Призрак нации. Русский этнос в постсовременности

Андрей Столяров, 2018

Книга петербургского писателя, автора многих работ по аналитике современности, лауреата интеллектуального конкурса «Идея для России», эксперта международной ассоциации «Русская культура» рассказывает, как именно сформировались основные параметры русского национального характера. Почему русские более склонны к подвигу (героическому усилию), чем к ежедневному размеренному труду. Почему они пренебрегают формальной законностью, предпочитая ей справедливость. Почему государство является в русском национальном сознании особой сверхценностью и почему русские могут жить только в великой державе. Почему русская нация образовала странную «империю наоборот» и что представляет собой национальный универсализм, свойственный именно русским. Также книга отвечает на важный вопрос: что такое национальная идея, какова закономерности ее формирования и почему национальная идея необходима современной России.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Призрак нации. Русский этнос в постсовременности предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

2. Окончательный диагноз. Архетипы закона и справедливости →

* * *

1. Мельницы богов. Некоторые исходные данные

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

И. Ильф, Е. Петров «Двенадцать стульев»

Представим себе карту мира, где не существует России. Европейская часть ее окрашена в светло-голубые тона, это «зона ответственности» объединенной Европы, российский суверенитет здесь в какой-то мере еще сохранен, но и внешняя и внутренняя политика такого редуцированного государства полностью подчинена западным интересам.

Область Поволжья, включая Калмыкию, Башкирию и Татарстан, напротив, окрашена в ярко-зеленый цвет. Это «зона ответственности» громадного исламского мира. Об аннексии этих районов, разумеется, никто официально не объявлял, но русскоязычного населения здесь уже почти нет: оно мигрировало частично на север, частично на северо-запад. Власть России на эти территории не распространяется. Не распространяется она также и на окрашенные в желтый цвет районы Южной Сибири. Здесь преобладает, причем существенно, китайское население. Губернаторы, впрочем, для соблюдения этнического декорума тут могут быть чисто русскими, но зависят они в значительной степени уже от Пекина, а не от Москвы. Большая часть остальной Сибири как бы нейтральна, и что происходит на этих обширных землях никого, в общем, не интересует. Формально они пребывают под юрисдикцией «Европейской России», но фактически существуют по своим, местным законам. На указания из Москвы здесь внимания не обращают. Зато районы нефтяных, газовых, рудных и алмазных месторождений сразу же выделяются бросающимися в глаза звездно-полосатыми флагами. Это зоны «сотрудничества» России и США. Власть — военная, административная и экономическая — принадлежит там исключительно Соединенным Штатам, и хотя собственно американские гарнизоны в этих районах невелики, но они поддерживаются местными силовыми структурами. За это коренному населению гарантируется работа и сравнительно высокий, по отношению к остальным территориям, уровень жизни. Дальний Восток, в свою очередь, поделен между теми же Соединенными Штатами и Японией, причем разграничение «зон ответственности» здесь очень неопределенное. Также не определено оно и с китайской «зоной ответственности»: границы здесь все время сдвигаются в зависимости от политической ситуации.

Фактически Россия сократилась до размеров Московского царства, утратив как собственный суверенитет, так и контроль над обширным евразийским пространством. Она превратилась в вассала Объединенной Европы и представляет собой ее индустриально-сырьевую периферию.

Не следует считать эту версию чересчур фантастической. Уход громадных цивилизаций в небытие — процесс давно известный истории. Погрузились во тьму Шумерское, Вавилонское и Ассирийское царства, от могучей древнеегипетской цивилизации остались лишь заметаемые песком пирамиды. Распались империи Александра Македонского и Карла Великого, Римская империя и империя Тамерлана. Превратились из империй в обычные национальные государства Англия, Франция, Бельгия, Голландия, Испания, Австрия, Португалия. Почему Россия должна избежать общей участи? Почему она должна выжить там, где исчезли в толще веков колоссальные державы Старого и Нового времени? Сколько бы ни говорили об уникальности Российской цивилизации, впитавшей в себя как прогрессорский пыл Запада, так и созерцательную мудрость Востока, однако законы истории едины для всех стран, рас и народов. Никто их не отменял. «Жернова бога вращаются медленно, но перемалывают все до конца».

В современном мире эти жернова называются глобализацией.

Заметим, что глобализация — это не выдумки политического либерализма. Глобализация — это закономерный, очень масштабный процесс, длящийся уже много веков, и выражает он предельную унификацию мира — возникновение и утверждение на планете единых правил человеческого бытия.

В экономических координатах это означает следующее. Неважно, где произведен товар, важно, чтобы он соответствовал определенным параметрам. Неважно, в какой точке мира осуществляются денежные расчеты, важно, чтобы осуществлялись они по единым правилам. Таким образом минимизируется стоимость всех трансакций и максимизируется прибыль. Пока скорость коммуникаций была низкой и национальные экономики были разобщены, это принципиального значения не имело. Средневековую Европу, скажем, не интересовало, как развиваются Япония, Индия или Китай, о которых она даже не слышала. Однако в эпоху мгновенных контактов, обеспечиваемых интернетом, в среде чрезвычайно плотного, жесткого, непрерывного экономического диалога, как это происходит сейчас, даже ничтожное преимущество, даваемое, например, стандартизацией документов, может оказаться решающим в острой конкурентной борьбе.

Драйвером современного этапа глобализации становится экономика. Именно она связывает сейчас разнообразие множества планетных культур в единую мирохозяйственную систему. А глобальная экономика выдвигает в отношении традиционного национального государства только одно, но непременное требование: доступность всех национальных ресурсов. Все ресурсы, особенно стратегические, которые государство имеет, должны быть включены в мировой рыночный пул. Обычно такое включение осуществляется через транснациональные организации, например через Международный валютный фонд (МВФ), дающий кредиты лишь на определенных условиях: страна должна провести реформы, открывающие ее глобальному миру, или через Всемирный банк, или через Всемирную торговую организацию (ВТО), которые требуют того же самого. Если же данную операцию не удается осуществить обычным «договорным путем», то цель достигается за счет насильственной трансформации государства. Именно таким образом включается сейчас в мировую экономику иракская нефть, значительная часть которой после разгрома страны в войне 2003–2011 гг. пошла на глобальный рынок. Аналогичная история после крушения режима Муамара Каддафи происходит с ливийской нефтью. И тот же вектор овеществляют сетевые «народные» революции, вспыхнувшие во многих странах в начале третьего тысячелетия. Помимо политических и военных задач они решают важнейшую экономическую: открытие местных рынков для транснациональных товарных потоков.

Россия в этих координатах представляет собой явный анахронизм. Обладая громадной территорией, которая сама по себе имеет транзитно-коммуникативную ценность, и колоссальными сырьевыми ресурсами, необходимыми мировой экономике, она осваивает и то, и другое чрезвычайно плохо. Более того, коррупционность и клановость российской социальной системы, где власть и бизнес срослись настолько, что их друг от друга не отделить, порождают очень высокие риски для иностранного капитала. Зарубежные инвесторы в Россию идут неохотно. В рейтинге стран по благоприятности условий для ведения бизнеса Россия занимает лишь 62 место, располагаясь между Грецией и Молдовой, далеко отставая по этому показателю от экономически развитых стран^[1].

Приведем для иллюстрации сказанного следующий факт. В свое время вместе с экономистом Дмитрием Травиным мы вели на канале «Ваше общественное телевидение» передачу «Большой кризис», где обсуждали разные стороны мировых финансовых катаклизмов. Так вот, каждому приглашенному экономисту, в том числе из-за рубежа, я обязательно задавал один и тот же вопрос. Главной причиной нынешнего глобального кризиса, говорил я, является гипертрофия финансового сектора экономики: накопление «пустых» денег, оторванных от производства, из-за чего вздуваются «пузыри», происходят биржевые обвалы и перекосы. Эти деньги необходимо как-то связать. Теперь представим себе, что перед Европой внезапно всплыл континент, почти безлюдный, но богатый сырьевыми ресурсами. Насколько выгодно будет вложить деньги туда, овеществив их в конкретном индустриальном и сырьевом производстве?

Очень выгодно, отвечали экономисты. Для Европы, которая задыхается в кризисе, это просто спасение. Так в чем дело? — спрашивал я. Вот вам такой континент — Россия. За Уралом, в Сибири и на Дальнем Востоке людей у нас почти нет, зато сырьевые запасы неисчислимые. «Приходите и володейте нами». На цивилизованных условиях, разумеется. Ведь всем выгодно. Запад выползает из кризиса. Россия на этот же счет проводит модернизацию экономики. Все вместе строим новый счастливый мир. «Ну да, — отвечали экономисты. — Мы придем, вложим деньги, завезем технику, наладим современное производство, а потом у нас все отберут», — и начинали приводить впечатляющие примеры, как это уже происходило и с крупными, и со средними, и с мелкими фирмами.

Вот в чем дело: в глазах западного сообщества Россия — это дракон, стерегущий бесчисленные сокровища. С точки зрения глобальных экономических перспектив идеальным вариантом было бы «убийство дракона» — разделение России на несколько самостоятельных государств, каждое из которых было бы непосредственно включено в глобальные рынки.

В сознании мировой общественности этот вариант уже давно отрабатывается. Вспомним, например, тезис, принадлежащий, как считается, еще Маргарет Тэтчер. Согласно ему, «на территории СССР экономически оправдано проживание 15 миллионов человек», дескать, как раз такое количество рабочих необходимо, чтобы обслуживать сырьевые отрасли. Или вспомним тезис Збигнева Бжезинского, политического советника нескольких президентов США, о «свободно конфедеративной России, состоящей из Европейской России, Сибирской республики и Дальневосточной республики». Или высказывание, приписываемое Мадлен Олбрайт, бывшего государственного секретаря США: «Несправедливо, что колоссальные естественные богатства Сибири принадлежат одной России. Их следует поставить под международный контроль». Или прогноз немецкого военного эксперта П. Шолль-Латура о том, что Россия скоро исчезнет с карты мира как целостное государственное образование.

Тут, правда, есть одна существенная деталь. Высказывания Маргарет Тэтчер и Мадлен Олбрайт скорее всего являются мифами. Многочисленные попытки обнаружить достоверные источники успеха не принесли. Судя по всему, «цитату» из Маргарет Тэтчер придумал (или неточно перевел с английского языка) автор некогда популярной книги «Почему Россия не Америка», а «цитата» из Мадлен Олбрайт основывается, вероятно, на курьезном признании бывшего работника российских спецслужб: дескать, они в свое время провели тайное сканирование сознания госпожи Олбрайт, где среди прочего выловили и такую мысль. Впрочем, это ничего не меняет. Миф, как мы позже увидим, может оказаться сильнее реальности, более того — формировать ее по своим законам.

Зато цитата из Збигнева Бжезинского, безусловно, подлинная. И, кстати, наиболее откровенная из всех приведенных цитат. В книге «Великая шахматная доска», оказавшей большое влияние на западное политическое сознание, Бжезинский без обиняков утверждает, что «для европейцев Сибирь могла бы обернуться тем, чем Аляска и Калифорния, вместе взятые, стали в свое время для американцев: источником огромных богатств, полем выгодного приложения капиталов, своего рода «эльдорадо» для самых предприимчивых поселенцев». Или что Евразия — это «главный геополитический приз для Америки». Или что «потеря территорий не является для России главной проблемой». А журнал «Foreign Affairs», напечатавший обобщающую главу из этой книги, иллюстрирует данный концепт своеобразной картой, где действительно представлены «Дальневосточная республика» — без части южных районов, без Благовещенска, Хабаровска и Владивостока, отданных Китаю, «Сибирская республика» — без юга Сибири, также отданного Китаю, и наконец, собственно «Россия», восточная граница которой находится на Урале, западная — между Курском и Петрозаводском (при этом Псков и Санкт-Петербург включены в Европу), а южная граница — между Ростовом и Каспийским морем — без Северного Кавказа, Краснодарского и Ставропольского краев.

Позже Бжезинский утверждал, что никогда к разделу России не призывал, а лишь указывал на такую историческую вероятность. Однако данный концепт был озвучен и, несомненно, повлиял на принимаемые геополитические решения.

Эту ситуацию, разумеется, можно рассматривать в конспирологических координатах, интерпретируя ее как тотальный заговор западных стран против России, чем с удовольствием занимается ныне патриотическая публицистика. Однако суть, на наш взгляд, значительно проще: в глобальном мире идет жестокая конкуренция за ресурсы, за рынки сбыта, за доминирование в новой, постиндустриальной реальности. Неважно, на Западе или на Востоке страна, неважно, какой в ней политический строй и социальные отношения, важна лишь ее экономическая мускулатура — способность удерживать и развивать свой сектор мировой экономики.

Перспективы России в этой ожесточенной борьбе не слишком благоприятные. Фактически ее целостность и суверенитет обеспечиваются сейчас только наличием ядерного оружия. Правда, в современной реальности проблемы редко решаются путем открытого военного столкновения, гораздо большую силу имеют кредиты, государственные долги, экономическая эффективность, соотношение экспорта/импорта. И если в интегративной форме суммировать сказанное, то вывод достаточно прост: перед Россией встает реальная угроза распада, угроза постепенного, спонтанно-принудительного демонтажа государства на несколько «независимых», назовем это так, сырьевых территорий.

Тому, кто возмущенно заявит, что это полная чушь, можно напомнить, что история движется иногда по самым неожиданным траекториям. Еще в начале 1980-х гг. такой же абсолютной нелепостью казался обыденному сознанию распад могущественной державы, СССР, который сумел предсказать только историк Андрей Амальрик. Даже знаменитый американский исследователь Френсис Фукуяма, специализирующийся именно на футурологии, на научных прогнозах будущего, и тот без тени сомнения предполагал, что Советский Союз, возможно, постепенно демократизируясь, будет существовать еще долгое время. А ведь прогремевшая на весь мир статья «Конец истории?» была напечатана в 1989 г. — всего за два года до исчезновения советского государства.

Это одна из фундаментальных закономерностей будущего.

Конкретные его очертания предсказать нельзя.

«Будущее всегда не такое, как мы его себе представляем»^[2].

И пророчества не обязательно вспыхивают огненными письменами на стенах храмов, они могут быть выражены и колонками сухих скучных цифр.

От этого они не становятся менее грозными.

А теперь сформулируем принципиальный вопрос. Что может Россия противопоставить этой вполне реальной угрозе? Имеются ли у нее государственные или экономические ресурсы, чтобы выжить в мире, где вращаются безжалостные жернова?

На этот принципиальный вопрос следует дать такой же принципиальный ответ. Нет, таковыми ресурсами современная Россия не располагает. Шансы на выживание у нее очень проблематичны, и никакой звон фанфар, вещающий о державности, не может заслонить данный факт.

Цифры и соответствующую фактуру мы приведем несколько позже, когда будем подробно обсуждать данную тему. Что же касается державных фанфар, которыми власть услаждает ныне слух россиян, то здесь, на наш взгляд, будет уместно вспомнить такую историю. Приезжала к нам как-то индонезийская делегация, и если «от микрофона» на конференции ее представители говорили по существу, в рамках политкорректности, на языке специальных терминов, то за чашкой чая в узком кругу искренне удивлялись — какая такая держава? Посмотрите, говорили они, у нас население более чем в полтора раза превосходит российское, причем, заметьте, рождаемость не падает, а растет, у нас экономика развивается намного быстрее, хотя в Индонезии нет таких, как у вас, запасов сырья, мы включены в мощные рынки Азиатско-Тихоокеанского региона, мы все время осваиваем новые технологии и новые производственные сегменты. А что Россия? Что, собственно, может она предложить? Нет, говорили они, мы против России ничего не имеем. Мы, разумеется, готовы с вами сотрудничать и дружить. Однако в нашем представлении Россия — это страна, которая добывает газ для Европы.

Вот объективное, без политического подтекста мнение экспертов со стороны. Вот приговор, пусть неприятный для россиян, но отражающий подлинную реальность. Вот экономическая роль России в глобальном мире: «Россия — это страна, которая добывает газ для Европы». А учитывая «сланцевую революцию» в США, которая превратила Америку из импортера энергоносителей в ее экспортера, учитывая попытки самой Европы освободиться от поставок российского газа, а также медленное, но неуклонное освоение альтернативных источников производства энергии, мы вынуждены признать, что Россия вряд ли удержится даже на этом весьма невысоком экономическом рубеже. Ее значение в геополитике, и сейчас не слишком заметное, будет неуклонно ослабевать, и «экономические боги», перекраивающие ныне глобальный ландшафт, вряд ли станут считаться с ней — даже в том, что касается собственной ее судьбы.

Укажем на один фактор, который при всем желании конспирологическим не назвать. При наличии территории, простирающейся от Европы до США и от просторов Арктики до границ Средней Азии, Россия имеет малочисленное население и чрезвычайно слабые внутренние коммуникации. Отсюда — низкая связность страны, создающая предпосылки для этнической и геополитической дивергенции. Даже титульная нация современной России, русские, начинает подвергаться воздействию региональных особенностей. И это не удивительно, если вспомнить, что обязательное «паломничество в Москву» является для многих дальневосточников и сибиряков слишком дорогим удовольствием. Совершается оно, как правило, раз в жизни, и этого, разумеется, мало, чтобы почувствовать свою прочную связь со страной.

Жителям сибирских и дальневосточных «окраин» гораздо доступней Китай, страны Юго-Восточной Азии, Япония и Соединенные Штаты, чем города центральной части России. Азиатско-Тихоокеанский экономический регион вообще представляет собой сейчас самый мощный и самый перспективный аттрактор мировой экономики. Однако, переключая на себя товарные, денежные и людские потоки, он тем самым, вместе с Европейским Союзом, работающим в противоположную сторону, способствует «экономическому растаскиванию» России. Разные части ее поляризуются по разным осям. Конечно, всерьез говорить, например, о сибирском сепаратизме еще преждевременно, хотя в печати эта тема время от времени обсуждается^[3], но исследователи, занимающиеся проблемами российского этногенеза, уже прогнозируют этническое расхождение собственно Европейской России, ее южных районов (Ростовская область, Краснодарский край, Ставропольский край), Сибири и Дальнего Востока. Здесь накапливаются культурные и поведенческие различия, возникает вполне ощутимый уже сейчас местный патриотизм, формируется отчетливое региональное мировоззрение, могущее стать базой для выделения каждого из этих субэтносов в особый «народ».

Это уже не из области конспирологии. Образование на территории современной России нескольких независимых государств, преимущественно русских по этническому составу, — вполне вероятная версия близкого будущего.

Не успокаивают в данном случае и аргументы, которыми любит оперировать власть, — насчет единства происхождения, культуры, веры и языка. Арабы, скажем, несомненно представляют собою единый этнос и тем не менее уже давно распределены по самостоятельным государствам. Попытки объединения их, как это было с Египтом и Сирией или с Египтом, Сирией и Ираком, предпринятые в конце 1950 — начале 1960-х гг. потерпели провал. Да что там арабы! Лучше спросим, чем, например, боливийцы, граждане государства Боливия, отличаются от колумбийцев, граждан государства Колумбия? Или, что то же самое, чем эквадорцы отличаются от венесуэльцев? Единое происхождение, единый испанский язык, единая вера, единый ареал обитания. Сами эти народы, возможно, видят различия между собой, но весь остальной мир их просто не ощущает. И ничего — живут в разных странах, отношения между которыми не всегда складываются благополучно.

Исторический опыт показывает, что нигде противоречия не вспыхивают с такой остротой, как между близкими родственниками. Здесь они достигают высшей точки накала. Дабы не ходить далеко, вспомним отношения между Россией и Украиной после распада СССР — их сюжет развивался от скандальных «газовых войн» до настоящей, хотя и «гибридной», территориальной войны. И потому вполне можно представить себе сводки экстренных новостей: «Сибирь требует от России компенсаций за период насильственной оккупации». Или «Защитим наш Дальний Восток от имперских амбиций Москвы!».

Конечно, сейчас это выглядит как анекдот. Однако анекдоты, переводя реальность в гротеск, обладают способностью высвечивать суть сложных явлений.

Именно братья склонны выяснять отношения между собой с помощью пушек.

Вернемся немного назад. В августе 2000 года в Санкт-Петербурге образовалась «Группа конструирования будущего».

Это было тяжелое для России время. Закончился хаотический период реформ 1990-х годов, страна пребывала в полуразобранном состоянии. У многих тогда было чувство, что она разваливается на части. Внезапно, еще до окончания законного срока, ушел один президент, Борис Ельцин, так же внезапно появился другой, Владимир Путин. Никто не знал, чего следует ожидать от этой перелицовки власти. Однако было понятно, что Россия находится на некоем историческом рубеже — она либо исчезнет совсем, поглощенная волнами новой эпохи, либо все же сумеет консолидировать свою нарождающуюся государственность, и тогда у нее появятся реальные шансы на выживание.

Собственно, мы работали в рамках синергетических представлений, опиравшихся, в свою очередь, на концепцию неравновесной термодинамики, разработанную нобелевским лауреатом Ильей Пригожиным. Эта теория, в частности, предполагает, что в период фазовых переходов, то есть в период большой трансформации государственных или цивилизационных структур, будущее принципиально не определено: оно присутствует в виде нескольких конкурентных версий (их называют аттракторами), каждая из которых имеет определенную вероятность осуществления. Вместе с тем эти версии не изолированы — они накладываются друг на друга, образуя некий общий сегмент, и этот сегмент получил у нас название «неизбежного будущего».

Неизбежное будущее — это та часть будущего, которая осуществится, хотим мы этого или не хотим.

Так вот, самое печальное состояло в том, что в этом неизбежном будущем, до которого оставалось — в историческом смысле, конечно, — всего пара шагов, мы как-то не видели места для тогдашней России, разве что в качестве раздробленной сырьевой территории, пользовательского материала для великих держав. Я как раз в это время прочел несколько зарубежных работ, связывавших будущее разных стран с особенностями их национального прошлого и утверждавших, что если уж страна попала в определенную историческую «колею», то выбраться из нее практически невозможно. Говоря проще: русский, советский, российский народ может быть только таким и уже никаким иным, в силу своих национальных особенностей он обречен на онтологическое поражение.

Мне эта точка зрения представлялась несколько ограниченной. Какой-то механистический детерминизм, да еще опирающийся на неопределенность национальных параметров. Ведь что такое русский национальный характер, никто толком сказать не мог и никто — по крайней мере на аналитическом языке — не представил внятной конфигурации его основных констант.

Именно тогда у меня и возникла мысль, что если уж проектировать российское национальное будущее — не в волюнтаристских координатах, конечно, а в диапазоне социальной механики, — то и начинать здесь надо с фундамента, с основания, а именно с этих загадочных и непостижимых русских национальных констант.

Более того, забрезжило у меня смутное ощущение, что именно национальный характер — до сего момента некая мистическая величина — представляет собой тот необходимый ресурс, с помощью которого нация, этнос, народ может прорваться из умирающего настоящего в живое будущее. Надо только определить его действительные параметры, надо выявить их позитивную проектную суть. Есть ресурсы физические, а есть ресурсы метафизические, и вторые уже не раз демонстрировали в истории свой мощный энергетический потенциал.

В общем, вопрос, который мы задавали ранее, следует сформулировать так:

Можно ли технологизировать метафизику?

Можно ли трансформировать этот ресурс в реальный цивилизационный проект, способный проложить России дорогу в будущее?

Можно ли сотворить чудо?

Можно ли вырваться из перемалывающих настоящее безжалостных жерновов?

Ответу на данный вопрос и посвящена эта книга.

2. Окончательный диагноз. Архетипы закона и справедливости →