Цирроз совести (сборник)

Андрей Шаргородский, 2017

Софи Мюллер нездоровилось. Температура не спадала, а сердце тревожно билось в груди. Плохое предчувствие выдавали холодные ноги, которые сильно потели. Это происходило всякий раз, когда где-то рядом возникал он. Со дня свадьбы, в том далёком 1924 году, до дня рождения дочери, в 1936 году, у неё никогда не было никаких чувств к этому человеку. Но именно рождение дочери стало причиной их развода. И дело было совсем не в его любовнице, смазливой личной секретарше Барбаре Хельмут. Дело было в том, что оберштурмбанфюрер СС Генрих Мюллер не мог иметь дочку с ярко выраженными монголоидными чертами лица.

Цирроз совести. Роман

Часть первая

Глава первая. Пригород Мюнхена. Ноябрь 1967 года

Софи Мюллер нездоровилось. Температура не спадала, а сердце тревожно билось в груди. Плохое предчувствие выдавали холодные ноги, которые сильно потели. Это происходило всякий раз, когда где-то рядом возникал он. Со дня свадьбы, в том далёком 1924 году, до дня рождения дочери, в 1936 году, у неё никогда не было никаких чувств к этому человеку. Но именно рождение дочери стало причиной их развода. И дело было совсем не в его любовнице, смазливой личной секретарше Барбаре Хельмут. Дело было в том, что оберштурмбанфюрер СС Генрих Мюллер не мог иметь дочку с ярко выраженными монголоидными чертами лица.

Всякий раз, когда он встречался с ней, он был приветлив, и проявлял заботу. Даже поражение Германии и его бегство из страны не мешало ему видеться с дочерью хотя бы раз в год. Сегодня она почувствовала, что он где-то рядом.

В палату зашла сестра.

— Вам звонили из полиции и сообщили, к вам в квартиру забрались воры.

— Что-то украли?

— Нет! Их задержали! Так что скоро к вам приедут из полиции.

— Хорошо! Я буду ждать.

Дверь закрылась. Спать ей не хотелось. Она уже знала, что единственная цель грабителей были бумаги из её личного архива, за которыми уже давно охотился «Моссад». И она не ошиблась.

Задержанных было двое. Граждане Гордон и Шор объяснили полицейским, что они охотятся за Мюллером, чтобы отомстить за своих родственников, которых он замучил в гестапо. В главном управлении полиции Мюнхена быстро разобрались что к чему, и агентов распознали. Тем более, что месяц назад эти же люди засветились за слежкой квартиры, в пригороде Мюнхена на улице Манцингер, 4. Тогда в семье Мюллер был семейный праздник, на котором присутствовала Элизабет с мужем. Всё было как обычно, но на этом же празднике присутствовал ещё один человек. Никто ничего о нём не знал.

Позже агент «Моссад» Цви Малхин признает, что именно тогда они упустили Мюллера.

На допросе он сообщит следующее: «До операции нам раздали фотографии всех родственников Мюллера. Мы их засекли и всех опознали. Однако один человек остался нами не опознан. Он вышел из дома и направился ловить такси. Я ещё подумал, что это скорее всего военный, так как у него была характерная походка. Когда наш сотрудник направился за ним, мы остались наблюдать за окнами квартиры на втором этаже, откуда слышались песни. Когда гости разошлись, и мы вернулись на явочную квартиру, то сотрудника, который отправился за тем человеком, там не было. Не появился он и на следующий день. Наша операция предполагала смену квартиры, и мы съехали с той явки. Больше этого сотрудника мы не видели. Когда мне позже показали фотографию Генриха Мюллера, я его опознал его в том человеке, который покинул дом Софи Мюллер».

Почему фотографию Мюллера им не показали перед операцией, остаётся до сих пор большим вопросом. Так же не ясна судьба высокопоставленного сотрудника «Моссад», который отправился следить за Мюллером.

Вышедшая через три дня из больницы Софи Мюллер, после осмотра квартиры подтвердила, что ничего не пропало. В протоколе от 5 ноября 1967 года факт проникновения в квартиру был зафиксирован, однако в нём ни слова не было о предполагаемых грабителях.

Слухи об этой истории ещё долго будоражили жителей Мюнхена, поэтому бывшей жене группенфюрера СС пришлось уехать жить к дочери Элизабет и зятю Карлу Зинбак.

Глава вторая. Винница. Июнь 1941 год

24 июня я встал рано и начал искать подарки. Мне исполнилось пять лет! Я подслушал разговор папы с мамой и понял, что они приготовили мне в подарок самокат. То, что война была уже рядом и грохот от разрывов становился всё ближе и ближе, было не важно! Важно было только то, что теперь я смогу кататься на новеньком самокате вместе со всеми ребятами нашего двора.

— Вадимчик! — услышал я голос мамы за дверью. — Ты где?

Я быстро спрятался под кровать и затих. Мне было видно, как мама открыла дверь и тихонько зашла, думая что я сплю. Папа следом занёс самокат. Выдержать и не закричать от радости я уже не смог.

— Ура! — заорал я как не нормальный и выскочил из-под кровати.

— С днём рождения, сынок! — сказал отец и обнял меня крепко-крепко.

Если бы я знал тогда, что это будет последние объятия с отцом! Если бы я знал, что больше его уже никогда не увижу! Если бы я знал!

В тот же день его арестовали по делу о безосновательных массовых репрессиях в Винницкой области в 1937–1938 годах. Он служил в НКВД заместителем начальника 3-го отдела Винницкого УНКВД. Начальник Винницкого НКВД Кораблёв и начальник 3 отдела Запутряев в 1940 году были арестованы и их приговорили к расстрелу. В отношении моего отца началось расследование, и его арестовали именно в мой день рождения, 24 июня 1941 года. Мама и старшая сестра плакали, а мне говорили, что папу забрали на фронт.

Все ждали, что в Винницу скоро войдут немцы. Кто-то пытался убежать в Киев, кто-то к родственникам в деревню. Нам некуда было бежать, так как все наши родственники и знакомые отвернулись от нас в связи с арестом отца. Тем более что бабушка была больна и плохо ходила. Мама решила остаться.

Каждый день грохот орудий и взрывы снарядов становился всё ближе. Мама посылала нас на брошенные огороды собирать молодую картошку и кабачки. Всё это богатство мы прятали в потайной погреб.

20 июля в Винницу вошли немцы. Первые дни мы прятались, но потом я стал бегать в город и смотреть, что там происходит. Ужасы от увиденного до сих пор не дают мне спать. Еврейские семьи расстреливали прямо возле их домов. Просто выводили всех, ставили к стенке и стреляли. Трупы грузили на повозки и вывозили за город. Но самое страшное было впереди.

19 сентября в городе прошли облавы. Хватали всех, кто не успел спрятаться. Людей, которые хоть немного были похожи на евреев, выгоняли из домов и выводили на улицы. Всех, кто был схвачен, расстреляли. В тот день было уничтожено около десяти тысяч мирных граждан.

Мы сидели в доме и никуда не выходили. В один из дней к нашему дому подъехала машина. Мама стала нас обнимать и плакать, решив, что это конец. В дом вошёл солдат с автоматом. Пройдя по комнатам, он вышел и что-то сказал сидевшему там офицеру. Тот вышел из машины и зашёл в дом.

— Здравствуйте! — сказал он на чисто русском языке. — Можете меня не бояться! Я буду у вас жить здесь, — он показал на большую комнату, где спали бабушка с мамой, — а вы будете жить там! — он показал на детскую комнату. — Каждый день я буду вставать в семь утра и завтракать. Вечером у меня должен быть готов ужин и чистая постель. Когда я буду здесь, то в доме должна быть тишина! Понятно?

— Да, господин офицер! — сказала мама.

— Хорошо! Если всё будет так, как я сказал, у вас всё будет нормально! К вечеру моя комната должна быть готова, а ужинать я буду с двумя другими офицерами. Стол накроешь к восьми часам! — Он пристально посмотрел маме в глаза. — Понятно?

— Да! — Ответила мама.

Он повернулся и вышел. Солдат занёс огромный чемодан и убежал.

Вечером они ужинали, а мы сидели в сарае на улице. Мама зарубила им курицу и приготовила всяких салатов. Когда офицер проводил своих гостей, мама убрала со стола и принесла нам то, что недоели немцы. Кушать было противно, но голод давал о себе знать.

Так мы начали жить по-новому. Офицер приносил консервы, сахар и крупы. Не могу сказать, что мы стали жить хуже. Даже наоборот. Только мы с сестрой стали замечать, что немец стал проявлять знаки внимания к нашей маме. Иногда он приносил шоколад. Один раз принёс виноград. А потом он приказал бабушке забрать нас и уйти из дома до утра. Уходя, мы заметили, как на столе появилась бутылка вина. Мама стояла с опущенными глазами, а он зажёг свечу на столе.

Глава третья. Винница. Апрель 1943 года

Когда Генрих Вайс увидел три золотых кольца, он понял, что сегодня ничто не сможет ему испортить настроение. Даже огромный риск его уже не мог остановить. Он поставил подпись и позвал охранника.

— Гельмут! Вот постановление об освобождении этой, — тут он намерено сделал паузу, чтобы внимательно прочитать фамилию, которую уже знал наизусть, — Ларисы Ратушной. Там её ждут! Так что можешь её выводить.

Позже он уничтожит все следы её пребывания в лагере, чтобы на него не могло упасть малейшее подозрение. Но сейчас! Сейчас он любовался красивым колечком, которое ему передали подпольщики, чтобы выкупить Ларису.

Через час она была уже далеко, и с новыми документами на имя Луки Степко. И только тогда она осознала, что всё позади, и ей стало безумно страшно. Вспомнился тот первый бой под Наро-Фоминском, где её захватили в плен. Вспомнились неудачные побеги и долгожданная свобода после удавшегося побега. Вспомнился долгий путь домой, когда каждая тень, каждый голос бросал её в дрожь. Долгие поиски подпольщиков, которые её долго проверяли, тоже невозможно было забыть. И тот арест на свечном заводе, и чудесное освобождение из концлагеря говорили ей о том, что смерть совсем близко. И от этого ей становилось страшно.

Но ничто не могло её остановить. В мае 1943 состоялась та встреча, которая подписала ей смертный приговор.

Её пригласил к себе в гости красивый фельдфебель Курт Розенберг. Он служил в интендантских войсках, а ей нужно было раздобыть сведения для партизанского соединения. Они познакомились, и он позвал её с ним поужинать. Хорошо зная немецкий, Лариса быстро нашла с ним общий язык и кокетливо согласилась. Когда машина подвезла их к невзрачному домику возле вокзала, она не сразу поняла, что ужинать придётся здесь. Проводив её в дом, Курт познакомил её с хозяйкой. Лена посмотрела на неё с презрением, но ничего не сказала. Сев за стол, Курт неожиданно на чистом русском позвал хозяйку.

— Лена, присаживайся с нами!

Лена вышла в платье и присела рядом с Куртом.

— Вы так хорошо разговариваете на русском! Где вы научились, Курт? — от неожиданности произнесла Лариса.

— Лариса!

— Я не Лариса! Вы меня с кем-то попутали! — Лариса встала.

— Сядьте! — приказал Курт. — Вас разве не учили, что резких движений делать нельзя ни при каких обстоятельствах? Если конечно вы не хотите получить пулю в лоб.

Лариса медленно опустилась на стул.

— Ваши документы не выдерживают никакой критики! Вы попадётесь на первой же проверке!

— Лариса! Мы знаем откуда вы и как вы бежали из лагеря! — Лена пристально посмотрела ей в лицо.

— Мало того, мы специально устроили эту встречу, чтобы серьёзно поговорить. — Курт налил вина. — Давайте выпьем за встречу, а потом всё спокойно обсудим.

Лариса молча выпила и судорожно размышляла: «Что это? Проверка? Тогда почему тут? И при чём здесь эта женщина?»

— Эта женщина, — как бы читая её мысли, продолжил Курт, — хозяйка квартиры, где я живу. И ещё: для всех, в том числе и для её родных, она моя любовница. Её муж в сорок первом был арестован НКВД и судьба его неизвестна. Скорее всего, его расстреляли. Именно поэтому я здесь и наши отношения являются своеобразной ширмой. Теперь о вас, Лариса.

— К чему весь этот маскарад? Зачем вы меня сюда привезли? — Лариса не могла сдерживать слёзы.

— Лариса, маскарад здесь устраиваете вы. Не надо этих слёз, не надо вопросов. Я всё сейчас вам расскажу. Мы получили задание из центра связать Винницкое подполье с партизанским соединением. И именно поэтому вы здесь!

— Я не понимаю о чём вы говорите, — Лариса смахнула слёзы. — Вы меня с кем-то путаете!

— Не могу я вас с кем-то путать, Ляля Ратушная! Не имею права! Потому что Иван Васильевич Бевз настоятельно рекомендовал именно вас в качестве связной. Вам даже позывной придумали — «Звёздочка»! Нравиться?

— Как мне вас называть? — Лариса пристально посмотрела ему в глаза.

— Я обычный фельдфебель интендантской службы Курт Розенберг. Так и называйте! А Лену называйте Леной! А мы вас будем называть так, как будет написано в ваших новых документах, которые вы завтра заберёте здесь, у Лены. Больше никаких вопросов! Все инструкции Лена вам завтра тоже передаст. Связь — только через неё. Только Иван Васильевич, вы и Лена знаете, что я не тот за кого себя выдаю. Поэтому любое упоминание обо мне из ваших уст будет означать мою гибель. И последнее: давайте ужинать! Я просто умираю от голода!

Глава четвёртая. Берлин. Сентябрь 1963 года

— Итак, господа, начнём! — седой пожилой немец в плаще и шляпе махнул рукой.

К могиле подошли шестеро мужчин в спецодежде и марлевых повязках на лицах. Они стали быстро откидывать землю. Очень скоро табличка, стоящая на могиле начала падать. Один из работников подхватил её и отнёс к стоящим неподалёку людям. Это были члены комиссии, выполнявшие надзор за выполнением распоряжения прокуратуры Западного Берлина. Распоряжение это предписывало провести эксгумацию трупа, находящегося в этой могиле. Данное решение было вынесено по настоянию Западногерманского центра по выявлению нацистских преступников. Именно этот центр получил информацию о том, что Генрих Мюллер, шеф гестапо, не погиб в уличных боях в Берлине, в мае 1945 года, а спокойно живёт и работает в одной из стран антигитлеровской коалиции. Поэтому и было вынесено такое решение, чтобы убедиться, что в данной могиле на Кройцбергском военном кладбище в Западном Берлине покоится тот, имя которого указано на табличке.

Один из членов комиссии показал фотографу, чтобы он запечатлел сваленную табличку. Позже этот снимок будет фигурировать в заключение экспертов, которые подтвердят, что надпись на могиле содержала следующий текст: «Здесь покоится Генрих Мюллер, который родился 28 апреля 1900 года, погибший в уличных боях в Берлине, в 1945 году».

Позже извлечённые останки будут описаны, сфотографированы и отправлены на патологоанатомическую экспертизу.

Заключения патологоанатомов шокировали весь мир. В частности в этом заключении было сказано, что в могиле находилось тело не одного, а сразу трёх человек. Но самое главное было не это. Далее специалисты утверждали, что ни одни останки не принадлежат Генриху Мюллеру! Так же в материалах заключения экспертов значится, что на основании именно этого захоронения было выдано свидетельство о смерти Генриха Мюллера за № 11 706/45.

— Всё понятно, что ничего не понятно! — проронит президент США Джон Кеннеди, и через несколько недель его застрелят.

— Прекрасно! — заявит премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан и через несколько недель уйдёт в отставку, так как у него диагностируют рак.

— Ни хрена себе! — скажет Никита Хрущёв, и через год его выкинут из политбюро, когда он будет в отпуске.

И только сам Мюллер улыбнётся и скажет: «Значит, буду долго жить!» После этого нальёт себе рюмку водки и, опрокинув её одним залпом, примется рассматривать старые заметки. Его немецкая педантичность помогла ему собрать ценнейший архив, в котором помимо тайн и секретов немало место было уделено и его собственной персоне. Целые тома вырезок из газет, наградных документов и просто интересной информации о себе частенько поднимали ему настроение в минуты грусти и депрессии. Проглядывая их сегодня, он нашёл то, что искал. Старая газетная вырезка гласила: «В августе 1945 года на территории Министерства авиации был обнаружен труп в форме группенфюрера СС, и удостоверение на имя Генриха Мюллера. Захоронение этих не идентифицированных останков состоялось 17 сентября 1945 года. Труп привезли на кладбище Берлин-Нойкельн и захоронили в одиночной могиле».

— Значит, буду долго жить, — повторил он и посмотрел на полупустую бутылку.

«Быть, или не быть? Пить, или не пить? — рассуждал он, — Не буду! Раз решил долго жить — значит надо меньше пить! Что-то сегодня у меня поэтическое настроение! Старость! — побурчал он и пошёл устраиваться в своё любимое кресло.

Глава пятая. Умань. 11 марта 1944 года

Когда Андрей Никитович Слепнёв открыл глаза, то на небе уже появились звёзды. Последний месяц он их не видел. Ожесточённые бои, которые вёл Второй Украинский фронт, настолько всех измотали, что люди не выдерживали и падали на холодную, пусть и весеннюю землю. После освобождения Кировограда все силы были брошены на Умань. И вот теперь, когда бои закончились и город перешёл под контроль наших сил, все надеялись на передышку.

Андрей подкинул дров и сел поближе к костру. Глядя в огонь, он вспомнил все свои мытарства за последние три года. Когда после ареста 24 июня его перевезли в Лукьяновское СИЗО, он уже решил, что это конец. Однако следователь не спешил с передачей материалов, и это его спасло. Угроза взятия Киева заставила руководство отправить всех задержанных в знаменитый сталинский Ухтпечлаг, в республику Коми. Там их всех поселили в бараки и бросили на заготовку топлива. Родине и армии нужен был уголь и лес. Их приводили с работы в десять вечера, а в пять утра звучала команда «Подъём!» Умиравших хоронили каждый день десятками. От голода постоянно кружилась голова. Но он понимал, что любой ценой нужно выжить.

В очередной раз, когда он обратился к руководству отправить его на фронт, капитан Нестеров ему ответил, что он ещё не осужден.

— Тебе надо признать свою вину! И когда решение суда вступит в законную силу — вот тогда можешь проситься в штрафбат, искупить кровью свою вину.

— Но я же невиновен! Вы же видели материалы дела! Против меня даже не выдвинуто обвинение! Только донос!

— Понимаю тебя, гражданин Слепнёв, но помочь ничем не могу!

И всё-таки он вырвался из лагеря. В конце октября 1943 года к ним прибыл представитель генерала Конева и объявил о том, что приказом ставки Главного командования создан Второй Украинский фронт. Все желающие, готовые кровью искупить свою вину будут сегодня же освобождены и направлены в район боёв. Желающих было немного, но Андрей понял, что это его шанс. Он сделал два шага вперёд.

— Фамилия?

— Слепнёв Андрей Никитович, лейтенант НКВД.

— Статья?

— Ещё не было суда!

— Как так? Почему тогда в лагере?

Андрей увидел, как начальник особого отдела что-то шепчет представителю Конева на ухо.

— Ну и что? — удивился полковник. — Я его забираю!

— Товарищ полковник, без решения суда нельзя! Вы меня понимаете?

— А вы меня, товарищ капитан, понимаете? Мне через месяц Умань надо брать! И кто у меня командовать будет, а? Может быть вы? Слепнёв!

— Я, товарищ полковник!

— Командуй взводом! Быстро получить обмундирование и паёк на три дня! Через час построение возле штаба! Бегом, марш!

Так он попал на войну. Он очень хотел написать домой, сообщить, что он жив, но начальник штаба его отговорил.

— Винница в оккупации. Письмо не дойдёт. И ещё, ты же знаешь — нам писать нельзя. Вот искупим, тогда и пиши. А может мы ещё сами будем Винницу брать!

Сейчас, лёжа возле костра, он хотел только одного — увидеть своих детей и жену. И представив то, как он войдёт в дом и их обнимет, окончательно его успокоило, и он заснул.

Не знал тогда красноармеец Слепнёв Андрей Никитович, что при освобождении Жмеринки остатки его взвода будут захвачены в ходе контратаки немецких частей. Не знал он также, что потом, через неделю, их освободят партизаны под Каменец-Подольском. И никак он не мог предположить, что опять окажется под арестом.

Всё это будет потом, а пока ему снился сынок Вадим на самокате, дочка Валечка и жена Лена, которая тоже спала и не знала, что между ними всего-то было каких-то сто километров.

Часть вторая

Глава первая. Швейцария. Ноябрь 1967 год

— Снимайте уже этот чехол с головы! — сказал Мюллер, усаживаясь поудобнее в кресле возле камина. — Всё уже позади и мы можем спокойно поговорить.

Он подождал пока собеседник скинет накидку.

— Напомните, мне как вас теперь зовут?

— В последний раз я уходил от ваших псов под именем Курта Розенберга.

— Да, да! Помню! Вы тогда неплохо провернули операцию по проникновению на объект «Вервольф». Жаль, но все ваши усилия и жертвы были зря!

— Не думаю, герр Мюллер.

— Вы сейчас ко мне обратились в форме «герр». Я в некоторой растерянности. Вы имели ввиду господин Мюллер, или вы обращаетесь ко мне, как принято в иудаизме к мужчине, который принял гиюр?

— Вы всегда умели тонко намекать на то, что вас в данный момент времени интересует больше всего.

— Мне нравиться, что вы меня понимаете с полунамёка. Итак, Курт?

— Да, называйте меня Курт!

— Хорошо! Как вам всё-таки удалось от меня ускользнуть тогда в Виннице? Ведь ваша связная была под колпаком! Как её звали… Лера, Лара, Ляля, да! Ляля Ратушная!

— Всегда завидовал вашей памяти!

— Ну, не скромничайте, Курт! Вы тоже никогда не страдали склерозом! И всё-таки? Вы ушли с помощью партизан?

— Да! Там была сильная подпольная организация, которая и сделала всё возможное, чтобы я исчез.

— А фейерверк при доставке боеприпасов в декабре сорок третьего — тоже ваших рук дело?

— Да! Но об этом знало всего два человека. Как вам удалось?

— Гер Курт! Вы же понимаете, что когда ваши люди убирали Лялю Ратушную перед приходом ваших войск, то нашёлся человек, который предварительно с ней побеседовал. И она ему рассказала очень много интересного.

— О чём это вы?

— Да о том же, о чем и вы!

— Наши люди Лялю не убирали!

— Правильно! Её убрали человек из центра. Так как вас уже планировали вести дальше! А Ляля много знала и могла взболтнуть чего-то лишнего! Ведь и вам тогда не приходило в голову, что вы будете стоять у истоков могущественной разведки «Моссад»? Или не так?

— Я не знаю, что вы тут для меня приготовили, поэтому я не могу быть с вами также откровенным, как и вы со мной!

— Курт! Бросьте валять дурака! Всё вы прекрасно понимаете! И ваше исчезновение из Винницы и таинственная смерть под Кенигсбергом! Вас, как и меня, хоронят и воскрешают чуть ли не каждый год. А мы с вами сидим и рассуждаем о какой-то Виннице. Давайте лучше вспомним о хорошем!

— О том, как вы меня из Мюнхена привезли в Швейцарию в багажнике? Столько лет прошло, а старые методы гестапо до сих пор на вооружении у ваших людей!

— Курт! Вы же разведчик и понимаете, что если бы я хотел просто избавиться от хвоста, то достаточно было метра капроновой верёвки и вас бы уже давно отпевали на родине.

— Я понимаю это! Так же как понимаю, что мы сейчас вспоминаем прошлое, чтобы подумать о будущем. Ведь так?

— Да! Вы абсолютно правы! Слишком сложно мне стало жить на этом свете. Все разведки мира охотятся за мной. Не дают нормально видеться с семьёй.

— Кстати, как ваша любимая Элизабет?

— Говоря слово «кстати», я бы вас просил, Курт, применять его по назначению, а не просто так, чтобы показать свою осведомлённость. Вы же не хотите мне устроить свидание с дочерью?

— Извините, герр Мюллер, я не хочу! Но могу!

— И как?

— У нас есть двойник вашей Элизабет! Вернее женщина как две капли воды похожая на вашу дочь! Остальное, как вы понимаете — дело техники!

— Вы всё-таки не русский разведчик! Вы просто настоящий еврей! Не прошло и часа нашей беседы, а вы уже торгуетесь! Причём ещё даже не зная в чём ваша выгода!

— Если я вернусь живым в Израиль без Мюллера, то меня ожидает прогнозируемое отстранение от дел и скромная пенсия! Если я вернусь в Россию без Мюллера, то меня ждёт лагерь, так как шумиха вокруг последних событий уже расползлась по миру.

— Я вам больше скажу! Если вы вообще вернётесь, то за вашу жизнь уже никто не даст и ломаного гроша!

— Почему?

— Да потому, что вы не можете выйти отсюда неперевербованным. Причём перевербовка должна быть с такими тузами на руках, которые уже никто никогда не побьет!

— А мой джокер в виде двойника вашей дочери?

— Это не джокер, Курт! Это ваша единственная козырная карта, которую могут перебить другие игроки.

— Тогда я совсем не понимаю смысла нашей беседы! Для чего-то же тогда я вам нужен?

— Вы правы, Курт! Я вас притащил сюда не просто так! Но вы не думайте, что старик Мюллер хочет вам рассказать о тайнах золота Третьего Рейха, или передать свой архив. Нет! Тут другое!

— Что же у вас может быть такого, что может заинтересовать меня?

— Понимаете, Курт! Я уже в том возрасте, когда невольно думаешь о скором конце. Перебирая в памяти всё, что я натворил на этой земле, я вспомнил, что не выполнил одно своё обещание, которое дал в спешке. И я хочу, чтобы именно вы помогли мне его выполнить.

— Что же это за обещание? Если вы хотите, чтобы я вам помог, то сообщите, хотя бы для начала, кому вы его дали?

— Что за обещание я вам расскажу позже! А вот кому я его дал, мне представлялось, что вы догадались!

— Ума не приложу! Так кому же?

Мюллер внимательно посмотрел на собеседника и как-то буднично, с безразличием ответил:

— Гитлеру! Кому же ещё!

Глава вторая. Пригород Вены. 13 апреля 1945 года

Кровавый восход солнца 13 апреля 1945 года не предвещал ничего хорошего. В шесть утра весь личный состав второго штрафного батальона, приданный Второму Украинскому Фронту, был поднят по тревоге в пять утра. Приказ личному составу был зачитан в пять тридцать. Батальону предстояло произвести зачистку районов в пригороде Вены.

После кровавых боёв 6–12 апреля, когда половина личного состава погибло, все мечтали о передышке. Однако чтобы не рисковать основными частями, командование фронта решило пустить впереди регулярных частей штрафбат. Так, на всякий случай. Потери штрафных батальонов можно было не показывать в основных сводках, поэтому командование решило не рисковать.

Андрей уже ничему не удивлялся. После повторного ареста и долгих допросов, у него не осталось в душе ничего, кроме желания выжить и увидать свою семью. Как и в прошлый раз его опять обвиняли в измене Родине. Только теперь добавилась формулировка «умышленный переход на сторону врага». Закончилось всё опять штрафбатом. Многие красноармейцы, воюющие с ним, были убиты. Некоторым повезло и они, после ранений, были реабилитированы. Ему удавалось выжить. Но за всё время боёв его ни разу не ранили. Вокруг лилась кровь, а у него никогда не было ни царапины. Даже во время уличных боёв в Вене, где погиб каждый второй, а раненых не успевали отвозить в медсанбаты — он оставался цел и невредим.

— Произведём зачистку и я подам на тебя рапорт, — пообещал ему политрук.

— Как будем действовать?

— Ты, Слепнёв, берёшь десять человек и идёшь на Пайербах! Вот он, смотри по карте! А мы обойдём его справа и слева, чтобы никто не выскочил. Встречаемся тут! — Его карандаш указал место на карте. — Понятно?

— Пленных брать, или на месте кончать?

— По обстановке! Если в руках что-то есть — стреляй без раздумий!

Колонна двинулась в сторону городка. Людей не было. Местным жителям было приказано не выходить из домов и беспрепятственно пускать солдат для проверки их жилищ. По узкой улочке они подошли к большому дому. Ворота были закрыты, но внутри дома были слышны голоса. Прислушавшись, Андрей понял, что кричит ребёнок. Взяв с собой троих солдат, он вошёл во внутрь. Голоса стихли, но незримо ощущалось чьё-то присутствие. Сняв автомат с предохранителя, он толкнул дверь первой комнаты. В комнате никого не было. Вторая комната оказалась тоже пустой. Когда он толкнул ногой третью дверь, в ответ раздалась автоматная очередь. Снова раздался плачь ребёнка.

— Не стрелять! — скомандовал он. — Там дети!

— Нихт шиссен! — прокричал он. — Не стрелять!

— Вы кто? — послышалось из-за двери.

— Мы бойцы Красной Армии! А вы?

— А мы бойцы Русской Освободительной Армии генерала Власова! И сейчас вы нам дадите возможность выйти отсюда!

— А может, ты подумаешь и сложишь оружие! Город окружён и вам не уйти! — Андрей жестом показал, чтобы солдаты обошли комнату с улицы.

— У нас в руках семья из четырёх человек. Двое из них — дети! Если вы не дадите нам выйти, то мы их начнём расстреливать!

В комнате опять раздался детский плачь.

— Никто не будет стрелять! — крикнул Андрей. — И вы не стреляйте! Я сейчас загляну внутрь, а ты мне покажешь, кто там у тебя! Только без глупостей! Один выстрел — и мы бросаем гранаты!

— Хорошо! Можешь посмотреть.

Андрей прилёг на пол и аккуратно стал заглядывать в комнату. Там стоял шифоньер, за которым пряталось двое вооружённых людей в гражданской одежде. В руках один держал мальчика, другой девочку. Их родители лежали на полу лицом вниз и вздрагивали от страха.

Глядя на перепуганных детей, он представил, что точно так же, в оккупации, немцы могли издеваться над его сыном и дочкой. Ненависть к этим подонкам, прикрывавшихся детьми, мгновенно подсказала единственное правильное решение.

— Выходить будете через окно. Отпусти детей!

— Детей я отпущу, как только добегу до конца усадьбы! Кидай свой автомат!

Андрей отсоединил рожок и положил автомат на пол. Рожок кинул в комнату.

— Автомат не дам, так как я из штрафбата. За утерю оружия сам знаешь, что мне будет.

— Не дёргайся! Мы уходим.

Слышно было, как открылось окно. Снова заплакали дети. Их мать стала хватать их за ноги, не понимая, куда эти люди их тащат. Один из власовцев грубо толкнул её сапогом в лицо. Муж женщины кинулся на него. Неожиданно второй закричал: «Засада!»

Андрей понял, что счёт идёт на секунды. Присоединять запасной рожок к автомату уже не было времени. Кинув автомат, он бросился в комнату с ножом. За окном раздался выстрел, и Андрей увидел, как один из бандитов начал сползать на пол, отпуская девочку. Та бросилась к маме. На ходу инстинктивно он понял, что вспышки огня из дула автомата власовца вот-вот прошьют его насквозь. Добежав до бандита, он всадил ему нож в бок и выхватил мальчика. Падая на пол, он подмял под себя ребёнка и тут же ощутил, как первая пуля попала ему в плечо. Подняв взгляд, он увидел, как на лбу бандита появляется отверстие от пули его солдат. Он понял, что всё кончено. В самый последний момент, когда он прикрыл своим телом ребёнка, пули одна за другой прошили его тело. Голоса стали стихать. К нему подбежала обезумевшая мамаша и стала вытаскивать из-под него мальчика. Он видел, как вбежали солдаты и встали возле него. Всем стало понятно, что делать что-то бесполезно. Кровь сочилась из четырёх ран, и шансов выжить у него не было. Он увидел испуганные глаза мальчика и попытался улыбнуться ему.

— Ви хайст ду? — выдавил он из себя.

— Их хайсе Герг! Георг Локамп!

Глаза Андрея закрылись, и он увидел своего сына. Сын мчался к нему на самокате и отчаянно кричал: «Папа, я сейчас! Я сейчас тебе помогу!»

Он улыбнулся и спокойно заснул. Уже навсегда.

Глава третья. Берлин. 13 апреля 1945 года

— Несите всем шампанского! — Гитлер не скрывал своей радости. — Запомните это день! Этот день станет переломным в нашей войне! Только что пришла новость о смерти Эзенхауера!

Радость, с которой восприняли эту новость в бункере Гитлера, вскоре улетучилась. Этот день принёс в Берлин две новости: хорошую и плохую. Плохой стала новость о падении Вены.

Гитлер почернел, и его невозможно было узнать. Он понял, что это всё! Три дня он не мог прийти в себя и окружающие думали, что он лишился рассудка. Так думали почти все. Кроме Бормана.

Вернувшись из бункера, Борман целые сутки не выходил из своего кабинета. Подчинённые не успевали выполнять поручения. Приходили и уходили военные и гражданские люди, с которыми он проводил часовые беседы. В три часа ночи он поднял трубку телефона.

— Борман!

— Да, я вас слушаю, партайгеноссе! — отозвался на том конце Мюллер.

— Генрих! Мы с вами завтра должны быть у Гитлера в одиннадцать часов.

— Утра?

— Да! Но перед этим мы должны с вами переговорить. Помните нашу скамейку у озера?

— Конечно! — сказал Мюллер, улыбаясь, и понял: случилось что-то из ряда вон выходящее. Никогда раньше он не боялся встречаться с ним в кабинете. Назначение встречи в парке говорило только об одном — разговор имеет особую важность и не может стать известным третьим лицам. — Я буду там в…

— Девять пятьдесят!

Трубку положили, и у Мюллера сползла улыбка с лица. Об этом разговор через час узнает Гиммлер и только одно обстоятельство может спасти его от последующих вопросов. Это обстоятельство — встреча с Гитлером.

«Всё очень плохо, — подумал Мюллер, — потому что всё идёт к развязке, — он посмотрел на свой диван, — ложиться бессмысленно, поэтому на всякий случай нужно привести в порядок бумаги».

Утренняя прохлада, исходящая от озера, слегка взбодрила его. Борман опаздывал. Опытный глаз разведчика выхватил из окружающего ландшафта две фигуры с метлами. «Не очень-то у них получается изображать из себя дворников», — подумал он и тут же услышал шаги.

— Хайль, — Мюллер вытянулся насколько мог в струнку.

— Доброе утро! У нас мало времени, поэтому сразу к делу!

— Разрешите заметить, но за нами слежка! И это не мои люди!

— Не важно! Главное, что они ничего не услышат. Итак! Гитлер поручил мне разработать план операции «Феникс». Я её разработал, и фюрер её утвердил. Теперь дело за вами!

— Да! Только я…

— Только вы теперь третий, кто знает об этом. И любая просочившаяся информация об этой операции будет означать только одно…

— Я понимаю! — ответил Мюллер, и у него засосало под ложечкой.

— Хорошо! Гитлер вам доверяет. Я с ним согласен!

— Спасибо за доверие!

Борман внимательно посмотрел на него и продолжил.

— Обстоятельства складываются таким образом, что победитель в этой войне уже известен. И как вы сами понимаете, это не мы! Фюрер понимает это и не снимает с себя ответственности. Но в данной ситуации было бы очень глупо пустить себе пулю в лоб, зная что это ничего не изменит. Сдаваться русским Гитлер не будет, так как понимает, что его тело, болтающееся на верёвке — тоже не лучший выход. Остаётся только одно.

Борман остановился и опять посмотрел пристально на Мюллера.

— Что бы вы придумали в данной ситуации, Генрих?

— Я думаю, что вы придумали намного лучше, чем я могу предложить! — неуклюже попытался выкрутиться Мюллер, и ему стало стыдно за эту неловкость. — Простите! Учитывая то, что мне известно, я бы предпочёл уйти, чтобы вернуться!

— Да! Именно это и имеется в виду. Вам хватило одного названия операции, что бы проанализировав ситуацию, выдать правильное решение. Я думаю, мы в вас не ошиблись!

Детали будем обговаривать сейчас и здесь. У фюрера будут совсем другие фразы и ни малейшего намёка на то, что мы сейчас с вами придумаем.

— Понятно!

— Ваша задача — подобрать исполнителей на каждом этапе операции, обеспечить им красивую легенду и мотивацию. Главное, чтобы потом не осталось ни малейшего следа. Все участники, кроме нас с вами, должны быть уничтожены.

«Как-то не очень уверенно он произнёс выражение «нас с вами», — мелькнуло в голове у Мюллера, — или показалось?»

— Уходит сначала он, потом вы, а потом я!

«Хоть так!» — опять промелькнуло у Мюллера.

— А теперь слушайте детали!

Борман оглянулся и перешёл на полушёпот.

Дворники, которые старательно мели аллеи незаметно старались наблюдать за ними в маленькие бинокли.

«Пытаются читать по губам! — понял он, и немного встал левее, чтобы заслонить лицо Бормана. — Вот так лучше!»

Весь последующий разговор он больше не отвлекался на тех, кто за ними следил, а только внимательно слушал и удивлялся тому, как всё это здорово было придумано.

Глава четвёртая. Винница. 13 апреля 1945 года

Она ждала прихода людей из НКВД давно. С 20 марта прошлого года, когда освободили Винницу. Тогда, когда весь город вышел с цветами встречать Красную Армию, она не понимала — где люди взяли столько цветов? Не понимала она и другого: почему так долго их не могли освободить? Почти тысячу дней фашисты истязали этот мирный город. Из ста тысяч жителей города после оккупации в городе осталось только двадцать семь тысяч. Фашисты уничтожили почти сорок две тысячи мирных жителей. Почти пятнадцать тысяч было угнано на каторгу. Из трёхсот пятидесяти предприятий уцелело только десять! Всё это у неё не укладывалось в голове. Ненависть к фашистам была настолько сильной, что люди впадали в истерические припадки.

Теперь это было позади. Теперь их ждала мирная жизнь и спокойный сон. Так она думала, возвращаясь с подросшими детьми домой.

На следующий день она пошла в контору товарной станции, где работала до войны. Из бывших сотрудников там остались только двое обходчиков. Остальные были убиты. На месте начальника товарной станции сидел военный.

— Здравствуйте! — сказала она, войдя к нему в кабинет.

— Здравствуйте! — ответил он. — Вы по какому вопросу?

— Я работала здесь учётчицей до войны. Вот пришла узнать, когда выходить на работу.

— Ваша фамилия?

— Слепнёва, Елена Денисовна!

— Так! — сказал он и открыл какую-то тетрадку. — Слепнёва, говорите?

— Да! Что-то не так?

— Не так то, гражданка Слепнёва, что по нашим сведениям вы во время оккупации сотрудничали с фашистами.

— Ну что вы такое говорите!

— А вы вспомните, — перебил её он, — кто у вас жил в доме во время оккупации? Кто с немцами вино пил по вечерам? Вспомнили?

— Немцы нас не спрашивали! Когда вы нас бросили и ушли из города, они пришли, и стали нами командовать. А тех, кто не выполнял их приказы — расстреливали!

— Правильно, гражданка! Любой советский человек предпочёл бы пулю в лоб, нежели сотрудничать я фашистами! А вы пригрелись под немцем! В прямом и переносном смыслах этого слова!

— Ты, сволочь, не имеешь права так говорить! — Лена схватила со стола чернильницу и бросила в лицо военному.

— Ах ты, подстилка, фашистская! Я тебя сгною в лагерях! Ещё не известно, может ты вместе со своим муженьком заодно?

Лена остолбенела.

— Он жив?

— Он сидел в лагерях, потом попал в плен! А дальше судьба его не известна!

— Боже! Он жив! — она кинулась к офицеру на шею и заплакала. — Прости меня! Я всё постираю! Главное, что он жив!

— Он-то может и жив! Только захочет ли к такой жене возвращаться?

— Не смей, слышишь, не смей! Ты же ничего не знаешь! Этот немец…

Тут она запнулась.

— Что это немец? Молчишь? Иди отсюда! Я доложу куда надо!

С этого момента она жила и ждала. Ждала известий о муже. Ждала, когда за ней придут. И совсем не знала, что она им скажет.

В тот день, когда они виделись в последний раз, Курт попросил её выйти во двор, чтобы переговорить.

— Понимаешь, Лена, я не имею права ничего тебе рассказывать! А то, что ты видела — ты должна забыть! Забыть навсегда!

— Но ты же наш?

— Ты всё сама видела! Про Лялю никому ничего не рассказывай! Всё со временем встанет на свои места.

— Мы ещё когда-то увидимся?

— Вряд ли!

— По крайней мере, откровенно!

— Я благодарен тебе за помощь, но больше никто, слышишь, никто не скажет тебе спасибо!

— Я не для этого помогала тебе!

— Ты помогала себе и своему народу! Благодаря нам немец нас не победил, понимаешь? И это самое главное!

— Да! Я понимаю! Ты сегодня уходишь?

— Я не знаю точно.

— Пообещаешь мне выполнить одну мою просьбу?

— Если смогу…

— Узнай всю правду об Андрее. Любую правду. И дай мне знать. Ради сына!

— Хорошо, Лена! Я постараюсь!

Он ушёл. Больше его никто не видел.

Через два дня она стала убираться в доме. Дочка ушла на поле — собирать одуванчики, а сын стал ей помогать. Перестилая постель Курта, она обнаружила под матрасом девять банок тушёнки и пять плиток шоколада.

— Это нам, мама? — с горящими глазами спросил Вадимчик.

— Да, это Курт нам оставил!

— А он хороший?

— Да, сынок, среди немцев тоже бывают хорошие люди.

— Разве бывают фашисты хорошие?

— Фашисты — нет, а немцы — да!

— А разве фашисты — это не немцы?

— Нет, сынок! Фашисты есть и в Италии, и в Румынии и в Японии! Фашистов хороших не бывает, а немцы бывают хорошие.

— Так что, Курт был хороший?

— Да, сынок! Он никого не убивал! Нам помогал! Видишь, сколько нам всего оставил! Только я прошу тебя, никому ничего о нём не рассказывай!

— А папа когда с войны придёт, ему можно?

— Конечно можно!

— Скорее бы уже он пришёл!

После того как Лена побывала на работе, она поняла, что никто ничего никому не сообщил. Именно поэтому она ждала каждый день, когда за ней придут. Детей она отправила в деревню к троюродной сестре, а сами с мамой стали ждать.

Проходили дни, недели, месяцы, но никто не приходил. Соседи смотрели на них искоса. На работу её нигде не брали. Жили впроголодь. В конце лета почтальон впервые за многие месяцы остановится возле их ворот. Лена, увидев её глаза, всё поймёт и упадёт в обморок.

Часть третья

Глава первая. Швейцария. Ноябрь 1967 года

— Мне повезло, Курт! Гитлер мне доверял. Именно поэтому, наверное, я до сих пор жив!

— Мало того, что живы, так ещё и можете блестяще вести дела!

— Вы так думаете?

— Судя по тому, что я у вас в гостях, а не вы у меня — таки да!

Мюллер улыбнулся.

— И всё-таки, Генрих, что это за обещание, выполнение которого вы хотите любезно доверить мне?

— У вас не получается быть учтивым! Вы переигрываете и кажетесь слишком приторным! Как перезрелый персик. А что касается обещания, то для начала я должен кое-что вам рассказать.

— Я весь внимания!

Мюллер опять посмотрел на Курта.

— Да! Как перезрелый персик! Так вот, Курт! Вы никогда не слышали о проекте «Тор»?

— Слышал что-то, но если можно, напомните!

— Проект «Тор» предполагал из семени фюрера возродить «истинных арийцев». Для оплодотворения было выбрано около пятидесяти самых лучших немок. В результате на свет появилось двадцать два малыша, которые были переданы в одну секретную лабораторию. Я даже уже могу назвать вам её номер — 1146. Эта лаборатория числилась за некой организацией «Лебенсборн». Всё это происходило ещё до окончания войны. После нашего поражения в сорок пятом эта лаборатория была эвакуирована. Детей отдали на воспитание проверенных членов нашей партии. Не могу сказать, что выжили многие. Но некоторые спокойно живут и сейчас, даже не подозревая, что они дети Гитлера. Подобные опыты были продолжены, и один эксперимент по оплодотворению яйцеклетки замороженным семенем фюрера был успешно проведён совсем недавно. Родившаяся девочка успешно была записана как родная в одну семью священника, где сейчас и воспитывается. Она очень похожа на биологического отца. И имя ей дали соответствующее: Ангела-Доротея. Возможно, Курт, вы о ней ещё услышите. Но дело не в этом.

— А в чём же?

— Дело даже не в том, что у фюрера есть и законнорожденный сын. Его зовут Вернер Шмедт. Он в пятьдесят первом эмигрировал в Америку, и до сих пор спокойно там живёт.

— Его мать — племянница Гитлера?

— Да, Курт! Его мать Гели Раубаль, его племянница.

— Кстати, а что с ней?

— Вот сейчас ваш вопрос кстати! Её Адольф застрелил из ревности. Но это не важно!

— Так, а что же тогда важно, Генрих?

— А важно то, что у Адольфа Гитлера есть ещё один сын! Ему уже, скажем так, за пятьдесят. Живёт он недалеко отсюда. Так вот он даже не догадывается о том, кто его отец.

— И что? Вы хотите, чтобы я ему об этом сообщил? Не думаю, что это хорошая идея!

— Такое впечатлении, что вы куда-то торопитесь! Я могу сейчас пойти спать, а вы будете всю ночь ворочаться и думать о том, что я вам недоговорил. Вы этого хотите?

— Извините меня, Генрих! Просто не терпится всё поскорее узнать.

— Потерпите. Немного осталось! Так вот, в молодости у Гитлера был роман с Хильдой Локамп. Она родила мальчика и тщательно скрывала кто его отец. Гитлер навёл справки и внимательно изучил фото мальчика. Под давлением неопровержимых фактов она созналась, что отец — он! Гитлер, когда мы виделись с ним в последний раз, взял с меня обещание, что я позабочусь о его сыне и внуке.

— И что я должен сделать?

— Устроить их судьбу так, чтобы они ни в чём не нуждался. Незаметно, конечно. Согласитесь, что вам это сделать будет легче, чем мне.

— Я думаю — да!

— Я дам вам денег, а вы всё устроите!

— Хорошо! Это в обмен на свободу?

— В обмен на свободу и полное молчание!

— Я даю слово! Этого достаточно?

— Да! Если вы его нарушите, то Гитлер вам этого не простит!

— Вы хотели сказать: Мюллер не простит!

— Я редко заговариваюсь, Курт! Гитлер вам не простит!

— Но Гитлер мёртв!

— Я тоже так думал. Но когда с доверенных мне счетов партийных денег в последнее время стали регулярно снимать приличные суммы, то я перестал быть таким уверенным.

— Деньги могут снять и без Гитлера!

— Деньги может снять только я, Борман и Гитлер. Борман не брал, я не брал. Вы не знаете, зачем партийные деньги снимаются и переводятся регулярно в Южную Америку? А?

— Понятия не имею!

— И я не знаю и знать не хочу! Именно поэтому я вас очень серьёзно прошу подойти к выполнению этого поручения, Курт!

— Хорошо, Генрих! Называйте адрес и имя мальчика.

— Живёт он в пригороде Вены, в Пайербахе. А звали его в апреле сорок пятого — Хельмут Локамп!

Глава вторая. Берлин. Конец апреля 1945 года

20 апреля в бункере Гитлера они собрались во второй раз. Мюллер, зайдя внутрь, остолбенел. Пред ним стояло два фюрера.

— Надеюсь, — сказал ему Борман, — вы отличите настоящего от двойника.

Мюллер, как опытный разведчик, сразу понял, что тот, который выглядит похуже — двойник. Он явно выглядел старше, и в глазах не было искорки безумства. Однако, мгновенно проанализировав ситуацию, он понял, что его правда, по большому счёту, сейчас уже никому не нужна.

— Этот двойник, — с уверенностью ткнул пальцем он в настоящего Адольфа Гитлера.

Смех всех троих был ожидаем и он краем глаза увидел, как Борман ему одобрительно кивнул.

— Мюллер, — сказал настоящий фюрер, — вы ошиблись! Впервые в жизни вы ошиблись! Но это очень хорошо! Это говорю вам я, Адольф Гитлер!

Гитлер посмотрел на двойника и молча кивнул ему, чтобы тот уходил. Тот вышел в потайную комнату и плотно прикрыл за собой дверь.

— Итак, Мартин, — обратился он к Борману, — у вас всё готово?

— Да, мой фюрер! Последнее, что осталось — это утвердить этот список!

Борман передал бумагу Гитлеру. Это был список пассажиров в другую жизнь. Список счастливчиков, которых фюрер спасал. Гитлер внимательно изучил список и вычеркнул несколько фамилий.

— Эти люди выразили готовность осуществлять операции прикрытия, — пояснил он.

— И Геббельс с семьёй тоже? — не поверил Борман.

— Да! Геббельс солдат, и он решил выполнить свою миссию до конца.

— А дети? — Мюллер не верил своим ушам.

— Без детей этот спектакль не стоит и ломаного гроша. Хватит об этом. Друзья, мои, — обратился он торжественно к Борману и Мюллеру, — операция «Сераль» входит в свою завершающую стадию!

25 апреля 1945 года, там же в бункере, проходило секретное совещание. Именно Геббельс был назначен главным на завершающем этапе операции. Именно он должен был своей смертью поставить точку в гибели могущественной Германии. После совещания они обнялись.

— Двойник провёл уже два совещания, и никто ничего не заподозрил. Так что, мой фюрер, можете спокойно действовать.

— Спасибо! Твоё имя навсегда будет вписано в историю Третьего Рейха.

Геббельс вышел. Фюрер улыбнулся.

— Все три варианта убытия из страны будут реализованы. Причём, какой вариант будет моим — я решу в последний момент сам. Вы действуете по заранее утверждённому плану. Прощайте!

Они с Борманом вышли и тоже попрощались.

26 августа 1945 года самолёт без опознавательных знаков поднялся в воздух из секретного аэродрома в Австрии. Это был специальный рейс. Пассажиров никто не видел в лицо. Их привозили прямо к трапу и они, укрывшись плащами с капюшонами, спешно подымались на борт. После взлёта самолёт взял курс на Испанию. Через несколько дней весь экипаж самолёта будет обнаружен мёртвыми в районе испанского порта Виго.

30 апреля 1945 года в 15–30 в бункере Гитлера начали проходить акты самоубийства людей, которые там находились. После того, как тела сожженных трупов возле бункера зарыли в яму, из Берлина вылетел самолёт «Юнкерс-52», который так же взял курс на Испанию.

Ещё один самолёт вылетел в порт Гамбурга, где люди, находившиеся на его порту, пересели на подводную лодку и отправились в направлении Южной Америки.

После рассекречивания тайного шифра «Энигма» стало достоверно известно, что от Испанского побережья в апреле-мае 1945 года отправилось как минимум три подводные лодки. Эти субмарины, в числе которых были U-235 и U-977, успешно пересекли океан и в августе 45 года прибыли к побережью Аргентины. Там на берег сошли около тридцати человек, и было выгружено помимо всего несколько тонн золота, платины и 4 килограмма бриллиантов.

В мае 1945 года сотрудники СМЕРШ извлекают из воронки возле бункера Гитлера обгоревшие останки двух людей, которые после непродолжительной экспертизы признаются телами Адольфа Гитлера и Евы Браун.

9 июня маршал Жуков на пресс конференции проронит фразу в адрес будущего замминистра иностранных дел Вышинского: «Мы не опознали тело Гитлера».

Позже Американское разведуправление, в лице бывшего директора Б. Смита заявит: «Нет на земле ни одного человека, который может предъявить факты, подтверждающие смерть Гитлера в 1945 году в Берлине».

Врачи, производившие экспертизу, не обнаружили на черепе трупа следы пули, которой, как указывают многочисленные свидетели, Гитлер застрелился.

Ещё много раз будет вскрыта могила и перезахоронено это тело, но всё это будет выглядеть жалкими попытками оправдать беспомощность спецслужб мира перед блестяще проведённой операцией «Сераль».

Глава третья. Москва. Сентябрь 1945 года

Глядя на Сталина, Берия понимал, что тот что-то знал такое, чего не знал он.

— И всё-таки вы его упустили!

— Товарищ Сталин!

— Молчи, Лаврентий! Именно ты виноват в том, что он смог уйти! Никто не может предъявить миру свидетельство смерти Гитлера. Но ты виноват не в том, что Мюллер тебя перехитрил. Ты виноват в другом.

Сталин подошёл к столу, раскурил трубку и взял со стола листок бумаги.

— По данным некоторых источников, которые заслуживают доверия, запас золота в Аргентине увеличился с 346 тонн до 1173 тонн. Бразилия тоже увеличила свой золотой запас с 50 до 350 тонн! Тебе известно что-нибудь о резком увеличении темпов добычи золота в мире?

— Нет, товарищ Сталин!

— И мне неизвестно. Объясни мне тогда, откуда у бедных Латиноамериканских стран вдруг нашлись деньги, чтобы купить такое количество золота?

— Не знаю, товарищ Стали, — Берия опустил глаза.

— А я знаю! Я знаю то, что если бы ты не тратил своё время на баб, то наша страна могла бы этим золотом воспользоваться для восстановления страны. А ты теперь прячешь глаза! На твоём месте любой бы уже давно застрелился!

— Товарищ Сталин! — Берия встал.

— Сядь! Я знаю, что ты трус! И никогда этого не сделаешь! Ты можешь только воевать с беззащитными мужиками, у которых перебиты во время пыток ноги и руки, и с женщинами, которых ты шантажируешь детьми! Ты просто сволочь, Лаврентий.

Берия сидел и молчал. Потом вдруг вскочил.

— Я сам буду восстанавливать заводы без денег! Сто заводов я восстановлю!

— Ровно через год, если не восстановишь сто заводов, я тебя расстреляю. Наших заключённых не гробить! У нас и так с мужчинами в стране кризис! Только пленные немцы, понял?

— Да, товарищ Сталин!

— И про дороги не забудь! Дураков у нас хватает, может хоть от второй беды удастся избавиться. Иди! — Стали посмотрел, как Берия неуверенно стал подниматься. — Или у тебя ещё что-то?

— Тут такое дело, товарищ Сталин. При освобождении Вены, 13 апреля, наш солдат спас жизнь четырём гражданам. Прикрыл своим телом. Сам погиб, а семья осталась жива. Командование представило его к награде.

— Ну, так наградите! Что за вопрос?

— Вопрос в том, что этот боец, Андрей Слепнёв на момент гибели ещё числился в штрафбате.

— За что сидел?

— Он бывший сотрудник НКВД, в общем, ни за что!

— Вот! Узнаю своего друга Берию! Люди сидят ни за что, а потом геройски спасают граждан чужой страны. Ценой своей жизни! Наградить героя! И статьи о нём в каждой газете напечатайте!

— Да, товарищ Сталин! Только мальчик, которого он спас, незаконнорожденный сын Гитлера!

— Что?

— У фюрера был в юности роман с немкой и она родила сына. Позже призналась, что это сын Гитлера. Я проверил!

— Берия! У меня желание появилось расстрелять тебя прямо сейчас! То ты упускаешь золото, то упускаешь Гитлера с Мюллером. А теперь выясняется, что твои заключённые спасают от смерти детей Гитлера! Ты что, совсем страх потерял?

— Я поэтому и хотел посоветоваться с вами, что делать! Может, Героя Советского Союза дать?

— Да ты что? Совсем уже с ума выжил? Представляешь, как во всём мире на это отреагируют? Они напишут, что Сталин дал уйти из Берлина Гитлеру, а своим солдатам дал приказ спасать всю его семью! Ты этого хочешь?

— Нет, товарищ Сталин!

— Забудь про этого героя! И всем скажи забыть! Не было этого спасения! Ничего не было!

Глава четвёртая. Австрия. Пригород Вены. Ноябрь 1945 года

— Папа, а тот дядя, которого мы здесь похоронили — он русский?

— Да, сынок! Это солдат Красной Армии, которая победила фашистов!

— Это он тогда нас спас?

— Да, сынок! Он сам погиб, а нас всех спас.

— Он герой?

— Он настоящий герой!

— А почему к нему никто не приходит кроме нас?

— Этот солдат жил очень далеко отсюда! И его семья, может быть, ещё не знает, что он погиб!

— Так давай им напишем!

— Хорошо! Завтра поедем в Вену и сходим к военному коменданту.

Хельмут Локамп вздохнул и поправил цветы на могиле. Эту могилу они вырыли на следующий день после того, как красноармейца Слепнёва Андрея Никитовича не стало. В этой братской могиле хоронили многих бойцов. Именно тогда он узнал имя своего спасителя. Офицер, который руководил захоронением, долго не хотел называть ему имя солдата, который спас им жизнь. И только после того, как жена и дети стали его умолять, он тихонько сказал: «Его зовут Слепнёв Андрей Никитович. Он из Винницы». Что это за город он узнал потом. После того, как фашистский режим в Германии пал, они стали просить представителей власти установить на месте захоронения солдат памятник. Люди даже начали собирать деньги. Однако окончательное решение должен был принять военный комендант.

Когда на следующий день они приехали в Вену и добрались до комендатуры, выяснилось, что комендант уехал. Им разрешили его подождать, так как на улице было уже довольно прохладно. Ждать пришлось долго. Только к шести вечера двери открылись, и в здание вошёл военный. Быстрыми шагами он направился к кабинету. Секретарь остановил его и что-то сказал, а затем показал на семью, которая расположилась на скамейках.

— Пусть заходят! И ты зайди — переведёшь, что они хотят.

Когда Хельмут сбивчиво рассказал суть дела, военный комендант что-то шепнул на ухо своему помощнику и тот быстро вышел. Через минуту он вошёл, держа в руках какую-то папку. Листая бумаги, лицо коменданта становилось серьёзным. Просмотрев документы, он отложил папку и внимательно посмотрел на семью Локамп. Переводчик начал переводить.

— Нам известны все обстоятельства гибели этого солдата. Он представлен к награде. Так же мы послали известие о его гибели его семье. Вопрос установки памятника советским солдатам в вашем городке будет решаться в ближайшее время. Вам не о чем волноваться. Мы своих солдат не бросаем ни живыми, ни мёртвыми. Так что можете спокойно ехать домой.

Хельмут кивнул и все встали.

— Данке! Ауфвидерзейн!

Дойдя до двери, Хельмут вдруг обернулся и направился назад, к столу. Сбивчиво он стал просить дать ему адрес, где живёт семья погибшего.

— Генерал сказал, — начал переводить переводчик, — что они не знают адреса. Сообщение о гибели направляются в военкоматы городов. А те потом рассылают похоронки по адресам.

— Господин генерал! — стал переводить секретарь. — Мы вас очень просим помочь нам узнать адрес солдата. Он спас нашей семье жизнь, и мы хотим выразить свои соболезнования семье. Так же нам хотелось написать родным все обстоятельства гибели солдата Андрея. Помогите нам!

— Хорошо! Я постараюсь что-то сделать. Я сам из Украины, из-под Одессы. Так что это мой земляк. Оставьте свой адрес, вас найдут. Всего доброго!

Они вышли. Стоя на крыльце, Хельмут посмотрел на часы. Было уже семь часов вечера. Как добираться домой он не знал. Решили идти на вокзал. Тут дверь распахнулась, и на крыльце показался помощник генерала.

— Стойте! Генерал приказал отвезти вас домой!

Пока ехали, дети заснули. Хельмут ещё не знал, что совсем недавно Сталин лично приговорил этого героя к забвению. Не знал он и то, что именно он, будучи незаконнорожденным сыном Гитлера, явился причиной этого забвения.

А генерал Лебеденко Никита Фёдорович, который годом раньше получил звание Героя Советского Союза, получив через несколько недель инструкции насчёт этого солдата, нарушит приказ и через своего верного помощника всё-таки передаст семье Локамп адрес, где жили родные их спасителя. Будучи военным комендантом Вены до 1948 года, Никита Фёдорович всё сделал, чтобы память о семнадцати тысячах павших при освобождении Вены советских солдат осталась на века.

Глава пятая. Винница. 1981 год

Последние дни мама уже не вставала. Я сбился с ног, чтобы отыскать нужные лекарства. Но даже найдя их я уже видел, что дело плохо.

— Сядь ко мне, сынок, посиди рядом! — попросила она.

Я присел и взял её руку.

— Помнишь, как ты после училища первый день вышел на работу?

— Это когда я с дядей Петей на участок электриков устроился?

— Да! Ты ещё тогда принёс с работы буханку хлеба! Люди добрые дали!

— Да, мам, помню. Ты тогда целый вечер проплакала!

— А как не плакать было, сынок. Один ты у нас мужчина остался. А тут такое — дождались, когда ты в дом стал заработки приносить!

— Тяжёлое было время!

— Попали мы с вами в такой водоворот, что до сих пор жизнь крутит нашу семью.

— Что ты, мама! Я хорошо живу. На Севере зама знаешь совсем другие заработки. Валя замуж вышла. Всё нормально, мама! Ты главное выздоравливай!

Мама улыбнулась, чтобы меня успокоить.

— Принеси мою шкатулку, сынок! Она на окне, за занавеской.

Я принёс старую, полуразвалившуюся шкатулку, которую отец подарил маме на свадьбу.

— Позови Валю! Я хочу вам что-то рассказать.

Когда мы зашли, она держала в руке фотографию.

— Садитесь, дети! Я должна вам что-то рассказать.

Мы сели.

— Помните войну? Когда к нам поселился тот немец?

— Помним, мама!

— Так вот, пришла пора мне вам сказать, что это был не немец, а наш разведчик. Он запретил мне об этом кому-то рассказывать, но теперь можно! Тем более, что уже прошло много лет и не известно — жив ли он. Так вот. Выполнял он здесь важное задание центра. Даже подпольщики о нём ничего не знали. Только я и Ляля Ратушная.

— Это наша знаменитая Ляля Ратушная, именем которой названа улица?

— Да! Она бывала здесь у нас, когда вас здесь не было. Потом, когда освобождали город, её убили, а Курт ушёл с немцами. Где он сейчас и что с ним было дальше, я не знаю.

— Так ты у нас героиня — подпольщица!

— Нет, дети мои! Моя роль была тоже засекречена, так же как у Курта Розенберга. Так звали того немца. Однако перед тем как он уходил, он дал мне обещание узнать о судьбе вашего отца.

— А что такого неизвестного в судьбе папы? Воевал, был убит. Похоронка пришла, как и другим. — Я почувствовал, что мама раздумывает, говорить, или нет.

— Есть одно обстоятельство, о котором вы не знаете. Он пошёл воевать на фронт из лагеря, где он отбывал наказание. Поэтому он и записан в похоронке как красногвардеец. Без звания, без наград. Куда бы я не обращалась, мне никто ничего не мог сообщить, кроме того, что написано в похоронке. Так вот. Пять лет назад, когда я шла домой, ко мне подошёл один мужчина. Он молча передал эту фотографию и убежал, чтобы я его не запомнила. Вот она!

Мама передала нам фотокарточку, на которой был запечатлен памятник с красной звездой. Приглядевшись, мы увидели, что помимо других на камне была высечено: Слепнёв Андрей Никитович.

— Он похоронен в братской могиле в местечке Пайербах, под Веной. Мне не суждено побывать на могиле мужа. Так вот я прошу вас: любой ценой там побывать и отвезти на эту могилу три горсточки родной земли.

Мама стала рыдать. Сильно. Тело её вздрагивало и тряслось. Слёзы градом катились из глаз. Успокоить её мы смогли только через час. Выпив успокоительного, она уснула. Ночью её не стало.

После похорон, сестра отдала карточку мне и сказала, что я должен выполнить волю мамы.

Я стал опять писать во все инстанции. Даже до архивов НКВД добрался. Но ничего нового обнаружить не удалось. Обо всех его сослуживцах, обо всех захороненных в этой могиле можно было что-то узнать, но о моём отце не было ничего. Тогда я начал искать родственников тех солдат, кто был захоронен вместе с ним в братской могиле. Мне удалось найти жену его сослуживца, которая даже показала мне письма от него. В последнем письме он писал из-под Братиславы. Там он рассказывал о том, что его ранило и скоро, возможно, его переведут в регулярные части. Его имя и фамилия высечены рядом с фамилией отца. Женщина рассказала, что бывала на этой могиле. Рассказывала она и том, что на ней всегда живые цветы. Мы обменялись адресами и я уехал.

Оформить поездку за границу, тем более в капиталистическую страну, в те времена было нереально. Куда я не ходил, где я не показывал эту фотографию — мне отказывали.

И только спустя десять лет это всё-таки случилось!

Часть четвёртая

Глава первая. Вена. 1981 год

Подавая паспорт на проверку, он еле заметно улыбнулся. Глядя на этого молодого парня, он был на сто процентов уверен, что тот сейчас задаст ему какой-то вопрос.

— С какой целью летите в Вену?

— Я турист! Давно хотел побывать на родине Штрауса!

Пристальный взгляд говорил только о том, что тот не верил ни одному его слову, но сделать ничего не мог. Не было оснований.

«И почему в «Ми 6» всегда дают поддельные документы с такими несуразными данными, — подумал он, пряча в карман паспорт, который ему вернули, — Клод Залевский! Даже специально такое выдумать сложно! Хотя с другой стороны, если даже этого мужчину, который проверял его паспорт, попросят вспомнить его имя и фамилию, то тот ни за что не сможет этого сделать».

Сев в кресло самолёта он сразу заснул. Уже много лет он привык засыпать быстро везде, где это было возможно. Инстинкт разведчика говорил ему о том, что с ним что угодно может случится. И даже где угодно, но только не в самолёте. Это слишком рискованно, поэтому спецслужбы всегда стараются избегать проводить свои операции в воздушных судах.

«Да и что, собственно, волноваться, — успокаивал он себя, — прошло уже столько лет после его исчезновения тогда, из пригорода Мюнхена. Меня уже давно похоронили». Думая так, он подсознательно ощущал, что пытаясь обмануть самого себя, ему это плохо удаётся. Потому что он знал: «Моссад» никогда ничего не забывает и не прощает.

Только изменённая до неузнаваемости внешность и прошедшие годы могли как-то его успокоить. Он заснул и до самой Вены не просыпался.

Такси быстро доставило его в офис нужной компании. Заходя в офис, он по привычке резко обернулся и внимательно всё осмотрел вокруг. Всё спокойно!

— Здравствуйте, господин Залевский! — не без труда выговорила его имя секретарша без талии.

— Здравствуйте! — ответил он и заметил, что помимо талии на теле этой худощавой женщины отсутствовала и грудь.

— Проходите! Господин Локамп ждёт вас.

За столом сидел пожилой мужчина и сквозь очки внимательно рассматривал документы.

— Честно сказать, господин Залевский, я думал, что это шутка. Здравствуйте!

— он встал и протянул руку.

Они поздоровались.

— Присаживайтесь! Вы не будете возражать, если при нашем разговоре будет присутствовать мой сын? Он руководит юридическим отделом нашей фирмы.

— Нет, я не против, — сказал он и стал удобно усаживаться в кресло.

«А он почти не изменился за эти годы, — подумал он, — только полысел немного».

Зашёл приятный молодой человек.

— Познакомься, Георг, это господин Залевский!

— Клод, — он протянул руку и заглянул в глаза молодого Локампа.

— Очень приятно, Георг!

— Садитесь, господа! — Пригласил их Хельмут. — Итак, с чего начнём?

— Видите ли, господа! Наш фонд является негосударственной структурой и я хотел бы многие нюансы наших сегодняшних договорённостей оставить без фиксации где-либо! Поэтому я предлагаю проехать куда-нибудь за город и, гуляя по улочкам какой-то деревушки, всё спокойно обговорить!

Сын с отцом переглянулись.

— Вы не волнуйтесь! Всё это законно! Просто некоторые наши меценаты желают остаться инкогнито. А для этого нужно исключить любую возможность утечки информации. Вот и всё! Вы, например, где живёте?

— Мы? — опешил Хельмут. — Мы живём в пригороде!

— Вот и прекрасно! Поехали в пригород. Там всё и обговорим.

Залевский встал, приглашая собеседников сделать тоже самое. В полном недоумении они вышли, сели в машину и поехали в Пайербах. Всю дорогу Залевский восхищался пейзажами и много рассказывал о Лондоне. Когда подъехали, он попросил остановиться возле небольшого кафе.

— Вы не возражаете выпить кофе? Ну и прекрасно! — сказал он, не дождавшись ответа.

— Итак, друзья мои, — начал он, приглашая их пройтись после кафе, — речь идёт двадцати пяти миллионах долларов.

Глаза у Хельмута и Георга выкатились в изумлении.

— Не удивляйтесь, господа.

Залевский подвёл их незаметно к памятнику советским солдатам. Он пристально стал вглядываться.

— Слепнёв Андрей Никитович, — прочитал он на чисто русском, глянув на Хельмута и Георга.

— Откуда вы… да кто вы такой, в самом деле? — Хельмут покраснел.

— Тише, господа, тише! Я знаю эту историю с вашим чудесным спасением. Мало того, я прекрасно знаю его жену. Елену Денисовну Слепнёву. А также его сына и дочку.

— Господин Залевский! Вы могли бы перестать говорить загадками?

— Да, господа! Я бы мог вам всё рассказать, но не имею права. Прошу вас выслушать меня внимательно и не перебивать. Всё, что можно — я вам расскажу. Присядем?

После того, как они спокойно присели, он продолжил.

— Я не знаю Георг, рассказывал ли вам отец, но вы являетесь внуком Адольфа Гитлера!

— Да, я знаю об этом. Но в нашей семье предпочитают об этом не вспоминать.

— Понятно, но дело, видите ли, в том, что ваш отец, Хельмут, попросил одного господина, позаботится о вас. И озвученные мной двадцать пять миллионов долларов и есть та забота, которую мне нужно каким-то образом вручить вам.

— Нам ничего от него не нужно. Это кровавые деньги! Мы их не возьмём! — Георг встал.

— Сядьте, молодой человек! И не кричите! Вы не на митинге. Тем более что я очень сильно рискую, согласившись встретиться с вами. Я может быть никогда и не предложил вам эти деньги, но судьбы переплела всё таким образом, что я помимо этого обещания, я дал обещание ещё одному человеку. Жена Андрея Слепнёва меня очень попросила узнать судьбу её мужа. И я согласился! Кто мог знать, что выполнение этих двух просьб будет связано между собой! Мне даже в голову не могло такое прийти. И когда я распутал историю Андрея Слепнёва, то просто онемел от того, что именно он спас сына и внука Гитлера от пули фашиста!

— Да, вы правы, Клод! Или как там вас на самом деле зовут.

— В те годы я был Куртом.

— Так как вас называть?

— Называйте меня по паспорту — Клодом.

— Да, очень странно всё это. И вы себе не представляете, как мы сожалеем о том, что Андрей погиб. Но что мы можем сделать теперь? — Хельмут задумался. — Дать денег семье Андрея?

— Они не возьмут, узнав кто вы на самом деле! — Залевский тоже задумался. — Знаете что? У русских есть такая традиция: поминать умерших на могиле выпитой водкой с хлебом. Давайте и мы его так помянём?

Прохожие оборачивались на трёх мужчин, которые пили русскую водку из стаканов, прямо посреди городка. Ещё больше недоумения у них вызывал стакан, наполненный водкой, который стоял у подножия памятника погибшим советским солдатам. Сверху стакан был прикрыт куском чёрного хлеба.

Глава вторая. Орёл. 1992 год

— Вадим Андреевич, вас к телефону, — сказала секретарша, заглянув в мой кабинет.

— Да, Слепнёв у телефона! Когда? Завтра к десяти в главное управление? Хорошо! Буду!

— Лена! — крикнул я в полураскрытую дверь. — Главбуха и главного инженера ко мне!

Когда оба приглашённых зашли и присели я закурил.

— Завтра меня вызывают в Москву, так что, Виктор Степанович, утром планёрку проведёшь без меня. Валентина Сергеевна! Подготовьте командировку и выпишите мне аванс. И пошлите кого-то купить мне билет на вечерний поезд.

— А по какому вопросу вызывают? Не знаете?

— Ничего не сказали! Уж во всяком случае не хвалить! Это точно!

На следующее утро, заходя в кабинет управления, я не был уверен, что меня не снимут с должности. Все эти годы, руководя различными подразделениями министерства, я был уверен в том, что всё делаю на благо страны. После того, как министерство ликвидировали, я не был уверен уже ни в чём.

— Присаживайся, Вадим Андреевич!

— Судя по тому, как ты меня по имени отчеству назвал, разговор будет неприятный, — попытался я провести разведку боем.

— Ты знаешь, наверно впервые тебя интуиция подвела. Мы с тобой прошли весь Север, и ты никогда не ошибался. И только твой взрывной характер виноват в том, что в этом кресле сейчас сижу я, а не ты!

— Ладно тебе, Сергей Анатольевич! Вспоминать будем вечером! Если конечно пригласишь домой!

— Приглашу! Вале уже сообщил! Она нас ждёт к семи!

— Ну, а вызывал зачем? Не для того, чтобы водки попить?

— И для этого тоже! Не поверишь — выпить не с кем! Так чтобы по душам поговорить! Как-то изменились все с этой перестройкой и ускорением.

— И всё-таки, что звал? Не тяни!

— Если коротко: одна австрийская компания хотела бы поучаствовать в разработке месторождений в Азербайджане. Там пока неспокойно, но скоро, как все уверяют, Алиев придёт и порядок наведёт. Поэтому капиталисты проклятые зашевелились. У них разведка тоже работает «будь здоров»! Так вот, зная твой опыт работы, они приглашают тебя в качестве консультанта для изучения вопроса строительства трубопроводов и разработки месторождений.

— А почему меня?

— А хрен его знает! Я сам сначала удивился. А потом прикинул — ничего удивительного. Ты у нас и Ухту, и Вуктыл стоил. Потом Уренгой, Таймыр, Ямал. Орденоносец, в конце концов! Кого, как не тебя? Так что иди сейчас к моему заму, берите переводчика, созванивайтесь и чеши в Вену!

— В Вену?

— А ты забыл, что столица Австрии — Вена?

— Я думал в Азербайджан лететь, а тут Вена! У меня же там отец погиб в сорок пятом! Понимаешь, Серёга! Неужели я смогу попасть туда?

— Сможешь, если анкета пройдёт! Ладно, давай занимайся, а вечером встречаемся дома!

В голове стучало так, как будто началась артподготовка перед наступлением. «Срочно звонить! Срочно звонить!» — только это теперь звучало в голове. Только это теперь было главное.

Уже ночью, во сне, ко мне пришла мама.

«Ну, вот, сынок, поезжай! А то отец тебя заждался! Только землицы не забудь!»

Глава третья. Вена. 1993 год

Переговоры шли очень сложно. Представители западных компаний настаивали на заключении соглашения о разделе продукции до 2024 года. Представители Алиева из Азербайджанской Государственной нефтяной компании пытались добиться снижения этого срока. Никто не хотел уступать. Аргументы по окупаемости проекта и приведённые расчёты не помогали. Меня отозвал в коридор глава делегации и через переводчика попросил подумать о том, как можно придти к компромиссу, чтобы все стороны были удовлетворены. Я объяснил ему, что единственным путём для заключения соглашения участниками образовывающегося консорциума"Азербайджанская международная операционная компания"является принятие концепции создания «Южного коридора».

— Но ведь это утопия! — возразил мне он.

— Да, это утопия! Но с этой идеей Азербайджан получит в руки рычаги воздействия на членов консорциума. Пусть эти рычаги будут для них как бонус! Мы то с вами знаем, что этот проект практически невыполним!

Он задумался и потом похлопал меня по плечу.

— Хорошая мысль! — сказал он и зашёл в зал переговоров.

— Объявляется перерыв для консультаций, — объявил он.

Все стали покидать зал. Я подошёл к представителю австрийской компании и объяснил, что мне надо съездить в Пайербах.

— Там могила моего отца! Он погиб…

— Я знаю, — ответил он через переводчика. — Мы знаем эту историю. Мало того, вам будет сейчас предоставлена машина и переводчик, чтобы вы туда съездили. Только скажите одно: что вы сказали председателю?

— Я ему сказал, то, что восточный менталитет нуждается в том, чтобы чувствовать себя в роли победителя. Вот я ему и предложил возродить химеру «Южного коридора». Пусть они почувствуют себя главными. А вы сделаете то, что даст вам возможность более четверти века качать деньги из этой страны.

— Не зря нам вас рекомендовали, Вадим! Машина и переводчик в вашем распоряжении. Вечером деловой ужин. Это на ваше усмотрение.

Дорога показалась вечностью. Мне даже не хотелось рассматривать всё вокруг. Главное было скорее доехать. Мои спутники видимо чувствовали это и даже не пытались со мной разговаривать. Когда мы подъехали к памятнику, у меня пересохло в горле.

Возле плиты лежал большой букет гвоздик. Я подошёл и стал жадно вчитываться в список павших. Знакомая фамилия имя и отчество подкосило мои ноги. Я опустился на колени, а затем упал к подножию памятника.

— Папа! Боже мой! Папочка! Вздрагивая, я не стеснялся своих слёз. Только потом, когда слёзы закончились, я оглянулся и увидел, как вокруг меня собрались люди. Все стояли молча и вглядывались в моё лицо.

Я встал и подошёл к выбитым на камне именам. Указав на фамилию Слепцов, я громко сказал:

— Майн фатер! Майн либе фатер хир!

Достав из кармана платок, я вытер слёзы. Вспомнив о матери, достал из кармана пакет с землёй. Земля с могилы матери падала на землю могилы отца. Так они встретились.

Я отошёл и присел на лавочку. Рядом со мной присел пожилой мужчина в шляпе.

— Наконец ты, Вадим, смог выполнить волю матери! — сказал он.

Я не сразу понял, что он сказал. Я только кивнул, и вдруг меня осенило, что я знаю этот голос. Посмотрев на него, я пытался вспомнить кто это, но не смог. Он протянул мне бутылочку с водой и стакан.

— Это вода! Попей! — сказал он мне.

Я выпил и тут же вспомнил. Он был совсем другим. Но голос!

— Курт?

— Да, это я! Но называйте меня, пожалуйста, Клод! Что сильно изменился?

— Да!

— Это пластическая операция. С тех пор, как я покинул ваш дом, мне пришлось много пережить, Вадим. Прошу прощения, Вадим Андреевич!

— Как вы здесь? И откуда… Господи! — я закрыл лицо руками. — Фотография! Как же я не догадался! Мама рассказала нам всё перед смертью. И теперь эти переговоры… Это всё вы?

— Я пообещал твоей маме! Теперь я спокоен. Ты вполне достоин своего отца. Я выполнил все свои обещания. Ты знаешь, Вадим, почему-то именно в конце пути возникает желание выполнить то, что ты пообещал сделать. Ты не поверишь, но это ещё не всё!

— Что не всё?

— То, что ты принёс родную землю на могилу отца — это ещё не всё! Я должен познакомить тебя ещё кое с кем.

— Кто же ещё?

— Только давай, чтобы у тебя не было потом никаких вопросов, мы отпустим твоих сопровождающих и машину. А я тебя потом отвезу в гостиницу.

— Ладно!

Я подошёл к переводчику и сказал, что встретил соотечественника, который меня доставит в гостиницу. Они уехали. Подойдя к скамейке, я увидел, что возле неё стоят два человека и пристально смотрят на меня.

— Познакомься, Вадим! Это Хельмут, а это Георг!

Глава четвёртая. Пайербах. 1993 год

— В тот день мы спрятались в пустом брошенном доме. Кругом шли бои. Из Вены мы ушли, так как наша квартира оказалась разбитой. — Хельмут вытер пот со лба и продолжил. — Сначала нас подвезли на попутной машине, а потом пришлось идти пешком. Здесь было тихо, и мы решили переждать весь этот кошмар. Вечером приготовили покушать на костре и расположились на ночлег. Дом был большой. Хозяева видимо спешно бежали, поэтому в доме было всё: и постель, и одежда, и даже немного еды. Забравшись в погреб, я нашёл две бутылки вина. Рано утром я вышел во двор и тут же почувствовал, как в спину упёрся холодный ствол автомата. Мне закрыли рот и ввели в дом. Вся семья оказалась под прицелом этих скотов. Они ударили меня и мою жену. Дети заплакали. Они чуть нас не убили. Потом, видимо, решили нас оставить в живых, как заложников. Они сказали принести им еду и вина. Когда раздались на улице голоса русских солдат, они направили на нас автоматы и заставили молчать.

Хельмут вздохнул, и на его глазах выступили слёзы. Через минуту он продолжил.

— Ваш отец ни на секунду не раздумывал, когда стало понятно, что фашисты всех расстреляют. Он накрыл своим телом всех нас и в последний момент затащил под себя Георга. Когда бандитов убили, Андрей ещё был жив.

— Он даже спросил у меня по-немецки как меня зовут. — Георг глянул на меня.

— И я ему сказал, что меня зовут Георг. После этого он улыбнулся и умер.

— Мы похоронили его здесь! — Хельмут показал на место возле памятника. — Потом пришли солдаты и стали выгружать здесь трупы солдат, погибших в округе. Набралось около ста тел. Наш главный переписал фамилии тех, кого опознали и у кого были документы. Документы Андрея забрал командир, но мы успели узнать его имя.

— В конце сорок пятого мы были на приёме у военного коменданта. Он пообещал вам всё сообщить. Мы попытались узнать ваш адрес, но почему-то нам никто не мог его дать. Генерал всё-таки нашёл нас и тихонько сообщил, где жил Андрей. Так мы узнали о вас. — Георг достал из кармана пачку аккуратно сложенных бумажек.

— Это квитанции об отправке писем вам. — Хельмут посмотрел на меня. — Вы получали их?

— Нет! Мы не получили ни одного. — Я взял и прочитал адрес отправки. Всё было правильно написано. — До нас не дошло ни одно письмо.

— Мы так и думали. Я не знаю почему, но ещё в конце сорок пятого, нам показалось, что с вашим отцом связан какой-то секрет. Я пытался узнать, но ничего не получилось. — Хельмут смотрел на меня, ожидая объяснений.

— Я ничего не могу вам объяснить. Не потому, что не хочу. Мы тоже ничего не знаем до сих пор.

— Позвольте мне! — впервые в разговор вмешался Курт. — Я узнал почти всё об этой истории. Особого секрета здесь нет. Просто при представлении Андрея Никитовича к награде, документы почему-то попали к Лаврентию Берия. Видимо он выяснил, что спасённые советским солдатом люди оказались наследниками Гитлера. Именно поэтому герою не дали награды, а семья ничего не могла узнать.

— Это настолько чудовищно! — Хельмут снова стал вытирать пот. — Это страшное клеймо постоянно преследует нашу семью. Вадим, мы ничего общего с диктатором Гитлером не имеем! Я ни разу его даже не видел. Только этот господин сказал нам, что Гитлер приказал Мюллеру заботится о нас. Через господина Залевского нам даже предлагали деньги! Много денег!

— Но мы не взяли себе ничего! — Георг глянул на памятник. — Мы договорились с Клодом, что на проценты от той суммы мы будем еженедельно возлагать к этому памятнику сто красных гвоздик. Многие годы мы делаем это.

— Если вы хотите, — Хельмут повернулся ко мне, — заберите эти деньги себе!

— Да, Вадим! — подтвердил Курт. — Я смогу это устроить!

Я посмотрел на них и опустил глаза.

— Нет! Конечно, я не возьму эти деньги! Мама уже умерла, а мы все живём нормально. Да и сама мысль о происхождении этих денег не дала бы мне жить спокойно. Нет! Мне эти деньги не нужны! А цветы — это хорошо! Спасибо вам!

— Вам спасибо! — Хельмут и Георг встали. — Что мы можем сделать для вас?

Я тоже встал.

— Вы ни в чём не виноваты. Не надо себя корить, что так получилось. Отца уже не вернуть, а время лечит всё! Единственное, что я вас попрошу — это принять моего сына, когда он приедет на могилу к деду. Сейчас, наверно, это сделать будет проще. Я вам напишу!

— Конечно! Мы всегда будем рады вас видеть. Приезжайте!

Мы расстались, и я вскоре уехал.

Глава пятая. Хохфильцен. Февраль 2017 год

Небольшой отель Вармингерхофф был заполнен до отказа. Перед стойкой Андрея ждал Георг.

— Привет! Ты — Андрей?

— Привет! А ты — Георг?

— Да!

Они пожали друг другу руки.

— Пойдём! Я уже положил свои вещи в комнату. Кушать хочешь?

— Сейчас приму душ и с удовольствием что-то перекусил бы. А ты совсем неплохо говоришь на русском!

— Я всю жизнь его учу! Жаль практики маловато! Но ничего! Пока ты будешь здесь — буду разговаривать только на русском.

Через полчаса в уютном кафе сыр и пунш растопили напряжённость в общении.

— Завтра мужская эстафета! Пойдём?

— Конечно! Я впервые на чемпионате мира по биатлону.

— Я тоже! Хотя у нас здесь в Австрии часто бывают подобные соревнования, всё равно предпочитаю смотреть это по телевизору!

— У нас на Украине такого вообще не увидишь вживую!

— Как там у вас?

— Плохо! Всё плохо! Но жить как-то надо!

— Да! Подумать только — двадцать первый век! А людей продолжают убивать на войне!

Георг поймал на себе пристальный взгляд Андрея.

— Что? Что-то не так?

— Нет! Всё нормально!

— Ах! Да! Ты наверно ищешь сходство?

— Угадал! Как-то непроизвольно получилось!

— Ничего! Папа предупреждал меня когда-то, что это неизбежно!

— Я соболезную. Как это случилось?

— Сердце! Умер во сне!

— Странно как-то!

— Что странно?

— Мой отец умер в двухтысячном и твой тоже!

— Да, но твоему было всего шестьдесят четыре! А мой прожил почти на двадцать лет больше!

— Жаль, что я не знал твоего отца!

— Жаль! Он всю жизнь помнил, что твой дед спас нам жизнь! Даже когда уже не мог ходить, всегда просил нас отвезти его к памятнику. А тринадцатого апреля каждого года он поминал его на могиле по русскому обычаю: полстакана водки и кусочек чёрного хлеба!

— Сколько лет прошло! Семьдесят три года!

— Да! Мне в следующем году будет восемьдесят! А я всё помню, как будто это было вчера!

На следующий день, 18 февраля, мы вместе праздновали победу российской сборной!

— Ты же украинец? — не унимался Георг.

— Я и украинец и русский! Мама русская, а папа украинец. Кто я по-твоему?

— Не знаю! Я видел, как украинские болельщики скрипели зубами, когда русские выиграли.

— Это не украинцы! Это нацисты!

— Как нацисты? Опять?

— Да, Георг, да! Дело в том, что кому-то очень хочется поссорить русский и украинский народ. Но у них ничего не получается! Две трети жителей Украины и почти все жители России считают друг друга братьями. И так есть на самом деле. А то, что верещат всякие недоумки с экранов телевизоров — это просто смешно. Все смеются, а они верещат, как кастрированные коты. Ну, да бог с ними. Это ненадолго!

— Жаль, что опять гибнут простые люди!

— Да! Вот это конечно жаль! Но придёт время, и они ответят за это! Даже если смогут избежать справедливого суда здесь, то там, — Андрей показал наверх, — придётся за всё ответить! Давай не будем об этом?

— Давай, Андрей! Через час приедет мой сын за нами, я вас познакомлю, и мы поедем к нам в Пайербах. Сходим на могилу моего отца. На могилу твоего деда!

— Как это всё странно! Подумать только! Офицер НКВД своим телом спас от пули власовца — сына Гитлера!

— Звучит как бред какой-то! Если бы мы с тобой не знали, что это чистейшая правда, то в это поверить просто было бы невозможно!

— Мы с тобой, Георг, сейчас спокойно сидим и рассуждаем об этом. И это правильно! Память о том времени тем и хороша, что её забыть невозможно!

— Да, Андрей! Ты прав! Сейчас многим очень хочется переписать историю! Но не получится! История не прощает забвений!

— История не терпит инсинуаций, так как тогда неизбежно наступает цирроз совести.

Эпилог

Существуют причины, по которым нельзя некоторых персонажей называть своими именами.

Существуют причины, по которым места событий были намеренно изменены.

Существуют причины, по которым невозможно оправдывать реанимацию нацизма.

И не существует оправданий того, что сотни миллионов человек погибли и продолжают погибать в различных войнах и конфликтах на Земле.

Господи! Когда же наступит такое время, когда на нашей планете воцариться мир и тишина? Дожить бы…