Неведомый

Анна Аскельд, 2024

Королевство Мегрия продано. Старый король предан собственным сыном, который заплатил высокую цену за корону, – тысячи жизней воронов-оборотней в обмен на власть. Удастся ли молодому королю Абнеру ее удержать и отдать долги Тацианской империи? Слепой бог тацианцев, пророк и мученик, некогда ослепленный воронами, собрал под своим знаменем тысячи тахери – убийц и фанатиков. Сможет ли Тит Дага, принявший лордство из рук убийцы своего друга, простить себя за это? И за то, что отдал в заложницы свою дочь? Простит ли его сама Рунд? И кто тот неизвестный, незримый, безликий, который вернет в мир украденную Абнером магию? Мегрия стоит на пороге раскола и новой войны. Сделает она шаг вперед или отступится? Первая часть мрачной дилогии «Неведомый» в редком жанре гримдарк. История о человеческом предательстве, стремлении к справедливости, интригах и неоднознач-ных поступках. О событиях романа расскажут несколько центральных персонажей: четыре героя, четыре линии. Сюжет вдохновлен датской мифологией. Обложку для книги нарисовала Мария Вой.

Глава 5

Жертва

левок, не долетев, остался плавать в луже. Мужчина улыбнулся и показал Титу гнилые зубы.

— Старые боги, новые боги — все они хотят нашей крови. Скорее я поцелую милорда в зад, чем пойду в эту молельню. Прибей меня своей рукой, ты, королевский холуй. Предатель. — Последнее слово приговоренный сопроводил еще одним плевком — и на этот раз попал Титу на рукав. — Гниль. Мы помрем, но дождемся тебя в туманном краю Изнанки и спросим за все. Ты выкормыш ворон, не имперцев. Слепой бог закроет ворота перед твоим носом — так и знай.

Распятый между стражниками, мужчина не испытывал ни страха, ни сомнений. Жалкий сморчок в дырявых штанах, босой и вшивый, а сколько отваги! Тит ему даже позавидовал. И не позволил бить, когда Винке замахнулся — здоровенный кулак послушно застыл у оплывшего лица. Пальцы Тита заныли — прошедшая ночь была долгой, и пролитой крови хватило бы всем богам на этом свете.

— Сначала ему отпустят грехи.

— Грехи! — Крестьянин скрутил кукиши двумя руками. — Засунь в жопу свое прощение. Сдалось оно мне — так и передай этому паскуднику. Мои боги останутся со мной. — И, довольный своей речью, мужчина запрокинул голову к небу.

Тит посмотрел туда следом за ним, но никаких богов не обнаружил. Тучи клочьями наползали с севера — казалось, что это горы их выдыхают и отбирают у Шегеша скудное тепло. Сизый край — призрачный край. Тит обернулся: люди толпились у подножия холма, копошащийся ком грязных избитых тел. Стража то и дело награждала их тычками и посмеивалась над тихими рыданиями женщин и детей. Горт угрожающе возвышался над распахнутыми воротами и наблюдал за ними темными окнами. Тит глубже вдохнул воздух, напоенный влагой, и отвернулся. Щеки горели.

Камень, его соучастник, равнодушно наблюдал за тем, как Тит вынимал меч, обтирал его тряпкой и щурился, пытаясь разобрать свой же почерк. Буквы, насмехаясь, плясали перед его глазами.

— Грег, ты обвиняешься в государственной измене. Я, лорд Шегеша Тит Дага, от имени короля Мегрии, протектората Тацианской империи, Абнера Стравоя, обвиняю тебя в пособничестве воронам и вере в кровавых богов. Есть только одна вера — в Слепого бога, пусть его длань коснется тебя и спасет твою душу.

Грег пропустил эти слова мимо ушей — он закрыл глаза и шептал свои молитвы. Почему-то Тит был уверен, что те, к кому он обращался, его слышали.

— А как же яграт? — Второй стражник, Брен, мотнул головой в сторону храма.

— Обойдемся на этот раз без него.

Винке понятливо кивнул и дернул Грега, заставив того опуститься на колени. Мужчина не стал сопротивляться, но открыл глаза и уставился на Тита.

— До встречи, — сказал и подмигнул так, будто они были друзьями.

Меч опустился на грязную шею, подводя итог еще одной жизни. Голова Грега, подпрыгивая, скатилась вниз — первая из десяти.

Под конец казни дрожащие руки Тита свело судорогой. Молодая, по-весеннему яркая трава смялась и окрасилась в багровый цвет, а камень превратился в вороний алтарь. В выемках собралась кровь, и он долго не мог отвести от нее взгляд. Пошел дождь. Тит подставил потное лицо под холодные капли и высунул язык, пытаясь их поймать — хотелось пить.

— Соберите головы, сожгите тела. На сегодня все.

Оставив стражников топтаться на холме, Тит заскользил в грязи — спускаться было легче, чем подниматься, но ноги отказывались гнуться всякий раз, когда приходилось идти в храм. Черное дерево хранило внутри статую бога и того, чьими глазами он наблюдал на земле. Тит не знал, кого из них двоих он меньше всего желал бы видеть.

Меч оттягивал руку, скользил в высокой сухой траве. Ветер проносился по полю, вздымал полы плаща. «Предатель, — шептали стебли мертвыми голосами, — предатель, падальщик». — «Посмотри на себя, Тит Дага, — предлагали лужи и бочаги с черной водой. Рябь бежала, и казалось, что кто-то там, внутри, следит за каждым его шагом. — Посмотри, кем ты стал».

— Заткнитесь, — прошептал он и заторопился — на пороге храма, размахивая дымящей люминой, стоял яграт.

Годы сморщили кожу на обветренном лице, но взгляд синих глаз мольца остался острым. Он подозрительно сощурился, когда Тит остановился на тропе. Тахери, несшие вахту, равнодушно посмотрели на своего лорда.

— Сомнения? — Голос яграта, тихий и хриплый, был хуже любого крика.

— Нет.

Тит уставился на подол темной татры, вышитый потускневшими золотыми нитями. Нашарил под рубашкой сульд и прижал его к губам. Встал на колени.

— Разреши войти в дом моего господина, моего бога, отца всего живого и хранителя мертвых врат.

Над люминой курился дым, пахло разнотравьем и можжевельником. Шар продолжал покачиваться на длинной цепи, хотя руки яграта — бледные, с длинными цепкими пальцами — замерли. Мужчина молчал, и Титу подумалось, что он развернется и закроет двери, так и не впустив его внутрь. Дождь стал сильнее, плащ отяжелел, мокрая рукоять меча выскальзывала из ладони. Тит устал и готов был лечь прямо здесь, в грязи, лишь бы ему не пришлось идти дальше.

— Хорошо, — яграт положил ладонь ему на затылок, — отец тебя заждался. Ты редко навещаешь его, — и, повернувшись, исчез за приоткрытой дверью.

Тит, ничего не ответив, вошел следом. Сердце забилось быстрее — тысячи раз его ноги топтали земляной пол, но гнев никуда не делся. В полумраке скользили тени. Угли вспыхивали в жаровнях у ног высокой, в полтора человеческих роста, статуи из белого камня. Узкое лицо страдальчески кривило рот, из пустых глазниц текли нарисованные киноварью слезы. Слепой бог жался к задней стене храма, это были не его земли и не его дети — и все же он имел здесь власть, заключавшуюся в страхе. С тех пор как Шегеш перестал быть вороньим княжеством, а Тит превратился в лорда, прошло десять лет, но люди продолжали верить в богов, о которых нужно было позабыть. Души не так просто сломить — да Тит и не пытался. Палач при короле — вот кем он стал. Однако, отбирая жизнь у тела, никто не сможет получить власть над духом.

На протянутых к Титу ладонях горели, оплывая воском, свечи. Яграт ворошил угли и, казалось, потерял к гостю всякий интерес. Тит знал, что это, конечно, не так.

Здесь не было окон, но дневной свет проникал через узкое отверстие в центре шатровой крыши. Под ним, в глубокой каменной чаше, собирались земные слезы бога — дождь и снег. Тит опустил руки в холодную воду, обтер лицо, а после положил в чашу клинок.

«Все они хотят нашей крови».

Тит закрыл глаза и вспомнил, как вот так же, на коленях, стоял в кругу других богов. Тогда он, маленький чумазый калахатец, сбежал из королевства. Мегрия украла у него все — дом, родителей, громкое имя. Шегеш подарил новую жизнь. Князь Абелард позволил ему остаться в Горте и воспитал вместе со своим сыном. Тит был человеком, но воронья вера приняла его как родного — он до сих пор помнил вкус крови на языке и обеты, которые давал в Митриме еще тогда, когда тот был Равнскёгом. Пение дана, заветы и шелест перьев в огромных черных крыльях.

Тит посмотрел на статую, но лица Слепого бога не увидел. Ему чудились пустые глазницы Генриха, развороченная грудина Норвола, кровь, запекшаяся вокруг рта Абнера, тело Якоба, распятое на плоту. Люди, повенчанные со смертью его рукой. И, наконец, Рунд — самая большая жертва.

«Если ты и впрямь умеешь плакать, бог, поплачь заодно и обо мне». Тит прикрыл веки и сидел молча, не двигаясь и слушая, как падают в чашу редкие дождевые капли. Ему нечего было сказать Слепому богу.

— Сегодня казненные не прошли через мой храм.

Тит с трудом заставил себя подняться на ноги. Перед ним, спрятав ладони в широких рукавах, стоял яграт. Ростом он был ниже Тита, и лысая макушка блестела, как будто молец натер ее жиром. Тит взял меч, вытер его о штаны и вложил обратно в ножны.

— Да.

— И ты позволил умереть им как безбожникам.

— Да.

Татра сливалась с полумраком, и казалось, что в воздухе парит одна только голова яграта. Глаза, подведенные углем, не мигая, рассматривали Тита, и тот ответил таким же пристальным взглядом. Ноздри старика хищно раздулись, но лицо осталось бесстрастным.

— Ты ничего не боишься, Тит Дага. Человек, у которого нет страха, опасен. В первую очередь для самого себя, потому как не знает, что ему следует делать, а что нет. Ты понимаешь меня?

Вместо ответа Тит двинулся к жаровням и принялся растирать руки над углями. Пальцы свело в холодной воде, и теплый воздух медленно их отогревал. К тому же так яграт не мог увидеть улыбку на его лице. Угли мерцали — алые, оранжевые всполохи посреди человеческого и вороньего праха. Тит слышал, что чероги видят в огне будущее людей — но ему это не было нужно. Он и так знал, чем все закончится.

— Яграт угрожает мне перед лицом Слепого бога?

Когда Тит обернулся, то обнаружил служителя на том же месте, у чаши. Он набрал воду в пиалу и теперь шептал над ней священные слова. Закончив, протянул ее Титу:

— Не в этот раз. Пей.

Тит снова встал на колени, принял пиалу из сухих горячих рук. Когда она опустела, наклонил голову, чтобы получить благословение. Яграт заговаривал его душу — иди, Тит Дага, собирай кровавый урожай! Каждый человек нужен Слепому богу, даже такой, как ты.

Земля была твердой и холодной, молитва — долгой и тихой. Все это время Тит неотрывно смотрел на собственные ладони — мозолистые, короткопалые, покрытые шрамами и ссадинами. Люмина перед его носом качалась, окутывая дурманящим дымом. Когда яграт закончил, он снова поцеловал сульд и встал, чтобы поскорее выбраться отсюда. Но молец внезапно вцепился в него своей птичьей рукой.

— В первый и последний раз я простил твою оплошность. Ты сын нашего храма, и наш отец милосерден. — Яграт позволил себе снисходительную улыбку. — Но милосердие его не безгранично. Если тебя тревожит совесть, можешь рассказать обо всем мне. Исповедь — первый шаг к покою и спасению.

Тит покачал головой. Глаза заслезились от дыма, и лицо яграта расплылось, растеклось, превратилось в блеклое слепое пятно. Вот бы оно и вовсе исчезло.

— Совесть — это роскошь, которую не могут позволить себе убийцы и предатели. А когда человек является одновременно и тем и другим, она ему вовсе ни к чему. Спасибо за молитву, яграт. В следующем доносе королю ты уж постарайся подробно расписать все, что сегодня произошло. Так, чтобы у Абнера не осталось ко мне никаких вопросов.

✦✦✦✦

Дорога до Горта отняла у Тита последние силы. Дождь прекратился, и посреди поля дымили костры. Стражники сгрудились вокруг них, как стервятники, и передавали по кругу бутыль с сивой водой. Заметив Тита, попытались ее спрятать, но тот даже не замедлил шага. Ублюдки есть ублюдки — другие у Тита не задерживались.

Горная гряда вгрызалась в небо кривыми зубами-вершинами. Из Митрима выехали разведчики, и Тит расслышал пение рога — значит, все спокойно. Спокойно было уже больше десяти лет. На смену вернувшимся от замковых ворот выдвинулись несколько всадников, и их кони понеслись сквозь туман. Солнце тускло светило в разрывах туч — еще пара часов, и начнет смеркаться. Тит подумывал о том, чтобы провести эту ночь вне стен замка, но усталость взяла верх. К тому же ему очень, до зубовного скрежета, хотелось напиться.

Во дворе толпились воины: расседлывали лошадей, перебрасывались шутками — но замолкли, едва показался Тит. Переглянулись между собой, и он привычно сделал вид, что ничего не заметил. Прошел нарочито медленно и остановился, только когда приблизился к кузнице. За спиной его снова раздался смех. Звуки кузнецкого молота странным образом пробуждали воспоминания, хотя именно сегодня Тит желал бы обо всем забыть — но нет же!

Здесь. Или там? Тит потер виски. Память, вытравленная вином, начинала играть с ним в дурные игры. Раньше Тит точно помнил, где именно стоял во дворе, когда передавал свою дочь королевским всадникам. Передавал — предавал. Он зажмурился, желая вернуться в тот момент.

На мгновение Титу показалось, что из его руки выскользнула маленькая потная ладошка. Он отступил на шаг — видение было слишком живым. Волосы Рунд взлетали с порывами ветра, и каждый раз, когда она оборачивалась, Тит вздрагивал. Заплаканное лицо дочери скривилось, покраснело. Рука на ее плече сжалась — пора.

— Тебе там будет хорошо.

Одна ложь сменяла другую. Рунд ему не верила — он видел это по взгляду единственного глаза. Хуже того — Рунд начинала его ненавидеть. Годы, проведенные в Паучьей крепости, должны были только укрепить это чувство.

За время лордства в Горте Тит так и не смог привыкнуть, что замок теперь принадлежит ему. Такого же мнения придерживался и сам вороний дом — он не любил Тита и не принимал его, как раньше. Крошились под ногами ступени, обваливались потолочные балки. Внутри расползлись гниль и плесень, и сырой воздух давил на грудь каменной плитой. Смех исчез, на его месте поселился страх. Не замок — могильник. Тит старался уходить в разведку чаще других, а летом ночевал на сеновале рядом с конюшнями. Однако призраки следовали за ним повсюду, куда бы он ни шел.

Горт привели в порядок — весь, кроме сгоревшей пристройки, — но Багрянец оставил на нем несмываемый след. Зло нашло дорогу в замок и не пожелало уходить. На Тита коротко глянула служанка, набиравшая воду из колодца, и тут же опустила голову. Они называли его милордом, когда он на них смотрел. И Падальщиком — стоило только отвернуться. Но Тит не обижался. На их месте он придумал бы себе худшее прозвище.

Тит выбрал для себя одну из гостевых комнат — спать там, где жил Норвол, оказалось отвратительно. Тит пробовал, но ему постоянно мерещились покойники, заползающие в постель, их холодные жадные руки и знакомые голоса. Здесь же окна выходили на пустошь и тракт, и ни один дух его не беспокоил. Тит подергал пыльный балдахин — никто без прямого указа не решался наводить порядок. Ну и пусть. Чаще всего между кроватью и полом Тит выбирал последнее.

Слуга разводил огонь в камине, пока Тит перебирал бутылки с выпивкой. Их у него имелось несколько десятков — каждая под особое настроение. Сегодня, когда казненный Грег так неудачно растревожил память, Титу потребовалась сивая вода.

Он сел на медвежью шкуру, стащил сапоги и вытянул ноги поближе к огню. Слуга, чьего имени Тит не помнил или вовсе не знал, неуверенно топтался рядом.

— Ужин, милорд?

Тит откупорил бутыль и сделал глоток. Мужичок под его пристальным взглядом скукожился и сделался еще меньше ростом. Тит хмыкнул.

— Почему ты не смотришь мне в глаза? — Слуга дернулся, будто Тит его ударил. — Скажи честно. Я ничего тебе не сделаю.

Мужчина застыл. Взгляд его скользнул по ножнам, которые Тит оставил висеть на поясе, и беспокойно вильнул в сторону.

— Милорд…

— Ну что ты блеешь, как баран. Скажи толком — почему?

Лицо несчастного побледнело — здесь, среди сумрака и теней, он походил на одно из привидений Горта.

— Ладно. Ужин не требуется. В такие дни я не ем, пора уже запомнить. Очищение души и тела, ла-ла-ла. Надо чаще бывать в храме — зря его, что ли, король построил? Пошел вон.

Приказывать дважды не пришлось — дверь поспешно захлопнулась за спиной слуги, оставив Тита в одиночестве. То есть в самой прекрасной компании. Он отпил еще сивухи и во весь рост растянулся в густой шерсти. Со стен на него безразлично глядели мертвые головы оленей и кабанов.

«Даже вы умерли. Не замок, а склеп, — подумал Тит. — Отчего же я остался жив?»

— Ты наверняка слышишь меня, старый ворон. — Тит облизал кислые от вина губы. — Слышишь и проклинаешь за себя, за своих сыновей. Смотришь на меня, как эти отрубленные головы. Осуждаешь, — подавив икоту, Тит засмеялся. — А вот вам всем мой ответ, вот! Иначе я не мог, понимаешь, ты, дурак? — Показав в темный потолок средний палец, он немного успокоился. — Сам виноват. Ты виноват сам. Я жертва, мать твою растак. Жертва! А вам повезло больше, вы умерли.

Они умерли — конечно, умерли, и все же остались в темных холодных коридорах. Их голосами говорил ветер, задувающий сквозь щели между камнями. Они смотрели глазами ночных птиц, гнездящихся в заброшенных башнях-близнецах. Иногда Титу казалось, что он сходит с ума — таким явным было присутствие тех, кого он не смог спасти. По его приказу слуги закрыли дальние коридоры и все спальни, в которых прежде жили вороны. Пока рядом с ним была Рунд, Титу было легче, но Рунд у него отняли.

Титу было жалко всех. Норвола и Анели, убитых в собственной постели. Генриха, чьи глаза выкололи, а шею разрезали от уха до уха, выпустив всю колдовскую кровь на грязную землю. Якоба, нашедшего свой конец в руках горцев. Рунд, которую лишили детства и надежды. Но больше всего Титу было жаль себя.

Тит остался жить в комнате, увешанной охотничьими трофеями. И каждый раз, глядя на головы убитых зверей, напоминал себе, что самый страшный зверь здесь он — не они.

Прежде чем в дверь постучали, Тит успел прикончить одну бутылку и откупорил другую — с добрым вином из вороньего погреба.

«Из моей пыточной», — мысленно поправил он себя. Тит выудил из-под кровати серебряную чашу, поплевал в нее, обтер рубашкой и наполнил до краев.

Стук повторился.

— Входи, чтоб тебя.

Через порог, поморщившись, переступил наместник — Джерди Той, присланный королем Абнером в помощь новому лорду семнадцать лет назад. Калахатец оказался умным и расторопным, и Тит даже мог назвать Джерди приятелем. Не другом, нет. Но так даже лучше, особенно для Джерди. Так уж получилось, что Тит поучаствовал в смерти всех своих друзей. «Опасная, гнусная мразь».

Темные глаза наместника обшарили комнату и не обнаружили ничего интересного.

— Притащил бы девку, что ли. Напиваешься один, выглядишь как бродяга — на лорда ты похож меньше, чем твой слуга Гореш.

— Так вот как его зовут. — Тит поднял чашу, приветствуя Джерди. — Присоединишься?

Сам-то Джерди выглядел как лорд — в своем черном камзоле, с серебряной цепью на груди и рысью, вышитой золотыми нитями. Если Тит оставался сухощавым и поджарым, как охотничий пес, то приятеля годы округлили, добавив к низкорослой фигуре небольшой пивной живот и бока. Волосы Джерди заплетал на калахатский манер, и смоляные косы доставали ему до пояса.

Воин — не простой человек.

— Не сегодня. — Джерди протянул Титу запечатанные сургучом письма. — Я прибыл из Амада, помнишь? — Тит кивнул. На самом деле он начисто забыл даже о том, что Джерди отправлялся в столицу Мегрии. — Представляешь, Абнер казнил весь свой Совет разом — сам видел! Старики теперь болтаются на веревках голышом и воняют, как твой горшок. Их потащили прямо с заседания. Должны были рассматривать финансовые вопросы, но вместо этого король притащил ворона — настоящего ворона! — в Залу и обвинил Десять пердунов в заговоре против короны. Каково, а?

Тит поболтал вином в чаше. Хорошо бы его подогреть, но сойдет и так.

— Такую новость надо запить, — сделав последний глоток, Тит отставил пустую чашу. — И желательно не одной бутылкой. Я так понимаю, у Абнера появились ко мне претензии?

Джерди пожал плечами. Отыскав единственный приличный стул, он подтащил его к камину.

— А ты почитай, милорд, вот и узнаешь.

Тит вскрыл первый конверт и фыркнул.

— Нет, сегодня вечером я обязательно напьюсь.

— Так ты уже. — Джерди указал на пустую бутылку из-под сивой воды и ее сестер, валявшихся неподалеку.

— Да брось, меня не так легко одолеть. — Тит пробежался еще раз по строкам и засмеялся. — Ну ты только послушай! Король Веребура обратился за помощью к Трем сестрам. Ему внезапно понадобились корабли. Боевые, а не торговые. И те сразу же побежали его сдавать Мегрии. Грядет война!

— Нашел чему радоваться. — Джерди кивнул на второй конверт. — Ну а там что?

Тит поднес письмо ближе к свету — на этот раз почерк оказался не королевский. Тацианская вязь, которую он не видел уже несколько лет. И рад бы не наблюдать еще столько же, но боги никогда не были милостивы к Титу. Ему понадобилось несколько минут, прежде чем он снова смог заговорить. Голос сел, и язык едва ворочался, касаясь пересохшего нёба.

— Это из Паучьей крепости.

Джерди, ковырявший столешницу, замер. Моргнул раз, другой, точно испуганная птица.

— Неужели?..

— Да. Отряд выехал два месяца назад с королевским поручением. И с моей дочерью.

Рунд едет сюда — Тит ждал и одновременно боялся этого так долго, а сейчас, когда она и вправду отправилась домой, ничего не почувствовал. «Домой, скажешь тоже».

Тит аккуратно сложил последнее послание и посмотрел на Джерди. Тот, поняв все без слов, встал и заторопился.

— Пожалуй, пойду. Посмотрю, сменился ли караул. Тревожные новости приходят со всех сторон, а я еще даже не ужинал.

Ходил Джерди забавно — вразвалку, точно медведь. Улыбался чаще, чем Тит, но из них двоих сердце было только у одного. Тит смотрел, как Джерди, отряхиваясь, торопился покинуть комнату. У двери, однако, он остановился и обернулся.

— Уверен, Рунд все поймет. Она выросла, Тит. Поймет и простит.

— Конечно. — Тит постарался, чтобы голос его звучал уверенно. — Она поймет.

«Да так, что придется запирать на ночь двери и спать в обнимку с боевым топором, ожидая прощения».

Когда Джерди ушел, Тит пнул ногой бутылку, и та, опрокинувшись, окрасила деревянные половицы в цвет крови.