Пантелеимон

Анна Емельянова

Этот роман обладает редкой силой образов, глубиной мысли, описаниями чувств. Эта книга о любви к людям, которую испытывал молодой врач Пантолеон. Обладая гениальным даром, он не боялся рисковать собой ради исцеления страждущих. Пожертвовав собой ради веры в Христа, он стал святым великомучеником Пантелемоном.

© Анна Емельянова, 2019

ISBN 978-5-4496-3219-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Базальтовый дом ярко озарен лучами жаркого солнца. Близится полдень. Сквозь кроны пальм, кипарисов, акаций струится яркое зарево солнца. Невзирая на ранний час уже очень душно.

Вассой, застыв возле корзины, полной спелых персиков, сидит в густой тени. Час назад его господин Евстрогий, в чьем доме он служит, приказал ему перебрать фрукты, выбросив гнилые, но он испытывает лень.

Праздность моя вызвана зноем, — прошептал он, прикрыв глаза.

Тем самым, Вассой пытается оправдать себя. Впрочем, он боится гнева Евстрогия, который после смерти любимой жены часто пребывает в дурном расположении духа. Раб знает, что в случае неповиновения приказа Евстрогия, его ждет наказание. И все же, купаясь в ленивом мареве жары, ему так трудно заставить себя вновь начать перебирать персики.

Вассой устало смотрит на них. Персиков перед ним целая корзина! Тяжелый вздох с шумом вырывался из его груди. Он огляделся по сторонам. Как назло вокруг нет никого из рабов, чтобы разделить с ним труды! Дворик кажется безлюдным. Со всех сторон он окружен высокой каменной стеной и садом, где рабы выращивают фрукты. В лазурном безоблачном небе над головой Вассоя парят ветки абрикосовых, гранатовых, персиковых деревьев.

Сюда почти не проникает шум многолюдных улочек Никомидии. Евстрогий, приобретая когда-то этот дом, позаботился о том, чтобы жизнь его семьи протекала спокойно, умиротворенно, замкнуто.

Господин, у которого служит Вассой, не только богат. Он очень знатен, и принадлежит к числу греческих аристократов, которые уже в течение многих веков живут в Малой Азии. Свое состояние Евстрогий получил от родителей, а Вассой всю свою жизнь находился в его доме.

По происхождению раб был сирийцем, как и большинство слуг Евстрогия. В Малой Азии вообще живут разнообразные народы. Тут есть греки, евреи, сирийцы, армяне, капподокийцы, киликийцы, и над всеми простирается власть Рима.

Вассой еще молод. Он достиг двадцати пяти лет. Иногда он жалеет о том, что ему предстоит провести в рабстве свои лучшие годы, но, видимо, ничего другого боги ему не предопределили. Таких, как Вассой, множество.

Усмехнувшись своим мрачным мыслям, он вновь склонился над корзиной. В саду по-прежнему тихо. Большинство рабов сейчас находятся в доме. Чуть в стороне от Вассоя сушатся на солнце глиняные горшки, слепленные другим рабом Евстрогия.

Смуглые пальцы Вассоя поочередно щупают каждый персик. Его некрасивое темное лицо сосредоточено. У Вассоя крупные черты, крючковатый нос, узкие губы, подбородок украшает борода. Взор черных глаз напряженно сверкает, выдавая то, как тяжело сирийцу бороться с праздностью, охватившей его в дневную жару. Вассой одет в сандалии и простой хитон без вышивки. Его жесткие волосы струятся по крепким плечам.

Время от времени до слуха Вассоя доносятся голоса рабов из открытых окон первого этажа. Они готовят обед. Внезапно сириец слышит звуки приближающихся шагов и поднимает голову. Его мрачный взгляд встречается со взглядом подошедшего человека средних лет. Это Евстрогий.

— Приветствую, господин, — пробормотал Вассой, но вместо ответа аристократ лишь тяжело вздохнул.

— Оставь свою работу. Пусть Лаврсатяй или кто-нибудь другой ее закончит. Мне нужно, чтобы ты сопровождал меня в город.

— Вы хотите купить что-то, господин? — осведомился Вассой.

— Мы пойдем в Западный квартал, к Евфросину, императорскому врачу. Возможно, что возвращаясь домой, мы посетим одну из встречных торговых лавок, и я куплю сыну лучшую ткань для пошива новой одежды, — хмуро ответил Евстрогий.

Это был смуглый, коренастый человек средних лет с длинными темными волосами. Морщины испещряли его кожу. Очи горели суровостью, свойственной людям, перенесшим глубокую душевную травму. Он часто вел себя с окружающими раздражительно, был до крайности нервозным, а речь его обладала резкостью. Прямой острый тонкий нос выдавал его знатное происхождение. Короткая бородка придавал наружности еще более угрюмый вид. Прежде Евстрогий не был таким суровым. В годы молодости он умел, как никто другой, радоваться жизни. Вступив в брак с девушкой, которую он глубоко любил, он испытал счастье. Но это счастье не длилось долго. Жена умерла, оставив ему единственного сына, в ту пору еще ребенка, коего он вырастил сам.

О новом браке Евстрогий и думать не хотел. После потери той, которую он обожал всем сердцем, другие женщины для него не существовали. Теперь весь смысл его жизни сосредоточился в сыне — Пантолеоне.

Стоя перед Вассоем в фиолетовом хитоне, сандалиях и легком плаще, Евстрогий наблюдал за тем, как раб торопливо отодвигает от себя корзину с фруктами. Ждать он не любил.

— Идем, Вассой! — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Вместе они пересекли сад. Ворота, ведущие во двор перед домом, были закрыты. Вассой поспешил раскрыть одну створу ворот перед своим раздражительным господином. Оставив двор, они вышли на улицу.

Перед ними простиралась Никомидия, центр Вифинии, город, который все последние годы считался резиденцией Августа Диоклетиана. После восшествия на трон, этот император, добывший власть в череде жестоких войн, изменил систему управления Римской империей, разделив ее на территории. Своим соправителем, Августом Запада, он провозгласил боевого друга Максимиана. Став Августом Востока, Диоклетиан почти постоянно жил в Никомидии, редко бывая в Риме. В годы его правления этот крупный портовый город, стоявший на пересечении множества морских направлений, превратился в сердце мира. Двор Диоклетиана процветал в пределах Никомидии. Теперь, даже если император, согласно закону, уйдет в отставку, по истечении двадцати лет царствования, у города все равно сохранится репутация крупного центра востока.

В те годы Никомидия была разделена на несколько кварталов. В центре ее располагался огромный амфитеатр, возведенный во время правления Траяна. Грандиозные архитектурные комплексы построили здесь римские наместники. Впрочем, тут процветали различные культуры, потому до сих пор сохранилось много построек эпохи греческого могущества. Храмы богам возвышались над крышами каменных, глинобитных, базальтовых домов, принадлежащих горожанам.

В дневные часы Никомидия напоминала бурлящий котел. Повсюду звучали смех, ругань, музыка, мычание быков, крики и звон оружия. Толпы людей заполняли собой квадратные площади. Здесь можно было услышать все наиболее распространенные восточные наречия.

Не закутав голову накидкой от зноя, словно намеренно пренебрегая этой необходимостью, Евстрогий стремительно шагал по улочкам. Он не обращал внимания на царивший вокруг людской гомон.

Вассой следовал за ним, ожидая возможных поручений.

Евстрогий достиг Западного квартала, примыкавшего к дворцовому комплексу. Здесь находились дома состоятельных господ, пользовавшихся расположением императора. Прежде Евстрогий бывал тут, ибо часто получал приглашения от местных вельмож. Дом известного врача Евфросина стоял у выхода к Храму Марса. Со всех сторон его окружала высокая каменная стена. Постучав в ворота, Евстрогий подождал, когда ему откроет служивший у Евфросина раб.

— Я договорился о встрече с твоим хозяином, — сказал он. — Меня зовут Евстрогий.

— Да, господин, — поклонился раб, пропуская во двор гостя. — Мой хозяин ожидает вас.

Вассой вошел в ворота следом за Евстрогием. Шагая по дорожке, ведущей к крыльцу, он с восторгом взирал на огромный сад, украшенный перистилем. У лестницы били фонтаны с фигурками наяд. Войдя в вестибюль, гости увидели мраморную скульптуру Августа Диоклетиана. Правитель Восточной тетрархии был изображен в порфире, высоких ботинках и лавровом венце. Крупные черты его лица выглядели сурово.

Евстрогий прошел к лестнице, ведущей на второй этаж, не обращая внимания на статую Диоклетиана. Подобные статуи держали в своих домах все добропорядочные граждане Римской империи.

У лестницы гостей встретил раб, служащий у Евфрасина, и провел за собой на террасу. Поднявшись по ряду ступеней, перейдя длинный прохладный коридор, где в нишах возвышались статуи богов, почитаемых Евфрасином, посетители оказались у выхода на озаренную солнцем террасу. Позволив Вассою сопровождать себя, Евстрогий переступил порог и громко поприветствовал хозяина дома.

Сидя в тени, на невысоком диване, Евфрасин доброжелательно улыбнулся гостю. Он знал Евстрогия, ибо часто общался с представителями эллинистической общины. Но их отношения прежде никогда не были близкими.

— Присаживайтесь, Евстрогий, — сказал он, подвинувшись и освобождая гостю место рядом с собой на диване. — Признаюсь, меня удивил ваш нынешний визит.

— Я уже давно собирался посетить вас, — ответил Евстрогий. — Причина в моем сыне Пантолеоне.

— А что с ним?

— С вашего разрешения, я обо всем вам расскажу.

— О. да. Я с удовольствием вам внимаю.

Евфросин был очень вежлив в беседах с людьми, невзирая на их происхождение. По натуре своей он обладал мягкостью и учтивостью. В то же время его давняя практика врача позволила ему приобрести в Вифинии высокое положение. Он был мудр, имел опыт, его достижения во врачевании обсуждались по всей территории Малой Азии, поэтому к нему весьма благоволили правители. Часто бывая при императорском дворе, Евфросин в числе других лекарей, следил за здоровьем самого Августа, членов его семьи и друзей. Когда в Никомидию приезжал соправитель — Максимиан, то Евфросин неоднократно лечил его от болей в спине. За эти заслуги владыки щедро одаривали врача. Его состояние росло с каждым днем.

Несколько лет назад Евфросин открыл в городе собственную школу, где обучал юношей врачеванию. Ученики прибывали к нему со всей Вифинии.

Сейчас глядя на Евстрогия, этого хмурого раздражительного человека, Евросин не мог сдержать любопытства. Он был наслышан о скромном образе жизни, который вел его гость, поэтому до сих пор недоумевал, что могло привести его сюда.

— После смерти моей любезной жены, я сам воспитывал Патолеона, — проговорил Евстрогий, устремив взор к далеким очертаниям Никомидии. — Он не похож на меня. Возможно, что вам приходилось издали видеть его. От рождения я нарек его — «во всем лев», ибо хотел, чтобы он вырос мужественным. Но Пантолеон всегда имел тягу к наукам. Он оказался необычайно сообразительным мальчиком. Его умственное развитие превосходило многих его сверстников.

В то же время, он очень необщительный, у него нет друзей и большую часть времени он проводит дома, за книгами. Близится осень. В конце ее, Пантолеону уже исполнится восемнадцать. Я бы хотел, чтобы он получил достойное образование. Деньги для оплаты его учебы у меня есть. Я богатый человек. Но Патолеона влечет врачевание, а в нашем городе самым лучшим лекарем считаетесь именно вы, поэтому я решил обратиться к вам с просьбой взять в свою школу моего сына. Я хочу дать ему в жизни все самое лучшее, ведь он — это единственное, что у меня осталось. В нем моя отрада.

Воцарилась тишина. Евфросин ласково улыбался. Внешность придворного врача лишена привлекательности, но во взоре его черных глаз навыкате присутствует мудрость, глубина, понимание. Лицо у него очень смуглое, обрамленное бородкой, в который проглядывает седина.

Темные волосы гладко зачесаны назад, оставляя открытым лоб.

Евфросин уже достиг средних лет. Добившись богатства, он предпочитает носить одежду из лучшей ткани. Не обращая внимания на присутствие Вассоя, робко стоявшего у дверей, ведущих на террасу, Евфросин произнес:

— Дети — это самое важное, что есть в нашей жизни. К сожалению, мой сын умер еще в младенчестве, а других отпрысков боги мне не дали. Тем не менее, я осознаю, как горячо вы любите своего мальчика. У него есть хотя бы поверхностные навыки в искусстве врачевания?

Он почти наизусть знает труды Гиппократа! — ответил Евстрогий. — Но у него нет возможности проверить знания на практике.

— Пусть Пантолеон прейдет ко мне завтра, — сказал Евфросин. — Я побеседую с ним и вполне возможно, что с радостью возьму к себе в ученики. Сейчас ему еще семнадцать, но обучение такому тонкому искусству, как врачевание, подчас занимает много лет. И все же, если ученик оказывается талантлив, он получает дозволение практиковать.

— Вероятно, что вы считаете, будто мое мнение относительно Пантолеона небеспристрастно, ведь я его отец, — заметил Евстрогий. — Конечно, я знаю, что многие родители переоценивают возможности отпрысков. Однако в случае с Пантолеоном все действительно так, как я вам говорю. В детстве он был необычайно одаренным мальчиком. Став юношей, он изумляет меня своей мудростью.

— А что думают о его способностях наставники?

— Я сам был все эти годы его наставником. Под моим присмотром он изучал то, что другим преподавали учителя, но потом, когда он заинтересовался трудами Гиппократа, я уже не мог его наставлять.

Погрузившись в раздумья, Евфросин попытался вообразить, насколько объективен был его гость. Конечно, невзирая на утверждения Евстрогия о собственной беспристрастности, врач не слишком ему верил. Евстрогий очень любил единственного сына. Он мог преувеличивать его таланты. Тем не менее, Евфросин очень хотел встретиться с юношей.

— Итак, я приму у себя вашего сына, — кивнул он. — Мне всегда любопытно узнать нового одаренного человека. К тому же, я люблю поддерживать достойные начинания.

— Спасибо, Евфрасин, — молвил Евстрогий. — Вы убедитесь, что я говорю вам правду. Мой мальчик очень талантливый.

Удовлетворенно склонив голову, Евфросин подозвал своего раба, который дежурил на террасе в ожидании распоряжений, и приказал подать прохладного вина.

Когда кубки были наполнены, Евстрогий поднял свой, провозгласив:

— Не зря говорят, что вы самый достойный человек при дворе!

Лукаво усмехнувшись, Евфросин не удержался от тяжелого вздоха.

— Я благодарен вам! — сказал Евстрогий, осушив вино.

— Не торопитесь меня благодарить, — возразил врач.

— Поверьте, что встретившись с моим сыном, вы обязательно возьмете его в школу, — ответил Евстрогий и встал с дивана.

— С радостью поддержку его, — пробормотал Евфросин, стараясь вспомнить отпрыска Евстрогия. В его голове всплыл образ невысокого худого юноши, которого он видел всего пару раз на городских улицах.

Попрощавшись с врачом, Евстрогий направился к дверям. Проследовав в сопровождении Вассоя через галерею, спустившись по лестнице и перейдя вестибюль, он вновь вышел во двор.

— Теперь мы идем к торговцу тканями! — сказал он удовлетворенно.

Вассой покорно отправился вместе с ним в соседний квартал, где продавали самые ценные персидские ткани. Евстрогий сделал в лавках покупки и лишь после этого, нагрузив Вассоя, засобирался домой.

— Моему сыну понадобится новая одежда, когда он будет принят Евфросином в школу, — говорил он.

Вассой подумал о том, что молодой господин всегда был равнодушен к одеяниям, но ничего не сказал Евстрогию.

По возвращении домой, Евстрогий послал слугу к местному портному и передал свою просьбу прийти к нему через несколько дней.

Евстрогий чувствовал огромное воодушевление. Перед его сыном открывались новые возможности, и это доставляло ему самую искреннюю радость.