Мать-одиночка для магната

Анна Милтон

― Не шутишь? Арендовал ресторан, чтобы просто… пообедать? – Клянусь тебе, ― смеется Света, расстегивая пуговицы на рабочей рубашке. ― Наш менеджер никогда так от счастья еще не светился. Не удивительно, ведь клиент расщедрился на сумасшедшие чаевые. Еще пара таких заходов, и я бы могла купить себе дешевенький немецкий авто. Я пытаюсь прикинуть, сколько это в цифрах и проглатываю комок откровенной зависти. Мне бы такие деньжищи пригодились. Квартиру найти, Машке подготовительную школу оплатить, да и вообще… – Мне стало любопытно, и я погуглила этого типа, ― щебечет Света. ― Греческий бизнесмен. Несметно богат. Безбожно красив. В общем, мифическое создание. Правда, не холост. От безысходности я переступила порог его особняка, не подозревая, как сильно мне предстоит пожалеть об этом.

Глава 5

ВЕРА

Ну и какого лешего я маюсь ерундой?

Второй час ночи. Вместо того чтобы крепко обнимать подушку и пускать слюнку, видя сладкий сон, я пялюсь в экран телефона. Потирая уставшие глаза, дочитываю двадцать какую-то по счету статью о цинике Александре Каррасе.

Он, кстати, грек только по материнской линии. Его отец был бизнесменом родом из России, и во время деловой поездки в Афины встретил Эвджению Каррас ― наследницу крупного автоконцерна. Как гласят развлекательно-новостные порталы, они сыграли свадьбу через месяц после знакомства и сразу же объявили о слиянии компаний. Отец Александра, стоявший во главе семейного бизнеса, скончался десять лет назад. Бразды правления взяла его мать. Некоторые источники называют бизнесменшу деспотичной и властной. «Женщина-атлант, взвалившая на свои плечи непосильную ношу…». Тем не менее, именно Эвджения добилась рекордной прибыли для корпорации, и последние пять лет «GOQ Group» признается крупнейшей в Европе с миллиардными оборотами. Госпожа Каррас по сей день занимает пост генерального директора и владеет контрольным пакетом акцией, что делает ее самой богатой женщиной по версии журнала «Forbs».

Ничего, кроме восхищения, история матери Александра у меня не вызывает. Недосягаемая богиня с колоссальными амбициями. Жаль, что мое уважение не распространяется на ее сына, рожденного с платиновой ложкой во рту. Он работает на Эвджению и готовится в будущем занять ее пост.

Я зеваю в ладонь, закрываю вкладки в браузере и откладываю телефон. Перекладываюсь на бок, снова берусь за мобильник, чтобы проверить, не забыла ли поставить будильник, взбиваю подушку и настраиваюсь на сон. Не идет. В голову лезет назойливое чувство, что я полная неудачница и за свои двадцать семь ни черта не добилась. Ни квартиры, ни машины, ни стабильной работы. Я плыву по течению и изо всех сил пытаюсь не утонуть.

Я хочу, чтобы дочка мною гордилась.

И хочу гордиться собой.

Может, еще не поздно твердо встать на ноги?

Я жалею о времени, потраченном на веру в другого человека, а не в собственные силы. Когда Сережка забрал меня в Москву, он обещал нам с Манькой весь мир. О пустозвонстве я прочуяла не сразу, и это стало моей роковой ошибкой. Я его не виню. Нет, виню, но по большей части себя за отказ вовремя вытащить вату из ушей и снять с глаз розовые очки.

— Да что б тебя, Вера, ― со вздохом я переворачиваюсь на спину и раздраженно смотрю в белый потолок.

Сбрасываю с ног одеяло и поверх растянутой футболки для сна надеваю старую рубашку. Прогуляюсь немного. Заглядываю в комнату к Машке, затем выхожу на крыльцо. В этом месте словно звезды светят ярче. Бриллиантовой крошкой усыпано бездонное небо.

— Ах! ― восклицаю я, заметив падающую.

Доля секунды ― и метеор растворяется в ночи.

Огорченно притоптываю ногой. Я не успела загадать желание.

А что бы загадала, если бы была уверена, что сгорание случайного космического тела поспособствовало бы этому?

Миллиард? Крепкое здоровье для себя и Машки? Машину времени, чтобы вернуться на пять лет назад и не дать младшей сестре трусливо сбежать? Я скучаю по этой дурынде. Где она? В порядке ли? Счастлива ли? Сожалеет ли о том, что бросила Машу?

Злата ― ее родная мать, но Манюня этого не знает. Зовет мамой меня.

Сестра забеременела в восемнадцать, родила и, испугавшись ответственности, дала деру. Бесследно пропала, оборвав все контакты. Вычеркнула нас из своей жизни. Ее друзья говорили, что вроде как уехала в Москву. Родной отец Машеньки ― человек без лица и имени, некто в сером. Злата о нем никогда не рассказывала. Мы вообще с ней отдалились после смерти родителей. С горем пополам я разрывалась между учебой и работой, заботясь о младшей сестре, но она этого не ценила, не помогала, все рвалась, наоборот, от меня.

― Я задыхаюсь в этой помойке! Ты тянешь меня на дно! Я не могу дышать! Я ненавижу тебя! Я ненавижу этого ребенка! Вы меня душите, слышишь?! Ну, чего вылупилась? Проглотишь все и промолчишь, как обычно? Меня тошнит от того, что мы семья!..

Злата была права. Я все прожевала и проглотила, слова поперек не сказала. Только просила не делать глупостей, не рубить сгоряча. Не ради себя. Ради Машки. Малютка в тот вечер ― вечер, когда Злата сбежала ― надрывно плакала в колыбельной, но моей сестре было плевать. Эгоизм выжег в ней зачатки материнского инстинкта.

― Лучше бы аборт сделала… нет же, тебя послушала. Это ты виновата во всем. Вот куда я с ней? ― лихорадочно заталкивая в дорожную сумку вещи из шкафа, истерично верещала Злата. ― Кому я буду нужна с младенцем на руках?! Делай с ней, что хочешь. В детский дом сдай, или себе оставь. Мне плевать! Я ухожу. Я заживу счастливо, выбьюсь в люди.

Я лишь могла сдавленно просипеть:

― Не стыдно тебе?

― Ни капельки.

― Уходи, ― показала сестре на дверь. ― Но потом не смей возвращаться.

С визгливым смехом Злата вытерла рукавом кофты слезы под глазами и пригладила волосы, стоя перед зеркалом. Показательно ухмыльнулась сквозь слезы и поймала в отражении мой стеклянный взгляд.

― Какого же ты обо мне мнения, сестренка? Я лучше сдохну в канаве, чем вернусь сюда.

― Проваливай, ― мой голос сорвался на шепот. ― Проваливай, пока я сама тебя не прибила.

Подхватив сумку, Злата ушла…

Годы разлуки притупили разочарование в сестре и обиду на нее. Я просто хочу знать, что она жива и здорова. На большее не рассчитываю.

По телу проносится озноб, и я плотнее запахиваю флисовую рубашку. Надо возвращаться в постель.

Мой взгляд непроизвольно устремляется на мансардный этаж особняка, задерживается на единственном окне, в котором горит свет. Я останавливаюсь, чего-то жду… Но чего? Пустота в окне подстегивает интерес. Не могу избавиться от чувства, что кто-то вот-вот должен в нем промелькнуть.

Я резко глотаю воздух.

В желтом квадрате возникает фигура. Из-за внушительного расстояния нет возможности разглядеть ее детальнее. Черный силуэт сохраняет неподвижность, а в душе мне делается неспокойно, словно этот некто смотрит прямо на меня сквозь пелену ночи.

***

Дедушка Гривас может похвастаться невероятной коллекцией костюмов: смелых оттенков, классических, в клетку и в полоску, двубортными моделями, но главным доспехом этого истинного пожилого джентльмена является его благородство. Наш с Машенькой волшебный фей сотворил очередной подвиг.

— Вы… вы поразительны, Кирьян! ― я бросаюсь господину Гривасу на шею и едва сдерживаюсь, чтобы случайно не задушить его в пламенных объятиях. Несколько минут назад он переступил порог флигеля и огорошил меня поразительным известием.

Благодаря связям ему удалось выбить для Манюни место в садике, располагающемся на территории элитного поселка. С завтрашнего дня мне больше не придется волноваться о том, что днем дочка останется без должного надсмотра. К тому же бывает, что я задерживаюсь в особняке и помимо этого срываюсь туда посреди ночи, чтобы устранить за хозяином дома следы его пребывания на первом этаже, либо в саду. Любитель распивать бренди со странной особенностью ― не наполнять один стакан дважды, с каждой следующей порцией используя новый.

Дедушка пару раз хлопает меня по спине.

— Рад помочь, милая.

Не прекращая изумленно мотать головой, я возвращаю расстояние между нами.

— Извините, что накинулась. Просто… вы не представляете, как много для меня значит ваша поддержка.

— Ну перестаньте, Вера. Я не сделал ничего сверхъестественного.

Я мало знакома с бескорыстной человеческой добротой, поэтому даже если для него такие колоссально значимые поступки ― сущие пустяки, я до последнего вздоха буду ценить оказываемую поддержку.

Когда в жизни встречаются люди вроде Кирьяна Гриваса, волей неволей хочется начать верить в чудеса, к ним легко и быстро привыкаешь, а когда наступает пора расставаться ― втройне тяжелее отпускать.

Прекраснее начала дня не придумать. Мое настроение омрачит, разве что, преддверие Армагеддона. Либо же претенциозно-брезгливое выражение лица Александра Карраса собственной персоной. Он из кожи вон лезет, мимически выражая недовольство своим завтраком. Станиславский аплодировал бы стоя его актерской игре.

По несчастливому стечению обстоятельств я вновь очутилась с ним в одном помещении.

— Как можно было испортить такое элементарное блюдо, как яйца пашот? ― его верхняя губа дергается, будто при неврозе. Вот бы сердечный приступ не настиг нашего дражайшего хозяина.

Яйца готовила я. К этому привела незамысловатая цепочка событий, а все началось с того, что ротавирусная инфекция сразила и Марту. Повар, работающий с ней в тандеме, час назад заперся в уборной с внезапной болью в животе, а после его выпроводили за ворота, отправив на карантин во избежание распространения заразы

На время экстренных поисков достойной для его достопочтенного греческого величества замены гастрономического творца нужно было кого-то запрячь и приставить к плите. Опыт работы поваром у меня имеется, пусть это и не занесено в трудовую книжку. По первости в ресторане я несколько месяцев подрабатывала на кухне и набила руку, так сказать.

Поэтому, да. Завтраком для Александра занималась я. Не сказать, что это задание ввело меня в экстаз. Наоборот: я стояла у плиты с аналогичным выражением лица, что и у него сейчас.

Между прочим, на мои яйца еще никто не жаловался.

Господину Каррасу так же не нравится, как хрустит гренка, когда он пытается разрезать ее, держа в одной руке вилку, в другой нож. В конце концов, он бросает это дело, разгибая пальцы и бросая столовые приборы из серебра на стол. Морщит лоб и сдавливает переносицу, иллюстрируя полнейшее разочарование.

— Безобразие, ― по сложившейся традиции брюнет отодвигает от себя тарелку и залпом осушает стакан воды, что-то ворчливо бормоча об отсутствии Марты.

Да у него самое обыкновенное похмелье, а в таком состоянии даже еда, приготовленная профессионалами мишленовского уровня, будет отторгать одним только видом.

Уважаемому господину всего-то нужно меньше хлестать крепкие алкогольные напитки по ночам, чтобы вернуть способность наслаждаться вкусом качественных продуктов.

В обеденном зале царит гнетущая, почти бездыханная тишина. Елена Семеновна, работающая в его доме второй год, перемещается возле стола с фантастической беззвучностью, будто и не касается пола вовсе. С таким боссом не только летать научишься…

Не понимаю, зачем стольким домработницам здесь топтаться и глазеть на чью-то трапезу?

Александр встает со стула, придерживая бумажную салфетку у рта. Тщательно вытирается, словно чем-то испачкался, однако помимо бокала с водой так ничего и не подносил к губам. Я отклоняюсь от поведенческого канона и смотрю на него, а мои коллеги ― на свои туфли. Все равно он не обращает на нас и толики внимания.

Упс.

Вяло мажет взором и заостряет концентрацию на моих глазах.

Черт, попалась!

Это будет считаться моим четвертым «косяком» помимо якобы неудачно приготовленных яиц (о чем он не в курсе)?

— Что-то хочешь мне сказать? ― в резкой форме задает вопрос, и что-то вспыхивает в его взгляде. Безумная искра, словно он нашел способ вымещения клокочущего в нем раздражения. Вернее, цель.

Я ― цель этого хищника.

Я ощущаю невербальную цепкую хватку его когтей на своей шее и откашливаюсь в кулак. В горле некстати першит.

— Я тебя развеселил? ― с пронизывающей сталью в голосе широкоплечий мужчина сверлит во мне дыру. ― Что-то кажется тебе смешным?

— Нет. Ничего. Я…

«Воздухом подавилась» ― собираюсь ответить, но Мистер Возмущенность перебивает:

— Я похож на клоуна, по-твоему?

Господи, нет… Какой нетерпеливый тип.

— Извините, ― все еще кашляя, произношу я. ― Можно… ― киваю на стол, ― могу я сделать глоток?.. Мне…

Плохо. Очень плохо. Надсадная перхота не отстает, доводит до слез.

Кто-то из прислуги громко и шокировано вздыхает, словно я не воды попросила, а потребовала у него отдать мне почку, или все его несметные богатства.

Он смыкает рот, хмурым и долгим взором скоблит мое лицо и, наконец, с барского плеча ― а конкретно скупым кивком ― дает добро покуситься на кувшин с фильтрованной водой, и я не удивлюсь, если она была доставлена ему прямиком из альпийского источника.

— Не забудь выбросить за собой стакан, ― сухо чеканит напоминание господин Каррас и покидает обеденный зал.