Хроники Розмари

Анна Данилова, 2021

Что делать с такими огромными деньгами и как понимать слова разодетой в меха незнакомки: «Теперь ее жизнь в ваших руках»? Дина Караваева в растерянности: произошло чудовищное недоразумение, пакет попал к ней по ошибке. Но где искать таинственную Розмари? Ведь, кажется, так зовут нуждающуюся в спасении девушку, наверняка попавшую в заложницы. Подсказка ничтожно мала: разорванная пополам новогодняя открытка с адресом дома отдыха, где, вероятно, побывала Розмари, и инициалы отправителя. Правда, есть надежда, что вторая половинка находится у другого адресата. Вот его-то и надо искать в первую очередь, должен же он помочь своей возлюбленной выжить, а Дине выполнить свалившееся на нее обязательство…

4

От своего генерала Дина узнала, где находится город Красноармейск. Его удивило, что она интересуется таким захолустьем.

— Мне надо уехать, у меня там бабушка заболела, — солгала она. Ну не объяснять же ему, что это она сама заболела на голову и решила во что бы то ни стало узнать, кому предназначались пятьдесят тысяч долларов, чтобы вернуть их.

Конечно, перед тем как отправиться в такое далекое путешествие (город находился в Саратовской области, приблизительно в тысяче с лишним километров по Волгоградской трассе), она честно отстояла возле памятника Пушкину два вечера — с семи до восьми — в надежде, что ее увидят и попросят вернуть пакет. Она и одета была так же, как в тот вечер: белая курточка и красный берет, шарф. Но никто не пришел.

— Разденься, — попросил Эдуард Сергеевич. — Я так по тебе соскучился. Два дня тебя не видел, я просто места себе не нахожу.

— Уж не влюбились ли вы? — устало спросила Дина, закатывая пылесос в кладовку и оглядывая только что вычищенный ковер. Генерал сидел в кресле-качалке с газетой в руках. На нем были бордовый пуловер, клетчатая рубашка и серые домашние твидовые брюки. Красивый, с благородной внешностью мужчина.

— Вы шутите, — он горько усмехнулся. — А что, если я на самом деле полюбил вас? Что я привык к вам и не могу уже без вас?

Он говорил тихо, и голос его показался Дине даже ласковым. Где твоя сдержанность, генерал?

Она почему-то покраснела, перешагивая через трусики. Бросила свои вещи в кресло, взяла тряпку и принялась стирать пыль с книжного шкафа.

— Дина, и так все блестит, кругом чистота. Сядь, отдохни. Хочешь выпить?

Как объяснить ему, что, когда она работает, что-то делает — чистит ли картошку или гладит, — она занята и старается не думать о том, что она голая. А в кресле или на диване, с бокалом вина или рюмкой коньяку, она кажется себе шлюхой. Произносить же это вслух она не решалась. Боялась, что перейдет следующую грань в их отношениях, после чего ей просто придется уйти. Или же спать с ним, чего она не собиралась делать.

— Скажи, Дина, у тебя есть кто-нибудь? — Эдуард Сергеевич поднялся и направился к бару.

— Вы имеете в виду, мужчина? Нет. Никого нет.

— Но ты же такая красивая девушка. Почему?

— Да потому, что все они — козлы, — сказала она и покраснела еще больше.

— Я понимаю — тебя кто-то обидел. Кто?

— Вам назвать его имя?

— Как хочешь.

— Эту сволочь зовут Виктор Кондратьев. Он руководитель фирмы «Амфора». Ладно, налейте мне рюмочку коньяку. Конфеты, пожалуйста, мои любимые, с вишней. — Она села на диван и расслабилась. Вспомнила прошлое. — Эта сволочь торгует греческими товарами. Вот так.

— А как он тебя обидел?

— Переспал с моей подружкой, Таней Федоровой. Мы с ней как сестры были. Я не понимаю, как так можно — предать, переспать с моим женихом, а потом извиняться. Неужели не понятно, что я все равно никогда не прощу?

— А она из какой среды?

— Не поняла. — Дина облизала горькие от коньяка губы. — В каком смысле?

— Вы с ней вместе где-нибудь работали?

— Да все в этой же «Амфоре». И так отлично все складывалось. Знаете, мне так больно вспоминать. Зато теперь я совершенно одна, свободна и не хочу связываться с мужчиной. Мне спокойно и уютно, если хотите знать. Я не лукавлю, вы не подумайте.

— Но ты же женщина.

— Знаю. Но я не верю мужчинам, как вы не понимаете?

— У тебя такое озабоченное лицо. Ты действительно собираешься в этот Красноармейск? Зачем? Чтобы вылечить бабушку?

— А что в этом особенного? Честно говоря, я и не знала, что у меня там есть бабушка. — Лгать оказалось делом неприятным и опасным. Опытный генерал легко может подловить ее на вранье. — Эдуард Сергеевич, вы бы рассказали что-нибудь о себе.

— А нечего рассказывать. Была семья — и нет.

— Неужели все погибли?

— Нет, упаси боже! Просто у всех своя жизнь — и у бывшей жены, и у детей.

— Знаете, вот с кем ни поговорю — у всех одна и та же история. Развод. Все разводятся. Это так грустно. А я бы хотела состоять в настоящем, официальном браке, и не вижу здесь ничего смешного. Штамп в паспорте — это не просто фиолетовая печать. Это серьезно. Это совместная жизнь, это когда всегда и во всем вместе, когда все принадлежит обоим и когда это не в тягость. Когда не надо никаких брачных договоров, которые уже с самого начала допускают вероятность развода. А вы как думаете?

— Я тоже так думал. Но разве я мог предположить, что моя жена бросит меня?

— Знаете, даже как-то не верится.

Дина почувствовала, что спина ее застыла. Хотя в комнате было жарко натоплено, все равно ей стало как-то не по себе. И Эдуард Сергеевич заметил, что с ней не все в порядке.

— Спина замерзла.

Он легко поднялся и сел рядом с ней, обнял ее.

— А так?

Он не волновался, и Дине показалось, что он повел себя совершенно естественно, без тени смущения, словно каждый вечер обнимал ее за спину.

— Так теплее. Но, Эдуард Сергеевич.

— А так? — Он чмокнул ее в щеку и приобнял, поцеловал в макушку. — Какая же ты нежная, красивая. Ты, Дина, просто драгоценность!

— Вы раньше никогда не делали этого.

— Глазами — делал, — признался он со вздохом. — Раньше глазами раздевал, а когда ты стала сама раздеваться, то все остальное только представлял.

— Эдуард Сергеевич!

И тут случилось невероятное. Он вдруг встал, легко поднял ее с дивана и понес в спальню. Она не успела ни закричать, ни отбиться, ничего. Ее воля была совершенно парализована, а мужчина, непонятно как оказавшийся тоже раздетым, обрушился на нее своим твердым, железным и сильным телом с таким неистовством, что от непонятных чувств она вся покрылась испариной. Забывшая, что такое мужчина, она подумала, что ее сейчас разорвут, ей хотелось плакать, но слез почему-то не было. Генерал насиловал ее в самом прямом смысле. А она всегда считала, что он больной человек, необратимый импотент. Оказалось — сильный и здоровый мужик, все эти месяцы, что она ходила перед ним раздетая, сдерживавший свои желания.

Когда она открыла глаза, его рядом не было. Потная, истерзанная, она лежала на сбившейся постели и думала, что это конец. И что она сама во всем виновата. И кто ей поверит, что она этого не хотела? Столько времени ходить перед мужчиной голой.

Она встала, чувствуя, как ослабли ее ноги. Злым и отчаянным движением обтерла концом простыни влагу с бедер и живота. Затем завернулась в тонкое одеяло, вышла в гостиную, стараясь не смотреть на сидевшего в кресле-качалке окаменевшего генерала, быстро схватила вещи и снова вернулась в спальню. Принялась судорожно одеваться. Когда была уже в передней, с сумочкой, в дверном проеме возникла тень.

— Дина, ты единственное, что есть у меня в жизни. Ты вольна сделать сейчас то, что делают все женщины в таких ситуациях. Можешь вызвать милицию, и тебя отправят на экспертизу. Я готов отсидеть положенный мне срок за то, что я совершил.

Он говорил еще что-то, но она не слышала. Выбежала на лестничную клетку. Щеки ее горели. Конечно, сейчас она позвонит в милицию и расскажет о том, как она соблазнила генерала, а потом он ее изнасиловал. Генерала посадят. И через неделю он там умрет. Что потом?

Лучше все забыть. В лифте она лихорадочно подсчитывала, опасный ли у нее период, не забеременеет ли? Хотя разве можно забеременеть от такого старого человека, как этот генерал? Разве в его жилах течет жизнь? А если не жизнь, что тогда двигало им, когда он набросился на нее? Раствор валокордина? Ну уж нет. Он здоровый и сильный, он всегда точно знал, чего от нее хочет. А она, разве она не понимала, что провоцирует его каждым своим движением, каждым появлением перед ним в непотребном виде. Да, она сама во всем виновата. И все равно.

Она стиснула зубы и заплакала: «Ненавижу. Всех!.»