Ревность

Андрей Троицкий, 2017

В Северной Каролине (США) в своем особняке доживает последние дни вдовец Сергей Наумов, – богатый старик, выходец из России. Зная, что дни его сочтены, он просит приехать детей – двух сыновей и дочь. Дочь Ольга давно перебралась в Америку. Вместе со своим мужем Джоном владеет фирмой по продаже антиквариата. Ольга не приехала, ее муж Джон говорит, что жена якобы заболела. Два сына Наумова живут в России. Старший сын Павел – известный писатель, автор криминальных романов. Он приезжает вместе с молодой женой Розой, красивой, но крайне легкомысленной. Вместе с писателем его адвокат Дмитрий Радченко. Между тем в России в загородном доме Наумова находят трупы мужчины и женщины со следами насильственной смерти, полиция начинает расследование. Между тем отношения родственников с самого начала отравлены завистью, недоверием и ревностью, жгучей, доходящей до исступления, безумия. Значит, до убийства – один шаг. А, когда пролита первая кровь, остановиться трудно.

Глава 1

Хозяин адвокатской конторы «Пролозов и компаньоны» вызвал Диму Радченко в свой кабинет, закурил трубку и спросил, чем в данный момент занимается подчиненный. Выслушав ответ, махнул рукой и сказал, что все эти дела не первой срочности и не первой важности. И задал другой вопрос: какое отношение к творчеству известного писателя Павла Наумова. Ответом шеф был разочарован, выяснилось, что Радченко прочитал только одну книгу этого автора, да и не то, чтобы прочитал, просмотрел по диагонали и в восторг не пришел. Книжка попалась в руки, потому что жена увлекается такой литературой, читает все подряд, без разбора.

— Наумов наш старый клиент, — сказал Юрий Полозов. — Он со дня на день уезжает в Америку, в Северную Каролину. Запланировано несколько лекций в университетах на Восточном побережье. И еще, это важнее, — отец находится при смерти. У старика в Америке собственность и большие деньги. Ты поедешь вмести с Наумовым. Он хочет, чтобы в этой поездке его сопровождал хороший юрист.

— Как юрист я бесполезен в Америке. У меня же нет тамошней лицензии.

— Не имеет значения. Думаю, что юридической практикой тебе заниматься не придется. Наумов человек мнительный. А эта поездка очень важна для него. Лекции русского писателя в американских университетах — это престижно. А умирающий папочка может оставить круглую сумму, которая исцелит горечь от потери близкого человека. Короче, ты все понял. Наумову нужен не столько юрист, сколько советчик, человек на которого можно положиться. Он боится осложнений с отцом, у старика трудный характер. Короче, он сам тебе расскажет обо всех своих страхах. Просто будь рядом с ним — вот и вся работа. И давай дельные советы.

— Но я мало смыслю в делах о наследстве.

— Наследством занимается американский адвокат. А тебе остается просто наблюдать за происходящим. Ты свободно говоришь по-английски. И вообще… Симпатичный компанейский парень. Ты мне самому нравишься, когда не зазнаешься и носишь фирменные костюмы, а не дешевые тряпки, купленные на рынке у китайцев. Ты служил в специальных частях морской пехоты. Участвовал в локальных конфликтах и убивал людей голыми руками. Мне не нравятся убийцы, даже если они проливали чужую кровь во имя высших интересов государства. Тем не менее, я рекомендовал именно тебя, а Наумов верит мне на слово. Надеюсь, навыки, полученные в армии, тебе не понадобятся. Во всяком случае, на пляже в Северной Каролине.

— Это надолго, ну, наша поездка?

— Какая разница? Неделя, две недели, месяц… Итак, у одра умирающего отца соберутся все дети: два сына и дочь. Наш клиент Павел Наумов с молодой женой Розой. Кстати, его жена — женщина неземной красоты. У тебя появится шанс на любовную интрижку. Даже не интрижку — шикарное любовное приключение. Последнее «прости» хочет сказать умирающему отцу дочь Ольга. Она давно живет в Штатах, замужем за американцем, у них с мужем фирма по продаже антиквариата. Прилетит из России Вадим Наумов, младший сын, директор какого-то крупного оборонного завода. Вадим неродной сын, Наумовы усыновила мальчишку, когда тот в детстве лишился отца и матери. Все члены семьи приятные интеллигентные люди.

— Да, да, — Радченко выглядел расстроенным и не мог этого скрыть. — Еще кто-то будет из родственников?

— Больше никого. Дима, тебе дают приятную легкую работу, даже не работу, а шикарный отпуск за счет фирмы, а ты задаешь странные вопросы и не испытываешь энтузиазма. Отец Наумова живет в Северной Каролине, от его дома до океанского пляжа, фантастически красивого, всего сто метров. Я бы сам туда съездил вместо тебя. Но кто-то должен делами заниматься.

— Мы с женой и ребенком хотели в отпуск съездить. Уже за путевки заплатили. Галя очень расстроится.

— Ее настроение поднимется, когда ты вернешься. И получишь хорошую премию. Я не женат. Поэтому капризы женщин не мешают работе. А у тебя, как я понимаю, все наоборот. Говорят, ты очень чуткий к капризам жены.

Полозов свел брови, значит, начал закипать, сердиться. Радченко вздохнул и ответил, что готов лететь хоть на край света, раз так надо, а в самолете прочитает последний роман Наумова. Через пару дней Радченко вместе с писателем и его женой вылетел в Америку.

* * *

Майор полиции Юрий Девяткин пнул ногой приоткрытую дверь и стал спускаться вниз по ступенькам. Подвал особняка оказался довольно просторным. Здесь были включено верхнее освещение, несколько люминесцентных ламп с отражателями, кроме того, из окошек под потолком проникал дневной свет. Девяткин поморщился от тяжелого запаха разложения и тлена. Цементная пыль плавала в воздухе и щекотала нос, хотелось чихнуть. Недавно здесь вскрыли бетонный пол, вытаскивали труп, поэтому пыль столбом.

В нескольких шагах от лестницы на низком раскладном стульчике без спинки сидел немолодой дядька эксперт-криминалист Василий Усов, для своих просто дядя Вася. Он наклонился над ямой в полу, светил туда фонариком и ковырял палкой землю, будто что-то искал.

— Привет, как дела? — сказал Девяткин.

— Неплохо. А я думал, вместо тебя кого другого пришлют.

— Это с чего же так думал?

— Говорят, Юра, у тебя неприятности.

Девяткин нахмурился. У дурных вестей длинные ноги, вот уже и дядя Вася знает. Значит, в управлении уголовного розыска всю неделю только об этом и будут сплетничать: Девяткин во время допроса до смерти забил подозреваемого. Да что там… Об этом и так говорят все, кому не лень, он сам слышал разговоры. Мол, по-человечески понять Девяткина можно, подозреваемый — матерый рецидивист, бандит и убийца.

— Значить, от работы пока тебя не отстранили? — спросил дядя Вася.

— Да за что же меня от работы отстранять, господи? — Девяткин, чтобы спастись от подвальной вони, закурил. — Я уже десять раз написал объяснения об обстоятельствах той истории. Несчастного случая. Этого мужика я пальцем не тронул. Его привели из нашего следственного изолятора. Он сел на стул. Еще и допрос не начинали. Он плохо выглядел, лицо бледно, губы серые. Я спросил: как со здоровьем? А он вместо ответа стал медленно оседать, сполз со стула. И грохнулся на пол, ударился головой. Я вызвал врача. Но пока то да се, мужик умер. У него сердце слабое было.

— Понятно. Значит, умер естественной смертью?

— Почему бы и нет. У него на теле никаких повреждений. Точнее, синяки есть. При задержании его оперативники пару раз приложили. Простые синяки и ссадины. От них не умирают. А он здоровый такой бугай, килограмм сто двадцать, не меньше. Ну, был здоровый…

Возле стены на пластиковых ящиках из-под минеральной воды, переговариваясь шепотом, ждали фотограф и два оперативника в штатском из ГУВД Москвы. При появлении Девяткина они поднялись и поздоровались. А теперь с интересом прислушивались к разговору.

— Идите наверх, парни, — сказал им Девяткин. — Приведите понятых. Опросите соседей и администратора из конторы. Затем начинайте обыск. Надо бы до темноты управиться.

— Управимся, Юрий Иванович, — сказал один из оперативников. — Полдень на дворе.

— Дом огромный. Тут работы полно.

Девяткин огляделся по сторонам. Подвал был разделен перегородкой на две половины. Здесь, возле лестницы, стоял отопительный котел и устройства вентиляции воздуха. Наверх уходили короба из оцинкованного железа. Дальше через открытую дверь видна другая часть подвала, пустая и серая.

В нескольких шагах наискосок от лестницы, где устроился дядя Вася, темнел провал в бетонном полу, широкий и длинный. Края неровные, только что здесь оперативники поработали молотком и ломом, освобождая из бетонного плена страшную находку. Возле стены был разложен палас, заскорузлый и потемневший, будто присыпанный толстым слоем пыли.

Девяткин подошел ближе, наклонился. На ковре женское тело, покрытое коркой засохшего раствора. Местами корка потрескалась и отвалилась. Женщина была одета в темно синий брючный костюм и светлую сорочку, на шее бордовый шелковый шарфик, обуви нет. Лицо сильно изуродовано, левый глаз вытек, расплющен нос, выбиты передние зубы, широко открытый рот набит засохшим раствором. На глаз трудно определить, сколько жертве лет, может, двадцать с небольшим, может, все шестьдесят.

— Что скажешь, дядя Вася? — Девяткин присел на корточки. — Приблизительное время убийства?

— Явных гнилостных изменений на женском теле не видно. Значит, неделя или дней десять. Посмотри в углу, за отопительным котлом. Там второй труп. Мы его пока не вытаскивали.

Девяткин прошел в темный угол, включил фонарик. Здесь тоже был провал в бетонном полу, рядом лежал лом, топор и пара лопат. Оперативники начала вскрывать пол, но бросили это занятие, дядя Вася приказал ничего не трогать, пока он не закончит с первым телом. Девяткин посвятил фонарем вниз. Труп лежал ничком. В круге света была хорошо видна левая нога мужчины и еще кисть левой руки, пальцы, сжаты в кулак. Это тело не потрудились завернуть в палас или одеяло, просто бросили здесь и кое-как залили бетоном.

— Убийства совершены здесь же, в доме, — сказал Дядя Вася. — Скорее всего, в кухне. Там на стенах, я видел мелкие кровавые пятна. Трупы столкнули по лестнице в подвал, — на ступеньках брызги крови. Коттедж построили три года назад, но в подвале остались строительные недоделки. Видимо, здесь хотели установить какое-то оборудование, но так и не установили. Остались пустые ниши в полу, каждая шириной в метр и длиной два метра. В одну из ниш бросили женское тело, завернутое в палас. И наскоро залили бетоном.

— Еще что-нибудь?

— Женщина была еще жива, когда тело заливали бетоном. Поэтому дыхательные пути наполнены затвердевшим раствором. На женское тело наткнулись случайно. Месяц назад дом был заложен банку. Хозяин нуждался в наличных. Он оставил особняк в качестве залогового обеспечения по кредиту. Недавно хозяин с женой уехали за границу, вниз спустился представитель банка, котором оставили ключи. Хотел посмотреть, что и как. Пол под ним буквально провалился. Да, могила получилась неглубокой. И палас мягкий. Бетонный пол рассыпался под ногами. Этот парень почувствовал ужасный запах, испугался до обморока. Ну, и позвонил в полицию. Остальное будет известно после вскрытия.

— Не слышал, чей это особняк?

— Есть такой писатель Павел Наумов, он хозяин.

* * *

Ранним утром, когда солнце еще не поднялось, а за окном брезжили предрассветные сумерки, Диму Радченко разбудили телефонный звонок. Он сел на кровати, нашарил трубку мобильника. Звонил врач Сергея Марковича Наумова. Мужчина сказал, что со вчерашнего вечера у старика острые боли в области сердца, он не спал всю ночь. Временами впадал в забытье и снова приходил в себя. Наумов, человек деликатный, запретил звонить сыну Павлу среди ночи. У сына скоро выступление перед читателями в местном университете, надо оставаться свежим и выглядеть на миллион долларов. Сейчас старик попросит разбудить Павла, чтобы тот приехал, машин у выслали.

Радченко поблагодарил врача, надел полосатый халат, отдернул шторы. С высоты двенадцатого этажа открывался вид на уходящую к горизонту автомобильную стоянку, забитую машинами отдыхающих. Он сунул ноги в резиновые шлепанцы, вышел в коридор, лифтом спустился на четвертый этаж и стучал в дверь, пока ее не открыли.

— А, это ты, — жена Павла красавица Роза отошла в сторону, и сморщила носик, будто ждала в гости важную особу, а явился Радченко. — Что случилось?

— Старик…

— Умер? — в глазах Розы блеснул огонек.

— Он жив, — Радченко оторвал взгляд от соблазнительных выпуклостей женского тела. — Ночью был приступ. Но, слава богу, обошлось. Нас ждут. Машина скоро будет.

На Розе была полупрозрачная короткая рубашка цвета морской волны, державшаяся на узких бретельках, с огромным вырезом на груди. Она не стеснялась наготы, напротив, выставляла ее напоказ. Роза повернулась к гостю спиной и, отступив к кофейному столику, медленно наклонилась. Рубашка поползла вверх, обнажая розовые ягодицы. Радченко проглотил слюну и сделал волевое усилие, чтобы отвести взгляд. Роза подняла пачку сигарет, села в кожаное красное кресло, закинула ногу на ногу и прикурила от настольной зажигалки. Даже после бурной ночи, проведенной в гостиничном баре, она выглядела свежей, чувственной и настолько соблазнительной, что за ней пошел бы на край света целый полк мужчин. Возможно, целая армия.

— Время не ждет, — Радченко не уходил. — Мне Павла самому разбудить?

Дверь в спальню приоткрылась, высунулась всклокоченная голова Павла.

— Я уже встал, — он бросил гневный взгляд на жену. — Собирайся, Роза. Или ты прямо так поедешь, голяком?

— Мне обязательно ехать? Башка раскалывается. Может быть, сегодня ты без меня навестишь своего драгоценного папашу?

— Отец будет недоволен…

— Можешь идти, — Павел косо глянул на Радченко. — Сеанс стриптиза закончен.

Радченко вышел за дверь, поднялся к себе.

* * *

Ночь, наполненная болью и страданием, кажется, прошла почти бесследно для старика. Сергей Маркович смотрел ясными глазами, губы порозовели, на худом лице проступили краски жизни. Он лежал на огромной кровати с резной спинкой из красного дерева, истончавшиеся желтые руки поверх одеяла.

— Где Ольга, где моя дочь? — этот вопрос он повторял несколько раз на дню.

— Она не звонила, — ответил Павел. — Ну, думаю, приедет со дня на день…

— Она приедет, — повторил старик. — Я это слышу каждый день. А Ольга даже позвонить не может. Где она? Никто не знает. Что вы за дети? Где у вас сердце?

На этот вопрос Павел ответил покашливанием в кулак.

— Господи, когда господь заберет меня? — Наумов застонал. — Просишь смерти, а получаешь мучения. Новые и новые мучения… И они не кончаются.

— Ну, зачем ты так, отец? — Павел встал, поправил подушку и снова опустился на стул. — Я только что разговаривал с врачом. Он уверяет, что для беспокойства нет оснований. Никаких.

— С годами мой врач все хуже лечит. И все лучше врет. Господи, если мои мучения не кончатся через неделю, клянусь всем святым, я приму яд.

— Но отец…

— Я сказал, что приму яд. И сделаю это, потому что не осталось сил жить дальше. С такими детьми…

Старик повернул голову направо, где стояли капельницы, укрепленные на металлических штативах, за ними светились мониторы медицинской аппаратуры, на столиках громоздились какие-то ящики с переключателями и проводами, протянувшимися к кровати. Если верить приборам, давление старика было в норме, сердце работало как швейцарские часы, содержание кислорода в крови нормальное.

В темной глубине комнаты сидел мужчина в белом халате, ассистент врача по имени Сэм, тот самый, которого Радченко уже встречал здесь несколько раз. Сэм поглядывал на мониторы, изредка делал какие-то пометки в бумагах. Павлу с женой, пришлось довольствоваться жесткими стульями, стоявшими у изголовья кровати. Радченко досталось лучшее место — мягкое кресло возле окна.

— Павел, почитай мне, — голос старика подрагивал от слабости. — С того места, где закладка.

Сын взял с тумбочки зеленый томик «Приключения Оливера Твиста», раскрыл книгу и начал читать ровным невыразительным голосом. Старик лежал, закрыв глаза и не двигаясь, и трудно было понять, дышит он или нет. Лицо Розы сохраняло скорбное выражение, она делала вид, будто внимательно слушает. Иногда кивала головой и тяжело вздыхала. В облегающем черном платье, тесноватом и эротичном, она выглядела более сексуальной, чем в полупрозрачной рубашке на бретельках.

Старик приподнял руку, обрывая чтение.

— Когда я слышу прозу Диккенса, мне видятся вечерние улицы Лондона, сырые, занавешенные туманом. Пахнет дымом, это горожане топят камины. Пешеходов почти нет. Иногда попадается конный экипаж. Это поэзия старой Англии. Ничего подобного сейчас не увидишь. Лондон — это перенаселенный мегаполис. Мертвая Темза, полчища туристов, цены до небес…

Роза вышла из состояния дремоты и оживилась:

— И еще хамское обслуживание в магазинах, — сказала она. — Я одной продавщице чуть в морду не плюнула. Я вернула в магазин платье с пятном, а она мне сказала, что это я пятно поставила. На самом деле оно с пятном продавалось. Продавщица такая зараза…

Роза замолчала, когда Павел ущипнул ее за бок.

— Мне жаль, что я доставляю вам столько неудобств, — сказал Наумов старший. — Потерпите. Теперь уж скоро… Недолго мне мучится.

— Отец, я уверяю тебя, что нет причин…

— Оставь вранье моему доктору. Я же знаю, я чувствую… Читай, сынок, дальше. Впрочем, подожди. У меня икроножные мышцы сводит. Потри их.

— Но есть же ассистент врача. Он знает, то есть может…

— У него пальцы деревянные, — сказал отец. — У тебя лучше получится.

Павел взял край одеяла, приподнял его. По комнате поплыл запах кожного бальзама, которым смазывали стопы. Павел приподнял одну ногу, дряблую и худую, подложил под пятку круглый жесткий валик с кисточками по бокам. Начал тереть икроножную мышцу левой ноги сверху вниз и снизу вверх. Кожа на безволосых ногах была тонкой и блестящей как пергамент, под ней хорошо видны изгибы голубых вен, прощупывались волокна мышц, похожие на тонкие слабые веревки. Павел быстро вспотел, остановился, снял пиджак, и снова принялся за дело.

— Что с тобой, Павел? — старик поморщился. — Ты делаешь мне больно. Пусть она попробует.

Роза нерешительно поднялась, взяла с тумбочки тюбик крема, выдавила его руки и растерла ладони. И, низко наклонившись над кроватью, взялась за дело. Короткое платье сзади высоко задралось, обнажив плотные бедра, а глубокий вырез открыл взгляду старика аппетитные белые груди, не стесненные нижним бельем.

— Так хорошо? — спросила Роза, перехватив взгляд Наумова.

— Очень хорошо, — пропел старик. — Только помедленнее. Не торопись. За нами никто не гонится. Ведь правда?

— Конечно. Нам спешить некуда.

— Это тебе неприятно? Ну, тереть мои ноги?

— Нет, почему же… Как раз наоборот, приятно. Даже очень. Они такие гладенькие, мягкие. Я могу и бедра помассировать. Я умею… Ну, не то, чтобы я профессиональная массажистка. Но я стараюсь.

— Хорошо, старайся, — кивнул старик. На его лице блуждала счастливая идиотическая улыбка. — Старайся, бог тебе воздаст…

Павел, ерзая на стуле, поглядывал на жену, на ее ляжки и зад, обтянутый платьем, и наливался злостью. Видимо, в душе он не ободрял то чрезмерное усердие, тот нездоровый энтузиазм с каким Роза растирает ноги отца.