Сбежать от зверя. Прощение

Анна Владимирова, 2023

Скоро я вспомню все. По крайней мере, мой доктор так говорит. А пока что вся жизнь – чистый лист. Я ни черта не помню. Ни как оказался в скорой, ни как получил пулю. Сейчас у меня нет ни врагов, ни друзей, ни любимой. Вернее, она есть. Но говорить со мной не хочет. Приходит редко, слушает сердце, смотрит на мониторы… и отказывается рассказывать правду. А еще просит не вспоминать… Что же я такого натворил?

4

Пока убирала посуду и остатки еды, Стерегов куда-то ушел. А я огляделась и направилась в гостиную. Пол под ногами выложен камнем, похожим на мрамор, стены тоже, но вся эта холодность компенсировалось теплыми акцентами — шкурами и большим мягким уголком, по которому, кажется, можно долго перекатываться из подушек в подушки и ни разу не повториться в позе. Странно, что телека у Миши не было. Зато был камин.

Я зарылась голыми стопами в меха и оглядела комнату. С одной стороны стена из стекла с видом на лес. Видимо, где-то там был забор, но его отсюда не видно. А с другой стороны, отделенная стеклом, просматривалась целая картинная галерея. Я покрутила головой, но никто так и не появился. Встав на носочки, чтобы не морозить всю стопу, я прошла на цыпочках в галерею и принялась рассматривать коллекцию Стерегова.

Я не сильно интересовалась чьими-то работами. И делала это сознательно, потому что известность художника мешала искреннему восхищению. От картины к картине я скользила взглядом по полотну, цепляла им подпись и следовала дальше.

Вкус у Стерегова своеобразный. Я не находила ничего общего в работах, которые он здесь собрал. И эмоций они у меня не вызывали. Я любила, когда картина рождает в голове вопросы: кто в центре сюжета? почему? что испытывает? что его ждет? Фантазия разыгрывалась, и я видела сюжет, переплетение линий, смешение цветов и переставала дышать от захватывающих эмоций…

И тут у меня расширились глаза. Сначала подумала — меня глючит. Потом — что я ненароком списала чью-то картину, которую видела где-то. Но нет! Эта картина — моя!

Тело парализовало, дыхание сперло. Я застыла напротив своей картины, которую нарисовала когда-то Стерегову для продажи в какую-то картинную галерею. Бросив взгляд на следующую, я распахнула глаза еще шире. Еще одна моя картина! И еще! А вот эту я бросила незаконченной!

Я медленно приблизилась к ней и коснулась холста. Меня будто током ударило и накрыло тем страхом, что я испытывала перед побегом. Вот здесь видно, как сильно дрожали руки.

Я одернула пальцы и рывком вдохнула. И тут же вздрогнула — Стерегов стоял позади в паре шагов… с комнатными тапками в руке.

— Надень, — бросил он мне их под ноги.

— Это же мои картины! — обличительно ткнула я в последнюю.

— Это очевидно, да, — буркнул он, развернулся и направился в гостиную.

— Что они тут делают?! — Последовала я за ним, вскочив в тапочки.

— Я же говорил, что ты — никчемная художница. Думаешь, шутил?

— Так выброси! — остановилась я, пережидая, когда отпустит спазм, перехвативший горло.

Его диагноз всегда действовал на меня оглушающе. Никогда не понимала, почему его мнение для меня так много значило. Но когда он озвучил его впервые, я перестала рисовать. Сейчас же хотелось догнать, запрыгнуть на хребет и скрутить ему голову.

— Я тебя не спрашивал.

И я уже не думала. Стянула тапок, взвесила в руке и запустила Стерегову в голову. Ох, как хорошо вышло! Сочно! Правда, тапок был легким и на пробковой подошве — боли не причинить.

Но со Стереговым случилось что-то странное. Он медленно повернул ко мне голову и вдруг фыркнул по-звериному, а глаза его натурально потемнели.

— Беги! — вдруг рыкнул он едва различимо и резко скрутился до пола. При этом лихорадочно шарил в кармане штанов. — БЕГИ!

Его рев сдернул меня с места. Я выскочила из второго тапка и бросилась по галерее. Та изгибалась недолго и закончилась широким проемом. Когда я добежала до него, услышала сзади топот и мужские голоса, а следом ужасающий звериный рык. Стопы обожгло огнем, в груди невыносимо ошпарило адреналином, и я влетела в просторную мастерскую, собирая на себя холсты, стулья, завалила мольберт и затормозила только у незаконченной картины.

Не сразу удалось заметить, что в мастерской есть собственный выход во двор. Выбежав на улицу, я перескочила через декоративные кусты и задала стрекача в лес. Но хватило меня ненадолго. Вскоре я схватилась за какую-то березу и сползла под ее ствол, хватая воздух пылающими легкими.

Что тут вообще происходит?! Мы тут что, не одни? А со Стереговым что?

Я опустилась на землю и прижалась к березе плотнее, стараясь дышать ровнее. Вспомнился тот оборотень в холле больницы. Может, я вывела Мишу из себя, и он тоже… того? Вряд ли его пристрелят, конечно — тут нет Тахира.

При мысли о нем я снова почувствовала себя слабой и несчастной. Я бы все сейчас отдала, чтобы увидеть его, залезть на колени и прижаться, прячась от всего мира.

— Марина… — Я вздрогнула и вжалась в березу крепче. Ко мне откуда-то из-за спины вышел незнакомец. Одет он был как охранник. — Вы не ранены? — Я только мотнула головой. — Позвольте…

И он вдруг ловко присел рядом и подхватил меня на руки.

— Что случилось? — дрожащим голосом выдавила я, ежась. Меня несли обратно к дому! — Может, меня не стоит возвращать?..

— Все уже под контролем. Господин Стерегов с вами позже встретится.

Меньше всего мне этого хотелось.

— Чтобы дожрать? — вздернула я презрительно бровь. — У него тут много таких «счастливиц» обитало? А сколько продержалась самая живучая?

Мне не ответили. Внесли в дом и поставили на ноги. В гостиной на входе в кухню стояла еще пара таких же типов, упакованных в униформу. Еще бы, им не страшно! Стволы какие по бокам висят.

— Верните мой мобильный, пожалуйста, — вдруг прервали мой ступор. Я глянула на своего носильщика и нехотя вынула его аппарат из-под кофты. — Благодарю. А теперь пройдите в комнату.

— Какую? — хмуро уточнила я.

— В комнату господина Стерегова. Ваша на ремонте. Помните, где его спальня?

— Да, — развернулась я и зашагала наверх.

Остаток дня я кружила по комнате и предавалась отчаянию. Вспоминать, как я с помощью одного тапка устроила беготню, было смешно. А вот все остальное пускало сердце вскачь. Когда ко мне сунулись с подносом, я едва не вскрикнула, забившись в угол кресла.

— Ужин, — констатировала охрана. — Хотите что-то еще?

— Таблетку от головной боли.

Я следила за приближением мужчины. Того самого, которого едва не обобрала. Нет, рисковать и бросаться на него не стоило. Взгляд у него не человеческий. Оборотень, поди, тоже.

— А вы волк? Или медведь?

— Не могу вести с вами такие беседы, — холодно сообщил он. — Вам принести ноутбук, чтобы кино посмотреть? У господина Стерегова нет телевизора.

— Несите ноутбук, — мрачно согласилась я.

Вскоре у меня были и таблетки, и доступ к всевозможным сериалам и кино. И даже аппетит. Но отвлечься не выходило. Еще и ребра ныли и кожу пощипывало — крепко приложилась к мольберту Стерегова, но смотреть на свои повреждения желания не было. На фоне сериала легко было мусолить одни и те же вопросы: что здесь вообще происходит? как взрослый мужик может выйти из себя от одного тапочка, пусть и прилетевшего в голову? Тот, кого пристрелил Тахир, вряд ли рассвирепел от кислого молока в капучино. Или, может, Стерегов терпел меня весь день, а потом не выдержал и сорвался? Но зачем тогда он меня взял себе?

Когда внизу хлопнули двери, я вздрогнула и прислушалась. Было тихо. Ни звука, ни шороха. А если они сейчас все уйдут и оставят меня одну? Я подкралась к двери и выглянула в гостиную. Пространство освещала лишь невнятная нижняя подсветка, на полу дрожали блики от огня, горевшего в камине. И ни треска поленьев, ни запаха. Может, камин фальшивый?

Постояв немного в проеме, я скользнула босиком по коридору и ступила на лестницу, прислушиваясь. Но когда уже прокралась на самую нижнюю ступень, услышала уставший хриплый голос:

— Сюда иди.

Я влипла в стенку и заметалась взглядом по полумраку гостиной. Стерегов обнаружился в кресле. Он сидел, сгорбившись и уперевшись виском в кулак.

— Я сказал, сюда иди, — глухо повторил он. — Не беси, Марина. Я не трону.

Я медленно направилась к нему по широкой дуге. Он смотрел на меня ехидным взглядом.

— Как тапочки в меня метать, так ты смелая, — усмехнулся.

— Ну тогда ты еще подавал надежды.

Я встала в паре шагов, вжимаясь пальцами ног в длинный ворс шкуры.

— Так я подавал надежды? — оскалился Стерегов, хотя при свете огня я видела, как прорисовались вены у него на лбу.

— Ты можешь быть разным, — сложила я руки в карманы штанов. — Сейчас мне кажется, что у тебя где-то на чердаке есть волшебная роза с облетающими лепестками…

Стерегов вдруг рассмеялся в голос, запрокинув голову.

— Можешь пойти поискать, вдруг найдешь, — улыбнулся он широко.

— Что с тобой? — серьезно спросила я, завороженно глядя на него.

В свете странного камина его взгляд стал совсем темным и пугающим, глаза блестели нездоровым блеском.

— Ничего. Я все тот же.

— Если бы знала, что ты складываешься от тапочки в голову… — И я облизала пересохшие губы.

— То что? — оскалился он.

Становилось тяжело дышать.

— Я бы тебя убила еще в больнице.

Он только усмехнулся и перевел взгляд на огонь:

— Я не складываюсь от тапочек, Риша. Тут тебя ждет разочарование.

Сделать вид, что мне плевать на то, каким именем он меня назвал, стоило сил. Меня так звала в приюте одна дорогая сердцу женщина. Она была воспитателем, а я представляла, что она — моя мама. Я жутко ревновала, била других детей, если те отнимали у меня ее внимание…

— Но слабости-то должны быть?

— Не все слабости действительно являются слабыми местами, — устало откинулся он на спинку кресла. — Теперь ты понимаешь, что мое терпение лучше не испытывать?

— Будешь меня дрессировать быть послушной и брать еду с рук? — вырвалось у меня презрительное.

Нет, я безнадежна. Ни черта у меня не выйдет выведать!

— Меня это не интересует, — глянул он на меня с привычным раздражением. — Плевать, как ты будешь брать еду. Хоть с пола! И вали уже спать! Можешь замотаться в одеяло и снова порыдать!

— Да пошел ты, ничтожество! — выпалила я, развернулась на носках и пошлепала ногами к лестнице.

— Простудишь себе что-нибудь, буду лично колоть уколы тебе в зад, поняла?! — прорычал он вслед.

— Хрен тебе, а не мой зад! — выкрикнула я с лестницы.

— Вот и посмотрим!

— Тапочек выдай побольше!

И я хлопнула дверью его спальни, тяжело дыша. Что я делаю? Он же озвереет снова, а меня могут не успеть спасти.

Подумав, я принялась баррикадировать дверь — притащила тяжелое кресло, рядом поставила тумбочку и сползла по стенке, усаживаясь спиной к баррикаде. Все же спокойней, когда Стерегов в поле зрения. Но так он хоть не сразу до меня доберется.

Шло время, а дом все так же хранил безмолвие. С трудом поднявшись, я выключила свет и прокралась к балкону. Ничего воодушевляющего мне не открылось. Михаил зря в себя не верил. Сбрось он меня отсюда на мощеную камнем дорожку, и я вполне могла бы умереть.

Освещенная мутными фонарями лужайка сгущала мрак за пределами света. А там ничего даже не намекало на близость цивилизации. Черта с два меня тут найдут. И его тоже. Мы что, прячемся? А может, он Тахира так боится?

Я вернулась в спальню, укоризненно глянула на кровать… Нет, есть и плюсы в моем таком детстве. Никогда у меня не было ничего своего. Ни кроватей, ни одежды, ни мамы.

Я отвернула край одеяла и, забившись под него, уставилась в окно. Мечты утянули меня в несуществующую реальность, где за мной все же приходит Тахир. Все это сейчас кажется такой нелепостью! Ну как он может смириться и уйти? Я ведь пыталась его спасти. Но он только усмехается в своей манере: понимающе, снисходительно…

— Зря ты в меня не веришь, Марина, — слышу я тихое. Приподнимаюсь на кровати и не могу сесть, потому что сплю в объятиях Стерегова. А Тахир стоит у балконной двери и скалится. Зло, с горечью… — Я же не прощу тебе предательство, помнишь?

И он вдруг обращается в жуткого монстра и кидается на меня…

Я подскочила на кровати от собственного крика и грохота.

— Открой, твою мать! Что с тобой?!

Но мне так и не удалось пошевелиться, пока Стерегов не вынес дверь вместе с моей баррикадой. Тумбочка отлетела к кровати, кресло кувыркнулось к стене. Он влетел в спальню и бросился ко мне:

— Чего ты орешь?! — откинул одеяло и притянул рывком за ноги к краю кровати.

— Пусти… — прохрипела я, дрожа, но в глазах вдруг защипало, и я расплакалась.

Он неодобрительно глянул на меня исподлобья, потом отвел взгляд, поднялся и ушел. А я осталась в темноте один на один с ночным кошмаром. Как же все это показалось реально! На какие-то доли секунды я почувствовала себя в его когтях. Плоть порвалась от одного рывка его зубов, и я захлебнулась кровью…

Но тут щелкнул светильник у кровати, и Стерегов поставил на тумбочку чашку.

— Чай. С мятой, — процедил он. — Что случилось?

— Кошмар, — хрипло выдохнула я, не в силах пошевелиться.

Не знаю, что перевернулось сейчас в этом мире, но Стерегов с чаем при теплом свете торшера показался мне неплохой компанией. Мне не хотелось, чтобы он уходил.

— Пей чай, — пробурчал он и вдруг сам подал мне чашку. — Грей руки.

Я проследила, как он опускается на край кровати и роняет голову на ладони.

— Разбудила?

— Да, — неожиданно спокойно признал он.

«Так тебе и надо», — чуть не вырвалось у меня, но язвить не хотелось. Я прихлебывала чай, заполняя комнату раздражающим звуком, а Стерегов глядел куда-то в окно.

— Почему твой огонь в камине не трещит и не пахнет? — тихо спросила я.

— Аллергия на дым, — рассеяно отозвался он. — Специальные бревна без дыма не воняют, но и не трещат.

— Ну и зачем ты мне это рассказываешь? — усмехнулась я. — Остается только зажечь спичку и сунуть тебе в нос…

— Изобретательница из тебя никудышная, — покачал он головой.

— Если хочешь поспать на своей кровати, я могу спуститься в кресло у глухонемого камина…

Он вдруг повернул ко мне голову и сузил глаза, будто я сказала что-то из ряда вон или заклинание какое-то произнесла, и он вот-вот превратиться в человека…

Но ни в кого Стерегов не превратился, к счастью. Его губы дрогнули в усмешке. Он поднялся и кивнул мне следовать за ним:

— Пошли со мной.

— К-куда? — насторожилась я.

— Все равно уже никто из нас не уснет, — обернулся он от двери. — Тапки надень. Жду тебя в кухне.

И вышел, оставив меня удивленно смотреть на темный дверной проем, напоминавший черную дыру, которая все равно затянет. Я нахохлилась в пижаме и спустилась в гостиную.

Стерегов что-то уже готовил в кухне. Когда я вышла на свет, он доставал из микроволновки бутерброды с сыром и чем-то еще.

— Бери кофе, — кивнул на кофеварку. — И за мной.

Я повиновалась молча. Пусть лучше он будет вот таким более-менее вменяемым, чем кем-то еще.

Догнала я его почти бегом уже в галерее, и вместе мы вошли в его мастерскую. Только он вдруг замер, машинально ставя поднос на ближайшую поверхность, и щелкнул выключателем. И тут я вспомнила, как пролетала здесь низко-низко, цепляя ребрами все, что попадалось на пути.

Я попятилась к выходу, наскоро пристраивая кофе на подоконнике, и приготовилась драпать.

— Сюда иди, — повернул Стерегов ко мне голову. И я, вопреки планам, послушно направилась к нему. Но стоило подойти, он дернул край моей кофты, оголяя низ ребер. — Твою ж мать…

Наши взгляды сначала сошлись на внушительно больших подсохших царапинах от ребер до бедра, а потом встретились.

— Почему ты не сказала? — сурово потребовал Стерегов.

— Я не чувствовала… — пожала плечами.

Он выругался, закатив глаза, и приказал ждать его. Я огляделась, стараясь не думать о том, что происходит. Хорошая у него мастерская. Освещение продумано — сразу видно. Уверена, что тут есть имитация любого варианта — дневной свет, утренний… По периметру круглого помещения стояли мольберты, холсты, стеллажи с красками и кистями.

Бросив взгляд за окно, я заметила, что над верхушками деревьев уже наметилась узкая полоска рассвета. Значит, немного поспать мне все-таки удалось.

— Поднимай свитер, — неожиданно приказали позади.

Я вздрогнула, дернулась… и оказалась в руках Стерегова. В одной руке. Второй он придержал стойку с цветком, на которую я налетела.

— Ты так вообще цветов не оставишь, — выпустил он меня, но тут же притянул за край кофты.

— Правда так тебе дороги? — закатила я глаза, но тут же зашипела от боли, когда он приложил вату с чем-то, крепко пахнувшим пряным алкоголем.

— Правда, — хмурился он, качая головой. — И как теперь тебя предъявлять комиссии?

— Они меня голой будут осматривать?

— Может…

— Противно.

— Не порть настроение, — хмуро глянул он на меня. — У меня было предложение. — Стерегов убрал аптечку и поднялся. — Видел, ты махала кистями в больнице…

— Знаю, что ты тоже ими помахивал в свое время, — не осталась я в долгу.

Я была в курсе, что Стерегов художник. Известный. Но работы мне его не нравились — слишком… густые, концентрированные, мрачные и контрастные. Они въедались в душу, стоило задержать на них взгляд, и долго оставались в памяти, продолжая что-то поднимать из потаенных уголков. Что-то жуткое, пугающее и не дающее надежды.

Но теперь, возможно, многое объяснится. Если он болен, к примеру, то его искусство — попытка облегчить внутренние страдания.

А еще он был владельцем художественной школы, в которой я училась последние годы. Когда мне предложили работать на него, я понятия не имела, кто такой Стерегов на самом деле. Никто о нем не говорил. Но принятие решения эта новость ускорила. Я же думала, что иду рисовать под началом настоящего художника. В перспективе мне обещали выставки, поездки на обучение и встречи с известными деятелями индустрии.

И теперь, глядя на то, как он раскладывает инвентарь, ставит мольберт и выкладывает кисти, я презрительно морщилась.

— Будешь вспоминать, как когда-то был художником? — сложила я руки на груди.

— Я не забыл. И ты тоже.

— Но ты очень старался, чтобы я забыла.

— Прости. — Мне подумалось, что я ослышалась. С губ сорвался смешок, и я оперлась задом о стену, равнодушно взирая на полотно. Стерегов тоже не стал заострять внимания на своих извинениях. — А теперь бери кисти и рисуй.

— Что? — опешила я.

— Рисуй, — приказал он. — Задание — глухонемой камин.

— Не хочу.

— А что хочешь?

— Ничего не хочу! И тапочек у меня снова пара, — вздернула я нос.

Стерегов сжал зубы и направился ко мне, а когда мы оказались нос к носу, глаза в глаза, уголки его губ дрогнули.

— Я могу научить тебя всему, что знаю, — прошептал он. — Ни у кого не было такой возможности. Никогда.

— Зачем тебе это? — тихо спросила я.

— Не твое дело, — склонился он к самому лицу. — Бери кисти, подтирай слезы и начинай работать. Мужики приходят и уходят, а то, что в душе и руках, остается с тобой всегда. Ты — одиночка, Марина. Как и я. Никто тебе не нужен. Тем более — волк этот твой…

— Ты его не знаешь! — зачем-то огрызнулась я.

Миша только оскалился:

— Ты думаешь, с такими монстрами, как я или он, можно жить долго и счастливо?

И вдруг развернулся и зашагал вглубь мастерской, а вскоре вытащил какое-то полотно и понес мне. Только я уже знала, что это. Эта картина — моя. Он забрал портрет Тахира из больницы. Я безмолвно взирала на то, как он ставит ее рядом с пустым полотном и разворачивает ко мне. Будто раздел меня догола и скривился, глядя на открывшееся зрелище.

— Это твое видение того, кого любишь? — потребовал он сурово. — Нет там такого и близко, Марина! Да и лежащих на кровати мужиков столько, что на это никто смотреть не будет!

— Я рисовала для себя! — обиженно засопела.

— Ты не оставила себе ничего из того, кем он является! Здесь нет жизни. Ты убила его на этой своей картинке.

— Я убила его из-за тебя! — сжимала я кулаки. Ох, как хотелось броситься и хоть разок успеть попасть по носу. Только до меня вдруг дошло, и я оцепенела: — Тахир что… мертв?..

Стерегов только высокомерно замолчал, но я не могла больше ждать очередного проблеска человечности и зарядила ему кулаком пониже ребер:

–…Говори!

Вышло болезненно, но только для меня. Стерегов перехватил мой следующий удар и завел руку за спину, причиняя боль:

— Ты сейчас без рук останешься, — прошипел на ухо, хватая за горло. — Но мне плевать. Ты будешь рисовать ногами! Ртом! Может, тогда до тебя дойдет, что должно быть в центре сюжета!

— Ты говорил, мои картины — дерьмо!

Мы орали друг на друга во весь голос, только… ничего не происходило. Он не выходил из себя, а у меня словно силы высосали, и я не смогла больше поднять руку.

— Твои картины прекрасны. Я врал.

— Что с Тахиром? — не слушала я.

— Да откуда мне знать?! — Ноги подкосились, и Стерегов позволил мне опуститься на пол. Только тут же присел рядом и тихо пообещал: — Я узнаю.

Я подняла на него взгляд:

— Ты можешь не сказать… — начала я.

— Я похож на того, кто будет щадить твои чувства? — сдвинул он брови. И правда. — Теперь пей кофе, ешь будерброд и рисуй «глухонемой камин». Может, потом и волка своего сможешь нарисовать так, чтобы дыхание спирало от одного взгляда…

— Я не хочу никому спирать дыхание!

— Хочешь. Не хотела бы — не пошла бы ко мне работать.

— Я не хочу этого сейчас! Ты быстро разрушил иллюзии…

Но он не стал дослушивать — снова схватил за шею и притянул к себе:

— Хватит ныть, — процедил, пристально глядя в глаза. — Твои работы — лучшие из тех, что я видел в школе. Ты талантлива, Марина. Но нужно работать над этим. Много и упорно!

— Какого же… — начала было я, собираясь припомнить, для чего именно он намеревался использовать мои работы, когда до меня вдруг дошло.

Он столько моих картин оставил себе… Дерьмовые картины не вешают в своем доме. Он что… учил меня? Давал же задания прямо как сейчас. А потом вешал картины в своем доме? Он не трогает меня, не тащит в постель, терпит, срывается… Все для комиссии? Стерегову достаточно посадить меня в клетку и временами отряхивать, чтобы показать другим. И я буду продолжать всем улыбаться и говорить заученно то, что меня попросят, потому что мне важно спасти Тахира.

Но если спасти его мне не удалось? Если Катя не помогла, а он натворил что-то, что не исправить? Да, не Стерегов, но Тахир не просто так ушел… Он мог не выдержать?

— Я устала разгадывать твои загадки, — сдалась я. — Узнай, пожалуйста, что с Тахиром.

Он поднялся:

— Сегодня остаешься тут одна. Что-то понадобится — в кухне стационарный. Вызов на «единицу».

И он ушел.