Я ждал тебя…

Анна Пушкарева

Давайте перенесемся туда, куда вы точно никогда не заходили, из страха ли или из предубеждения… Антон уже ничего не ждал, надломленный страшным предательством и беспросветностью одинокой жизни. Казалось, он вышвырнут на задворки общества – на самом же деле все это время он шел своим, особенным, путем. Ему необходим был долгий разбег, чтобы понять смысл общечеловеческой эстафеты и финишировать с улыбкой на губах. Жизнеутверждающая книга для тех, кто потерял свой ориентир.

Глава 11

Ну вот, старался не наживать себе врагов, а они нажились сами собой. И что он ей такого сделал? Вроде всегда был приветлив, всегда здоровался… Антон никогда никого не обсуждал за спиной, ни на кого не жаловался. Даже сейчас, глядя на свой скудный завтрак, Антон и мысли не допускал пойти накляузничать директрисе. А ведь всё-таки он работал за еду, работал честно, не филонил, не отлынивал, — и тут такое…

Антон заметил, что в последнее время блюда ему стали подавать особенные: то пересоленые, то с лихвой наперчённые, то вообще какие-то крохи, кинутые на тарелку. Первое время он думал, что это для всех так, — всё-таки кухарки здесь работали не ахти какие, не ресторанного пошиба. Но дети, как известно, есть испорченные блюда не стали бы, а они их ели как обычно, носы не воротили и истерик не устраивали. И тогда Антон понял, что кто-то на кухне объявил ему войну.

Он проверил свою догадку. Обычно он приходил позже всех, а однажды взял и пришел неожиданно пораньше, — и в тот день его накормили обычной едой, даже вкусной. Выходило, что кто-то портил именно те остатки, которые доставались ему.

Антон быстро вычислил, что это Тамара, да она и не таилась; единственно, причина такого отношения была Антону непонятна. Чего она добивалась?

Она была лет на десять старше Антона, из тех женщин, которым Бог от рождения многое дал, но которые сами себя обезобразили, разбазарили. Антону, с его наклонностью наблюдать за людьми и анализировать их, Тамара всегда казалась очень несчастным человеком. Про ее личную жизнь Антон ничего не знал, но от него не ускользало, как в свои тридцатом пять лет Тамара собирает вокруг себя толпу почитателей, которые волочатся за ней с ее великодушного одобрения. Странно было все это: они, казалось, были и не против друг друга. Антон смотрел на эту свору, охотившуюся за одной костью, с каким-то неприятным чувством на душе. Возможно, Тамара своим женским чутьем чувствовала его неодобрение, поэтому и решила мстить?

Бог наделил ее красотой, но Тамара не сумела ее сохранить; есть женщины, которые, кажется, делают всё, чтобы стать непривлекательными, хотя изо всех сил стараются на положительный результат. К своим тридцати пяти годам Тамара имела иссушенные кожу и волосы; она всегда очень ярко красила глаза, хотя ей это было ни к чему, — натуральная брюнетка татарских кровей, она вряд ли нуждалась в том, чтобы подчеркивать глубину своего взгляда. На губах — кричащая помада, которую она оставляла повсюду, к чему бы ни прикасались ртом: на окурках сигарет, на стенках стаканов и даже на собственных зубах. Тамара работала у них, в принципе, недолго, но за это время уже успела побывать и брюнеткой, и рыжей, и даже блондинкой. У нее был богатый, густой, толстый волос, который прокрашивался с трудом, — и теперь на ее голове «красовалась» копна какого-то грязно-желтого цвета, собранная наверх под заколку. Волосы некрасиво контрастировали с темным цветом ее густых бровей.

На работе она носила халат, но Антон знал, что одевается Тамара броско. У нее действительно было привлекательное тело, которое нравилось мужчинам. Невысокого роста, она была полновата ровно в тех пропорциях, которые притягивают представителей сильного пола, у нее была красивая грудь. Но Антона ее тело не волновало, оставляло равнодушным.

Почему Тамара избрала его предметом своих издевательств? Антон не мог припомнить, когда точно это началось, поэтому затруднялся, где искать корни такого отношения. Он никогда, — это Антон знал точно, — не позволял себе ни единого косого взгляда, никакого дурного слова в ее адрес, но она, точно сбесившись, начала совершенно жестоко третировать его. Причём тактика ее была весьма изощренной; Антон не знал, чего и откуда ему ожидать.

Когда утром Тамара приходила на работу, раньше других кухарок, она проходила мимо него и на его «Здравствуйте!» отвечала лишь гордым, презрительным взглядом. Антон, в этот ранний час подметавший дорожки, засыпанные наносами ночного ветра, останавливал свою метлу и склонял голову. Выходило совсем так, как будто бы он приветствовал королеву, но ей этого было, похоже, недостаточно.

Последний раз и совсем странно: Тамара сделала вид, что не замечает его, становилась, как вкопанная, ровно на том месте, где мел Антон, достала из сумочки телефон и начала кому-то звонить. Он ждал минуту-другую, — но для нее он словно не существовал. Пожав плечами, Антон перешел на другое место и начал мести с обратной стороны. Сразу после этого Тамара ушла.

Однако, на следующий день она сделала то же самое: встала посреди дороги и снова начала болтать по телефону с каким-то Аликом. Антон, как вчера, подождал минуту-другую, вдруг проснувшаяся в нем дерзость прыснула красным румянцем на щеки, он замахнулся метлой и поднял доброе облако пыли, которое обволокло Тамару так, что ее черные капроновые колготки мгновенно окрасились в серый цвет. Антон принялся мести еще усерднее.

— Ты что делаешь, урод? — закричала ему Тамара. — Не видишь, я тут стою?

Антон ничего ей не ответил, только задорно рассмеялся, во всю силу своей молодой груди, — не для того, чтобы ей насолить, а так, искренне, от чистого сердца. Тамара бессильно притопнула ногой, взмахнула руками, — Антон не на шутку разозлил ее. Но он ее почему-то не боялся, как не боятся шустрые воробьи воинственных, превосходящих их размерами голубей, — знают, хитрюги, что при случае им не составит труда улизнуть. Ему, конечно, упорхнуть отсюда было некуда, но он знал, что на всякую силу найдется управа, против которой эта сила бессильна, — смирение и простота сердца.

Тамара резкими шагами пошла прочь, но Антон чувствовал, что она этого так не оставит. Месть не заставила себя ждать. Вечером, когда Антон выносил за ограду, откуда их забирал мусоровоз, мешки с мусором, Тамара уже была там; вокруг нее, словно осы вокруг варенья, вилось несколько мужиков. Это была ее компания, где она была единственной представительницей прекрасного пола, а заодно и атаманшей. Мужики были плохо выбриты и одеты неопрятно, с претензией на блатоту.

Тамара что-то шепнула на ухо одному из них, — и охота за Антоном началась. Сначала мужик пристально, с наглецой, рассмотрел Антона с ног до головы, но медлить было нельзя, — Антон тащил уже последний мешок с мусором. Рядом, противно повизгивая, паслась свора геен, готовая по первому знаку наброситься на Антона.

Антону было страшно, действительно страшно, хоть он старался не подавать виду. Он чувствовал, как по его покрытой испариной спине потекли капельки пота; нужно было срочно придумать, как безболезненно выйти из сложившейся ситуации. В силу своих увечий Антон никогда не дрался, разве что иногда гонял залетную шпану, которая обзывала детдомовских сквозь забор. Но это были по большей части мальчишки, боявшиеся его внешнего вида, нежели его самого, а тут — целая стая диких мужиков. Антон не был уверен, что они полностью трезвы и ничем не накачены, — а в таком состоянии человек превращается в животное, он почти не чувствует боли, и одолеть его невозможно.

Антон очень хорошо знал, что такое боль от побоев, помнил об этом с детства… Его слабые места были на виду: если его начнут бить в поврежденный глаз или по больной руке, — Антон сдастся, не выдержит. Он сам, даже легонько, избегал прикасаться к своему глазу, боясь причинить себе боль. Место это было чувствительным психологически, хотя ткани давно омертвели. А в руке кости вообще были хрупки, как хрусталь.

Тем временем сзади к нему подошли, чья-то нога пнула мешок с мусором, который Антон только что опустил на землю, — и тот повалился на бок. Бежать было бессмысленно — догонят, и будет еще хуже, так как почуют его страх и поймут, что завладели ситуацией. А эту ситуацию нужно было не отдавать, держать, хоть зубами. Антон тяжело задышал, обреченно поискал глазами, потом резко обернулся и оказался лицом к лицу с главарем.

— Только сильно не бей его, Алик! — услышал Антон голос Тамары, которой по сути было наплевать, насколько крепко ее дружок отметелит Антона. Она просто хотела показать, кто здесь отдает приказания.

— Мне тут моя телочка напела, что ты кое-что неприятное ей сделал! — прошипел Алик. У него не хватало переднего зуба, и говорил он, шепелявя. Антон чуть не улыбнулся ему в лицо, — так иногда бывает, когда нервы натянуты до предела, человека вдруг странным образом отпускает, и он становится дерзким и хамоватым перед лицом самой страшной опасности. Антон хотел было сказать: «А пусть твоя телочка задом передо мною не крутит!» — но снова удержался, потому что тогда пострадала бы Тамара. Он пожалел ее.

— Ты что, оглох, одноглазый?! — воскликнул Алик и со всей силы толкнул Антона в грудь, так, что тому пришлось отступить на несколько шагов. У Антона резко перехватило дыхание, и он несколько раз напрасно попытался захватить ртом воздух, прежде чем дыхание восстановилось. Если бы его кормили лучше, он хотя бы смог достойно держаться на ногах перед своим противником…

— Я прошу прощения, — тихо сказал Антон, опустив глаза.

— Что ты там бормочешь? — я не слышу! — прошипел Алик.

— Если я чем-то обидел ее, то я прошу прощения, — повторил Антон громче.

Алик вдруг начал «подвисать», он ожидал от этого щенка чего угодно: что тот будет огрызаться, защищаться или скулить, — но последовавшей реакции никак не ожидал. Против смирения нет никакой силы, даже самые отъявленные преступники и отпетые ублюдки пасуют перед смиренным человеком, готовым все принять.

Конец ознакомительного фрагмента.