Хроники Кайдарии. Дурная кровь

Андрей Плотник (2024)

Великая империя вампиров, Кайдария, находится на пике могущества — со дня на день грандиозный флот Ее Величества отплывет за океан, чтобы сокрушить последнее государство людей. Киз Шварцберг, юный оружейник-вампир, впервые в жизни приглашен на прием в замок своего кумира, прославленного охотника на людей. Однако миг триумфа оборачивается катастрофой — на следующее утро Киз обнаруживает, что превратился в простого смертного. Жизнь летит под откос, карьера рушится, невеста разрывает помолвку, а по его следу идут безжалостные оперативники секретной службы. Сумеет ли он разгадать загадку внезапного перевоплощения и обрести новых друзей? Шанс есть, но для этого Кизу придется стать чемпионом в игре на выживание и разрушить одну отдельно взятую империю… Вот только кому присягать на верность, если везде и всюду ты — чужой среди своих? Книга для тех, кто помнит ретро-блокбастеры нулевых — «Небесный капитан и мир будущего», «Ван Хельсинг», «Лига выдающихся джентльменов», «Другой мир» и т.д.

Глава 2. Ecce homo

Проснувшись, я распахнул глаза и обнаружил себя лежащим на постели в своей уютной мансарде на Тау-плац. Было тихо. Сквозь полузадернутые шторы пробивались розоватые лучи встающего солнца. Привычная обстановка сразу наполнила сердце покоем — после вчерашних шума, гама, кутерьмы и необъяснимого приступа лихорадки груды книг и разбросанные всюду чертежи показались мне подлинными талисманами счастья и благополучия. С прикроватного столика смотрел портрет Тельмы — в ее строгих глазах не было ни намека на какие-либо романтические чувства, и не только потому, что проявлять их в вампирском обществе считалось недостойным, но и потому, что холодный разум моей возлюбленной презирал всю эту слащавую романтическую мишуру, на которую так падки простые смертные. Милая Тельма. Сталь ее глаз ранила острее, чем стрелы амура.

В памяти моей, как призрачные отражения на дне колодца, колыхались смутные воспоминания о том, как шофер фон Вула под охи и ахи квартирной хозяйки втащил меня по лестнице на верхний этаж, как меня раздели и уложили в постель, и как старая добрая госпожа Шойхцер сделала мне холодный компресс. Не без удивления вспомнил я также — хоть и с большим трудом — как, воспользовавшись моим беспомощным положением, ее тонкие старческие руки трогали меня там, где этого не допускали никакие правила приличия. Бррр! А я-то считал ее буквально своей второй матерью! Впрочем, оставался еще небольшой шанс, что это тошнотворное видение являлось лишь частью какого-то горячечного ночного кошмара.

Усевшись на кровати, я свесил ноги и прислушался к своим ощущениям. Дурнота и слабость отступили, но состояние мое никак нельзя было назвать нормальным. Все чувства словно бы слегка притупились, пульс (тут я положил два пальца на сонную артерию) по-прежнему оставался учащенным. Поднявшись на ноги, я прошелся по комнате. Тело казалось удивительно грузным и неповоротливым — но самое ужасное открылось мне в зеркале. Увидев свое отражение, я вынужден был в ужасе отпрянуть. Ну и физиономия! Встреть я подобного типа в подворотне, непременно принял бы его за человека! О, эти розовые щеки — ни следа былой вампирской бледности! Губы словно припухли и тоже порозовели, кончики ушей потеряли свою изысканную остроту и закруглились! Оскалившись, я попытался выпустить клыки, но не преуспел. Я тужился снова и снова, напрягал все силы, однако клыки при этом не удлинились ни на полдюйма. Ужас опутал меня, как липкий холодный кокон. К счастью, выступившие слезы стремительно затуманили взор, и отвратительная человеческая рожа в зеркале растворилась, утонула в туманной пелене. Какое-то время я не мог двинуться с места, мысли путались, перескакивая друг через друга в хаотической чехарде безумия. Что со мной творилось? Какая невообразимая болезнь могла превратить породистого чистокровного вампира в… человека?!

Слегка придя в себя, я тут же заторопился на кухню, вынул из холодильника пакет с кровью, и, разорвав его, перелил содержимое в стакан. Руки мои дрожали, так что большая часть крови пролилась на столешницу, растекшись по ней уродливой алой кляксой. Никакого аппетита ее вид у меня не вызывал. Сделав глоток, я тут же с отвращением сплюнул. Кровь, эта благословенная пища богов, превратилась для меня в тошнотворный солоноватый раствор, проглотить который было выше всяких сил. Какие еще требовались доказательства? Болезнь — или неведомый яд, или проклятие небес, или ярость неких мистических сущностей — действительно превратила меня в человеческое существо, как бы невероятно это ни звучало!

Воображение, не к месту разыгравшись, представило целую череду безрадостных последствий моего ужасного превращения. С карьерой было навеки покончено — да что там карьера, покончено было с самой жизнью! Человек в вампирском социуме бесправен и слаб. Человек — это всего лишь корм, ходячий рассадник болезней и пороков. Остаток дней своих мне предстояло провести в трущобах какого-нибудь смердящего, кишащего тараканами гетто, в нищете и страданиях. Картины, встававшие перед мысленным взором, были одна ужасней другой. Мне захотелось прямо сейчас сунуть голову в петлю или пустить пулю в висок — однако, благодарение богам, на помощь пришел холодный рассудок. Именно разумом своим я гордился больше всего на свете, и именно на него следовало возлагать надежды в данной ситуации. В силу неведомых обстоятельств я превратился в человека, стремительно, в течение одной ночи. Но кто сказал, что с той же легкостью я не смогу возвратиться в истинное свое состояние? Оставалось лишь найти способ как это сделать, а для начала понять, что вообще со мною приключилось. По крайней мере, на данный момент не имелось никаких фактов в пользу необратимости произошедших перемен. Может быть, Тельма могла бы укусить меня и превратить в вампира, как это проделывают с некоторыми людьми за особые заслуги перед Империей? Конечно, процесс обращение длится несколько месяцев, да и новообращенные занимают в вампирской иерархии самую низшую ступень — а значит, если бы кто-то впоследствии узнал о произошедшем, репутация моя оказалась бы полностью уничтожена. Нет, следовало найти другой способ.

Отчаяние, как это часто бывает, сменилось во мне жаждой бурной деятельности. Было девять утра. В Инженериуме работа кипела круглые сутки напролет, но меня там никто не ждал до шести вечера. Первым делом стоило встретиться с Тельмой и все ей рассказать. Она, безусловно, с пониманием отнесется к моей беде — в конце концов, я ее будущий жених. В Кроненбурге у меня не было никого ближе нее. Итак, решено. Но не мог же я в таком виде просто взять и заявиться в поместье Моррасов! Да и вообще, человек, свободно разгуливающий по центру города без специального пропуска, нарушал как минимум с десяток законов, которые еще вчера виделись мне вполне справедливыми, но сегодня вдруг показались жестокими и абсурдными. Допустим, я назначу ей встречу в нашем любимом месте, но как туда добраться?

Я ринулся в гардеробную и принялся разбрасывать во все стороны предметы туалета, выискивая хоть что-нибудь, пригодное для маскировки. Затем с охапкой тряпья подскочил к зеркалу и занялся примеркой. Широкополая шляпа, хоть и бросала тень на лицо, но никак не могла скрыть округлившиеся уши. Пробковый шлем, какие носили наши бойцы на Африканском фронте, вроде бы неплохо маскировал уши, но совершенно не скрывал безнадежно человеческие черты лица. Да и вообще, посреди холодного бессолнечного Кроненбурга он бы только привлекал излишнее внимание к моей персоне. Тяжко вздохнув, я отбросил шлем в сторону, и он глухо бухнулся об пол, как пустой кокосовый орех. Был у меня еще один шлем — кожаный, мотоциклетный. Без особой надежды я напялил его на голову. Что ж, уши он скрывал целиком, да к тому же за очками не видно было глаз и доброй половины лица. Я задумался. Можно было добавить к туалету пилотскую кожаную куртку и сойти за вольного мотоциклиста. Проблема возникала только одна — я так и не удосужился обзавестись мотоциклом. Без него в этаком наряде я буду выглядеть довольно глупо, но, по крайней мере, не слишком подозрительно. Осознав, что иных вариантов все равно не остается, я снова вздохнул, стащил шлем с головы и направился к телефону.

Покрутив неверными пальцами телефонный диск, я сипло назвал оператору номер и принялся ждать, барабаня пальцами по столешнице. Трубку сняла служанка. Я попросил к аппарату Тельму, изо всех сил стараясь изгнать дрожание из голоса. Когда Тельма ответила, голос ее звучал так, будто ее оторвали от невероятно важного занятия — хотя день уже начался и вампирам, с их преимущественно ночным образом жизни, полагалось отходить ко сну. Впрочем, особой теплоты в ее голосе не было никогда. Но я прекрасно знал, что за этой стеной словесного льда, за этими торосами кажущегося безразличия теплится огонек истинной чувственности. И чем незаметнее он был, тем дороже мне казался.

— Нам нужно встретиться, — заявил я после подобающего обмена любезностями. — Это очень срочно.

— Насколько срочно? Ты знаешь, который час? И вообще, у меня дела.

У нее всегда дела. Тельма — занятая современная вампирша.

— Ну, скажем так, это вопрос жизни и смерти.

— Гм, буквально?

— Буквальней некуда. Не телефонный разговор.

На том конце провода воцарилось молчание. Естественно, приличной девушке следовало выдержать паузу, прежде чем принимать приглашение, особенно настолько обтекаемое и таинственное.

— Где? — наконец спросила Тельма.

— На нашем месте.

— Через час.

— Отлично. Целую.

Ответом стали короткие гудки. Насчет поцелуя я, конечно, погорячился — говорить вслух о подобных проявлениях чувств в вампирском обществе считалось непристойным, несмотря на то, что мы с Тельмой уже несколько месяцев предавались разнузданным оргиям, полным любовного насилия, жестокости и извращений. Однажды она даже подвесила на цепях под самым потолком рабыню и вспорола ей живот, чтобы мы могли заняться любовью в потоках теплой льющейся крови. Я, конечно, возражал против подобного варварства, но Тельма редко ко мне прислушивалась.

Повесив трубку, я натянул узкие кожаные штаны и тяжелые армейские ботинки, затем накинул пилотскую куртку. Парадный мундир все еще валялся бесформенной грудой возле кровати, где его бросил шофер фон Вула, раздевая меня накануне. Теперь, когда я смотрел на этот черный официальный наряд, мне казалось, будто я таращусь на собственный труп, безжизненно распростертый на полу. Неужели с прежней жизнью покончено навсегда? Теперь я, в самом деле, напоминал какого-то блуждающего духа, случайно занявшего чуждую ему человеческую оболочку. Впрочем, я продолжал упорно твердить себе, что еще не все потеряно. Следовало только обнаружить святой грааль, золотую ветвь, философский камень — то есть любую возможность возвратить все на круги своя. Пара пустяков.

Стоя у зеркала, я застегнул косоворотку под самое горло и натянул шлем. А что, выглядел я вполне недурно — в любом притоне мотоциклистов мог бы сойти за своего. Даже жаль, что передвигаться мне предстояло на своих двоих. Теперь с приготовлениями было почти покончено. Собрав все имеющиеся наличные деньги, я сунул их в карман. Подумав немного, достал из шкафа также черную бархатную коробочку, в которой хранился складной арбалет — наградное одноручное оружие, полученное за отличное окончание военной академии. Руны, вырезанные на рукояти, гласили: «Тропа смельчака пряма, как полет стрелы». Ну что за пафосная глупость… На всякий случай я сунул арбалет за пояс, искренне надеясь, что мне не придется пускать его в ход. Обойма к нему имелась всего одна, особо не повоюешь.

Собравшись с духом, я покинул свою комнатку, уютное пристанище, в котором одинаково хорошо работалось и летними вечерами, и в разгар зимней стужи. Соседи по дому — в основном добропорядочные служащие и даже один концертмейстер. Домоправительница, госпожа Шойхцер — радушная дама преклонных годов, всегда готовая помочь добрым словом и делом, с гордостью и небывалым достоинством влачащая на своих плечах ведение отнюдь не маленького хозяйства (в особняке насчитывалось целых три этажа). Тут я вспомнил, как эта старушенция лапала меня, пока я находился на грани беспамятства, и тяжко сглотнул. Вот бы выйти из дому так, чтобы с ней не встретиться. Главное, тихонько прокрасться мимо кухни. Наверняка она сейчас как раз возится с поздним ужином для жильцов, возвращающихся с работы только под утро — в нашем доме таких было несколько. Благо, лестница не отличалась особой скрипучестью, так что на первый этаж я спустился почти бесшумно. Выход маячил уже прямо передо мною, но едва я устремился к нему, старательно обходя проседающие доски, имевшие обыкновение скрипеть под ногами, как кухонная дверь внезапно распахнулась, подобно резко поднятому занавесу в дешевой трагедии, и в проеме возник костлявый силуэт госпожи Шойхцер собственной персоной.

— О, милый мой Киз, слава всем богам тьмы, с вами все в порядке! Когда вас почти бесчувственного притащили друзья, я едва в обморок не упала! Но что же с вами приключилось? Господин барон велел не вызывать доктора, но у вас был ужасный жар! Все лицо так и пылало, так и пылало.

— Ерунда. Немного перевозбудился от избытка ощущений. Вращался весь вечер в высших кругах, даже с герцогом Глеммом довелось словом перекинуться.

Тут я взглянул на нее, хотя до этого целенаправленно двигался в сторону двери, изображая крайнюю спешку — и едва успел подавить резкий приступ тошноты. Руки госпожи Шойхцер были по локоть в крови. Костлявые, оплетенные толстыми венами пальцы сжимали отрезанную человеческую голову — с выдавленными глазами, изрезанную, всклокоченную. Лицо старушки окропляли алые капли, кровь стекала и по сухим, сморщенным губам. Очевидно, госпожа Шойхцер готовила основательный ужин для кого-то из самых почтенных жильцов. Тут ее губы сложились в виноватую полуулыбку, обнажив кривые клыки.

— О, простите, что явилась вам в столь растрепанном виде. Хорошо разделать тело — это целая наука, ныне уже почти утраченная, так что я редко доверяю это дело служанке.

Я с трудом кивнул. Слова застревали в горле. И эту окровавленную ведьму, эту гарпию, я еще вчера считал своей второй матерью?! Эту престарелую похотливую вакханку, домогающуюся беспомощных юношей?! Как я мог быть настолько слеп и наивен! Сейчас-то это сморщенное чудище с копной взбитых седых волос, со скрюченными когтями и жаждой крови в плохо накрашенных глазах казалось мне живым воплощением самой смерти. Ее темные старомодные одежды напоминали какое-то ветхое траурное рубище, контрастируя с белизной накрахмаленного передника. И тут я понял, что она тоже разглядывает меня как-то уж чересчур пристально.

— Не знала, что вы обзавелись мотоциклом, — вкрадчиво проворковала она, оглядывая меня с ног до головы. Ее тонкие ноздри едва заметно шевелились, будто принюхиваясь.

— Взял на время у приятеля. Прокачусь с ветерком, проветрюсь после вчерашнего приступа.

С отрезанной головы, которую она держала в руках, накапала уже целая лужа.

— С вами точно все в порядке?

— Лучше не бывает. Что ж, приятно было поболтать. А теперь прошу прощения, очень спешу.

Я заторопился к выходу, изо всех сил стараясь не сорваться на бег. Ощущение было такое, будто мне в спину таращатся бельмища какого-то кровожадного монстра. Да так оно и было! В своем теперешнем состоянии я вполне мог угодить под разделочный нож этой миленькой старушки.

Выйдя на улицу, я с облегчением вдохнул стылый воздух, пропитанный ароматами поздней осени. Сырое утро удавками набросило петли тумана на тонкие шеи дальних городских труб. Главная прелесть Тау-плац заключалась в том, что эта улочка являла собой тихий покойный уголок с увитыми плющом особняками, с промокшими от бесконечных дождей садами и разросшимися цветниками — но при этом находилась буквально в двух шагах от суматошного, наполненного шумом и лязгом городского центра со всеми его скоростными шоссе, железнодорожными мостами и небоскребами. Эта улица — подлинная рефугия старого Кроненбурга, до времени обойденная стремительно развивающимся прогрессом. Но рано или поздно и она падет, и массивные гранитные башни придут на смену одиноким особнякам и садикам с беседками. Теперь, впрочем, Тау-плац вовсе не казалась мне идиллическим оазисом покоя и безопасности. Напротив, густые тени в садах и узкие проулки между высокими кирпичными оградами словно бы таили в себе неведомую угрозу. Вампиры, несмотря на ранний час, сновали повсюду, спешили куда-то по своим делам, обходя широкие лужи, таращились из окон сквозь стрельчатые переплеты, проносились мимо в автомобилях. Людей, конечно, на улицах всегда было больше, в основном это были слуги, спешащие за покупками, и мелкие чины клановой иерархии, имеющие право в будущем претендовать на Обращение… И все равно я чувствовал себя ягненком, окруженным стаей волков. До времени на меня никто не обращал внимания, но что будет, если мою маскировку раскроют? В соответствии с кайдарскими законами свободные люди обязаны были носить серую мешковатую одежду с крестом на груди, намалеванным белой краской. Служащие кланов — черный сюртук с нарукавной повязкой, изображающей все тот же крест. За ношение костюма, не соответствующего статусу, меня вполне могли четвертовать. Хуже того, вскоре я намеревался вторгнуться в район, где за подобное нарушение грозила смертная казнь…

Отгоняя дурные мысли, я принялся размышлять о том, насколько же наше физическое состояние влияет на личность, или душу. Отрезанная человеческая голова пять минут назад буквально повергла меня в шок, хотя, безусловно, это была отнюдь не первая голова, отделенная от тела, которую я увидел в своей жизни. Неужели же наша душа — не более чем продукт деятельности мозга, его соков и токов, химических и физических процессов, непрестанно кипящих в нем, подобно некоему зелью в закрытом котле? За одну ночь в моем физическом строении произошли кардинальные перемены, и теперь я словно бы ощущал себя абсолютно новым существом, совершающим свои первые шаги по земле, новой личностью, незнакомцем для самого себя. Я не представлял, чего от себя ждать, и в этом крылся подлинный ужас. Я не знал, что могу, а чего нет. Одни эмоции во мне истаяли без следа, а их место заняли новые — но я никак не мог разобраться в их противоречивом клубке. Знания и воспоминания, по крайней мере, остались на месте, подобно мебели в знакомой до боли квартирке, но в квартирку эту словно бы въехал новый жилец.

Стекла моих очков увлажнились. Я запрокинул голову — сизые облака тяжко перекатывались в небе, как огромные камни, шевелимые прибоем. Начинался дождь. Высоко над головой серебрился выпуклым боком огромный серый дирижабль, левиафан воздушного пространства, и я невольно вспомнил его двойника, который почти десять лет назад впервые доставил меня в Кроненбург. Я был смятенным, впечатлительным юношей из провинции, мечтающим о карьере военного инженера, и со временем успешно добился поставленной цели — но кем же я стал теперь? Выродком, низшим существом, добычей. Я больше не чувствовал никакого сродства с тем вежливым, многообещающим юнцом из хорошего, пусть и небогатого рода. Но как давно я перестал им быть? Сегодня ночью — или годы назад?

Полчаса спустя я добрался до набережной. По ту сторону кованого ограждения мерцало темно-серое озеро, угрюмая гладь, над которой низко ползли клочки тумана, подобные стаям белесых привидений. В центре озера, на небольшом искусственном островке темнела тонкая узорчатая громада храма Ваала, черное сооружение с изящными контрфорсами и обилием острых готических шпилей. Сквозь витражные окна мерцали алые огоньки — шла утренняя служба. Иногда случайный порыв ветра доносил даже эхо далеких заунывных песнопений, но уловить их было непросто. Это овеянное романтическим флером место, где лебединые шеи фонарей печально смотрели в мерцающую зеркальную гладь, как магнитом притягивало влюбленных. Вот и сейчас загулявшиеся до рассвета парочки тут и там жались к перилам, забыв про весь остальной мир. Так, бывало, делали и мы с Тельмой. Что теперь будет с нашей помолвкой? С нашими чувствами? Я не знал, но верил в то, что любовь способна преодолеть любые трудности. По крайней мере, так это обычно бывало в сентиментальных романах, которые я обожал, а моя возлюбленная ненавидела.

Я заметил ее издалека. Она стояла там, где мы и условились — на узком мысу, выдающемся в самое озеро, возле старого ресторанчика, в котором терпкий аромат сырости и гниющих свай смешивался с запахами подаваемой там крови со специями. Силуэт Тельмы я безошибочно мог узнать в любой толпе.

— Прости, что заставил ждать.

Она повернула ко мне лицо с жутковато правильными аристократическими чертами. Лишь носик имел горбинку и был чуть крупноват, из-за чего Тельма тайком расстраивалась, но лично меня ее профиль буквально с ума сводил. Красновато мерцающие глаза пристально вонзились в меня, как два острия.

— Что ты на себя напялил?

— Неужели непонятно? Я полночный всадник, который увезет тебя в неведомую даль. Вруум, врууум! — я выдавил из себя жалкий, неубедительны смешок. — Ну, ты же любишь ролевые игры.

— Прекрати дурачиться, Киз. Я же чувствую, что тебе совсем не весело.

Я глубоко вдохнул, но слабое человеческое чутье не могло ощутить ее запах с той же остротой, что и раньше.

— Тут ты права. Боюсь, у меня серьезные проблемы, Тельма.

— Убил кого-то? — ее тонкая бровь поднялась, выдавая интерес.

— Нет. Хуже, наверное. Давай немного прогуляемся.

Мы пошли вдоль набережной — благо, никто из вампиров на нас внимания не обращал.

— Даже не знаю, с чего начать.

— Давай помогу. На приеме у Глемма тебе стало плохо.

— Так ты в курсе? Впрочем, наверняка об этом слышал уже весь город.

— Ты заболел? Я чувствую, что в тебе что-то изменилось, но никак не пойму, что именно. Может, снимешь этот дурацкий шлем?

— Не могу. Дело в том, что я… Ну, некоторым образом перестал быть собой. Уфф, это прозвучит безумно, поверь, я и сам до сих пор не свыкся с этой мыслью. Но я теперь человек.

Тельма резко остановилась и уставилась на меня. Случайный порыв ветра донес до нас отголоски органного напева из храма на острове. Потом она начала хохотать. Это длилось с добрую минуту, после чего Тельма сказала:

— Киз, ну что ты несешь. Вампир не может стать человеком, так же как кошка не может стать мышью, а цветок — камнем.

Вместо ответа я взял ее за руку. Жар моего тела был красноречивее всяких слов. Тельма перестала улыбаться и вновь уставилась на меня — на этот раз с тревогой. Затем приблизила свое лицо к моему и обнюхала — осторожно, как нюхают подгнивший кусок мяса. И резко отстранилась. Строгое личико с высокими скулами исказила ярость, клыки непроизвольно показались наружу — тонкие и длинные, как у змеи.

— Боги! От тебя смердит человечиной! Но… Как это возможно?! И о чем вообще ты думал, придя сюда?! Вдруг это заразно?

В самом деле, решил я, краснея от стыда, такой вариант не приходил мне в голову. Какой же я эгоистичный болван!

— Уверен, что все уладится, — промямлил я. — Наверняка есть решение… Все вернется на круги своя. Наша любовь укрепит мой дух и поможет преодолеть любые…

— Надеюсь, что так! Но пока не сделаешься прежним — видеть тебя не хочу, понял? И даже близко ко мне не подходи!

— Но…

Тельма развернулась и заторопилась прочь, а я вдруг с горечью подумал: что, если я вижу ее в последний раз?

Шагах в десяти она остановилась и, повернувшись в пол-оборота, произнесла:

— Сам понимаешь, твоим положением может заинтересоваться Служба безопасности. Я никому не расскажу о нашем разговоре… пока что. Но тебе следует как можно скорее решить эту проблему. Или бежать. Не знаю, как бы я поступила на твоем месте — наверное, пустила бы себе пулю в висок. Уж лучше это, чем до конца дней своих прозябать в человеческом теле.

Отвернувшись, она нервно зашагала в сторону проспекта и больше уже не оглядывалась. Пробирающий до костей ветер шевелил полы ее черного плаща и ерошил коротко стриженные рыжие волосы. Вот теперь я был почти уверен, что это наша последняя встреча. Строго говоря, весь опыт наших отношений красноречиво намекал на то, что именно такой и будет ее реакция. А я… Я жил в мире иллюзий, отказываясь признавать очевидное. И озарение снизошло на меня лишь сейчас, подобно удару лошадиного копыта в челюсть. Впрочем, оставалась еще небольшая надежда, что она действительно держит все переживания глубоко в себе, и на самом деле сердце ее полно печали и сострадания по отношению ко мне. Но верилось с трудом.

— Стерва, — сказал я вслух, глотая жгучие слезы. А мысленно добавил: «Как же я люблю тебя!»

Но что, если охвативший меня недуг и в самом деле заразен? Тогда об Обращени можно навсегда забыть — ни один вампир не согласится погрузить клыки в мою плоть!

Потоптавшись на месте еще какое-то время, я двинулся в противоположную сторону, вновь раздавленный отчаянием и морально надломленный. Что делать дальше? Куда идти? Если уж Тельма отвернулась от меня, то, получается, помощи ждать вообще неоткуда. Я брел, понуро склонив голову и созерцая свою кислую физиономию в тусклом зеркале луж. Тут мое внимание привлек скрип веревки. Подняв глаза, я увидел, что на ближайшем столбе покачивается в петле труп человека с выпущенными наружу багрово-сизыми потрохами. Лицо несчастного являло собой сплошное кровавое месиво, между немногочисленными уцелевшими зубами торчал наружу распухший язык. Картонная табличка, болтавшаяся у мертвеца на шее, извещала, что бедолага был повешен за нарушение комендантского часа в назидание своим сородичам. По коже у меня подернуло морозцем — в соответствии с законом я мог оказаться в петле рядом с ним… Нет, только не падать духом, не позволять себе с макушкой погрузиться в липкую трясину отчаяния! Любую ошибку судьбы можно исправить — ну или хотя бы умереть, пытаясь сделать это.

Стоя в тени импровизированной виселицы, я вдруг понял, что мне крайне необходим чей-нибудь дельный совет. И кто может лучше подойти на роль советчика, чем старый и мудрый профессор Орлофф, глава исследовательского отдела Инженериума? Уж он-то всегда отличался способностью находить выход из самых запутанных ситуаций. Значит, решено — мне следовало прямо сейчас отправиться в альма матер и выложить все карты на стол перед своим непосредственным начальником. Даже если он просто рассмеется мне в лицо, это уже не ранит меня сильнее, чем предательство Тельмы.

Станция надземки располагалась в двух шагах от набережной. На ближайшем перекрестке мне показалось, что постовой уставился прямо на меня, словно желая прожечь взглядом насквозь, и невероятный ужас, какого я раньше и вообразить не мог, поймал меня в свои удушливые тенета. Я шел, стараясь не смотреть по сторонам, свято уверенный в том, что полицай преследует меня по пятам, и лишь свернув в тесную аллею позволил себе оглянуться и убедиться, что никакой погони на самом деле нет. Судя по всему, я превращался в параноика. Оно и неудивительно, наверняка ведь человеческая нервная система куда слабее вампирской. Очевидно, впереди меня ожидало еще немало крайне неприятных сюрпризов.

Влившись в мокнувшую на перроне толпу, я дождался надземки и вошел в предпоследний вагон, оказавшийся совершенно пустым. По закону, конечно, мне следовало ехать в последнем вагоне, предназначенном специально для людей. В нем не было ни сидений, ни окон. Люди имели право путешествовать лишь подобным образом, как скот, коим они, безусловно, и являлись в глазах высшей расы. Лишь сейчас впервые за всю свою жизнь я осознал вопиющую несправедливость этого факта. Выходит, раньше и я, подобно всем остальным вампирам, был эгоистичным подонком с непомерно раздутым самомнением? Неужели я снова жаждал возвратиться к этому состоянию?!

Покинув вагон две остановки спустя, я продолжил следовать привычным ежедневным маршрутом, и вскоре оказался на просторной площади перед Инженериумом — колоссальным зданием из двух корпусов со скошенными крышами, которое по праву можно было считать мозгом всей Кайдарской империи. В стенах Инженериума непрестанно кипела исследовательская деятельность, двенадцать научных отделов методично углублялись каждый в своем собственном направлении, подчиняясь головному Исследовательскому отделу, членом коего я как раз и являлся. В каждом из отделов приоритет имели военные разработки. В вампирском обществе оружейники обладали не меньшей популярностью, чем императорские скальды или дивы оперной сцены.

Посреди площади возвышался простой четырехгранный обелиск, возведенный в честь революции двухсотпятидесятилетней давности, когда малочисленные на тот момент вампирские кланы объединились и свергли тиранию угнетателей-людей. В истории Кайдарии не было даты более славной. С нее же начинала отсчет и история самого Кроненбурга — первого и главного вампирского мегаполиса. Ранее, во времена владычества людей, он носил иное название.

На входе я предъявил охраннику пропуск, с которым никогда не расставался, и вступил под серо-стальные своды многоэтажной запутанной структуры, в недрах которой непосвященный мог бы заблудиться и блуждать дни напролет. Тут и там сновали вампиры в серых сутанах — члены исследовательского сообщества. Теперь на меня косились с недоумением и порицанием, причиной чему, конечно же, служил мой внешний вид. В стенах Инженериума нарушение установленной формы одежды не запрещалось, но порицалось.

Забравшись в лифт, я поднялся на сороковой этаж и, едва покинув кабину, нос к носу столкнулся с теми, чьего общества страстно предпочел бы избежать. Ланк и Гуго, двое остолопов из Сектора инсенирации, а по совместительству — мои заклятые враги. О причине их негативного отношения ко мне я мог только догадываться. Оба имели право находиться здесь лишь потому, что принадлежали к семьям потомственных инженеров из клана Гарруда. Мозгов у обоих было не больше, чем у улитки — экспериментируя с горючими веществами, они регулярно устраивали пожары в своей лаборатории, но всякий раз это сходило им с рук.

При виде меня Ланк присвистнул и толкнул приятеля локтем:

— Ты погляди, кто тут у нас! Легендарный Черный рыцарь собственной персоной! Конягу снаружи припарковал?

— Коняга в вашей лаборатории — там все равно воняет, как в стойле, — я постарался, чтобы мой ответ прозвучал достаточно дерзко, но не настолько, чтобы на меня немедленно кинулись с кулаками. На самом-то деле я перепугался до чертиков — теперь любой из этих охломонов мог одним ударом снести мне голову с плеч.

— Ты посмотри, какой остряк! Впрочем, понимаю, зачем ему этакий маскарад. Надеется хоть так внимание девчонок к себе привлечь.

Игнорируя дальнейшие издевки, я протиснулся мимо них и зашагал своей дорогой.

— Да нет, у него же есть девчонка, сам видел, — ехидно заметил Гуго. — Шлюха из клана Моррас. Страшна, как смерть, а нос — натурально как у гоблина.

Внутри меня все закипело. Оскорбление возлюбленной, в соответствии с дуэльным кодексом, являлось одним из тягчайших — за такое следовало немедленно бросить перчатку. Ясно, что у них на уме, мысленно отметил я. Им нужна драка, но они хотят, чтобы именно я ее начал. Так идите ж к черту!

Разжав побелевшие кулаки, я вскинул голову и гордо продолжил путь.

— Слизняк бесхребетный, — злобно бросил Ланк мне в спину. — Труслив, как человечишка.

Этот болван, конечно, понятия не имел, насколько точно его слова попали в цель.

Шагая длинным серым коридором к лаборатории профессора Орлоффа я немного поиграл с мыслью, что именно Ланк и Гуго каким-то образом отравили или заразили меня неведомой болезнью, но принять всерьез эту гипотезу так и не смог. Слишком уж они были тупы. Если я и в самом деле пал жертвой чьего-то злого умысла, то стоял за этим явно чей-то выдающийся интеллект.

Войдя в лабораторию, я увидел в дальнем конце профессора Орлоффа, уткнувшегося носом в многоэтажные вычисления, нацарапанные на грифельной доске. Герметическая дверь в испытательный зал была приоткрыта — оттуда временами доносились короткие хлопки выстрелов нового экспериментального пулемета. Я с восторгом и облегчением бросился к профессору, обрадованный уже тем, что вижу его спину перед собой. Учитывая непроглядную полосу неудач, в которую я угодил, было бы нисколько не удивительно, если бы Орлофф незадолго до моего появления внезапно отбыл в какую-нибудь незапланированную командировку. На Северный полюс, например.

— Слава Империи! — отчеканил я положенное приветствие.

— Ум-гум, — ответствовал профессор, не отрываясь от грифельной доски. Еще несколько сложночитаемых знаков, начертанных мелом, легли на матовую поверхность. Я тактично выжидал. Закончив формулу, профессор с одобрением окинул взглядом написанное и обернулся. Это был немолодой уже вампир, с хрящеватым носом, на котором покоились старомодные очки, и высокими залысинами, делавшими массивный лоб визуально еще более тяжелым, как некий шарообразный памятник живому интеллекту. Некоторая неопрятность в одежде, свойственная почти всем гениям, обычно прощалась ему, несмотря на то, что в Инженериуме царили почти военные порядки.

— А-а, господин Шварцберг, — нервно улыбнулся он. — Наконец-то вы пожаловали. Как прошел вчерашний прием?

— Великолепно, — соврал я. Орлофф, с головой погруженный в свои изыскания, скорее всего действительно не представляет себе, как прошел прием. Но почему он нервничает? — Профессор, можем мы с вами поговорить наедине? Желательно там, где нас никто не побеспокоит. Дело очень важное, и, боюсь, только вы можете мне помочь.

— Вот как? — удивился Орлофф. Он снял очки и деловито протер их полой халата. — Конечно, мы можем поговорить. Но для начала вам следует узнать, что вас тут искала парочка уважаемых господ из Службы безопасности.

В животе у меня похолодело. Профессор пристально уставился на меня подслеповатыми глазами, затем возвратил очки на нос и добавил, бросив взгляд в сторону входа:

— А вот и они.

Я медленно оглянулся. Бесшумно пересекая лабораторию, в нашу сторону двигались двое — тоже медленно, как в кошмарном сне. Они были одеты в облегающие черные камзолы, трико и высокие сапоги. Гладкие кожаные ремни, ремешки и портупеи поблескивали в свете электрических ламп, бледные одутловатые лица и пустыне глаза делали их вид поистине монструозным. У всех эсбэшников был одинаковый взгляд — скучающий, безжалостный, как у мертвой акулы. Кажется, они даже не моргали. Тот факт, что кто-то направил этих ангелов смерти по мою душу, не сулил ничего хорошего. Неужели Тельма? Но ведь она обещала никому не рассказывать о нашей беседе!

Упыри были уже в двух шагах от меня. Я с надеждой взглянул на Орлоффа — и, хотя мотоциклетные очки мешали ему узреть щенячью мольбу в моих глазах, он наверняка прекрасно представлял себе, что я чувствую.

— Это и есть господин Шварцберг, — властным и полным достоинства голосом произнес профессор. — Но прежде всего, уважаемые, потрудитесь объяснить, зачем он вам понадобился. Полагаю, что я, как его непосредственный начальник, имею право знать причину вашего визита.

Обращаться с подобными речами к эсбэшникам означало обладать незаурядной отвагой. Другой на месте профессора попытался бы сразу откреститься от знакомства со мной, а не требовать каких-то объяснений. Очевидно, не зря я выбрал Орлоффа в качестве советчика! Помимо выдающегося интеллекта он обладал и выдающимся благородством.

Службисты переглянулись — неспешно, без тени негодования на восковых лицах. Дальнейшие события своей абсурдностью и бессмысленностью снова заставили меня подумать, уж не в кошмарный ли сон я угодил. Один из них запустил скрюченную лапу в кобуру и извлек пистолет системы «Нахтцерер», убийственное орудие с длинным тонким дулом и обширным магазином на двадцать зарядов. Быстрым отточенным движением мушка была наведена на профессора, как стрелка компаса, уверенно нашедшая север — а затем бахнул выстрел. Голова профессора разлетелась подобно тыкве, упавшей на асфальт, кровь густо забрызгала грифельную доску и тягуче поползла вниз алыми потеками, смывая нанесенные мелом закорючки. Это было немыслимо. Службисты без тени сомнения пристрелили одного из величайших ученых Империи… И ради чего? Чтобы беспрепятственно добраться до меня? Абсурд! Какую угрозу я мог представлять для национальной безопасности?!

Все эти мысли ураганом пронеслись в моем мозгу за считанные секунды. Тело отреагировало быстрее разума. Пригнувшись, я кинулся в сторону двери, ведущей в испытательный зал, и стремительно захлопнул ее за собой, щелкнув прочным запором. Раздался еще один выстрел, но пуля отрикошетила от металлической поверхности. Эта дверь вполне могла выдержать взрыв доброй динамитной шашки, так просто ее не пробить.

В испытательном зале тарахтел пулемет, ему вторило биение моего пульса, подстегнутого ужасом. Я пронесся через короткий коридор и оказался в ярко освещенной комнате… А мгновение спустя пулеметная очередь едва не прошила меня насквозь. Я сдуру выскочил на самую середину зала, оказавшись между испытываемым орудием и мишенью, испещренной многочисленными дырами. Очевидно, техник в последний момент успел рвануть дуло вверх, так что я лишь от испуга сел на пятую точку, вместо того чтобы упасть распростертым посреди лужи крови. Люди в серых комбинезонах орали на меня со всех сторон, пока я бездумно таращился на трехметровый бронированный шагоход, застывший напротив с двумя дымящимися шестиствольными пулеметами наперевес. Какая-то часть моего мозга успела восхититься конструкцией машины и отметить, что, если подобные штуковины в скором времени попадут на фронт, человеческому сопротивлению точно придет конец. Но остальной разум занимали идеи куда более насущные. Я знал, что из испытательного зала есть второй выход. Службисты вряд ли сумеют сориентироваться в хитросплетениях коридоров, чтобы быстро добраться до него с другой стороны — а значит, у меня имелся неплохой шанс на спасение.

Поднявшись, я выскочил через пожарный выход и оказался в полутемном проходе, озаренном лишь вечно мигающими слабыми лампами. На мое счастье, в нем было совершенно пусто. Я принялся петлять по бетонным переходам, перебегая из зала в зал, из отдела в отдел, и напряженно обдумывая свое положение. Даже целый отряд службистов не сумеет обнаружить меня в этом шумном муравейнике, полном дверей, коридоров, технических переходов, шахт и бесчисленных подсобных помещений. У них остается лишь один вариант, перекрыть все выходы. Но и это куда проще сказать, чем сделать. Я мог насчитать несколько десятков дверей, ведущих наружу, и это не принимая во внимание многочисленные окна первого этажа. В лучшем случае, они смогут перекрыть лишь основные выходы. Каким же мне воспользоваться? Я подумал о подземных воротах, ведущих к судоходному каналу, впадающему в Ллетру. То были массивные стальные створки, через которые шли грузы, доставляемые по реке. Я пока старался не размышлять над тем, почему все это безумие вообще происходит со мной, и решать проблемы по мере их поступления. Для начала следовало сообразить, в какой части здания я вообще нахожусь. Беззаботно проследовавшие мимо служащие в зеленых скафандрах явились ответом на сей насущный вопрос — это был отдел химического оружия. Воспользовавшись грузовым лифтом, я спустился на самый нижний уровень и шагнул в темноту. На всем обширном пространстве, потолок которого подпирали массивные колонны, не было ни души. Повсюду громоздились тяжелые металлические контейнеры и пирамиды ящиков, накрытые брезентом. Едкий запах дизельного топлива насыщал неподвижный воздух. Где-то на верхнем уровне приглушенно грохотал басовитый рой станков.

Внезапно полумрак разорвали вспыхнувшие фары, и из ближайшего туннеля вынырнул грузовик. Я решил следовать за ним, благоразумно оставаясь в тени ящиков. Посещать эти глухие подземелья мне доводилось лишь пару раз, поэтому ориентировался я в них с трудом. Вскоре грузовик вывел меня к выходу. Вслед за ним я проскользнул между распахнувшимися массивными створками и ощутил гнилостную вонь, поднимающуюся от реки. После долгого пребывания во мраке солнце больно резануло по глазам.

Узкая асфальтовая дорога убегала отсюда в гору, поднимаясь вдоль берега к массивным бетонным пакгаузам, подернутым грязно-серой пеленой тумана. Грузовик быстро ушел в отрыв и скрылся за поворотом. Я заторопился следом, тяжко глотая сырой воздух и поражаясь тому, как быстро я теперь устаю. Короткой пробежки хватило, чтобы я начал задыхаться! Определенно, люди являлись низшей, слабосильной расой, не имеющей будущего — и я теперь принадлежал к их числу. Липкая вонь, ползущая от желчных вод вместе с сырыми испарениями, забивала нос, словно бы целенаправленно вознамерившись меня задушить. На ходу я обернулся через плечо — стальные створки уже затворились, погони не было. Массивные блоки Инженериума позади меня тянулись к небесам, дерзновенно бросая вызов стихиям и времени, и я с болью задал себе вопрос: доведется ли мне еще хоть раз посетить эти стены, с которыми были связаны все лучшие воспоминания моей жизни? Что может быть прекраснее труда, к которому привязан всей душой? Строить чертежи в сумрачных проектировочных комнатах с низкими потолками, обтачивать металлические заготовки у станка…. Только здесь я и был по-настоящему счастлив, здесь обрел покой и веру в собственные силы.

Достигнув перекрестка, я замер у кованого светофорного столба, украшенного гримасничающими демоническими рожами. Разъяренным алым оком на нем горел красный свет. Короткая передышка пришлась весьма кстати. Мимо проносились массивные грузовики и до отказа набитые рабочими-людьми транспортеры. По ту сторону реки тянулся вечно кипящий деятельностью промышленный район — сплошное переплетение труб, акведуков и железнодорожных путей, мешанина из слепых кирпичных фабрик, гигантских цистерн, насосов и вышек. Промышленный район круглосуточно ревел и урчал, подобно разгневанному дракону, фабрики выбрасывали в воздух клубы угольной пыли и дыма, маслянистая жижа через многочисленные трубы сливалась прямо в реку, убивая все живое в ее глубинах.

На той стороне дороги я вдруг заметил троих вампиров в гражданском, напряженно таращившихся в мою сторону. Я попытался напомнить себе, что негоже превращаться в законченного параноика — скорее всего лишь разгулявшееся воображение заставляло меня видеть повсюду врагов. Однако те трое смотрели не моргая, и в акульих глазах у них не отражалось никаких эмоций. Мой кадык задрожал. Когда зажегся зеленый свет, троица решительно зашагала в мою сторону. Я кинулся наутек — вампиры тоже побежали. Службисты! Неужели они весь район оцепили, чтобы меня достать?! Где-то в глубине сознания вновь возникла успокаивающая мысль — весь сюрреалистический ужас, весь абсурд происходящего мог иметь лишь одно рациональное объяснение. Я спал и видел сон. Тягучий, медленно засасывающий в пучину паранойи кошмар. И, тем не менее, я бежал — так быстро, как только мог, ощущая, как пламя обжигает изнутри натруженные легкие. Но мне, представителю рода людского, было не тягаться в выносливости с вампирами. Они все больше сокращали отрыв, скаля длинные желтоватые клыки. Нужно было срочно что-то предпринять, в противном случае эта нелепая киношная погоня вот-вот закончится.

И тут впереди подобно путеводной звезде блеснули хромированными деталями мотоциклы, рядами припаркованные на стоянке перед баром весьма сомнительного вида. Это было одно из злачных мест, в которых убивали время банды мотоциклистов, прежде чем с наступлением сумерек вскочить на своих железных коней и промчаться по темным улицам, оглашая окрестности демоническими воплями и пьяным улюлюканьем. В другое время я непременно попытался бы обойти стороной подобное заведение, в котором любые законы пасовали перед грубой силой кулака, но сейчас увидел в нем свое спасение. В голове быстро созревал отчаянный план.

Приблизившись к бару, я бегло окинул взглядом обшарпанные бетонные стены, заляпанные грязью, зеленоватыми потеками мочи и бурыми пятнами застарелой крови. Над дверью неоном пульсировала вывеска, услужливо извещающая посетителей о том, что заведение называется «Бар «Драго»» (очевидно, в честь популярной модели автоматической винтовки). Изнутри долетали приглушенный рокот музыки, хохот и сиплые крики — пугающий аккомпанемент жестокости и пьяного разгула. Но за спиной у меня раздавались звуки куда более жуткие, а именно — неумолимо приближающийся топот преследователей. Не размышляя больше ни секунды, я ворвался внутрь и погрузился в самую пучину ада на земле.

Я очутился в полумраке, подсвеченном алыми и синими мерцающими огнями. Бар был набит битком. Хриплые динамики извергали потоки скрежещущей какофонии, в такт которой на подиуме в центре зала извивались человеческие самки-танцовщицы, подобные заблудшим душам, обреченным на вечные мучения в чертогах преисподней. Под потолком клубились желтые облака табачного дыма, смешанные с испарениями немытых вампирьих тел. В дальнем углу с азартом играли в бильярд, а слева и справа за столами пили, хохотали, боролись на руках и занимались черт знает чем жуткие существа, затянутые в скрипящую хромовую кожу, покрытые шипами и обмотанные цепями, в шлемах всех видов и форм, с высоко поднятыми воротниками кожаных курток. Кто-то грубо оттолкнул меня в сторону и рявкнул прямо в ухо ругательство, потонувшее в хрипе, рокоте и воплях. Прямо напротив я увидел барную стойку, подсвеченную алым, и заторопился в ту сторону. С толпой, надо сказать, я слился вполне успешно. Ох как непросто будет обнаружить меня в этой вакханалии! Оглянувшись на ходу, я увидел, что входная дверь распахнулась, и в бар ворвались трое моих преследователей. Покрутив головами, они разделились и начали методично прочесывать зал. Что ж, злорадно подумал я, удачи вам, олухи. Пресловутую иголку в стоге сена найти было бы куда проще.

Двигаясь сквозь толпу, я успевал вертеть головой по сторонам и размышлять о том, что видели мои глаза. Банды диких мотоциклистов стали появляться в Кайдарии лет пять назад. Двухколесный транспорт активно применялся рейхсвером во время не слишком удачной Южноафриканской кампании. Несмотря на то, что последний анклав человечества на черном континенте в итоге пал, некоторые просчеты вампирского командования привели к огромным жертвам среди военнослужащих, так что после окончания кампании с фронта вернулись сотни озлобленных ветеранов, привыкших с ветерком гонять по пустынным дорогам, игнорируя любые правила. Они были жестоки, грубы, и плевать хотели на субординацию. Урон, который эти неистовые дорожные мятежники причиняли в тылу, заставил командование искать способы борьбы с ними. Многие ветераны лишились государственного жилья и пенсии, но от этого лишь сильнее озлобились.

Я присел на высокий стул у края стойки, изо всех сил стараясь держаться как можно естественее. К несчастью, один из службистов явно двигался в мою сторону. И снова приходилось либо играть ва-банк, либо дожидаться неминуемой гибели. Мой мозг работал так напряженно, что я почти слышал скрип шестеренок в черепной коробке.

Слева от меня восседал по-медвежьи огромный тип с невообразимо изувеченной шрамами рожей. На нем был усеянный шипами кожаный жилет с высоко поднятым воротником и массивная каска, украшенная бычьими рогами. Субъект цедил из бокала кровь, смешанную с виски, изредка перебрасываясь словечком со своим соседом, вампиром в высоком шлеме, макушка которого была увенчана копьеобразным навершием. Жилеты обоих украшали нашивки с надписью «Волки Велиара». Я дерзко ткнул рогатого в бок, и когда тот недовольно повернулся (признаюсь, у меня сразу же душа ушла в пятки, а по спине заструился холодный пот), я хрипло процедил:

— Видишь вон того цивила в пиджачке? Ты, наверное, диву даешься, какого черта он и двое его приятелей забыли в нашем притоне. Так я тебе скажу, потому как возле парковки случайно подслушал их базар. Это переодетые копы, браток. Копают под «Волков Велиара». Не иначе облава готовится.

Рогатый взревел и, поднявшись, вместе с приятелем двинулся службисту навстречу. Скосив глаза, я увидел, как громилы встали у него на пути, рогатый положил ему руку на плечо и что-то прорычал. Службист тут же рванул из-за пазухи пистолет, но воспользоваться им не успел. Сокрушительный удар в челюсть отбросил его на стол, плотно окруженный пьянствующими мотоциклистами. Затрещало дерево, зазвенело стекло. Двое эсбэшников заторопились к коллеге на выручку с разных концов зала. Завязалась драка — полагаю, дело весьма привычное в этом заведении. Считанные мгновения спустя все это сумрачное пространство, волнующееся как бурное море, превратилось в сплошное поле битвы.

Моя коварная задумка увенчалась успехом — оставалось только выскользнуть наружу в воцарившемся хаосе и затеряться в узких переулках Гоген-штрассе. Или, как вариант, погибнуть от случайного удара чьего-нибудь кулака… Я повертел головой и заметил слева узкий темный коридор, пол которого густо усеивали битое стекло и окурки. Туда-то я и направился. В дальнем конце обнадеживающе подмигивала зеленым неоном вывеска с надписью «Выход». Позади, в главном зале, веселье стремительно набирало обороты. Ужасающие звуки пьяной бойни в притоне вампиров-мотоциклистов напоминали набег кровожадных варваров на мирную деревню.

Вырвавшись на волю, я помчался куда глаза глядят, постепенно углубляясь в хитросплетения проулков, аллей и тупиков, потом с трудом перебрался через решетчатое ограждение и замер, пытаясь отдышаться. И снова мне удалось уйти от преследования! Ну, хоть в чем-то удача оставалась на моей стороне. Впрочем, учитывая то, с какой легкостью службистам удавалось обнаруживать меня, радость спасения вряд ли продлится долго. Присев на поваленный мусорный бак, я обхватил голову руками и крепко задумался. Если в деле замешана Служба безопасности, значит, положение серьезней некуда. Ох, не вернуться мне больше ни в стены Инженериума, ни в родные пенаты на Тау-плац! И, самое печальное, причина всех этих злоключений оставалась мне совершенно неведома!

Поблизости вдруг звякнула консервная банка, и я вздрогнул. К счастью, подняв голову, я увидел перед собой лишь большую черную крысу — ее налитые кровью глазки тоже с подозрением и страхом таращились на меня. Я мысленно отметил, что мы с нею находимся в одинаковом положении. Теперь и я стал крысой, бесправным паразитом, вытесненным на окраины жизни. Как же быстро все изменилось! Еще вчера я беззаботно вращался в высших кругах, уверенный, что отныне передо мною открыты в жизни все дороги, а сегодня сижу, дрожа всем телом, в загаженной подворотне, в компании с бессловесным грызуном. От прошлой жизни почти ничего не осталось — лишь небольшая сумма денег в кармане да наградной арбалет, который я так и не решился пустить в ход. Тут я буквально заскрипел зубами, как от боли — ну почему, почему я не прихватил с собой орден, главный символ всех моих достижений? Конечно, теперь он являл собою никчемную безделушку, отлитую в форме львиной головы, но ведь ради него я в поте лица трудился на протяжении нескольких лет! Увы, отныне заветный предмет навеки потерян…

Тут я вскочил на ноги и прошелся по подворотне из конца в конец, шлепая башмаками по грязным лужам. Но почему же потерян? Что мешает мне вернуться за ним? Конечно, велик риск, что службисты установят наблюдение за квартирой… Но ведь с их точки зрения возвращаться в свое логово при таком раскладе станет только конченый идиот! Скорее всего, они ограничились обыском и давно отбыли восвояси. В крайнем случае, оставили снаружи одного-двух наблюдателей. Проникнуть в дом с черного хода может оказаться не так уж сложно. Понадобится всего пара минут, чтобы подняться наверх, сорвать орден с лацкана мундира и смыться. Вся эта затея, конечно, в самом деле немного граничила с безумием — и именно поэтому я почти сразу уверовал в ее успех. До сих пор мне удавалось вполне удачно сбивать службистов со следа, так может отмеренный мне запас удачи пока еще не растрачен полностью? Что ж, решено! Милая госпожа Шойхцер, я возвращаюсь домой!