Самолет на озеро Мервин. «Зона-51». Книга вторая

Антон Петрович Гусев, 2021

22 ноября 1971 года, в восьмую годовщину убийства Джона Ф. Кеннеди, неизвестный захватывает самолет, следующий по маршруту «Портленд-Орегон». На обратном пути, получив выкуп и освободив заложников без единого выстрела, он бесследно исчезает. Расследующим это преступление агентам ФБР Уолтеру Стивенсу и Роджеру Дадли кажется, что исчез он в районе «Зоны-51» – секретной военной авиабазы ВВС США, отвечающей за контакты правительства с глубоким космосом. Спустя 16 лет этот человек выходит на связь, но обнаружить его не представляется возможным. Агенты догадываются, что местом его локации может быть та самая точка внутри «Зоны-51», где четверть века назад скрылся настоящий убийца Джона Кеннеди. Что, если загадочный авиаугонщик и далласский киллер – одно и то же лицо? Однако, размышлять сыщикам некогда – из загадочного послания террориста они узнают, что он планирует новый демарш против Белого Дома. Они должны срочно отыскать его – любой ценой, даже ценой собственных жизней…

Глава первая

12 апреля 1971 года, Арлингтон, штат Вирджиния

Шериф Арлингтона Билл Уайтлоу пришел на работу с больной головой. Накануне было воскресенье — традиционный семейный день, который семья Уайтлоу вот уже два года проводила со своими новыми соседями, Томасами. Пару лет назад эта пара, по возрасту примерно совпадавшая с четой Уайтлоу — 45-50 лет — переехала в район Потомака из красивого вашингтонского дома в элитном квартале, и шериф, по понятной причине, сразу взял их под опеку. Надо было познакомить вновь прибывших с местными жителями, со здешней инфраструктурой, значительно отличающейся от столичной, и, как водится, сводить на экскурсию к устью самой знаменитой реки Америки и показать, как смотрится оттуда легендарный мемориал Джефферсона. В процессе знакомства выяснилось, что бывший посольский работник, Чарльз Уильям Томас, отличный и очень интересный человек. В отличие от провинциала Уайтлоу, он был хорошо образован, с ним было, о чем поговорить, и при этом он не чуждался простых радостей, свойственных провинциалам — не был чванливым, мог пропустить стаканчик-другой в воскресенье, сыграть в крикет и сходить на стадион, «поболеть» за местную футбольную команду. И скоро первоначально позиционировавший себя в качестве наставника и проводника в новой, «арлингтонской» жизни Томасов Уайтлоу окончательно попал под влияние своего соседа.

То же случилось и с его женой. Типичная провинциалка Марла, глядя на новую знакомую, приехавшую из Вашингтона, стала стараться подражать ее светским манерам, стилю в одежде и высокопарному наречию. Конечно, поначалу это смотрелось диковато, но упорная миссис Уайтлоу не желала сдавать позиции — и скоро окружающим стало казаться, что они с миссис Томас стоят на одной социальной планке. Конечно, Синтия Томас порядком поддавалась и подыгрывала в этой гонке, став не соперницей, а учительницей для Уайтлоу. Ей самой это казалось странным, ведь в общении с этими, в общем-то, темными людьми куда-то начисто пропала присущая ей во время жизни в столице надменность. Казалось, две семьи стали симбионтами — Томасы отдыхали от наскучившей им великосветской жизни в Вашингтоне, радуясь воскресным попойкам, разговорам о рыбалке и игре в американский футбол, а Уайтлоу приобщались к высокому, неведомому и недосягаемому доселе миру образованных, высокопоставленных и инакочувствующих людей. Миссис Уайтлоу учила свою соседку печь пироги и делилась местными сплетнями, а ее супруг пичкал Чарльза Томаса разговорами об охоте и рыбалке и выпивкой. В свою очередь, Синтия Томас учила Марлу одеваться и подбирать со вкусом туфельки к той или иной сумочке, а ее муж учил Билла американской истории, рассказывал политические тайны, делился воспоминаниями об обитателях Белого Дома. И все были довольны, хотя, на первый взгляд, было странно видеть рядом, да еще с сияющими лицами четырех разных людей из двух, полярно противоположных, социальных пластов. И так продолжалось два года.

Особенно Биллу Уайтлоу нравилось, когда мистер Томас, за пинтой пива, рассказывал ему всякие интересные истории об обстоятельствах убийства Джона Кеннеди. Конечно, многие из этих баек попахивали начавшими набирать широкое распространение в ту пору теориями шпионского заговора, но шериф всякий раз с интересом выслушивал их, мотивируя предполагаемый вес рассказываемого авторитетом рассказчика — как-никак, бывший сотрудник Госдепа, прослуживший какое-то время перед отставкой даже в центральном аппарате, такой врать не станет…

Иногда эти рассказы, изрядно сдобренные алкоголем, превращались в посиделки до самого утра. Так случилось и в это воскресенье. Причем, шериф уже даже не помнил, о каком очередном «сенсационном» факте из жизни Ли Харви Освальда они говорили — помнил только, что разошлись около четырех утра, выпив по бутылке виски и по две пинты пива. Напоминала полицейскому о количестве выпитого больная голова, которая ныла вплоть до ланча. Потом, после легкого перекуса, когда стало полегче, мысленно ругаясь на себя, Билл Уайтлоу пообещал своему отражению в туалетном зеркале, что больше никогда не останется в гостях у Томаса допоздна, какими бы увлекательными ни были его рассказы. Этому обещанию будет суждено сбыться уже через полчаса — когда шериф вернулся в офис, помощник сообщил ему, что только что звонила Синтия Томас.

–И что она сказала?

–Сказала, что ее муж только что вынес себе мозги.

–То есть?

–Ты и впрямь лишнего принял вчера, Билли. Твой сосед застрелился, Уайтлоу. Час тому назад.

Спустя пятнадцать минут Билл Уайтлоу с командой криминалистов уже осматривал место происшествия, еще вчера служившее ему теплым приютом и баром. Пока специалисты копошились в кабинете покойного, напоминавшем скотобойню, шериф решил побеседовать со вдовой.

–Сначала я подумала, что взорвался бойлер… — утирая слезы, рассказывала Синтия. — Потом окликнула Чарльза, чтобы он посмотрел, что там случилось. Он не отозвался. Я спустилась вниз, в его кабинет, и там увидела…

–Боже мой, — хватался за голову обычно сдержанный и жесткий шериф, впервые призванный расследовать смерть своего приятеля. — Поверить не могу. Только вчера сидел с ним за одним столом, а сегодня вдруг такое…

Вдова Томаса будто не слышала его и продолжала:

–В кабинете, когда я вошла, творилось нечто ужасное — всюду его… мозги. Кровь. Головы как будто совсем не осталось.

Шериф задумчиво почесал голову и изрек:

–Мы вчера снова допоздна сидели. Ты не думаешь, что это, может быть, связано с похмельем? У меня в практике были такие случаи. Знаешь, сначала человек выпивает, потом, с бодуна, ему является Вьетнам, в котором он провел лучшие годы жизни, что-то в голове переклинивает и…

–Господи, Билл, о чем ты говоришь?! — всплеснула руками Синтия, повысив голос. — Он не был провинциальным пьяницей, который после возлияния способен отстрелить себе голову! Он был достойным человеком, который просто иногда позволял себе отдыхать, не более. Уверяю тебя, это никак не связано.

–Но что тогда случилось? Вы производили впечатление благополучной семьи, а Чарли — так и вовсе гениального человека.

–В том-то и дело.

–В чем? — не понял провинциальный тугодум.

–«От многих знаний — много печалей», — процитировала Экклезиаста Синтия, но и эта фраза ничего не сказала шерифу.

–Не совсем понимаю, о чем ты?

–Может быть… это как-то связано с его записками… — предположила Синтия.

–Что за записки? — насторожился Уайтлоу, достав блокнот и приготовившись что-то в нем записывать.

–Знаешь, год или два тому назад, — вспоминала миссис Томас, — он направлял в Госдепартамент какие-то записки служебного характера. В них содержалась информация об обнаруженных им во время работы в Мехико в 64-ом году следах убийц Кеннеди. Он, наверное, тебе рассказывал, что посол США в Мексике Манн, под началом которого он работал, был буквально одержим идеей кубинско-мексиканского заговора против Кеннеди, в результате осуществления которого президент и погиб…

–Да он только об этом и говорил! — подтвердил шериф.

–Так вот тогда, в 64-ом, в Мехико, — продолжала вдова, — Чарли с головой попал под влияние этого Манна, и стал неистово собирать доказательства причастности расквартированных в мексиканской столице агентов кубинских спецслужб к смерти Джей-Эф Кей. Конечно, я не могу исключать, что он делал это не по своей инициативе, а по просьбе ЦРУ…

–А причем здесь ЦРУ? Он вроде там на службе не состоял, да и следствие по делу об убийстве Кеннеди вела комиссия Уоррена, а не ребята из Лэнгли.

–Но ведь кто-то же предоставлял информацию этой комиссии! — скептически пожала плечами Синтия. — И потом, Билл, не будь дураком — посол, выезжая за границу, автоматически становится агентом ЦРУ. Не притворяйся, будто не понимаешь, что это так… И вот я думаю, может быть, он и впрямь собирал все эти данные по просьбе Лэнгли… Как бы то ни было, тогда они остались невостребованными. По какой-то причине следствие по делу о возможном убийстве Кеннеди кубинцами комиссия свернула. А потом, когда Чарльзу вежливо указали на дверь в Госдепартаменте, и он два года никак не мог найти себе достойную работу, он вдруг решил обнародовать результаты своего, неофициального следствия и направил их с докладной запиской своему бывшему руководству в Трумэн-холл.

–И какова была их судьба?

–В том-то и дело, что движения по бумагам не было никакого. Он ждал, ждал, а ему все не отвечали и не отвечали…

–И ты думаешь, это отчаяние стало поводом для самоубийства? — спросил шериф.

–Сам же говорил. Какое-то сакральное воспоминание поселяется в душе, много лет не дает покоя, а потом, после попойки, вылезает какими-то жуткими ассоциациями, приводящими к уходу в мир иной!

–Мда… Все возможно… Как теперь угадать… Мне очень жаль, Синтия…

–Перестань, — отмахнулась вдова.

–Мне очень жаль, — продолжал шериф, — но мы должны будем сообщить об этом в ФБР. Смерть посольского работника, хоть и бывшего, все же — их компетенция. Так что, думаю, тебе правильнее будет рассказать все это ребятам из Бюро.

13 апреля 1971 года, Вашингтон, округ Колумбия

Агенты ФБР Дадли и Стивенс сидели в служебной машине Бюро, направлявшейся в Арлингтон, где им предстояло разобраться в деталях давешнего самоубийства бывшего посольского работника Чарльза Уильяма Томаса.

–Вчера русские праздновали 10-летие полета их человека в космос, — глядя в окно и созерцая бегущие вдоль дороги высокие пальмы, сказал почему-то Стивенс. Коллега будто не слышал его, мысленно уже приступив к расследованию.

–Самоубийство в таком возрасте… — задумчиво пожимал плечами Дадли, листая досье покойного Томаса.

–А чему ты удивляешься? Обычно, именно в этом возрасте все и происходит, — объяснял Стивенс, все еще, несмотря на долгие годы совместной работы, ощущавший себя своего рода наставником Роджера. — Человек, перешагнувший грань средних лет, невольно оглядывается назад и, поняв, что ничего не добился и шансов изменить что-то в жизни у него практически нет, пускает себе пулю в лоб. Во всяком случае, из показаний его жены следует, что именно такое положение дел в его жизни заставило его пойти на такое.

–Кстати, а почему он ничего не добился? Вроде бы начало было хорошее — окончил престижный университет, кажется, Северной Каролины, потом начал дипломатическую карьеру в Латинской Америке. Учитывая, что ваши ЦРУ-шники делали всех, кто туда выезжал, своими шпионами, перспективы это назначение ему сулило неплохие… Потом… вернулся в Вашингтон, в Госдепартамент, начал там неплохо работать…

–В том-то и дело, что неплохо, — продолжал разъяснять Стивенс. — «Неплохо» для дипломата — это мало. Это не рутинная работа, которую может выполнять любой клерк, и не сыск, в котором возраст не определяет цену человека, вынужденного день и ночь бороться с преступностью, которой меньше не становится. Там нужны достижения, понимаешь? Три-пять лет на вторых ролях — и тебе начинают вежливо указывать на дверь. Место-то ведь под солнцем, и молодых, дерзких, обладающих связями и навыками специалистов, грезящих желанием занять его, пруд пруди. Раз не имеешь достижений — подвинься. Так что ему ничего не оставалось делать, кроме как подать в отставку.

–А если бы не подал? — спросил Роджер.

–Стал бы работать дверным ковриком у таких вот молодых да ранних, наподобие тебя.

–Ну и работал бы, подумаешь, — хмыкнул Дадли. — Госдеп все-таки!

–Это ты так считаешь. А для истинного дипломата, выпускника университета Северной Каролины, такие перспективы кажутся унизительными. Он уволился, конечно, чтобы не занимать явно чужого места, и стал искать себе работу, что в нашей стране недостижимых возможностей практически нереально для человека 45-47 лет.

–А чего же его ведомство не помогло ему в этом? Такого специалиста — и бросили на произвол судьбы? — недоумевал молодой, но уже достаточно опытный агент.

–А ты часто слышал, чтобы государственный орган после отставки протягивал бывшему чиновнику руку помощи? — с горькой ухмылкой отвечал вопросом на вопрос его старший товарищ. — Нет, парень, в нашей государственной системе — как и в любой другой — отставка означает смерть. Конечно, если только «при жизни» ты не занимал пост из высшего звена. Там уж они своих не оставляют. Во всех остальных случаях ты рискуешь познать все «прелести» существования маленького американца.

–Надо же, а я думал, только в нашем ведомстве такой бардак, — протянул Дадли.

–Этот бардак родился еще при Вашингтоне и будет жить, пока жива Америка.

–Печально… Но все же я не понимаю, почему именно нас поставили заниматься следствием по этому делу. Сам же говоришь, к высшему звену этот парень не принадлежал и вообще…

–Ты как был невнимательным, так и остался, — не уставал наставлять и подкалывать своего коллегу Стивенс. — Читал же его досье, цитировал даже. Работал-то ведь он в Латинской Америке.

–И что?

–А в 64-ом — в Мехико.

–И что?!

–На чем мы закончили следствие, порученное нам Бюро 7 лет назад, помнишь?

–Черт тебя дери, Уолли, — не выдержал Дадли. — Ты становишься похож на своего приятеля Энглтона. Тот со своей шпиономанией стал уже комической легендой Управления, и ты, как видно, пообщавшись с ним, воздушно-капельным путем подхватил тот же самый недуг. А?

–Во-первых, — терпеливо проглотив оскорбление, говорил Стивенс, — именно в ту пору в Мексике шли активные следственные действия, проводимые как нами, так и Сегуридад по поиску причастных к убийству Джей-Эф Кей. Ты верно подметил, что все наши тамошние дипломаты были связаны с ЦРУ прочной нитью. Уинстон Скотт никого не оставлял «без внимания». И всего, что они в ту пору, когда виновники смерти Президента столь же активно прятались по своим норам, сколь активно мы их искали, узнали, они ни тебе, ни мне никогда не расскажут. Возможно, этот Томас был осведомлен о каких-то контактах Сильвии Дюран, будь она неладна, или того же Освальда в бытность его туристом в Мехико. Каждый камень, каждый закоулок в этом проклятом коммунистическом островке в Латинской Америке — все знает об Освальде и его сообщниках нечто, которого не знаем и никогда не узнаем мы. И тайны эти охраняются как зеница ока. Представь себе, если кто-то, кроме нас, сейчас вдруг к ним притронется… А во-вторых, инициатива по привлечению к расследованию наших специалистов исходит — ты будешь смеяться — именно от Энглтона. Он связался с нашим руководством и категорически настоял, чтобы оно взяло на контроль расследование смерти человека, который мог быть носителем пусть даже самой маленькой тайны.

Дадли понял его и задумчиво, с оттенком горькой иронии, произнес:

–Получается, пока он был жив, об него все вытирали ноги, нисколько не задумываясь о тайнах, которые он мог разгласить и не заботясь об их сохранности. А сейчас…

Стивенс же смотрел куда глубже и видел куда больше своего молодого коллеги.

–Не забывай, — сказал он, — что ты живешь и работаешь в государственной системе. Единственное, что ее по-настоящему волнует — это она сама. Начни Томас при жизни трепаться о том, о чем он был осведомлен — система живо свернула бы ему голову, так как он начал бы представлять для нее опасность. В остальном, как я уже говорил, он был ей не интересен. А сейчас эти его тайны могут стать достоянием гласности помимо его воли. И система вновь делает все, чтобы этого не случилось…

–Назначая нас вести расследование по делу.

–Точно.

–Получается, — снова задумался вслух Дадли, — что сейчас мы имеем возможность возобновить следствие семилетней давности? Если вдруг случайно откопаем что-то новое?

–Даже вслух этого не говори! — вскипел его старший товарищ.

–Почему?

–Забыл, чем тогда все кончилось?

Из головы Стивенса все еще не выходили сцены разговоров с ныне покойными, но вечно живыми в его сердце Даллесом и Бобби Кеннеди, которые стали невольными виновниками сокрытия истинной личины убийц 35-го Президента США. Для Уолтера — истинного американца и потомка генерала Ли — вынужденное сворачивание следствия по делу о его убийстве стало сродни боевому ранению, ноющему где-то в районе сердца и каждую минуту грозящему задеть аорту.

–А ты знаешь, мне кажется, ничего не кончилось… — поразительно пророчески пробормотал Дадли, процитировав великого американца Фолкнера: — «Прошлое не умирает. Потому что оно не прошло».

15 апреля 1971 года, Лэнгли, штат Вирджиния

Бессменный глава мексиканской резидентуры ЦРУ Уинстон Скотт ушел в отставку. По этому случаю в штаб-квартире был устроен банкет, на котором присутствовала вся элита Управления. Конечно, праздновать было особо нечего — у почетного разведчика нашли рак, он угасал на глазах, и только его состояние здоровья было причиной его ухода со службы, которой он мог бы принести еще много пользы. Но на таких мероприятиях о грустном не говорят. Все чествовали Скотта, поднимали тосты за его уходящее здоровье и желали ему успехов на новом поприще — он решил стать писателем, подобно своему заокеанскому приятелю и коллеге Яну Флемингу, с которым его некогда познакомил покойный Даллес, писать о шпионах и секретных операциях, увлекая читателя сложными перипетиями жизни «бойцов невидимого фронта», не прекращающих в то же время быть людьми. Надо сказать, что графомания была свойственна многим отставным деятелям Лэнгли. Даллес, например, всю свою жизнь только и делал, что строчил учебники по разведывательным операциям, а после отставки так и вовсе не расставался с пером. Скотта в начале 70-х обуяла та же страсть. И хоть его первые опусы, выпущенные под псевдонимом, значительного успеха среди читателей не имели, он все же считал себя обязанным поведать миру несколько крупиц правды о самой закрытой в мире спецслужбе США.

На мероприятии был и Уолтер Стивенс. Конечно, он уже много лет служил в ФБР, и приглашать его на подобные встречи было моветоном, но Скотт настоял — он захотел, быть может, в последний раз встретиться со старым приятелем и учеником в стенах родного Управления. И Стивенс пришел. Однако, как ни странно, не пришел Энглтон — то ли Скотт его не почтил особым приглашением, то ли дела отвлекли вечно занятого «охотника за кротами» от праздного мероприятия. Стивенс хотел было переговорить с ним в неформальной обстановке, и потому немного расстроился из-за его отсутствия здесь сегодня. Но затем, вспомнив, что мероприятие посвящено совсем другому человеку, переключился и весь вечер не отходил от Скотта.

Пропустив пару бокалов в ходе «официальной части», он решил воспользоваться бездонной интеллектуальной картотекой старого приятеля в интересах ныне проводимого им расследования.

–Послушай, Уинстон, — отведя его в угол большого колонного зала, служившего местом встречи старых боевых товарищей, спросил Уолт, — ты что-нибудь когда-нибудь слышал о человеке по имени Чарльз Уильям Томас?

–Издалека заходишь, — не моргнув глазом, ответил Скотт. — Во-первых, у меня нет проблем с памятью, и всех своих агентов я пока еще помню по именам. А во-вторых, и без твоих полунамеков знаю, что Чарли отстрелил себе голову накануне. Жаль, хороший был парень. Я ведь тогда предлагал ему перейти на службу в Лэнгли, он отказался. А эти засранцы из Трумэн-холла видишь, как поступают со своими людьми?!

–После Трумэн-холла он два года болтался без работы. Что тебе мешало принять его в штат?

–Бюрократия мешала, — поглядев в глаза собеседнику, ответил виновник торжества. — К тому моменту он уже 5 лет как был вне поля зрения разведки и мог вступить в контакт с нежелательными элементами, это раз. А второе — кому он был нужен без должности? Какой ему можно было поручить функционал? Останься он тогда в Мехико под любым предлогом — мы бы нашли ему работу, и не позволили бы Госсекретарю никуда его переместить. А раз ушел, то все… Как знать, наверное, ему, как и многим, захотелось большой власти, что сулил вашингтонский кабинет. А вышло иначе… Жаль парня.

Стивенс прервал лирическое отступление и вернулся к разговору:

–Ты сказал, что этот парень был твоим агентом во время его работы в Мехико?

–Конечно. Как и все, кто работал в здании на Пасео-де-ла-Реформа в этот период.

–Что входило в его полномочия?

–Поиск кубинского следа в деле об убийстве Джей-Эф Кей.

–И как? Он добился успехов на этом поприще?

–Не знаю, — пожал плечами Скотт. — Вы же сами тогда свернули следствие по этому направлению.

–Но ведь какие-то материалы он представил тебе по итогам своего расследования? — допытывался Стивенс.

–Не мне, — ответил Уинстон. — Энглтону. Ему он непосредственно подчинялся.

–Но ведь ты их бегло, но читал?.. — не желал униматься агент ФБР.

–Возможно.

–А с памятью, как ты сам выразился, у тебя проблем нет?

–Послушай, что ты от меня хочешь? — вспылил Скотт, не выдержавший давления более молодого коллеги. — 7 лет прошло! Конечно, что-то там и было, возможно… Что-то, указывающее на следы Кастро в убийстве Кеннеди. Но оглашать такие результаты в ту пору было бы опасно, сам понимаешь. Операция «Мангуст» и все такое.

–Значит, все-таки что-то было?

–Если бы не было, огласили бы в первую очередь. А раз промолчали, определенно было. Тебе, как никому другому, известны те страхи, что обуяли руководство страны, замешанное в подготовке покушений на Кастро, в преддверии его публичного обвинения в причастности к далласским событиям…

–Да, — согласно кивнул Стивенс. — Много воды утекло с тех пор. Нет ни Джонсона, ни Даллеса, ни Бобби Кеннеди, упокой, Господь, его душу. Может, настало время прижать коммунистических засранцев к стенке?

–А к чему это ты?

–К слову о его записках. Ты слышал что-нибудь о том, что пару лет назад он послал результаты своего расследования Госсекретарю? Мне об этом позавчера поведала его вдова.

–Что-то такое слышал, да.

–А кому положено передавать такие сведения в случае их поступления в аппарат Трумэн-холла?

–Ну, по инструкции, генеральному прокурору… — многозначительно протянул Скотт, и Стивенс сразу понял, что он не договаривает.

–А без инструкции?

–Энглтону.

–Получается, что он знал, что Томас планирует начать катить бочку на парней Кастро. И почему-то хода записке не дал… — рассуждал вслух Уолтер.

–Значит, еще не время придавать огласке результаты и твоего следствия, и следствия Томаса, — продолжил виновник торжества. — В любом случае, задать этот вопрос тебе следует Энглтону. Это ведь он настоял, чтобы дело о самоубийстве Томаса передали вам с Дадли?

–Да.

–А почему? Зачем ему это надо? — спросил Скотт, давая тонкий намек и почву для размышления своему давнему коллеге.

–Понятия не имею…

–Ты начинаешь меня разочаровывать. Где твоя смекалка? Где логика?

–Давно не работаю в Лэнгли. Научи? — поддался на провокацию Стивенс, бросая «интеллектуальную перчатку» отставному резиденту. От предчувствия, что сейчас узнает нечто сногсшибательное, у него закружилась голова. Чутье не обмануло — общение со Скоттом всегда приносило массу интересного.

–Легко, — принял вызов старый шпион. — Энглтон еще в 64-ом отлично знает, что и вы, и Томас отыскали какой-то кубинский след в деле об убийстве Кеннеди. Вы еще сомневались в этом, а Томас был уверен. Но тогда Энглтон, ведомый, конечно же, интересами руководства страны, табуирует огласку результатов следствия. Проходит 5 лет. Томас снова всплывает со своими записками, направив их уже не кому-нибудь, а Госсекретарю. Причем, закономерно, что происходит это аккуратно после смерти Даллеса, отставки Джонсона и убийства Бобби Кеннеди. Вроде бы, самое время, как ты правильно подметил. Но записки снова чудесным образом попадают к Энглтону, и он снова не дает им хода. Томас видит это и от отчаяния стреляет себе в висок. И Энглтон, понимая, что этот его шаг привлечет внимание к его злосчастным запискам, отправляет вести следствие дружественного ему Стивенса и подконтрольного Стивенсу малыша Джерри из мультфильма, включив для достижения цели свою давнюю дружбу с Гувером. Так?

–Так.

–До выводов сам додумаешься?

–Энглтон почему-то крайне не заинтересован в результатах следствия Томаса и их огласке. И никак не хочет, чтобы на них пролился свет, хотя ни политических, ни моральных препятствий для этого нет, — протянул многозначительно Стивенс, чем сразу вызвал волну сарказма со стороны собеседника.

–Не совсем еще выжил из ума, хоть и служишь в Бюро. Хвалю.

–Но зачем ему это надо? Более преданного родине человека во всем Лэнгли едва ли найдешь…

–А уж этот вопрос задай себе. Или своему малышу Джерри, — Скотт всегда презрительно отзывался об агентах ФБР, а особенно о Дадли, которого считал пацаном на побегушках у Стивенса, и потому наградил прозвищем мышонка из мультфильма о злоключениях кота. — Вам поручено следствие, парни, так что дерзайте. Сейчас или никогда.

Всю обратную дорогу до дома Стивенс вспоминал обстоятельства окончания следствия по делу Кеннеди в 64-ом году. И никак из его головы не выходили слова Голицына о высокопоставленном «кроте» в рядах ЦРУ и так и не сбывшихся планах Энглтона поймать его на крючок под названием «Голубая книга».

Досье (Чарльз Уильям Томас). Никто не знает, в какой момент бывший дипломат, большую часть карьеры отслуживший в посольствах Африки и Латинской Америки, Чарльз Уильям Томас задумал самоубийство. Кто может судить о таких вещах? В понедельник, 12 апреля 1971 года (в десятую годовщину полета первого советского человека в космос!), около четырех часов дня, он приставил к голове пистолет. Томас находился на втором этаже дома, который его семья арендовала в Вашингтоне, поблизости от реки Потомак. Супруга, остававшаяся внизу, сперва решила, что взорвался бойлер.

Двумя годами ранее, летом 1969 года, у Томаса появилась причина для отчаяния: ему исполнилось 47 лет, на руках жена и две дочери, а карьере в Госдепартаменте пришел конец. Это было уже очевидно, хотя Томас так и не понял, почему его гонят с любимой работы, которую, как ему казалось — да нет, он точно знал, — он делал хорошо. В Госдепартаменте издавна действовал тот же принцип, что и в армии — «либо вверх, либо вон». Если не получишь вовремя следующий чин, карьера оборвется, и поскольку Томаса не отправили дипломатом более высокого ранга в очередное посольство и не усадили в начальственный кабинет в Вашингтоне, он был «отчислен»,¹ как на оруэлловский лад говорили в Госдепартаменте о намеченных к увольнению. Восемнадцать счастливых, полных работы лет — жизнь в разных уголках земли на службе родины, — а теперь он больше не нужен.

Сначала, по словам жены Томаса Синтии, он думал, что это какая-то ошибка. Послужной список у него был на зависть, в отчете после очередной проверки его назвали «одним из наиболее ценных служащих» Госдепартамента, «давно заслужившим» повышение. Но теперь, когда его формально «отчислили», не так-то просто было добиться отмены приговора, а Томасу, человеку самолюбивому, еще и нестерпима была сама роль просителя. Он начал помаленьку собирать свои вещи, чтобы освободить кабинет, и прикидывал, где в его возрасте возможно найти работу.

Но перед тем как уйти, ему нужно было закончить в Госдепартаменте одно дело. 25 июля 1969 года Томас допечатал служебную записку на трех страницах и одну страницу сопроводительного письма, адресованного главному своему начальнику, госсекретарю при президенте Никсоне Уильяму Роджерсу. Коллеги могли бы сказать Томасу, что ему, чиновнику средней руки, неуместно обращаться напрямую к главе Госдепартамента, однако у Томаса были основания полагать, что только так он сумеет привлечь внимание. Таким способом он не пытался сохранить свою работу — для этого, как он сказал близким, было уже слишком поздно. Служебная записка стала последней попыткой разгадать величайшую — за исключением загадки его увольнения — и давно томившую Томаса тайну, связанную с его карьерой. Роджерс был в Госдепартаменте человеком новым, он пришел всего за шесть месяцев до этого письма, вместе со всей командой Никсона. Томас понадеялся, что Роджерс захочет разобраться в действиях профессиональных дипломатов из Госдепартамента: те вот уже почти четыре года отмахивались от поразительной истории, которую Томас пытался им рассказать.

На каждой странице служебной записки Томас напечатал и подчеркнул слово «КОНФИДЕНЦИАЛЬНО». «Уважаемый господин секретарь, — так он начал, — завершая свою работу в Госдепартаменте, я хотел бы указать на дело, как мне кажется, заслуживающее вашего внимания».

У служебной записки имелся заголовок: «Тема: Расследование деятельности Ли Харви Освальда в Мексике».

До сих пор родные Томаса и исследователи дела Кеннеди придерживаются точки зрения о том, что гибель дипломата была связана с этим его делом. Но какие же тайны хранил в себе мексиканский вояж убийцы Президента? Казалось бы, в 1963-64 годах комиссия Уоррена от и до проанализировала все острые углы, связанные с его пребыванием в Мехико. Ан нет. Темных пятен в этой истории было еще предостаточно. Первое было связано с возможной попыткой Освальда бежать в Мексику после далласских событий.

Так, юрисконсульт комиссии Уоррена Дэвид Белин с самого начала своей работы в следственном органе предполагал, что Освальд после убийства планировал побег из страны. Однако, некоторые коллеги Белина предположили, что Освальд не держал в голове заранее продуманного маршрута бегства и был почти уверен, что его схватят или убьют. Это объясняет, почему он в то утро оставил Марине 170 долларов в бумажнике. Оставил он также и обручальное кольцо. Но Белин был уверен, что Освальд пытался спастись бегством, и ответ на вопрос, где он рассчитывал укрыться, следует искать в маленьком клочке бумажки, обнаруженном в его кармане, — в автобусном пересадочном талоне, выданном буквально через минуты после покушения. Этот пересадочный талон навел Белина на мысль, что Освальд, который часто ездил на автобусах и знал наизусть их расписание, собирался пересесть на другой автобус, направляющийся за город. «Я не сомневался, что у Освальда была конечная цель, — говорил Белин. — Наверняка он не зря сохранил пересадочный талон».

Белин полагал, что, вероятнее всего, Освальд собирался бежать в Мексику, а затем на Кубу. Либлер напомнил ему о показаниях одного из бывших сослуживцев Освальда по морской пехоте. Тот вспоминал, что Освальд как-то признался ему: если у него когда-нибудь возникнут проблемы с законом, он сбежит на Кубу через Мексику. И еще Белин обратил внимание на то обстоятельство, что после покушения Освальд на допросе беззастенчиво врал в далласской полиции, заявляя, что никогда не был в Мексике. «Не логично ли предположить, что вранье Освальда о том, что он никогда не был в Мексике, является сильной косвенной уликой, указывающей на кого-то в Мексике, кто в какой-то степени, прямо или опосредованно, был соучастником преступления? — размышлял Белин. — Но кто этот человек?»

Он полагал, что подобные вопросы следует связать с осенним посещением Освальдом кубинского посольства в Мексике, где Освальд почти наверняка встречался с кубинскими дипломатами и другими людьми, для которых администрация Кеннеди представляла смертельную угрозу. Белин предположил, что, будучи в Мексике, Освальд «переговорил с неким агентом Кастро или с человеком, симпатизирующим Кастро, о том, чтобы отомстить Кеннеди, и ему пообещали финансовую и прочую поддержку, если ему удастся» убить президента. Кто-то мог поджидать Освальда на границе, чтобы помочь ему, — вероятно, соучастник преступления. Конечно, это «всего лишь предположение», признавал Белин, но выглядело все это логично.

С помощью ФБР Белин проанализировал автобусные маршруты из Далласа, чтобы посмотреть, легко ли Освальду было добраться до Мексики. Разложив на письменном столе карты и расписания, он несколько дней изучал их и, казалось, вычислил вероятный маршрут Освальда — сделать это оказалось нетрудно. С пересадочным талоном Освальд мог добраться до остановки междугородных автобусов Greyhound: в тот день был один автобус, отправлявшийся из Далласа в пятнадцать минут четвертого и следовавший далее в техасский город Ларедо возле мексиканской границы.²

Почему в Мехико? Кто или что ждало его там? Ответы на эти вопросы пришли к Белину позже. Вернее, предположения у него, конечно, были сразу — причем, предположения, основанные на результатах работы комиссии Уоррена. Но вот железные доказательства его мотивации на побег именно в мексиканскую столицу появились в распоряжении адвоката 3 года спустя…

В июне 1967 года все мысли главы мексиканской резидентуры ЦРУ Уинстона Скотта были сосредоточены вокруг одного: он отчаянно хотел преуменьшить значение доклада нового информатора о Сильвии Дюран. Уже второй источник выступал с утверждением, что во время своего визита в Мехико Освальд имел с Дюран сексуальную связь.

Почти три года прошло с тех пор, как ЦРУ впервые услышало об этом от «сумасшедшей» писательницы Елены Гарро, кузины Сильвии Дюран. На сей раз Скотту было труднее оспорить надежность источника, поскольку информация исходила от собственного надежного информатора ЦРУ, обозначаемого в документах кодовым названием LIRING/3 (коды всех информаторов Управления в Мехико начинались с LI).³ В июне 1967 года LIRING/3 докладывал, что услышал о коротком романе Освальда с Дюран из максимально надежного источника — от самой Дюран. Этот информатор, мексиканский художник, в чей круг общения входили кубинские дипломаты и который в прошлом дружил с Дюран, рассказал своему куратору из ЦРУ, что недавно беседовал с Дюран по телефону и потом ходил к ней в гости. В ходе этих разговоров она рассказала о своем романе с Освальдом в 1963 году, добавив, что призналась в этом мексиканской полиции на жестоких допросах в первые дни после убийства Кеннеди.

В отчете, подготовленном куратором LIRING/3, говорилось следующее: «Сильвия Дюран сообщила, что познакомилась с Освальдом, когда тот подал документы на визу, и несколько раз с ним встречалась, поскольку он с самого начала ей понравился. Она призналась, что имела с Освальдом сексуальные отношения…Когда пришла новость об убийстве, ее арестовала мексиканская полиция, ее допрашивали и били, пока она не призналась, что у нее был роман с Освальдом. Дюран добавила, что с тех пор прекратила всякие контакты с кубинцами, потому что муж Горацио, потрясенный этим делом, впал в ярость и запретил ей видеться с ними».

Она настаивала, что «даже не догадывалась» о планах Освальда убить Кеннеди.

Этот отчет появился в непростой для ЦРУ момент. Новое расследование убийства Кеннеди, начатое прокурором Джимом Гаррисоном в Новом Орлеане вызвало бурю в средствах массовой информации, а Гаррисон утверждал, что в убийстве Кеннеди замешано ЦРУ. Через день после отчета информатора LIRING/3 Скотт получил от коллеги из Лэнгли письмо, содержащее приказ резидентуре в Мехико помалкивать об убийстве: «Расследование Гаррисона вызвало лавину эффектных заявлений и обвинений, в том числе в адрес ЦРУ. Хотя “дело” Гаррисона шито белыми нитками и очевидно составлено из бездоказательных слухов, повторяемых очень странными людьми с весьма сомнительной репутацией, наши усилия должны быть направлены на то, чтобы свести на нет эти обвинения и держать ситуацию под контролем. Разумеется, вы понимаете, что для всех нас крайне важно в общении с посторонними лицами избегать каких бы то ни было заявлений, выражения мнений и указаний на факты, поскольку есть опасность, что эту информацию может подхватить кто угодно, как без злого умысла, так и наоборот». ⁴

Скотт думал, что делать. Каковы будут последствия, если спустя такое длительное время вскроется тот факт, что Освальд, за которым в Мехико якобы следило ЦРУ, на самом деле ускользнул от наблюдения и угодил прямо в распростертые объятия дамы, работавшей в посольстве Кубы и получавшей зарплату от правительства Кастро? Что сделает Гаррисон, если узнает, что ЦРУ было уведомлено об этом романе, но несколько лет не проверяло имевшихся сведений? Как отреагируют критики на то, что ЦРУ даже не попыталось установить личности двух молодых американцев — «битников», которые приехали с Освальдом в Мехико?

По правилам ЦРУ, Скотт и его коллеги должны были отчитываться обо всех более или менее значимых встречах с платными информаторами. Значит, надо отправить в Лэнгли отчет о последней беседе с LIRING/3. Перед Скоттом встал вопрос, писать ли — и в какой форме — о том, что Дюран призналась в любовной связи с Освальдом. Он нашел решение: поместил признание Дюран в середину отчета, вырвав его из контекста, что снижало его важность. Оно встало в шестой абзац отчета, состоявшего из восьми абзацев:

«Тот факт, что Сильвия ДЮРАН несколько раз имела сексуальные сношения с Ли Харви ОСВАЛЬДОМ, когда последний приезжал в Мехико, если и является новостью, то мало что добавляет к делу ОСВАЛЬДА. Мексиканская полиция не сообщила в резидентуру о степени близости ДЮРАН и ОСВАЛЬДА».

Вот и все. Аналитики ЦРУ в штаб-квартире Управления, не читавшие других материалов по этой теме, могли счесть роман между Освальдом и Дюран новостью не новой и не важной. Похоже, именно этого Скотт и добивался.

Той весной до Скотта дошла и более тревожная новость. В мае 1967 года один американский дипломат, работавший в консульстве США в мексиканском портовом городе Тампико, сообщил, что познакомился с местным журналистом Оскаром Контрерасом, который утверждал, что в сентябре 1963 года несколько часов общался с Освальдом в Мехико (тогда Контрерас изучал право в Национальном автономном университете в Мехико).⁵ Контрерас рассказал, что к нему и его друзьям, которые придерживались левых взглядов и, как знали все в кампусе, симпатизировали Кастро, подошел Освальд и попросил о помощи. Он хотел, чтобы они уговорили кубинцев из консульства выдать ему визу. Контрерас не сумел помочь с визой, но тот вечер и почти весь следующий день он и его друзья провели с молодым американцем. Непонятно было, кто послал Освальда к студентам, хотя Контрерас сказал, что у Освальда были друзья в кубинском посольстве.

Если тот рассказ был правдой, то это еще один запоздалый пример пробелов в слежке ЦРУ за Освальдом в Мехико — или того, сколь немногое Скотт и его коллеги сочли нужным сообщить в штаб-квартиру ЦРУ. Если мексиканский осведомитель не лгал, значит, Освальд ускользнул из-под наблюдения ЦРУ по меньшей мере на полтора дня — это примерно четверть времени, проведенного им в Мехико.

Много лет спустя, в 2013 году, все тот же Оскар Контрерас расскажет журналисту Филипу Шенону, занимавшемуся расследованием деятельности комиссии Уоррена, что у Освальда были более обширные и серьезные связи с кубинскими агентами в Мексике — связи, которых, по словам Дюран, не было и быть не могло. Контрерас сказал, что он виделся с Освальдом не только в университете, он встретился с ним снова несколько дней спустя на приеме в кубинском посольстве. На этом приеме, сказал Контрерас, «я видел его лишь издалека, он беседовал с какими-то людьми», — и добавил, что не подошел тогда к Освальду, поскольку кубинские друзья предупредили его, что Освальд, возможно, провокатор, подосланный ЦРУ. Почему Контрерас ничего не сказал американским представителям в Мексике о таинственном появлении Освальда на кубинском дипломатическом приеме?

А потом члены команды Шенона нашли, возможно, самого важного, во всяком случае, больше всех заслуживающего доверия свидетеля. Это племянник Гарро, Франсиско Герреро Гарро, известный мексиканский журналист, который в год убийства Кеннеди был 23-летним студентом университета, и он полвека хранил молчание о том, что ему было известно о Ли Харви Освальде.

На момент интервью Франсиско Герреро, основателю и бывшему главному редактору ведущей левой мексиканской газеты La Jornada, было 73 года (это был 2013 год), и он говорил, что десятки лет ничего не рассказывал об Освальде, опасаясь поставить под угрозу свою семью. «Я и не собирался рассказывать. Мы тогда так перепугались, когда поняли, что многие из тех, кто был причастен к делу об убийстве Кеннеди, умирали» при загадочных обстоятельствах.

Какой же секрет хранил Герреро? Он сказал, что был на той вечеринке, где его тетушка встретила Освальда и Сильвию Дюран. На самом деле его привезли на вечеринку тетушка и мама — Деба Герреро, сестра Елены. Он уверен, что тоже видел Освальда. «Он стоял там, возле печной трубы, — вспоминает Герреро. — У него запоминающееся лицо… он был очень мрачен. Просто стоял там, глядел на людей, словно изучал… <…> Готов поклясться, это был он».

В первые часы после убийства Кеннеди, когда в прессе появились фотографии Освальда, вспоминает Герреро, состоялся примечательный разговор между его матерью и тетушкой, Еленой Гарро, — женщины были в панике.

«Я слышал, как мама сказала в трубку: “Это невозможно! Невозможно! Правда, Елена, это невозможно. Ты уверена?.. Я подъеду”». По словам Герреро, его мать велела ему взять семейный автомобиль. “Потом говорит: “Отвезешь меня к Елене”». Герреро сказал, что возразил было, что ему нужно ехать на занятия, но мать ответила: «Это неважно. Мы едем к Елене домой».

И они поехали домой к Елене Гарро, у которой был телевизор, и вместе стали смотреть фоторепортаж из Далласа, в том числе увидели мелькнувшие в новостях первые снимки Освальда, взятого под стражу. Герреро вспоминает, как его мать и Елена Гарро испуганно переглянулись, сообразив, что за несколько недель до этого видели убийцу президента на вечеринке. «“Да-да, это он, точно он!”» — восклицали они в панике. «Его лицо вновь и вновь появлялось на экране, — вспоминает Герреро. — И мама все твердила: “Это он, это он!”»

Его мать поклялась никогда не рассказывать о том, что видела на вечеринке, вспоминает Франсиско. Она была коммунисткой — то есть политическим противником своей сестры Елены — и умела хранить тайны: в те времена в Мексике заявлять о своих марксистских взглядах было небезопасно. Все остальные, присутствовавшие на той вечеринке, тоже решили помалкивать, говорит Франсиско. «Все поняли, что это был он [Освальд], — сказал Франсиско. — Но никто не хотел об этом заговаривать. Я думаю, от страха. Я сам испугался». Эта тема стала запретной, сказал он. «Никто больше не упоминал об этом». ⁶

Все это доказывает точку зрения Томаса, изложенную в его отчете, о том, что с Мехико Ли Харви Освальда связывали тесные контакты как личного, так и дипломатического характера. Причем, в достаточно элитарных кругах. Но кому огласка этой информации, спустя годы после окончания работы комиссии, была столь невыгодна, что, опасаясь ее, Томас предпочел уйти из жизни? Кто или что вложило в его руку пистолет?

Примечания

1

Undiplomatic Reforms. Time, 15 ноября 1971 г.

2

Belin, David. Final Disclosure: The Full Truth About the Assassination of President Kennedy. New York: Charles Scribner’s Sons, 1988.

3

Телеграмма Скотта начальнику, отделение Западного полушария ЦРУ, «Операция LIRING/3», 13 июня 1978 г. CIA, RIF: 104-10437-10102.

4

Письмо Томаса Ланда, ЦРУ, Скотту «Письмо: как вам известно, расследование Гаррисоном дела об убийстве Кеннеди повлекло за собой волну обвинений и наказаний», 14 июня 1967 г. CIA, RIF: 104-10247-10418, NARA.

5

Письмо Бенджамина Райла, консульство США в Тампико, Уэсли Боулзу, Госдепартамент США, 11 мая 1967 г. CIA, RIF: 104-10433-10011.

6

Ф. Шенон. Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны следствия. Издательство АСТ. Серия

Corpus. Год издания 2013. ISBN 978-5-17-079777-6