Надзиратель

Анна Былинова (2024)

Ким видит призраков и знает, что они приходят за живыми. «Присоски», как он их называет — верные предвестники смерти. Сначала бабушка, затем мачеха, друг — Валерка. И однажды призрак приходит за Женей — девушкой Кима. Сможет ли он ее спасти или она, как и другие, уже обречена? Вдобавок в его комнате поселилось нечто темное, называющее себя Надзирателем. Зачем оно явилось из мира мертвых и почему обвиняет Кима в смерти девяти человек?

Глава 3

Последний раз взглянул на закрытый Валеркин гроб, — хоронили в закрытом, — и мысленно пообещал: «Я найду их, брат». Хотя пока не понимал — как искать, где, но в глубине души был убеждён, что найдёт. Рано или поздно это обязательно случится.

Домой идти не хотелось. Желудок скрутило в холодный комок, грудь была словно продырявлена, и через эти дырочки в неё врывался сырой уличный воздух. Ким знал — дома ему будет ещё хуже, потому что его дом стал ёмкостью, в которую незаметно и потихоньку проникла удушающая тоска, и теперь эта тоска там была хозяйкой. К отцу — тоже не вариант. Тот наверняка снова пьяный в хлам сидит в своей пропахшей перегаром квартире, вспоминает Валю, клянёт весь белый свет. Нет, сейчас туда нельзя идти.

Он не пошёл на поминки к Валерке. Старательно запахивая ворот своего чёрного пальто, он двинулся в магазин, где купил полуторалитровую бутылку пива и, выйдя на улицу, тут же открутил крышку и сделал несколько жадных глотков. Внутренности с непривычки свело спазмом. Резко замутило. Ким шумно задышал, утёр рот; проходившая мимо женщина демонстративно цокнула, удостоив молодого человека косым взглядом, в котором легко читалось презрение ко всему молодому поколению. Ким усмехнулся и снова приложился к бутылке, желая, чтобы алкоголь поскорее попал в желудок, выместил оттуда неприятный холодный комок и согрел продырявленную грудь.

Через минут пять бросил опустошённую бутылку в урну; не попал. Бутылка сердито забубнила, катясь по ребристому, мокрому снегу.

Хрен с тобой, — почти благодушно подумал Ким, отмечая приятное тепло, растёкшееся по телу. С облегчением расстегнул пальто и двинулся к станции метро.

Узкий подземный переход служил и входом в метро, и выходом сразу к двум параллельным районам. Построенный за пять лет до того, как один маленький посёлок превратился в город многоэтажек, и разделённый веткой метро пополам, этот подземный переход не был рассчитан на население в семьдесят тысяч человек, и потому каждый день в час пик тут были огромные людские пробки.

Ким не любил эту станцию метро. Каждый раз спускаясь по грязным ступенькам, его охватывало тревожное чувство. Он видел не глазами, а сердцем нечто невидимое и молчаливое, страшное и едва сдерживаемое в сотне людей, одновременно идущих в узком бетонном переходе. Глядя на этих людей, Ким всякий раз ловил себя на мысли, что всполох только одной спички может зажечь эту гнетущую, повисшую над головами атмосферу, и тогда произойдёт взрыв, будто атмосфера эта пропитана напрочь вонючей соляркой.

Поразительно, — думал он — Как люди, которые идут, стараясь никого не задеть, не наступить на ноги, а если задевают и наступают, испуганно вскрикивают: «Извините!», «Прощу прощения!», и виновато полу–улыбнувшись, бегут дальше, могут в одну секунду превратиться в зверей. Он был уверен, и непонятно откуда произрастала эта уверенность, что только один всполох спички способен сжечь маски. Десятки человеческих душ, — полагал он, — поднимут панику, побегут, затаптывая ногами тех, кто упал, будут запинаться о тела несчастных, будут толкаться, что есть сил. И конечно же, никому в голову не придёт извиняться. Всего один всполох спички, чтобы запустить хаос. Одна спичка, чтобы сгорела хрупкая человечность.

Тяжёлые мысли роились в голове, когда он шёл в толпе, мрачно глядя себе под ноги. Нет, он не ненавидел людей, как вид, скорее — ненавидел толпу.

Приложив банковскую карту к турникету и выйдя, наконец, на платформу, Ким облегчённо вздохнул. Здесь всегда становится полегче. Может быть, все дело в длинном туннеле, который будто разрывает замкнутое пространство и даёт видимость выхода. Хотя куда может быть выход в тёмном, узком туннеле, в котором место есть только для поезда?

Пахло тёплой сыростью. Старый, дребезжащий поезд подъехал, остановился и приветливо распахнул железные двери. Ввалившись в вагон, Ким устало рухнул на сидение и приготовился увидеть всех тех, кто скоро умрёт. Теперь он всё время видел"присосок"."Присосками"он называл призраков, которые ни на метр не отставали от живых и сопровождали их все время. Они всегда шли за живыми чуть позади, боясь упустить из виду, терпеливо стояли за спинами, глядели с молчаливой тоской. Присоски видели Кима, знали, что и он видит их, но никогда не проявляли недовольства или агрессии, воспринимая эту зрительную связь как само собой разумеющееся. Ким не мог не видеть их, потому привык к этому скучному для себя занятию.

Но сегодня внимание привлекла живая девушка. Она сидела наискосок между толстым мужиком и хмурой бабкой, которые стиснули ее с двух сторон, и от этого она почти не шевелилась. Девушка была одета в серую дутую куртку и в стоптанные угги.

Блин, зачем ей угги в этом мокром городе? — подумал Ким, — Наверное, каждый раз приходиться их сушить. Нет, она явно не местная. Приезжая, как и тысячи вокруг.

Ее светлые волосы выбивались из-под вязаной бежевой шапочки, белёсые ресницы подрагивали, бледная кожа была облеплена тёмными веснушками. Совсем как у Вали. И ещё: на коленях у неё лежала тканевая сумка кричаще — жёлтого, неуместного здесь цвета. Она — то и привлекла внимание Кима.

Не было в этой девчонке ничего особенного. Лицо как лицо, но Ким, то и дело, бросал взгляд на неё, на её тонкие, почти прозрачные пальцы, держащие томик «Сто лет одиночества». Иногда пухлые губы девчонки шевелились, читая, иногда замирали.

Чего-то недоставало для того, чтобы увидеть её всю. Казалось, что образ не полный. И ещё Ким не понимал, что больше всего его раздражает в этой девушке — то ли ее стоптанные угги, то ли сумка.

Ему не особо везло с женским полом. Единственная девушка, с кем он когда-то встречался, была Леся из параллельного класса, и встречались они всего пару недель. И Леся была его первой и пока единственной женщиной. После неё он больше ни с кем не заводил отношения. Да и не думал об этом. И вот сейчас он почувствовал лёгкий укол интереса. Он бросал быстрые взгляды на девушку, стараясь делать это незаметно. Но она, погруженная в чтение, не замечала его. Двери открывались, толпа вываливалась на очередной станции, оставляя на полу грязные, мокрые пятна. Девушка сидела.

Что он тут делает? — подумал Ким. — Куда он едет? Какая разница.

Тут девушка, наконец, закрыла книгу, и Ким увидел её всю. Увидел её зелёные глаза — насмешливые, спокойные. Один только взгляд.

Как вообще это работает? Ты просто наблюдаешь, и вдруг вы встречаетесь глазами, что-то ёкает внутри, и ты потом всё время бросаешь на неё быстрые взгляды, в надежде понять — почему? Что привлекло? Почему десятки, сотни женщин, с кем ты ежеминутно встречаешься глазами, не способны тебя привлечь, а тут всего один короткий взгляд, и все твои старые раны, свежие раны, такие огромные, что казалось, никогда не отпустят тебя, вдруг отступают на шаг назад. Отпускают.

Ким всё глядел и глядел на незнакомку, и когда девушка бросала быстрый взгляд на него, от поспешно отводил глаза и тут же сердился на себя. И чем больше он сердился на себя, тем больше он сердился на девушку, потому что это она была причиной его сердитости. И чем больше он сердился на девушку, тем чаще бросал на неё тревожный взгляд.

Но вот она встала. Куда ты?

Глупый вопрос даже самому себе. Конечно же, её станция. Сейчас она выйдет, смешается с многотысячной толпой на улице, и Ким больше никогда её не увидит. Никогда.

"Осторожно! Двери закрываются!", — раздалось над головой, и Ким рванул. Еле успел выпрыгнуть из вагона, как железные двери старого поезда с лязгом захлопнулись, закрывая в вагоне его брошенное одиночество.

Поток людей сшибал с ног.

Сумка! Дурацкая жёлтая сумка!

Вот мелькнула на мгновение, пропала, вот снова мелькнула… Чуть-чуть успокоился. Шагнул на эскалатор, не спуская глаз с дутой куртки и жёлтого страшилища, — так Ким мысленно обозвал сумку девушки.

На улице он с наслаждением вдохнул свежий воздух. Вдруг почувствовал, как пересохло во рту. Двинулся за девушкой почти бегом, и она, словно почувствовав его напряжённый взгляд, резко остановилась. Обернувшись, она воинственно выдвинула вперёд подбородок и чётко спросила:

— Зачем ты идёшь за мной?

Ким удивился. Он полагал, что у этой хрупкой, как деревце, девчонки должен был быть высокий фальцет. Но её низкий тембр голоса звучал с оттенком взрослой мудрости и усталости. Он ожидал, что, увидев его, она закричит что–то вроде «что тебе нужно, придурок?!». Но вместо этого она вполне спокойно спросила: — «Зачем ты идёшь за мной?». И потому он не стал врать, придуриваться, а чётко ответил на поставленный вопрос:

— Хотел познакомиться.

И тут же растерялся от своей откровенности. В груди у него совсем некстати проснулось выпитое пиво и хлынуло наверх.

Только не сейчас!

Но пиву было плевать. Отвернувшись, Ким согнулся пополам. Молодая пара шарахнулась, как от прокажённого. Кима рвало, и он краснел. Краснел от стыда.

Он ожидал, что она воспользуется этим и свалит. Сбежит от такого придурка, как он. Но не свалила. Стоя за его спиной, она спокойно сказала:

— На. Возьми платок.

Багровый от стыда, Ким взял протянутую ему тряпицу, вытер ею рот, хотел было протянуть платок обратно девушке, но вовремя спохватился, скомкал его, сунул в карман.

— Извини, кхм, ты мне просто понравилась, и я подумал, что, если ты уйдёшь, я же не найду тебя. Город не маленький, — произнёс Ким, глядя в зелёные спокойные глаза и удивляясь своей смелости, что вот так, в первый раз он бросился за девушкой. Наверное, это играло в нём выпитое пиво, а может быть, и не пиво вовсе, а эти её стоптанные угги, дурацкая куртка. Была бы она одета менее небрежно, скажем, в элегантное пальто, и на плече бы у неё висела кожаная стандартная сумка, а не это жёлтое страшилище, то Ким бы, наверное, постеснялся бежать за ней.

— Ну давай познакомимся, я — Женя, — просто ответила она и протянула руку. Ким пожал сухую ладонь девушки и представился.

***

В Питер Женя приехала всего пять месяцев назад поступать на медицинский колледж. Квартиру, которую удалось снять подешевле, находилась в часе езды от места учёбы, потому каждый день Женя тратила на дорогу приличное время. Для неё, как и для многих людей, метро стало отдельным миром. Поначалу, глазея на всех огромными глазами, эта худенькая девушка производила впечатление птенца, выпавшего из гнезда. Непривычная для неё массовость людей подавляла и непроизвольно сжимала её личность до микроскопических размеров. Со временем, правда, девушка научилась не замечать вокруг себя почти никого и вполне комфортно и с пользой проводить время в поездках: подготовиться к лекциям, почитать книгу.

Жене город не нравился. Не нравилось серое небо, которое всё время давило на виски, не нравилась вечная слякоть, и девушка, словно сопротивляясь природным явлениям, впрочем, осознавая, как это глупо, носила свои любимые угги, к вечеру часто промокавшие так, что приходилось сушить их на трубе. Она скучала по снежным, трескучим морозам Сибири, по тому глубокому чувству собственной значимости, которое присуще жителям севера, да и вообще всем, чьи жизни тесно переплетены с природой. Питер, несмотря на всю его помпезную, загадочную красоту подавлял, стирал её, как личность. Погрузившись в меланхолию, Женя плохо спала по ночам, скучая по родителям, по школьным друзьям, по маленькому своему солнечному городку — Зиме. Утешало лишь то, что учёба на медсестру займёт всего три года. А это не так много. И она вернётся домой.

Женя снимала двухкомнатную квартиру с такими же первокурсницами, как и она сама.

Тем субботним днём, когда Ким был на похоронах друга, Женя планировала хорошенько выспаться и совсем не планировала куда-либо ехать. Однако тремя днями ранее её одногруппник попросил у неё учебник по анатомии. Сказал, что подготовится к семинару и в пятницу вернёт. Но в последний рабочий день недели он не явился на пары и не ответил на несколько Жениных сообщений. Написал только в субботу утром: прости, мол, с друзьями загулял, лежу, сил нет никуда выйти.

А в понедельник семинар.

Назвав парня кидаловом, что вполне справедливо, Женя, скрепя сердце написала, что приедет в общежитие.

Так, субботним днём в скверном настроении она поехала за учебником.

Ким сразу привлёк её внимание. Худощавый, с измождённым лицом. В чёрном пальто, джинсах и чёрной рубахе он незримо отличался от других людей. Отличие это проявлялось флёром обречённости во всём его образе: в повороте головы, в движениях рук, в беспокойном взгляде. В том, как он сутулил плечи. Хотя внешне он выглядел вполне адекватным и спокойным, можно было заметить, как порой он останавливал свои карие глаза на каком-нибудь человеке. Черты лица его тут же обострялись, кадык начинал нервно двигаться, затем лицо искажала болезненная гримаса, и он ронял глаза в пол, не поднимая их больше на того человека, который вызвал в нём ворох эмоций. Казалось, что он видел что–то неприятное или пугающее. То, что не видел никто другой.

Он вызывал желание прикоснуться к его вихрастой, густой шевелюре. Почувствовав это, Женя уткнулась в книгу, пытаясь сосредоточиться на чтении. Но заметив, что её мысли блуждают где-то далеко от повествования, она оставила попытку понять гений Габриэля Гарсиа Маркеса и подняла глаза на парня. Встретившись с ним взглядом, она отметила, как он быстро отвёл глаза и сжал челюсти, и поняла, что все это время он наблюдал за ней.

«Невротик», — заключила Женя.

Когда она вышла из вагона и пошла по платформе, в глазах ещё стоял незнакомец из поезда. Когда она поднималась по эскалатору, она ещё видела его перед собой, но как только она вышла из вестибюля метро на шумную улицу, образ его стал таять, мутнеть.

Незачем о нём думать, — сказала она себе почти равнодушно, — вряд ли они когда-то ещё встретятся.

И тут она почувствовала на себе чей–то тяжёлый взгляд, и словно кто–то идёт за ней. Нет, с ней рядом, впереди и позади шли десятки людей, но ощущение, что смотрят ей в спину и идут целенаправленно за ней, было так сильно, что Женя резко обернулась и увидела того самого парня из вагона.

«Зачем ты идёшь за мной?», — спросила она, улавливая в своей душе маленький радостный отсвет.

Когда его стало рвать, Женя вновь испытала это желание: дотронуться до его головы.

— Что с тобой? — спросила она как можно равнодушней, когда он назвал своё имя.

— Не знаю. В метро укачало, — пошутил он.

Женя хмыкнула.

— А мне кажется, что ты просто — пьяница.

— Я? — Ким удивленно вскинул брови. — Нет. Я первый раз столько выпил. Просто у меня… Неважно.

Он тряхнул головой, нахмурился. По бледному лицу пробежала еле уловимая тень. Замер. Стоял, смотрел на проезжающие мимо автомобили. И Женя почувствовала, что этот парень не знает, как ему вести себя. Поняла, что она сейчас ведущая в этой сцене.

— Ну пойдём, кофе попьём, что ли. — небрежно сказала она. — Хмель твою будем прогонять.

Жёсткие губы парня тронула скупая благодарная улыбка — первая за их короткое знакомство.

— Только если я угощаю. — сказал он.

Кофейня, в которую Женя вела Кима, находилась через три дома возле перекрёстка. А за перекрёстком располагалось общежитие медколледжа, в котором жил её безответственный одногруппник. Женя решила, что так будет удобнее — сначала выпить кофе с новым знакомым, а после пойти в общежитие. Она шла рядом с Кимом и думала о том, почему она вообще решила позвать его. Этого невротика, этого странного парня, который настораживал её и одновременно с этим привлекал. Шли молча, и со стороны могло показаться, что их принудили идти вместе.

Когда подходили к кофейне, Ким вдруг заспешил вперёд, чтобы открыть дверь, и от этой спешке сделался неловким и слегка задел Женю плечом. Виновато улыбнувшись, распахнул дверь, пропустил её и тут же наступил ей на ногу. Ойкнул, извинился.

В помещении пахло выпечкой, корицей и уютом. Бармен, рыжебородый парень с румяным лицом, приветливо улыбнулся.

— Двойной эспрессо, — буркнул Ким.

— А мне латте, пожалуйста, — улыбнулась Женя.

Сделав заказ, Женя присела за столик и бросила долгий взгляд на Кима, который стоял возле кассы, ждал, когда бариста приготовит кофе и рассчитает. Каким-то нескладным он ей казался, несмотря на то, что имел хорошую фигуру. Своим тёмным обликом он отличался от всех. Так бывает, когда человек испытал горе — в лице, в манере поведения, во взгляде что–то есть такое, что выделяет его среди остальных. Женя этого не понимала, потому что была юна, была ещё наивна и, слава богу, не знала слово «смерть». Точнее, знала, но не так близко, как он. Все в её семье были живы и здоровы. Но интуитивно чувствовала, что с ним что-то не так, потому глядя на него, она стремилась разгадать его с научной точки зрения, с медицинской. В чём его проблема? Да, было в нем что–то пугающее, но Женя почему-то его не боялась, а испытывала почти болезненное любопытство к этому парню.

Конец ознакомительного фрагмента.