Шестьдесят смертей в минуту

Андрей Троицкий, 2012

Он – человек-скала, человек-кремень. Его боготворят сослуживцы из убойного отдела МУРа и до ужаса боятся враги. Преступники уже давно не пытаются его подкупить – все равно взятку не возьмет, да еще и в порошок за это сотрет… Нет, он отнюдь не ангел, не идеальный полицейский. Частенько в работе с нарушителями закона он и сам применяет жесткие и не совсем законные меры. Но при этом он не ищет личной выгоды. В болоте коррупции и лжи он ставит перед собой одну-единственную цель: любой ценой докопаться до истины. Запомните это имя. Его зовут майор Юрий Девяткин… Московская полиция обнаруживает в машине американской бизнес-леди Джейн Майси труп неизвестного мужчины. А затем сама Джейн, улетев по коммерческим делам в Таджикистан, пропадает там без вести. Делом об убийстве мужчины занимается в Москве майор Девяткин, а на поиски Майси в Душанбе срочно вылетает адвокат Радченко. Эти люди пока не знакомы друг с другом и еще не знают, что ведут одно и то же дело и движутся они к одной точке, где жизнь и смерть сливаются воедино…

Глава третья

«Волга» Садыкова вырвалась из города ранним утром, когда жара еще не началась, а солнце уже позолотило вершины гор, покрытые ледниками и вечным снегом. Наряд военных, проверявших транспорт на выезде из города, остановил машину.

Из будки контрольно-пропускного пункта вышел лейтенант. Вроде бы русский, в форме, выгоревшей на солнце, давно потерявшей свой первоначальный свет. На голове фуражка с зеленым верхом, на плече автомат. За ним следовал сержант из местных, он держал на поводке серую овчарку с широкой грудью и мощными лапами. Собака скалила зубы, рвалась вперед, старшина дергал поводок и ругался по-таджикски.

Лейтенант приказал отогнать машину на обочину, выйти всем, кто есть в салоне. Выгрузить из багажника вещи, проследовать в помещение контрольно-пропускного пункта для процедуры личного обыска. Он отдавал приказания быстро, Джейн, занявшее место на заднем диване, за водителем, решила, что поездка может закончиться прямо сейчас, еще не начавшись. Садыков, обернувшись, сказал, чтобы она сидела, где сидит, сам вышел и коротко переговорил с лейтенантом.

Офицер, заглянул в салон.

— Доброе утро, — сказал он и улыбнулся.

— Доброе, — выдавила из себе Джейн. В горле першило от пыли, а процедура личного обыска, которую предстояло пройти, уже вызывала чувство физической брезгливости. — Доброе утро…

— Хорошая погода, — лейтенант почему-то не уходил, он продолжал, согнувшись, стоять у машины, смотреть на Джейн и улыбаться. — По радио передавили, через пару дней станет прохладнее. Как там Москва? Шумит? Я-то сам родом из…

Лейтенант не успел закончить повествование, в помещении контрольно-пропускного пункта загудел зуммер телефона внутренней связи. Офицер махнул рукой сержанту, отдал короткую команду и пропал в облаке пыли.

Поплыла кверху железная труба шлагбаума, раскрашенная в красно-белый свет, с укрепленной посередине табличкой «Стой, запретная зона. Открываем огонь без предупреждения». Садыков нырнул в машину, включил мотор и газанул. Через несколько мгновений постройки пропускного пункта, башня, сложенная из бетонных блоков, с пулеметом на крыше и длинные кирпичные постройки скрылись за поворотом.

— Ищут наркотики, что идут из Афганистана, — Садыков усмехнулся. — На границе и в городе полно солдат. А дряни меньше не становится. Потому что лаборатории, где делают героин, давно переехали из Афганистана на эту сторону реки. Это раз. Во-вторых, в этом бизнесе участвует много людей. А деньги рекой текут.

Дорога спускалась вниз, на равнину, Садыков гнал машину, стараясь отмахать побольше километров до наступления жары.

— Почему нас пропустили? — спросила Джейн. — И даже документы не проверили?

— Ну, предположим, документы проверили, — ответил Рахат. — Я предъявил лейтенанту свой паспорт и вашу справку. И сказал, что вы жена русского инженера геодезиста, который работает за сто верст от города. Приехали к мужу из Москвы.

Садыков вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги: «справка коммунального управления Железнодорожного района города Душанбе». Джейн пробежала взглядом ровные машинописные строки. Выдана Антонине Ивановне Максимовой, в том, что она зарегистрирована по месту своего жительства: улица Молодых строителей, дом 12. Согласно заявлению, паспорт Максимовой утерян. Неразборчивая подпись и водянистая печать.

Рахат гнал машину так быстро, как только мог. Подвеска поскрипывала, но не разваливалась. Изредка навстречу попадались грузовики с овощами. Холмы кончились, дорога спустилась на равнину, но здесь кончился асфальт. Еще некоторое время «Волга» летела по грунтовке, подпрыгивая на рытвинах.

— Вот это машина, — повторял Садыков. — Выносливая, как верблюд.

Гонка закончилась, когда в радиаторе закипела вода. Пришлось, съехав в чистое, выжженное солнцем поле, остановиться в тени одинокой чинары. Рахат выругал машину последними словами и плюнул через губу. Он расстелил на земле лоскутное покрывало, вытащил из багажника канистру с питьевой водой, коробку с абрикосами и вяленное мясо, что захватил в дорогу. Через час тронулись дальше. Но не проехали и километра, как вода в радиаторе снова закипела.

— Надо ждать, — сказал Рахат. — Так только тачка сможет ехать, двинем к тем холмам. Переждем в тени до вечера. Отдохнем. А там отправимся дальше. По холодку.

Джейн присела на землю, прислонилась спиной к теплому стволу дерева. Она сделала пару глотков воды из пластикового стакана. Смочила платок и протерла лицо. Сомкнув веки, сказала себе, что сейчас не мешает немного поспать. Если и дальше останавливаться на каждом повороте и сидеть целый день на месте, до цели доедут чрез неделю, не раньше. А силы ей еще пригодятся.

Зной сделался густым, осязаемым. Казалось его можно резать на куски и мазать на хлеб, как масло. От жары и духоты руки наливались тяжестью, дремота наваливалась на Джейн, как рухнувшая стена. На минуту вспомнилась ночь в гостинице, душная, бессонная. Ночь, которой, кажется, не будет конца. Собачий лай за окном, приглушенные голоса мужчин на заднем дворе, чей-то смех. Вспышки сигнальных ракет в темном небе. И еще вспомнился давний телефонный разговор…

* * *

Именно в тот день, в том разговоре первый раз промелькнуло слово «русский». Это было важное слово, даже не слово, а целое сообщение, смысл которого еще не был ясен Джейн.

— Соединяю, — кажется, говорила не женщина, а робот. — Впрочем, простите, мэм… Вы можете немного подождать? Мистер Уилкист освободится через минуту.

До командировки в Россию оставался месяц с небольшим. Джейн позвонила Майклу Уилкисту, самому близкому человеку на свете, если не считать четырехлетней дочери Кристины, мужчине, с которым была обручена уже полгода. Дожидаясь, когда его позовут к телефону, Джейн стояла у окна кабинета, большого, во всю стену окна, из которого открывался потрясающий вид на озеро Мичиган, акваторию яхт-клуба и набережную.

Середина весны, в Чикаго еще холодновато, дует ветер, а люди носят куртки. Но самые закаленные и смелые владельцы судов уже выводят свои кораблики на открытую воду, заплывают далеко. Из окна видно, как у бледно-голубой линии горизонта, которая в свете заходящего солнца сливалась с таким же бледно-голубым небом, застыли два крошечных суденышка под белыми парусами. Издали они напоминали скорлупу орешков.

Что-то щелкнуло, Уилкист покашлял в трубку.

— Привет, — сказала Джейн. — Я уже соскучилась.

— Это немудрено, когда жених с невестой живут в разных городах и не видятся неделями, — Уилкист говорил печальным голосом, растягивая гласные звуки. — Я думал, ты не позвонишь сегодня. С пяти до семи у меня три просмотра. Клиенты из Пакистана, сами не знают, чего хотят. Планировал звякнуть тебе, когда вернусь домой. Сейчас совсем нет времени, через три минуты я выбегаю из офиса.

Майкл любил жаловаться на жизнь, чаще всего адресовал жалобы Джейн.

— Трех минут мне хватит, — ответила она. — Хотела сделать тебе сюрприз. На уикенд жду тебя. Я испеку шикарный торт. Место в бизнес классе самолета Атланта — Чикаго забронировано. Рейс «Юнайтед» в пять вечера в пятницу. К тому времени ты кончишь работу и успеешь доехать до аэропорта. Как предложение?

— Чертовски жаль, но ничего не выйдет, — голос Майкла сделался тусклым. — В субботу мне, скорее всего, придется возиться с теми же пакистанцами. Третий месяц катаю их в своей машине, показал им уже полгорода. А они не могут решить для себя, какой дом им нужен: в стиле ранчо, сплит или двухэтажный. Новый или раритет колониальной архитектуры. И в какую сумму собираются уложиться тоже непонятно — двести тысяч или триста. Только переругиваются между собой и морочат мне голову.

— Что делают пакистанцы в Атланте? — спросила Джейн, стараясь быстрее переварить эту мелкую неприятность. Встреча не состоится в ближайший уикенд, не беда, это всего лишь недельная отсрочка. Пакистанцы ее не интересовали ни с какой стороны, но нужно было что-то говорить, чтобы скрыть свое разочарование.

— То же самое, что и все остальные покупатели: ищут жилье. Особняк, который можно здесь купить за двести штук, в Нью-Йорке или Чикаго будет стоить миллион баксов. Не забывай, здесь — юг, а не Новая Англия.

Майкл, риэлтор с двенадцатилетним стажем, нажил дурную привычку подробно объяснять каждую мелочь, ерунду, не стоящую и пары слов. Фирма, где он работал последние годы, брала с продаж шесть процентов комиссионных, и только одна четвертая часть из этих шести процентов оседала в кармане Майкла. Да, он жаловался на жизнь, но тому были причины. Застой на рынке жилья, спад продаж, больная престарелая мать, страховка которой не покрывала всех медицинских расходов. А эти расходы — чистая астрономия.

— Тогда так: я прилечу к тебе, — сказала Джейн. — Сниму номер в гостинице и буду ждать, когда ты освободишься. Даже если пакистанцы задержат тебя до полуночи, я все равно буду ждать. Кстати, у меня для тебя небольшой подарок, сувенир.

— Прошлый раз небольшим подарком оказались швейцарские часы за три тысячи восемьсот шестьдесят пять баксов, — голос Майкла неожиданно сделался раздраженным. — Я хочу сказать тебе кое-что. Собирался это сделать раньше, но все случая не было. Так вот, хочу сказать, что дорогих подарков больше принимать не стану. С твоим чувством деликатности трудно понять, что ты обижаешь человека. Ты даришь элегантные пустячки, цена которых превышает мою зарплату. До тебя не доходит, что это унизительно для меня. Всякий раз ты хочешь подчеркнуть разницу в нашем с тобой имущественном положении. Ты уже во второй раз даришь мне дорогие часы…

Майкл замолчал. Несколько секунд Джейн не могла сообразить, что ответить. Только беззвучно шевелила губами и терла пальцами кончик носа. Так всегда получалось, когда хотелось расплакаться от незаслуженной обиды. Кажется, возникшая пауза могла затянуться на целый год или даже столетие.

Она подумала, что Майкл не пропускает ни одного праздника, чтобы не сделать ей презент. Его подарки, в которых всегда лежали магазинные чеки, чтобы Джейн могла в случае чего вернуть вещи и получить обратно деньги, — это вещи утилитарные, сугубо практические. И, как правило, стоят не дороже тридцатки. Ежедневник в кожаном переплете, практичная ручка в металлическом корпусе с запасным стержнем, керамическая ваза для фруктов или сухого печенья, электронные напольные весы, пористый резиновый коврик для ванной комнаты.

— Прости, пожалуйста, — сказала она. — Честно, мне в голову не приходило, что какие-то часы могут тебя так огорчить. Я всегда делала подарки от чистого сердца. Господи, Майкл, неужели ты этого не понимаешь? В нашем имущественном положении нет почти никакой разницы. Я зарабатываю немногим больше твоего…

— Ты зарабатываешь на пятьдесят тысяч долларов в год больше, — фыркнул Майкл. — Теперь это называется «немного»? Хорошо, буду знать, что пятьдесят штук — это мелочь. А деньги, которые оставил твой отец?

— Прекрати, Майкл, слушать не хочу, — Джейн почувствовала, что заводится. — Отец жив. И, слава богу, не собирается ложиться в гроб. Он сказал, что в случае его кончины мне достанется триста тысяч долларов. И ни центом больше. Основной его капитал поступит в гуманитарный фонд его имени, у которого есть управляющий. И еще в штате Мэн будет построена библиотека.

Майкл замолчал, выдержав паузу, сказал виноватым голосом:

— Да, не стоило об этом. Черт, мой язык рано или поздно доведет меня до беды. Я погорячился. Ну, мой дед был мексиканцем. Кровь, горячая, как кипяток, и сдобренная красным перцем. Эта гремучая смесь, она досталась мне по наследству. Прости, теперь мне надо идти, созвонимся завтра.

— Ты не ответил: мне прилететь? — Джейн подумала, что стала слаба на слезу. Любая неприятность может вывезти из душевного равновесия. — Ты этого хочешь? Или я слишком настойчиво себя предлагаю?

— В субботу все равно ничего не получится, — вздохнул Майкл. — Дело не в пакистанцах. Вечером я ужинаю с одним русским по имени Алекс Шатун. Этот не парень, а мешок, набитый деньгами.

Слово было произнесено. Джейн слегка удивилась и подумала, что в Атланте не часто встретишь русских, им там просто нечего делать. Как правило, это туристы, а реже бизнесмены, совершающие пересадку с рейса на рейс в местном аэропорту.

— Мой новый знакомый собирается купить дом за наличные, — Майкл покашлял в трубку. — Огромную усадьбу и полторы тысячи акров земли. За наличные… Представляешь? Это будет второй случай за мою десятилетнюю риэлтерскую карьеру, когда дом покупают за наличман. В субботу предстоит очень важная встреча. Пожалуй, самая важная в этом году. Если все склеится, я стану немного богаче.

— Что ж, позвони, когда разгребешь дела, — сказала Джейн. — Я тебя все равно люблю, хотя, наверное, ты этого не стоишь.

— И я люблю тебя, — кажется, Майкл обрадовался, что разговор подошел к концу. — Я знаю: мы скоро увидимся, но все рано скучаю.

За несколько минут озеро и небо изменились. Солнце, опускавшееся все ниже, окрашивало окружающий мир в цвет малинового желе. Джейн еще пару минут смотрела на лодки, медленно исчезавшие где-то в розовой дали, и старалась понять, почему тяжело и тревожно на сердце. Но так ничего и не поняла, вернулась к столу и постаралась сосредоточиться на работе.

* * *

Около четырех утра свет в окнах погас, Девяткин выждал тридцать минут и выбрался из машины, прихватив фонарь с длинной рукояткой. Дошагав до незапертой калитки, ступил на раскисшую от дождя тропинку и осторожно двинулся дальше. В затылок дышал старлей Лебедев.

Поднявшись на крыльцо, Девяткин остановился и прислушался. Капли дождя шуршат по крыше, будто сверху кто-то сыплет мелкую крупу. Где-то далеко воет собака. Девяткин толкнул обитую клеенкой дверь и, убедившись, что она закрыта, отступил в сторону, давая место старлею. Тот надавил плечом, кажется, только коснулся двери, как с другой стороны, на деревянный пол упало что-то железное, то ли крючок, то ли задвижка.

Затаив дыхание, Девяткин переступил порог, сделал пару шагов и остановился. Темнота кромешная, хоть глаз коли. Пахнет мокрой шерстью и разлитым по полу десертным вином. Не хочется включать фонарь, но иначе нельзя.

Девяткин нажал кнопку, за секунду, когда горел свет, оценил обстановку и прикинул варианты. Если двинуть направо, миновать маленький коридор, попадешь в комнату, где был накрыт стол, где заводили музыку и танцевали. Там, кажется, никого нет. Левая дверь распахнута настежь, там кухня. Впереди коридор, он ведет в задние комнаты.

Видимо, там отдыхают хозяйка, два мужика, что были в гостях и выходили курить на крыльцо, и еще какая-то дамочка. Девяткин пошел вперед. Одной рукой он касался стены, чтобы не заблудиться. Другой рукой сжимал ручку фонаря. Скрипнула под ногой половица, снова скрипнула. Но уже не под ногой, где-то впереди, метрах в трех. Девяткин вжался в стену, почувствовав, как кто-то движется навстречу из темноты.

Чужое дыхание, чужой запах. Не осталось и доли секунды на размышление, Девяткин включил фонарь. Полукруг желтого света наткнулся на мужскую физиономию. Незнакомец застыл на месте в двух шагах от Девяткина.

Мужчина не шевелился, словно принимал участие в детской игре и услышал команду «замри». Трехдневная щетина, на лбу челка темных волос. От удивления он открыл рот и забыл его закрыть. Девяткин не успел нажать на кнопку, чтобы выключить свет, как из-за его спины вылетел тяжелый, как молот, кулак старлея Лебедева.

Прямой удар по лицу срубил мужчину с ног. Тихо вскрикнув, он полетел куда-то в темноту, неудобно упал, приложившись головой к ведру с водой, стоящему на табуретке. Еще стараясь сохранить равновесие, зацепился за велосипед, висевший на стене, рванул его на себя, сорвав с гвоздей. Девятнин почувствовал, как на ноги выплеснулась вода, обод велосипедного колеса больно задел колено. От неожиданности Девяткин шагнул назад, натолкнувшись спиной на Лебедева, выронил фонарь.

— Эй, кто там? — женский голос прозвучал так близко.

Вспыхнул свет в спальне, распахнулась дверь. Впереди Девяткин увидел силуэт женской фигуры, плохо скрытый полупрозрачной рубашкой. Женщина глянула на Девяткина и амбала с разбитой физиономией, стоявшего за его спиной.

И вдруг закричала тонко и визгливо:

— Менты… Суки драные… Менты…

Девяткин рванулся к женщине, ухватил ее руку, дернул на себя, вывернул по часовой стрелке, стараясь болевым приемом повалить женщину на пол. Но рука оказалась скользкой, словно маслом намазанной, девица вырвалась, метнулась к кровати, вскочила на нее. И, прижимая руки к груди, закричала еще громче и пронзительней.

Лебедев уже нащупал выключатель и врубил свет в коридоре. Девяткин подумал, что дамочка очень из себя фигуристая, под рубашкой просматривается тонкая талия и высокая грудь. Красивый прямой нос, ярко-голубые глазки и пухлый подбородок с ямочкой. С такими данными можно выступать в массовке кордебалета. А если очень понравишься режиссеру, пожалуй, большую роль дадут. Все эти мысли за долю секунды ураганом пронеслись в голове.

Девяткин кинулся к женщине, но та, стоя на кровати, ловко выбросила вперед босую ногу и врезала пяткой в плечо майора. Девяткин, охнув, отлетел в сторону, выбил спиной дверцу стенного шкафа. Оказавшись внутри кладовки, запутался в каких-то тряпках, едва устоял на ногах. И бросился в новую атаку.

Лебедев, разогнавшись, высадил плечом запертую дверь в соседнюю комнату, врубил свет и с порога заорал:

— Милиция. Всем на пол. Руки за голову. Лежать, я сказал…

Не ожидавший грозного отпора, Девяткин получил удар ногой в грудь, отступил назад, запоздало решив, что явился сюда вовсе не для того, чтобы заковать в наручники эту красотку. Но и оставлять ее так нельзя. Он кинулся к кровати, ухватил выброшенную для очередного удара ногу, вывернув ступню, бросил на женщину матрас, сам навалился сверху. Стащил ее вниз, на пол, подмяв под себя, перевернул на живот и вытащил наручники.

— Насилуют, — во всю глотку закричала женщина. — Менты насилуют. Ублюдки… Слезь с меня, мразь. Люди, посмотрите, что твориться. Менты вломились, чтобы женщин насиловать. Господи, да что же это делается… Люди… Менты убивают. Честных граждан убивают.

— Заткнись, дура, заглохни, — повторял Девяткин, сидя на женской спине, он старался завести руки назад и замкнуть на запястьях стальные браслеты. Когда задуманное наконец удалось, запихнул в рот женщины, голубые трусики.

* * *

Девяткин хотел уже подняться на ноги, но тут грохнул первый выстрел, пуля пробила стену между большой комнатой, где недавно шла гулянка, и спальней. Второй и третий выстрел Девяткин услышал, когда падал на пол.

Посыпалась сырая труха. Отлетевшая щепка, поцарапала щеку. Девяткин уже сжимал рифленую рукоятку пистолета, готовый стрелять в ответ. Только куда стрелять и в кого. Четвертая и пятая пуля прошли над головой, прошила перекладину кровати и застряли в матрасах. Пятая разбила стекло окна. В соседней комнате слышалась какая-то возня и властный голос старлея.

— Сказано тебе — лежать. И не кусаться.

Снова ударили выстрелы, что-то загромыхало, будто на пол упали пара кастрюль, донесся звук бьющегося стекла. Девяткин, лежа на полу, подумал, что в соседней комнате человек, а этот человек не иначе как Тост, сбросил с подоконника горшки с цветами и пытался раскрыть створки окна. А когда не получилось, разбил стекла пистолетом. И теперь пытается пролезть в узкое пространство между рамами. Это займет несколько секунд. А там — поминай как звали.

Девяткин вскочил на ноги, рванулся в коридор. Поскользнулся на полу, залитым водой. Тот мужчина в майке, получивший удар по лицу, еще пребывал в глубоком нокауте. Он лежал в луже, разметав руки по сторонам и раскрыв рот. Повернув налево, в узкий проход между двумя комнатами, Девяткин не успел тормознуть, налетел грудью на дверь и распахнул ее настежь. И дважды выстрелил в потолок.

Ослепили вспышки ответных выстрелов. Тост не жалел патроны, видно, успел перезарядить пушку. Девяткин рухнул на пол и подумал, что худшие прогнозы сбываются. Тост, не сумев открыть окно, разбил стекла, и теперь выбирается наружу. Одна нога уже на подоконнике. Еще секунда, и он окажется во дворе, перемахнет забор и скроется в темноте дождливой ночи. Девяткин, не поднимаясь с пола, перекатился от порога к дивану. Крепко захватив рукоятку пистолета, и выстрелил, целя в ногу.

Мужчина вскрикнул, громко застонал, выпустил пушку из рук. Ствол упал на пол, отскочив от досок исчез в темноте. Человек сидел на подоконнике, одна нога в комнате, другая снаружи.

* * *

В небе появились первые звезды. Джейн вдохнула прозрачного воздуха. Пахло дикими травами и теплой землей. Наступила тишина, только где-то далеко серебряным голоском пела птичка. Из этой тишины, донесся мужской голос. Джейн открыла глаза. В тени дерева лежал Рахат Садыков и таращил в небо темные глаза. Только что он сытно поел и теперь, кажется, не хотел немного пошевелить языком.

— Зарплата у меня была сто пятьдесят баксов в месяц. По здешним понятиям — прилично. Только делать целыми неделями нечего. Приехала одна женщина из Москвы с инспекцией. Такая видная из себя, гладкая. Зовут ее Эльвира Пузач. Не слыхали? Мы поужинали в «Восточных узорах»… И пошло… Да, есть, что вспомнить. Как-то лежим мы с Эльвирой на веранде моего дома…

— Простите, я спать хочу.

— Конечно, конечно, — согласился Садыков. — Спите. Я и сам того…

Джейн почувствовала новый приступ дремоты. Веки снова налились тяжестью, предметы потеряли очертания. Перед ней раскрылся темный мир космоса, небо с выпуклыми звездами и яркий месяц. Но голос Садыкова, неумолимый, как смерть, снова зазвучал где-то совсем близко, кажется, у самого уха.

— Я проводил Эльвиру до самолета. Пузач сказала, что никогда меня не забудет. Потому что ее муж… Ну как бы это поделикатнее… Короче, полный козел. Он даже не может с женой… Он вообще ни фига не может. Это по медицинской части. Эльвира Пузач говорила про него…

— Не могли бы вы опустить интимные подробности?

— Понял, — кивнул Садыков. — Только два слова напоследок. Когда приехали начальники из Москвы и начали строить эту фабрику, — я обрадовался. Настоящее дело начинается. Но скоро строительство бросили. За последний год только вы одна из Москвы и нагрянули…

Джейн, решив, что поспать все рано не удастся, полезла в рюкзак за книгой в мягком переплете. Перевернула несколько страниц, пыталась читать. Но не пошло. Она положила книгу на прежнее место и стала наблюдать за орлом, парящим высоко в небе.

* * *

Девяткин врубил свет и осмотрелся. Мужчина сидел на подоконнике неподвижно, он свесил голову на грудь и опустил руки, будто собрался отдохнуть перед побегом. Девяткин подошел ближе, коснувшись подбородка, приподнял голову, заглянул в открытые глаза.

Отступил в сторону и услышал, как всхлипнула женщина. На разобранном диване в углу лежала девица, она закуталась в толстое одеяло, из которого вылезли клочья ваты. Голову накрыла огромной пуховой подушкой, будто подушка могла спасти от пули. Наружу высовывалась одна нога, на щиколотке татуировка в виде змейки.

— Вставай, красавица, и одевайся, — сказал Девяткин.

Он вышел в коридор, наклонился над мужиком, лежавшим в луже. Перемешавшись с кровью, вода приобрела зловещий бордовый цвет. Девяткин прочитал блеклую татуировку на запястье: Вова. Пульса у Вовы не было, шальная пуля попала в правую часть груди, вышла из левой части, видимо, зацепив позвоночник.

Девяткин прошел дальше, осмотрел кухню, зажег свет во всех комнатах и быстро обследовал их одну за другой. В спальне слева лежала уже знакомая девица, которая так ловко дралась ногами. Закованная в наручники, она снизу вверх смотрела на Девяткина, полные слез глаза молили о помощи. Светлый ковер впитал в себя кровь, сочившуюся из простреленной ягодицы.

Пуля вырвала кусок плоти, изменив направление, вылетела в окно. Девяткин, снимая с женщины наручники и освобождая рот от кляпа, думал, что задница девчонки никогда не будет такой как прежде, гладкой и твердой. На месте, куда вошла и откуда вышла пуля, останутся шрамы и вмятины, как на бампере разбитой машины.

— Вызови врача, — женщина выругалась, перевернулась на бок, ощупала пальцами мягкое место. Она облизала окровавленные пальцы и заплакала еще горше. — Сволочи вы все… Выродки…

В соседней комнате Девяткин увидел двух голых мужчин среднего возраста, валявшихся на полу. Между ними лежала закутанная в простыню женщина с короткой стрижкой крашеных волос и золотыми кольцами в ушах. Она курила, стряхивая пепел на доски пола, и материлась. Закованные в наручники мужчины лежали спокойно, один беспрерывно икал и просил воды, другой оказался настолько пьяным, что выстрелы разбудили его лишь на минуту.

Лебедев вопросительно посмотрел начальника. Девяткин внимательно вгляделся в лица мужчин, вздохнул и покачал головой.

— Во время разведки ты не увидел еще одно окошко — в сортире, — сказал Девяткин. — Жора Тост и хозяйка дома Люда Зенчук ушли через него. Ушел он… Но этого мало: в доме двое убитых и одна раненая.

— Как же так? — физиономия Лебедева вытянулась.

— Тост и Зенчук постелили себе у окна в большой комнате. Там второй диван стоит. Видно, Тост увидел, как мы через калитку заходим. Через минуту они с Зенчук уже заперлись в туалете и открыли окно. Звони, Саша, вызывай бригаду из уголовного розыска и «скорую помощь».

— Ранение у женщины тяжелое? — спросил старлей.

— Да как сказать, — помялся Девяткин. — Скажи: средней тяжести.

— А стрелял кто? — не унимался Лебедев.

— Какой-то человек, уголовник, судя по татуировкам. Он перепил водки или наркотиками накачался. Ну, и начал палить, куда попало. Три обоймы расстрелял. Теперь вместо печени у него фарш.

Он присел на стул и подумал, что все выходные ему писать объясниловки. Прокурор приехал только после обеда, задал Девяткину несколько вопросов, неторопливо выкурил сигарету и стал осматривать дом.