Бизнес-леди и чудовище

Анна Ольховская, 2010

Бизнес-леди Лана Красич – молода, состоятельна и безумно красива. Чего не скажешь о ее подруге Ирине Иванцовой: не вышла бедняжка ни лицом, ни фигурой. С помощью дорогой косметики Ирина решила было проблемы с внешним видом. Муж, любивший ее и гадким утенком, стал сдувать с нее пылинки. Полный восторг! И вдруг… Верная жена пропала, бросив детей, а супругу сообщила в письме, что полюбила другого. Деловая хватка не подвела Лану и здесь. Она провела экспресс-расследование и выяснила: причина исчезновения Иришки – опасные осложнения с кожей. А причастен к производству таинственной косметики давний враг семьи Красичей – беспринципный мерзавец Скипин, имеющий самые серьезные виды на красотку Лану…

Глава 8

Лифт в доме Никишиных был, естественно, скоростным, но в этот вечер он почему-то еле полз. Во всяком случае, так казалось Лане.

А Никишины еще и взобрались на пятнадцатый этаж! Это все Иришка, желавшая встречать солнце на пороге горизонта, а не дожидаться, пока оно выпадет из-за соседнего дома. Лана, панически боявшаяся высоты, на просторную лоджию Никишиных даже не выглядывала. Она и свой третий этаж считала непомерно далеким от земной поверхности, а на колесе оборзения… ох, простите — обозрения не каталась вообще.

Створки лифта мелодично дзынькнули, услужливо раздвигаясь. Интересно, если лифт ожидал чаевых, то куда их ему следовало засовывать?

То ли Олег ждал приезда подруги жены у входной двери, а может, просто проходил мимо по коридору и услышал блямканье лифта, во всяком случае, позвонить девушка не успела, дверь квартиры Никишиных приветливо распахнулась перед ней, приглашая войти.

А вот приветливости на лице хозяина квартиры не смог бы отыскать даже самый позитивный оптимист. Душевную боль — пожалуйста, угрюмость — сколько угодно, злость — вон она, в покрасневших глазах плещется.

Всегда аккуратный и ухоженный, сегодня Олег легко мог влиться в клуб джентльменов «777», заседания которого проходят ежедневно в ближайшей подворотне. Пятна сомнительного происхождения сроднили джинсы от Армани и рубашку-поло от Гуччи с вещицами, сшитыми трудолюбивыми вьетнамцами, всклокоченные сальные пряди живописно обрамляли заросшую неопрятной щетиной физиономию — настоящий красапет из пивнухи.

— Господи, Олежка! — Лана прижала ладони к губам, с ужасом разглядывая мужа подруги. — Что? Что произошло? Все живы?

— Проходи, — посторонился Никишин, — нечего спектакль для соседей устраивать.

Девушка не стала реагировать на очередной укол, к Олегу следовало относиться сейчас как к больному. По ушам за свое свинское поведение он еще получит, но позже, когда все выяснится и успокоится.

Потому что иначе и быть не может.

Лана скинула кроссовки, и, не надевая тапочек, в носках пробежалась по просторной квартире Никишиных: гостиная, детская, кабинет, спальня, гостевые комнаты — пусто.

Чисто, идеально убрано и пусто. Везде, кроме кабинета Олега и кухни. Там компанию хозяину составлял такой же всклокоченный и неопрятный бардак.

С ним, видимо, Никишин и пил. Пусть только пиво, но, если судить по количеству пустых бутылок и банок, его, пива, было очень много.

Девушка прошла в нетронутую бардаком гостиную, села в кресло и выжидательно посмотрела на застывшего у порога Олега:

— Ну, чего встал? Или здесь действие мелового круга от нечистой силы заканчивается? Так я вроде не Панночка, а ты не Хома Брут.

— Я бы не стал на твоем месте отрицать принадлежность к панскому сословию, — проворчал Никишин, устраиваясь в кресле напротив. — Твой отец все же не десятину крестьянскую пашет.

— Рада слышать, что ты опять адекватен. Надеюсь, теперь ты сможешь внятно, без эмоциональных комментариев, объяснить, что, черт возьми, здесь произошло?!

— Не ори, — поморщился Олег. — И так голова третий день раскалывается.

— Меньше пива бы хлестал. Что с Иришкой? Мне кажется, с ней беда случилась.

— С чего ты взяла?

— Душа болит. И не только. Впрочем, это неважно. Рассказывай.

— А нечего особо рассказывать. Я уехал в понедельник в Германию по делам, вернулся, как и обещал, через три дня, в четверг рано утром. Открываю дверь, а тут, — Олег, криво улыбаясь, обвел пространство квартиры, — пусто и стерильно. Я, как и ты, обежал все комнаты, звал, аукал, думал, мои опять развлекаются, Ирка любит розыгрыши устраивать, но… Ни жены, ни детей. Я кинулся звонить Ирине — телефон выключен. Тогда набрал домашний Иванцовых, ответила теща. Она сказала, что мальчики у них, Ирка привезла их накануне, причем сделала это как-то странно — в квартиру не отвела, а позвонила из машины и попросила Тамару Петровну спуститься и забрать внуков. Ей, видите ли, срочно надо куда-то ехать. Дождалась, пока мать выйдет из подъезда, и стартанула, пришлось теще соседского парнишку просить Димкину коляску помочь донести до квартиры.

— Действительно странно, — задумчиво протянула Лана, — совершенно на Иришку не похоже.

— Вот именно. Мы все, как оказалось, очень ошибались насчет нее, даже мать. Тамара Петровна, как только вошла с внуками в квартиру, немедленно позвонила дочери, но та уже телефон выключила. А часа через два прислала СМСку, в которой просила присмотреть за детьми до тех пор, пока все не устроится. Что устроится, где — никаких объяснений. Тесть с тещей пытались поговорить со мной, но у них не получилось. Я в этот момент направлялся в аэропорт Франкфурта, вполне возможно, что были перебои со связью. Короче, теперь и я был в шоке. Что делать, куда бежать? Хотел уже тебе звонить, но тут позвонил снизу консьерж, сказал, что ко мне почтальон пришел с заказным письмом. Я велел пустить, и мне принесли это.

Никишин тяжело поднялся с кресла, какой-то старческой, шаркающей походкой сходил в свой кабинет и принес оттуда довольно большой конверт. Видно было, что в нем лежит не только письмо, но и что-то еще.

Это «что-то еще» оказалось музыкальной открыткой. Большой открыткой с развеселым мамонтенком из известного мультика. И песня, которую пищала открытка при открывании, тоже была из этого мультика:

Пусть мама услышит, пусть мама придет,

Пусть мама меня непременно найдет!

Ведь так не бывает на свете,

Чтоб были потеряны дети!

Пропела открытка и заткнулась, глядя на присутствующих несколькими написанными Иришкиной рукой строчками:

«Милые мои лучики, Гошенька и Димочка! Что бы ни случилось в нашей жизни, что бы вам ни говорили обо мне, запомните, родные мои солнышки, одно — мама вас всегда любила, любит и будет любить больше жизни. Ради вас…»

Последние два слова были зачеркнуты.

— Это все, что было в конверте? — Неудержимо хотелось расплакаться, но было нельзя. Ощущение непоправимого сдавливало виски все сильнее, в глазах темнело, потому что дышать получалось все хуже.

— Разумеется, нет, — глухо проговорил Олег. — Там еще письмо было.

— И где же оно? — сколько ни заглядывай внутрь конверта, пустота, как особа последовательная в своих поступках, оставалась на месте.

— Я его порвал сгоряча, — Никишин с силой провел ладонями по лицу и откинулся на спинку кресла. — А обрывки выбросил. Потом пришлось мусор перебирать, чтобы восстановить. Для тестя с тещей, они, как и ты, отказывались верить, что их дочь оказалась дрянью.

— Я хочу видеть письмо.

— Оно у Иванцовых. Хочешь, съезди к ним. Но я, если желаешь, могу тебе воспроизвести, не дословно, конечно, сей образчик эпистолярного жанра, — лицо Никишина странно перекосилось, возможно, раньше это означало улыбку.

— Что значит — «если хочешь»?! А зачем же я, по-твоему, приехала?

— Есть варианты, — как-то гадко хмыкнул Олег. — Ну ладно, слушай. Короче, моя дражайшая супруга сжато и кратко сообщила мне, что встретила человека, которого полюбила по-настоящему. Меня она, оказывается, никогда не любила, а была искренне благодарна за то, что я увидел в жалкой уродине — это ее слова, не мои — женщину и подарил ей радость материнства. Но — сердцу не прикажешь. Она долго боролась со своим чувством, пыталась даже расстаться с хахалем, но у бедняжечки ничего не получилось. И тогда она решила разрубить проблему, как Македонский — гордиев узел. Просто отбросить прежнюю жизнь, словно ящерица — свой хвост, и начать отращивать новый. Хвост. И жизнь.

Черты лица сидящего напротив мужчины внезапно словно закаменели, глаза сузились, в них полыхнуло красным.

— И что, она так и уехала? — Лана не замечала этих перемен, занятая разглядыванием собственных дрожащих пальцев. — И больше ни единого звонка, даже детям?

Конец ознакомительного фрагмента.