого. А в остальном вы вольны воспитывать детей так, как подскажет вам ваше сердце. Поймите, вы не рабыни. Вы можете остаться в проекте или покинуть его. Но решить это вам нужно будет очень быстро. Те, кто захочет покинуть проект, пройдут сеанс гипноза: из вашей памяти будут стёрты этот разговор и несколько предыдущих дней, в течение которых вы общались с моими помощниками. Это условие было прописано в договоре. Проект «Эволюция» настолько засекречен, что лишь несколько моих сотрудников знают, что именно будет здесь происходить. Большинство персонала, с которым вам придётся общаться, уверены в том, что мы всего лишь совершенствуем технологии искусственного оплодотворения для рождения близнецов. Вы должны понимать, какая ответственность ложится на ваши плечи. Никто — ни ваши родители, ни ваши лучшие друзья — не должен узнать о клонировании. Сейчас я готов ответить на любые ваши вопросы, а потом дам вам три дня на раздумья, и… либо вы остаётесь в проекте, либо навсегда забываете о нём.

— Скажите, Сергей Дмитриевич, — Татьяна Саганович подняла руку, как на школьном уроке, — а мы никогда-никогда не должны будем ничего рассказывать про клонирование?

— Если всё пройдёт успешно… — Лазарев сделал небольшую паузу, — а я уверен, что всё пройдёт успешно… то очень скоро о нашем общем проекте и лично о каждой из вас узнает весь мир. Нам будет нечего скрывать. Напротив, мы будем гордиться нашей работой, нашими детьми. И мы будем рассказывать об этом совершенно открыто.

— Даже по телику могут про нас показать? — спросила Алла.

— Даже по телику, — улыбнулся Лазарев.

* * *

По прошествии трёх дней все четыре девушки приняли решение остаться в проекте. Лазарев был рад, что ему не придётся проводить новый отбор. Единственное, что его смущало, это поведение Аллы Игониной. Иногда она задавала странные вопросы, вроде: «А не грех ли это?», но Сергей Дмитриевич списывал на то, что девушка была из очень простой сельской семьи, окончила всего восемь классов и была очень уж далека от науки. Но зато у неё было отменное здоровье и своеобразное чувство юмора, остальные участницы эксперимента полюбили её за простодушие и природную доброту. Вообще же девушки быстро сдружились, и их не пугал тот факт, что им придётся провести в тесном общении много месяцев. Заводилой в их небольшой компании стала Оля Исаева, которая буквально через неделю уже уговаривала новых подруг отправиться вместе с ней в поход на Эверест. «Для такой команды, как мы, нет недоступных вершин!» — говорила она. Таня Саганович и Лена Кононова были тихими и спокойными. Татьяна волновалась только о том, когда она сможет снова выйти на работу: она мечтала в будущем сделать цементное производство безвредным для окружающей среды. А Лена немного беспокоилась о своих учениках, особенно о каком-то Алёше из 5-го «А», который всё время путал египетских фараонов.

* * *

Новый, 1991 год начался стремительно. Уже в середине января успешно прошло оплодотворение будущих мам. Перед процедурой они сфотографировались для истории: четыре милые улыбающиеся девушки и симпатичный учёный, полный надежд на светлое будущее для себя и своих подопечных.

Но история решила распорядиться их судьбами по-своему. Именно с января Советский Союз — нерушимая, казалось бы, империя — стал активно разваливаться. В союзных республиках начались волнения, по стране прокатилась волна протестов, шествий и митингов, причём далеко не всегда мирных. В марте прошёл референдум, на котором подавляющее большинство граждан проголосовало за сохранение целостности страны, но колесо истории остановить было уже невозможно.

На обитателях Краснолесска все эти события сказывались не очень сильно: маленький тихий научный городок с давних пор имел неплохую систему снабжения, и, пока она работала, все его жители верили в то, что скоро всё образуется, закончится и вернётся на круги своя. Наступило лето. Институт генетики и биоинженерии по-прежнему получал из казны деньги, в местной оранжерее зрели пузатые фиолетовые баклажаны, сладкие помидоры и сочные болгарские перцы. Заметно увеличивались и животы четырёх будущих мам. Единственное, что пошло не по плану, — это беременность Аллы Игониной. Вместо запланированной двойни молодая женщина ждала трёх малышей. Однако все обследования и анализы показывали, что трое будущих Ньютонов были абсолютно здоровы, как, впрочем, и все остальные клоны. К середине августа девушки округлились настолько заметно, что было решено сделать ещё одно фото для истории. Ольга, Татьяна, Алла и Елена надели яркие летние сарафаны и намеренно поддерживали руками свои животы. В центре фотографии в белоснежной рубашке красовался «отец проекта» — Сергей Дмитриевич Лазарев.

4. Осень 1991 года

Лес стал разноцветным, но листья ещё не успели упасть на землю. Они лишь трепетали и шумели от лёгкого дуновения ветра. Оранжево-красно-жёлтые краски лиственных деревьев с яркими вкраплениями хвойной зелени великолепно смотрелись на фоне ярко-голубого неба, по которому проплывали редкие белые облачка. Но Сергей Дмитриевич не смотрел в окно и не замечал всей этой красоты. Он вторую неделю ждал звонка из министерства и часто сидел в своём кабинете, просто уставившись на спецтелефон. Но аппарат не поддавался его гипнозу и упорно молчал. А когда наконец зазвонил, то Лазареву показалось, что над его головой сгустились сразу все тучи мира: в дальнейшем финансировании проекта «Эволюция» было отказано. Оставшихся средств едва хватало на то, чтобы обеспечить будущим матерям проживание и питание до момента родов.

В середине октября на свет появились девять здоровых малышей. Татьяна назвала мальчиков Александром и Аркадием, Ольга выбрала для своих имена Лев и Лука, Алла — Иван, Илья и Игорь. Елена назвала девочек Мария и Маргарита. Несмотря на то что Сергей Дмитриевич понимал, какие серьёзные у них намечаются проблемы, он не хотел раньше времени расстраивать молодых мамочек, и, когда дети немного подросли, они снова устроили фотосессию. На этот раз сделали один общий снимок, где все четверо держали на руках своих малышей, а посередине всё так же стоял и улыбался «папа», и четыре фотографии, где каждая мама снялась со своими детьми.

* * *

— Что поделать, друг мой, что поделать… — Александр Михайлович Ворон удручённо качал головой, сидя в своём любимом кресле у камина. — Вы начали свой проект в той стране, которой больше нет.

— Но есть же какие-то юридические нормы! — возмущался Лазарев. — Разве не должно государство-правопреемник взять на себя обязательства предшественника?!

— Сейчас такое время, что никто никому ничего не должен — каждый сам за себя. Не пойдёте же вы с этим в суд?

— Да какой тут суд… — Сергей опёрся локтями о колени и опустил голову, закрыв лицо ладонями. — Если бы у меня были накопления, я бы на свои деньги содержал девчонок и малышей. Но я гол как сокол! Машину даже продать пришлось. А тут зима на носу. Куда я дену детей?!

— К сожалению, у меня сейчас тоже за душой ни гроша, — вздохнул Ворон. — Всё, что было, у меня давно выцыганил Стасик. — Он вздохнул ещё глубже. — А моего сына вы прекрасно знаете: связался с какими-то отморозками — и теперь ни денег, ни нормальной работы у него нет.

— Да, я в курсе, мы с ним разговаривали в начале весны, он хотел продвигать мои разработки, но я не мог ему рассказать всех подробностей. Вы ведь ему ничего не рассказывали об «Эволюции»?

— Боже упаси! — Старик поднял брови и замотал головой. — Стасику такие вещи знать, я бы сказал, вредно для здоровья. Может заработать язву желудка на нервной почве. От зависти.

— Ох, Александр Михайлович, видите, как всё повернулось? Нечему теперь завидовать, абсолютно нечему. Я в отчаянии… Куда бежать?

— Ну, начнём с того, что институт ваш не закрыли, мамочки могут пожить пока прямо там. Ведь детям и двух месяцев нет, так что не повредит дополнительный присмотр со стороны медперсонала.

— Персонал начали сокращать. Мою лабораторию неделю назад вообще закрыли, сотрудники разбегаются кто куда — и это понятно: у всех семьи, бесплатно работать никто не будет. Я и сам живу в основном за счёт доброты тётушек из нашей столовой: они добавляют мне к бесплатному обеду лишнюю порцию, я прячу её в холодильник — и вот мой ужин. Ездил недавно в Сеченовку: моё место давно занято, да и у них пошли сокращения. Талантливая молодёжь думает только о том, чтобы уехать за рубеж. Такое впечатление, что наука теперь никому не нужна.

— Да-а-а… — протянул Ворон. — Совсем худо дело. Друг мой, может быть, то, что я вам сейчас скажу, покажется вам странным, но всё же. Когда в стране начинается такой хаос и беспредел, обязательно находятся те, кто наживается на этом. Может быть, вам попробовать…

— Что? — Лазарев покраснел. — Вы мне предлагаете связаться с преступниками, с ворами?

— Мм… Видите ли, Серёженька, если вы хотите остаться жить в этой новой стране и не помереть с голоду, вам придётся смириться с мыслью, что это не воры, а успешные бизнесмены, талантливые руководители и так далее. Произошла смена парадигмы. Общество больше не будет прежним. Идеалы кардинально поменяются.

* * *

После разговора с Вороном Лазарев вернулся в Краснолесск совершенно разбитым. В отчаянии он попробовал позвонить бывшей жене в надежде услышать родной голос, но телефон не отвечал. Он набрал номер её матери и выяснил, что Елена месяц назад улетела в Милан и собирается выйти замуж за итальянца. «Лена сказала мне, что, возможно, ты будешь её искать, Серёжа, — сказала бывшая тёща. — Хотела, чтобы ты знал, что она не скрывается от тебя, просто она пока не готова говорить с тобой. Я дам тебе её новый номер. Но постарайся не беспокоить её сейчас, у неё свадьба через две недели. Позвони ей через полгодика, когда всё наладится. Думаю, она будет рада тебя услышать».

Следующие несколько дней он обзванивал всех своих знакомых, но быстро понял, что финансовой помощи ждать неоткуда. Зато вскоре раздался звонок из министерства: его попросили освободить все занимаемые помещения до Нового года. На дворе между тем стоял декабрь. Не оставалось ничего другого, как честно сообщить молодым мамам, что никто их детей дальше содержать не будет.

Он решил, что лучше будет поговорить с каждой женщиной отдельно, и не ошибся: реакция на печальное известие у всех была разной. Татьяна сразу твёрдо заявила, что Саша и Аркаша — её сыновья, и она никому их не отдаст: «Ничего, квартира у меня есть, работа тоже… Как-нибудь выживем!» Ольга, всегда уверенная в себе, на этот раз явно испугалась внезапно свалившейся на неё ответственности, но вскоре взяла себя в руки и заявила, что своих мальчиков тоже оставит у себя, пусть ей и придётся пожертвовать диссертацией: «Устроюсь лаборанткой у нас на кафедре, как-нибудь проживём!» Тихоня Лена сначала горько заплакала, запричитала: «Ну как же так, ведь обещали…» — а потом успокоилась, вытерла слёзы и сказала: «А вообще-то, я с тридцатью детьми в классе справляюсь, справлюсь и дома с двумя!»

И только Алла как будто впала в какой-то ступор. Она несколько минут просто молчала, опустив глаза в пол. А потом вдруг резко и чётко сказала:

— Это не мои дети. Это дьявольское отродье, которое вы запихнули в мой живот! Нужно от них избавиться!

Лазарев счёл эти слова проявлением сильного стресса.

— Алла, я понимаю, что ты очень расстроена. Давай ты успокоишься, и мы поговорим об этом завтра, хорошо?

— Я не расстроена. — Алла смотрела ему прямо в глаза. — Я абсолютно спокойна. Это вы расстроены тем, что сейчас происходит. Но разве вы сами не понимаете, что ваш проект с самого начала был обречён на провал? Потому что нельзя идти против Бога! Вы сами рассказывали нам, что из полумиллиарда сперматозоидов всего один сливается с яйцеклеткой — и так появляется новая жизнь. Кто, если не Бог, решает, кому подарить эту жизнь? А вы сами решили стать богом, чтобы дать жизнь… нет, даже хуже: чтобы воскресить души давно умерших людей! Но Бог всё видит! И он против этого! И как только я согласилась на участие?! Теперь мы все прокляты до конца дней!

— Ладно, Алла. — Лазарев кивнул, хотя и начал подозревать, что с девушкой происходит что-то неладное. — Я так понял, ты не хочешь забирать детей, тогда мы будем вынуждены отдать их в детский дом.

— Вы неправильно поняли. Не надо их в детдом. Потому что это не дети. Это неизвестно кто. И не только мои — всехние!

— Нет слова «всехние». — Сергей Дмитриевич решил хоть как-то отвлечь Аллу, сосредоточив её мысли на грамматике.

— Это не важно, какое слово. Всех этих дьявольских уродцев надо убить, а все следы вашего адского проекта стереть с лица земли!

— Алла, господи, что ты такое говоришь?! Ты себя слышишь?

— И я себя слышу, и Господь меня слышит. И Он одобряет их уничтожение!

Лазарев встал, быстро вышел из комнаты и запер за собой дверь. Алла при этом не шелохнулась. Он вызвал врача, и, посоветовавшись, они сделали ей укол успокоительного. Алла не сопротивлялась. К сожалению, проснувшись, Алла продолжила говорить в том же духе, и её пришлось поместить в психиатрическую клинику. Так двухмесячные клоны Ньютона — Иван, Илья и Игорь — попали в ближайший детский дом.

5. Лето 1991 — зима 1992 года

Мирза Исаевич Громов, директор крупного богатого совхоза в Краснодарском крае, сидел развалившись на кожаном диване в приёмной высокопоставленного московского чиновника и буквально плавился от жары. Он теребил воротничок, пытался ослабить галстук, но это не помогало: струйки пота предательски стекали по его одутловатому лицу. Он вынул платок и стал промокать лоб и виски, но и этого хватило не надолго. «Черти лысые, хоть бы кондиционер поставили!» — ругался он про себя. Сегодня совхоз имени ХХ Съезда партии должен был превратиться в акционерное общество «Солнечная поляна». И, конечно, в роли главного акционера выступал товарищ Громов. Уж что-что, а договориться с партийными бонзами он всегда умел. То, что сейчас они вслед за Ельциным стройными рядами побежали из рядов КПСС, ничего не меняло: и связи остались старыми, и значимые посты почти повсеместно занимали те же люди. Вот и на этот раз всё прошло гладко, попотеть пришлось только в буквальном смысле.

Мирза быстро освоился в новой обстановке, и деньги потекли в его карманы рекой. Не прошло и двух лет, как он перебрался из Краснодара в Москву и купил себе шикарную квартиру на западе столицы. Теперь его бывший совхоз казался ему мелочовкой: он сотнями гектаров скупал за копейки подмосковные сельхозугодья, переводил их в земли для индивидуального жилищного строительства и продавал застройщикам коттеджных посёлков. К сорока с лишним годам Громов имел уже и положенный по статусу особняк на Рублёвке: шикарный дом, напоминающий средневековый замок, располагался на участке в два с половиной гектара, с собственным прудом, по которому плавали красавцы-лебеди. Мирза был толстым и невысоким, на его голове давно образовалась лысина, глазки казались малюсенькими и какими-то бесцветными, зато нос был большим и почти всегда красным; вдобавок всё лицо его было испещрено последствиями перенесённой в детстве оспы. Но богатство компенсировало неказистую внешность, и женщин вокруг него вилось всегда предостаточно. Пару раз он женился, но жёны не рожали, и он их прогонял.

Мирза Исаевич рассуждал так: всё, что нажито таким непосильным трудом, надо будет кому-то оставить в наследство — не пропадать же добру, — и поэтому давно мечтал о сыне. Он не жалел денег на женщин, но ни одна его любовница, как ни старалась, тоже не забеременела. Наконец он стал подозревать, что причина не в женщинах, и пошёл по врачам, которые вскоре вынесли ему беспощадный вердикт: бесплодие.

Больше двух недель Мирза запивал эту новость тридцатилетним виски, отчего глазки его совсем заплыли, а физиономия приобрела фиолетово-багровый оттенок. Он развалился на диване в расшитом дамасскими узорами шёлковом халате, который еле сходился на его дряблом животе, и уже готовился налить в стакан очередную порцию благородного напитка, когда зазвонил его огромный сотовый телефон.

— Слышь, Мирза, есть тут один чел по твоему вопросу, — раздался из трубки голос Миши Армянчика, давнего знакомого Мирзы.

— По какому вопросу, Мишаня? — Мирза еле ворочал языком.

— Ну, по этому, типа, по которому ты не просыхаешь.

— Я пью, Мишаня, именно потому, что этот вопрос решить невозможно.

— Слышь, ты бы поговорил с ним. Он того… типа, учёный. Генетик.

— Учёный-мочёный… Учёный? Не врач?

— Ну, генетик, короче. Хрен их разберёт, врачи они или нет. Сказал, типа, учёный.

— А ты его откуда взял? — Мирза поставил бутылку на пол рядом с диваном.

— Он сам взялся. — Миша захихикал. — Смешной такой: припёрся в бар к Алёшке Ройзману и давай там байки травить, какой он крутой, но только очень бедный. И, типа, ему бабосы позарез нужны. И, типа, он может ребёнка любому богатому челу на свет произвести, даже если все врачи отказали.

— Чёт я не понял, Миш, он что, баба, что ли, — Громов тоже развеселился, — чтоб детей производить?

— Да не, мужик он. Говорит, типа, есть научный генетический метод.

— Блин… — Мирза почесал лысину. — Ну, приводи давай этого своего учёного-мочёного. Хоть развлечёмся немного.

* * *

На следующий день Мирза сидел в роскошном кожаном кресле за необъятным антикварным дубовым столом на львиных лапах. Однако одет был всё в тот же расписной халат, а на столе всё так же стояла бутылка любимого напитка. Напротив него на небольшом стульчике с прямой спинкой расположился Сергей Лазарев. Он уже больше получаса рассказывал Громову о своём методе.

— И ты хочешь, чтоб я тебе поверил, мужик? — Мирза налил себе очередную порцию. — Что в эсэсэсэрии клонировали человечков?

— Я не знаю, что вам ещё сказать. — Сергей Дмитриевич уже почти отчаялся убедить пьяного нувориша в том, что говорит правду. — Всё это было, разумеется, строго засекречено.

— А ты того — хорош рассказывать! — Громов подался вперёд, дыша на посетителя многодневным перегаром. — Ты докажи. Есть у тебя документы?

— У меня есть фотографии. — Лазарев вынул из портфеля пластиковую папочку. — Вот, смотрите…

— Ну и чё? — Громов повертел в руках снимки. — Беременные бабы какие-то и их малявки. Что это доказывает?

— Ну, хорошо. — Лазарев достал ещё одну папку, картонную, с грифом «секретно». — Вот этого вам, надеюсь, будет достаточно?

Мирза отодвинул стакан и стал изучать содержимое папки. По мере чтения он морщил лоб, чертыхался, мотал головой, чесал в затылке и периодически кидал на Лазарева оценивающие взгляды. Было видно, что смысл написанного на многочисленных листах даётся ему с трудом, однако под конец он, похоже, даже протрезвел.

— Вот же блин! Ты, мужик, похоже, сам гений, да?

— Не думаю. — Лазарев посмотрел собеседнику прямо в глаза. — Я просто упорный человек.

— Упорный, говоришь… Ну и во что упёрся?

— В развал СССР. Денег больше нет.

— Ага. — Громов поднял брови. — Денег нет… А если б были деньги, ты бы что?

— Попробовал бы возобновить проект, обеспечить существующих клонов и их матерей…

— Так-так-так… — Мирза покачал головой. — Фигню несёшь же, мужик!

— Почему? — вскинулся Лазарев.

— Да потому что! — Мирза неожиданно ловко выскочил из-за стола, приблизился вплотную к Лазареву и, наклонившись, прошептал ему на ухо: — Потому что у тебя нет гарантий, что из этих деток вырастут гении. Никаких нет гарантий!

— Гарантий нет, — уныло согласился Лазарев. — Даже если сама гениальность заложена на генетическом уровне, всё равно для её развития и реализации в конкретном человеке требуется ещё масса условий: образование, воспитание, деньги, мотивация… Вот, например, Ньютон. Если бы не его дядюшка Вильям, получивший степень магистра в Кембриджском университете, то, скорее всего, мальчик остался бы неграмотным, как его отец.

— Молодец, мужик, правильно рассуждаешь! Если бы да кабы… — Громов снова вернулся за стол. — А сейчас «если бы да кабы» никого не интересует. Чуешь? Сейчас конкретно: что можешь гарантировать?

— Могу гарантировать, что клон будет полной физической копией оригинала. Всё остальное будет зависеть от воспитания и от условий, в которых ребёнок будет расти. — Эти две фразы Лазарев подготовил заранее.

— Ну вот, это уже что-то! — Громов сложил руки на своём необъятном животе. — Уж условия я своему сыну создам какие надо. Ладно, учёный. Если сделаешь мне сына и будешь потом молчать в тряпочку, дам тебе денег.

Спустя два часа Сергей Дмитриевич ехал в метро и думал о том, что в чём-то этот мерзкий тип прав: ничего никому доказать он сейчас не сможет, найти столько денег, чтобы продолжить работу в полном объёме, ему тоже вряд ли удастся. Поэтому нужно соглашаться на условия Громова: «сделать» ему наследника. И пусть тех денег, которые пообещал ему Мирза, не хватит на возобновление проекта «Эволюция», но их хватит на то, чтобы… клонировать себя самого! Лазарев решил, что он тоже имеет право на сына, ведь именно отсутствие собственного ребёнка когда-то разрушило его счастливый брак.

6. Лето — осень 1993 года

К появлению наследника Мирза Исаевич готовился серьёзно. Он больше не пил, ему удалось даже немного похудеть, с огромным трудом заставляя своё грузное тело вылезать из тёплой постельки на утренние пробежки. Полностью отёчность с лица не спала, но глазки немного приоткрылись, а нос приобрёл почти нормальный оттенок. Пара комнат его просторного особняка были полностью переоборудованы: одна — в мини-лабораторию, где работал Лазарев, а вторая — в медицинскую палату для принятия родов. Две спальни неподалёку занимали две молодые женщины, приехавшие на заработки в Москву из далёкого сибирского села. Тамара ждала ребёнка-клона Громова, а Ирина — клона Лазарева. Никаких подробностей будущие мамы не знали, Лазарев сказал им, что он всего лишь врач, выполняющий заказ двух богатых мужчин, и девушек просто оплодотворили искусственным путём; что после родов они должны будут навсегда забыть о рождённых детях, никогда не интересоваться, кто их отцы, а потом уехать куда-нибудь подальше, благо оплата за такие своеобразные услуги была немаленькой.

И вот солнечным июльским утром 1993 года на свет появился Арсений — наследник Мирзы Громова, а двумя днями позже — Максим, клон Сергея Лазарева. Ирину с Тамарой буквально через неделю отправили домой, а для детей наняли двух нянь, которым было сказано, что матери малышей умерли при родах.

Арсений родился крепким, здоровеньким мальчиком весом около пяти килограмм. Новоявленный папаша подолгу разглядывал младенца. Он достал все имевшиеся у него детские фотографии и с удовлетворением отметил, что маленький Арсений действительно полная копия того карапуза, которым он сам был в младенчестве.

* * *

Прошёл почти месяц. Мирза сидел за чайным столиком под огромной раскидистой сосной и громко размешивал ложечкой сахар в чашке. Лазарев сидел напротив, не притрагиваясь к своему чаю.

— Чего чай не пьёшь? — спросил Мирза, прищурившись.

— И так жарко, — буркнул Лазарев.

— Ну, не хочешь — как хочешь… Что ж, учёный-мочёный, вроде ты меня не обманул. Парень и правда похож на меня.

— Разумеется, похож. Но я бы на вашем месте заставил мальчика заниматься спортом, чтобы он не был похож на вас в будущем, — съязвил Сергей Дмитриевич.

Громов зажмурил глаза и начал беззвучно трястись, затем появились какие-то булькающие звуки, и стало понятно, что он так смеётся.

— Ладно, — отбулькав, он махнул рукой в сторону Лазарева, — ты прав. Отдам его… на фигурное катание! — Он снова начал сотрясаться.

— Я так думаю, мне пора вас покинуть. — Лазарев не намерен был дальше смешить Громова. — Оба мальчика окрепли, оба совершенно здоровы. Завтра я заберу своего, и мы уедем. Ваша няня прекрасно справится. А если что, вызывайте обычного врача.

— «Если что» — это что? — Громов мгновенно посерьёзнел.

— Слушайте, все дети иногда болеют: могут простыть, съесть что-нибудь не то, подхватить детскую инфекцию. У вас теперь обычный ребёнок, и с ним это тоже может случиться. А в остальном — не волнуйтесь, всё будет хорошо. Ещё раз повторю: воспринимайте Арсения как самого обычного ребёнка.

— Понял. — Мирза поставил чашку на стол и вытер губы рукой, хотя салфетки были у него прямо перед носом. — Ну, чего — валяй, уезжай. Не держу!

— Прощайте! — Лазарев встал из-за стола.

— Бывай, учёный!

Когда Лазарев удалился на достаточное расстояние, Громов взял свой сотовый и набрал номер Миши Армянчика, которому доверял как самому себе. Часа через два за тем же столиком, но уже не с чаем, а со стаканом любимого виски в руке, он говорил примчавшемуся на зов дружку:

— Не верю я, Мишаня, что люди умеют хранить секреты.

— А то!

— Вот не хочу я, чтобы когда-нибудь где-нибудь всплыло, что Арсений… ну, не совсем обычный ребёнок. Понимаешь меня?

— А то!

— Как думаешь, сможем мы организовать, чтобы все, кто об этом знает, навсегда замолчали?

— Это, типа, того их? — Армянчик резко провёл большим пальцем у себя под подбородком.

Громов кивнул.

— Организуем.

— Только чтобы всё тихо было.

— Ну… — Миша расплылся в самодовольной улыбке. — Обижаешь! Имена мне дай, ну и, типа, на карманные расходы отстегни.

* * *

Не прошло и недели, как небольшое село на западе Сибири облетела страшная новость: двух молодых девушек нашли отравившимися угарным газом. Люди говорили, что Тамара и Ира стали подругами после поездки в Москву, где вместе работали. А тут, видимо, решили встретиться вечерком, посидеть, но слишком много выпили и не уследили за печкой. «И зачем только печь топили? — охали местные старушки. — Не так уж и холодно ещё ночью-то! Поди, сготовить что-то хотели, да не успели, заснули от водки. Водка — вот она, убийца их!»

А двумя днями позже Лазарев отправился гулять с маленьким Максимом в сад имени Баумана, и оба они только чудом остались живы. От их дома до сада было всего-то пять минут неспешным шагом, перейти надо было одну не сильно оживлённую улицу. Но почему-то именно в тот момент, когда Сергей Дмитриевич, внимательно посмотрев по сторонам, взял мальчика на руки и ступил на мостовую, везя перед собой пустую коляску, откуда ни возьмись на полной скорости выскочила машина. Коляску разнесло мгновенно, а отец с сыном снова оказались на тротуаре. Лазарев инстинктивно обхватил малыша и сгруппировался, благодаря чему Максим не пострадал вообще, а сам Сергей Дмитриевич получил только несколько ушибов и ссадин. Ни номера, ни марки машины он не запомнил. Случайные прохожие помогли ему встать, вызвали милицию, но машина как будто растворилась в большом городе. Хорошенько поразмыслив, Лазарев решил позвонить в то самое село, куда отправились Ирина и Тамара. Своих телефонов у них не было, но, уезжая, они оставили ему номер местного почтового отделения со словами: «У нас там все друг друга знают». Когда сотрудница почты с причитаниями рассказала Сергею Дмитриевичу, что девушки погибли пару дней назад, сомнений у него не осталось: на него и на Максима ведётся охота.

Сергей вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Родители его давно умерли, любимая женщина уехала в Италию, а не так давно скончался от инфаркта и его давний друг и наставник — Александр Михайлович Ворон. Не к кому было пойти, не с кем было даже поговорить, посоветоваться. После долгих раздумий он набрал номер бывшей жены. К счастью, Елена сама взяла трубку. Лазарев не вдавался в подробности, сказал только, что ему на время нужно уехать из Москвы. По голосу Сергея она сразу поняла, что у него случилось что-то серьёзное, и не раздумывая предложила ему помощь.

— А как же твой новый муж? — спросил Лазарев.

— Антонио — прекрасный человек, очень умный и очень добрый. Он не только не будет против, он будет рад сам помочь тебе, чем сможет. У тебя деньги, кстати, есть?

— Да, сейчас есть. — Лазарев вздохнул.

— Ладно, покупай билеты и приезжай, ни о чём не беспокойся. Первое время можешь у нас пожить, дом большой, а потом что-нибудь придумаем.

Лазарев понимал, что просто взять и уехать ему нельзя: такой человек, как Мирза, достанет его и за границей. «Сначала нам нужно умереть», — так решил Сергей Дмитриевич. Для учёного-генетика, имеющего на руках приличную сумму денег, не составило труда инсценировать собственную смерть и гибель Максима в автокатастрофе. Так что в Италию через три недели вылетал уже некто Сергей Ласточкин со своим маленьким сыном.