Дело № 1. Приговорить нельзя оправдать

Антон Паладин

Судье Пантелеймону Пилатову каждый день снится сон, в котором он хладнокровно лишает жизни четвероногого друга ради своего спасения. В то же время на стол служителя Фемиды ложится дело по обвинению молодого студента в умышленном убийстве сотрудника милиции. Изучив материалы дела и проведя собственное расследование, Пилатов убеждается в невиновности подсудимого. Но оправдать невинного оказывается не так-то просто. Узнав о намерениях Пилатова, на судью начинается давление со стороны прокуратуры, начальства и высокопоставленных чиновников – никто не хочет потерять заработанные на расследовании «звездочки». Вынося приговор, судья Пилатов стоит перед выбором – поставить под угрозу свою карьеру или приговорить к пожизненному заключению, и стать частью той системы, которую он так ненавидит. Предлагаемое художественное произведение поднимает важнейшие и более чем актуальные для постсоветского общества вопросы морали, чести и справедливости, которые в течение длительного времени остаются также «больными» и неразрешимыми проблемами правоохранительной системы. Книга рассчитана на массовую аудиторию – людей вне возраста, образования и социального статуса, которым, однако, небезразлично, как и в какой стране жить.

Глава первая. «Белый ворон» Пилатов

Судья проснулся.

Лоб Пантелеймона Пилиповича Пилатова покрывала холодная испарина, а сердце бешено колотилось в груди.

— Опять этот кошмар! — прошептал он, облизывая пересохшие губы.

Сон снился ему уже целую неделю. Этот пёс преследовал судью, словно тень. Каждую ночь он убивал эту овчарку, каждый раз он думал, как её потом спасти!

Пантелеймон Пилипович, судья районного суда, поднялся с постели и, стараясь не разбудить жену, прошел в ванную комнату.

Умывшись и приведя себя в порядок, Пилатов посмотрел на своё отражение в зеркале.

На судью из блестящего серебром прямоугольника уставилось измученное ночными кошмарами лицо человека с умными глазами.

Глубокая морщина прорезала сорокалетнее чело, — это была печать, наложенная на судью его профессией, сопряженной с эмоциональными стрессами. Для чувствительного характера этого человека неимоверно тяжким оказалось выбранное им бремя служителя Фемиды — слишком близко к сердцу принимал он судьбы подсудимых, которым выносил приговоры. И слишком сильно Пилатов ненавидел полную изъянов систему правосудия в новом государстве, кое-как сколоченную из осколков старого тоталитарного режима. «Систему», в которой лицемеры, оборотни и казнокрады, попав на скамью подсудимых, в худшем случае ограничивались несколькими годами тюрьмы, а в большинстве своём обходились условными сроками. В то же время молодые оступившиеся люди, не совершившие ничего ужасного с человеческой точки зрения, но лишенные возможности платить огромные суммы, или бедные селяне, похитившие курицу, велосипед или мешок картошки, обрекались Уголовным кодексом на долгие годы заключения.

Сильно отличалось также отбывание якобы единого для всех наказания: богатые мошенники сидят в камерах со всеми удобствами и привилегиями, а «простые смертные» задыхаются в душных перенаселенных казематах следственных изоляторов или общих бараках «исправительных» колоний.

Нет, Пантелеймон Пилипович не считал себя поклонником идеалов Маркса и Энгельса, и не желал богатым смерти, а бедным власти. Наоборот, более глупой идеологии, рассчитанной на необразованные массы, способной разлагать общество и искоренять человечность, он не знал!

Пилатов не был против богатства, но он был против бедности! Судья был против «мажоров», против олигархов, политиканов и бандитов, разъедающих, словно ржавчина, человеческий социум.

В молодости, припавшей на зарю появления нового демократического государства, в то время, когда многие выбирали путь коммерции и лёгкого зарабатывания денег, Пилатов выбрал путь справедливости. Именно тогда, видя, что творится в разваливающейся империи, он решил стать судьей и приложил для этого немало усилий.

Будучи молодым, Пантелеймон Пилипович допоздна сидел в университетских библиотеках, пока его не выгоняли оттуда сторожа. Он учил кодексы, законы, теорию права, с упоением зачитывался философскими трудами о справедливости и неотвратимости наказания. Он изучал и религии народов мира, поскольку испокон веков именно религии закладывали в людей понятие морали, служили первыми «уголовными кодексами». Он изучал и познавал для того, чтобы в будущем вершить настоящее правосудие и верно служить слепой Фемиде, карая её мечом негодяев и укрывая крылом защиты невиновных!

После окончания университета Пилатову удалось устроиться помощником судьи, и уже тогда он в бессильной злобе стискивал зубы и прятал налитые кровью от негодования глаза, видя, как отправляют на долгие годы в места не столь отдалённые людей не очень виновных или невиновных вовсе. Тысячу раз Пилатов дивился безразличию судей и государственных обвинителей, закрывающих глаза на вопиющие противоречия в материалах уголовных дел. Закрывающих лишь потому, что снять обвинение с человека для прокурора или вынести оправдательный приговор для судьи равнялось признанию оных в собственной некомпетентности!

Сколько тысяч людей пострадало от карьерных амбиций стражей правосудия и правопорядка, раздувающих громкими словами мелкие дела, где простого хулигана в суде выставляли едва ли не серийным маньяком, подростка, покурившего травки, — королём наркобизнеса, а студентов-химиков, из баловства или юношеской глупости взрывающих на пустыре самодельные петарды, — опасными террористами.

Нет, тогда, в молодости, Пантелеймон Пилипович был уверен, что, став судьей, не посмеет уподобляться тем, кого так презирает.

А потом Пилатов стал судьей.

Сначала его избрали на пять лет, и он не смог эти годы быть таким справедливым, как хотел, опасаясь, что ему не продлят судейства. Ведь, думал он, тогда не сможет никому помочь!

А всё потому, что «судья-пятилетка» слишком уязвим для Системы.

Именно в тот период Пилатов напрямую столкнулся с распространённой практикой, когда прокуроры, высокие милицейские чины и государственная служба безопасности давят на судей, указывая, кого нужно «отмазать», а кого «упаковать» — и надолго.

Пилатов из кожи вон лез, чтобы найти хоть какое-то равновесие на неустойчивом плоту своей карьеры, пытаясь при этом не «скурвиться», не стать подонком или марионеткой в руках чиновников, которым лень работать или ловить преступников «по закону». Ведь давно известно, что гораздо проще «слепить» уголовное дело, а потом любыми правдами и неправдами «продавить» его в суде.

Пилатов даже придумал несколько уловок и хитростей, чтоб обвести вокруг пальца наглых прокуроров и чиновников и причинить как можно меньше вреда подсудимым, когда он видел, что их дела шиты белыми нитками. Позже судья старался вообще не брать подобных дел, чтобы не взваливать на совесть ответственности за чужие души. А если и попадались подобные случаи, то он всячески затягивал их рассмотрение в надежде на то, что сшившие дело чинуши сами попадут в жернова Системы и «удавка» ослабится достаточно, чтоб помочь их несчастным жертвам.

Несмотря на все свои усилия, Пантелеймон Пилипович так и не смог добиться полной независимости от «Системы». Он не мог вершить правосудие так, как мечтал это делать в молодости, — судить по чести и совести.

Прошли годы, у Пилатова родились дети, ставшие ещё одним фактором, влияющим на его объективность и непредвзятость: семья была слишком сильным рычагом давления на принципиальность всех служителей Фемиды.

Нет, не смог Пантелеймон Пилипович Пилатов воплотить в жизнь свои молодые амбиции — стать тем, кем он мечтал быть: абсолютно честным, справедливым и объективным судьей, непредвзятым защитником невиновных и грозой преступного мира!

По сути, Пилатов стал почти таким же, как и те, кого он сам так сильно презирал в молодости, хотя, в отличие от них, судья не отказался от амбиций когда-нибудь стать действительно справедливым слугой Фемиды, и это причиняло ему постоянные неприятности.

Пилатов тяжело вздохнул и подставил голову под струю холодной воды.

Разум немного прояснился. Неприятные мысли отступили. Судья снова посмотрел в зеркало и попытался улыбнуться. Однако улыбка далась ему не сразу. Обратная связь нервной системы, сработав через несколько секунд, заставила Пилатова улыбнуться по-настоящему.

Такой аутотренинг Пантелеймон Пилипович подглядел как-то в одной научно-популярной телепередаче, и теперь регулярно повторял нехитрое упражнение каждое утро. В силу своей деятельности судья обязан был уметь контролировать выражение своего лица и имитировать его «каменную» непроницаемость.

Когда судья принял душ и вернулся в спальню, часы на тумбочке возле кровати показывали шесть утра.

Пилатов поцеловал свою ещё спящую жену, заглянул к детям, и после лёгкого завтрака направился на работу.