APROSITUS. Ненайденный

Антон Сорокко, 2008

Современный человек даже не предполагает, что в его жизни могут произойти какие-то экстраординарные события. Он едет в отпуск, не подозревая, что буквально за стеклом его авиалайнера могут скрываться вселенские тайны. И уж точно не допускает мысли, что сам может стать участником захватывающего приключения. Роман Aprositus – это водоворот событий до последней страницы, хитроумная головоломка, разгадывать которую вы будете вместе с главными героями, таинственная легенда, волнующая пытливые умы вот уже более пятисот лет и обретающая в романе неожиданное объяснение! И конечно, это увлекательный водитель по Тенерифе, после прочтения которого вам очень захочется отправиться на Канарские острова. Автор с 1999 живет в Испании. Он описывает места и события, известные только местным жителям, о которых не прочтешь в официальных путеводителях. Роман переведен на испанский и английский языки. Рекомендован для широкого круга читателей.

Глава 9

Герман отшвырнул прочь подобранную минуту назад ветку и бросился наутёк. Здесь, среди пальм, песок был заметно рыхлее того, что на пляже, носки проваливались вниз и цепляли желтые холмики. Бежать становилось всё труднее и труднее. По лицу хлестали темные листья карликовых пальм, а ноги и руки царапали высокие с колючими шипами кусты.

Герман бежал в сторону ручья, надеясь быстро через него перебраться и, оказавшись на другом берегу, спрятаться в густом фруктовом саду. Запах каких-то неведомых ароматных плодов с каждым шагом становился всё сильней. Там, во фруктовых зарослях, он мог легко затеряться — лечь под какой-нибудь куст или залезть на дерево, тем более что в запасе у него было минута или две, пока бежавший человек его не настигнет.

Преследователь тем временем стал что-то кричать. По доносившимся сзади звукам было слышно, что он, скорее всего, один. Что именно он кричал, из-за шума своего разгоряченного дыхания и звонких шлепков пальмовых веток по лицу и одежде, Герман разобрать не мог.

В своё время Герман довольно серьёзно занимался легкой атлетикой. Стал даже кандидатом в мастера спорта. В студенческие годы спорт забросил, но до сих пор каждое утро, как раньше, пробегал пять километров и делал китайскую зарядку. Атлетом бы он себя не назвал, но летом раздеваться на пляже стыдно ему никогда не было. Бег по пересеченной местности был для него в удовольствие: часто организм сам просил нагрузки и оправлял послушного его призывам хозяина бегать по крутым холмам или взбегать вверх по лестницам. «А организм нужно слушать, — любил говорить Герман. — Он даёт очень много подсказок. Главное их слышать и не игнорировать».

Преследователь тем временем заметно отставал. Пару раз Герман оборачивался назад, но из-за деревьев как следует рассмотреть преследователя не мог. Перепрыгнув через ручей, оказавшийся много шире, чем он предполагал, Герман юркнул в прогал между деревьями, пробежал ещё метров триста и с разбегу заскочил на дерево. Это было трухлявое дерево с поросшим мхом стволом, влажное и скользкое от ночной росы. Ствол был довольно толстым и ветвистым, так что через пять секунд, сломав головой пару веток и слегка оцарапав лицо, Герман забрался на самый верх и затаился. Пытаясь беззвучно отдышаться, он прислушался. Его преследователь уже не бежал: его усталые шаги были слышны внизу, он подходил к ручью.

— А-а-у-у!!! — услышал Герман. — А-а-у-у!!!

«Странно, — подумал он. — А разве в испанском есть слово «ау»?!»

Насколько он знал испанский, в подобных случаях в разговорной речи испанцы употребляли банальное «ола», то есть «привет». Как, собственно, в английском языке в этих случаях употребляется приветственное «хеллоу». Кроме как в русском, возглас «ау» Герман не смог припомнить нигде.

— А-у! Ё-моё, куда ж ты убёг-то, амиго!? — различил он показавшийся ему знакомым голос. — Вот ведь чёрт прыткий! Рональдо канарский!

Чертыханья и ругательства не оставили у Германа никаких сомнений.

— Андрей? — крикнул он в сторону ручья. — Ты что ли?!

— Гера?!?!?! — радостно завопил в ответ Андрей. — Гера! Ты где? Ой, ё-моё, неужто ты!? Живой! Да где ты там!? Слава Богу, хоть не один я тут! Герка, вылезай давай! Вот ты ж бегаешь, а! Ты бегун, что ли? Стайер чертов!

Кряхтя, Андрей вброд переходил серебристый ручей, а Герман мигом слетел с дерева.

— Андрей! — Герман уже сгрёб приятеля в охапку объятий. — Андрей, что ж ты не сказал, что это ты?!

— Ну, ничего себе?! — возмутился тот, сдавив его мощными руками. — Бегу, ору ему, чуть голос не сорвал, то-сё, а он от меня удирает как сайгак. Антилопа Гну! Ай, Герка, как же я рад тебя видеть!

Они долго хлопали друг друга по спинам, переваливаясь с ноги на ногу в ритуальном танце русских мужских объятий. Друзья по счастливому избавлению от одиночества. В тот момент с них можно было рисовать картину: ночь, луна, блистающий серебром ручей и посреди него два радостно вопящих человека, обнимающиеся, как родные братья, будто однажды потерявшие друг друга и, наконец, встретившиеся после горькой многолетней разлуки.

Выйдя из воды на берег и усевшись на ствол упавшего когда-то дерева, приятели принялись обсуждать события последнего дня. У обоих накопилось слишком много вопросов и предположений.

— Во-первых, Андрей, ты можешь мне сказать, какой сейчас день и сколько сейчас времени? — спросил Герман. — У меня часы утонули.

— Времени — пять часов утра по Москве, с Канарами у нас три часа разницы, значит здесь сейчас два ночи. Светать начнёт нескоро. А день и число ровно на день позже того, что было в самолёте — суббота, 28 июля.

— Так, значит, в воде мы с тобой были недолго. Посадка на Тенерифе должна была быть в 19–20, приводнились мы где-то в полвосьмого. Здесь на берегу я приходил в себя и потом шел до этой рощи максимум полчаса. Значит, в воде ты и я могли провести часов шесть.

— Вряд ли, — усомнился Андрей, массируя уставшие от бега ноги. — Скорее всего, ты на берегу долго лежал. Потому что я раньше очнулся, больше часа назад. Тоже на берегу, только с другой стороны. Шел, получается, тебе навстречу.

— А с той стороны там что?

— Да то же самое: песок да пальмы. Пара скал. Вулкан на горизонте. Длинный у них здесь пляж.

— Вулкан? — удивился Герман. — А я его не разглядел.

— Он далеко, отсюда не видно. Остров, похоже, большой.

— Понятно. Раз на этом острове есть вулкан, то мы с тобой на Ла Пальме.

— Да, так и есть, — убедительно кивнул Андрей. — По описаниям сходится. Да и самолёт далеко от Тенерифе упасть не мог.

— Слушай, а в самолёте что с тобой было?

— Там меня сразу накрыло водой. Я вообще думал, что света белого никогда уже не увижу. Пытался сколько мог задерживать дыхание, а потом чувствую, отрывается моё кресло, и лечу я назад, а куда — не вижу. Тут мне просто страшно стало, я кое-как ещё держался, а потом, то ли ударился обо что, то ли захлебнулся, в итоге отключился.

— А я не помню, как кресла отрывались, — задумчиво отозвался Герман, вспоминая своё приводнение. — А соседка наша как?

— Не видел Андрей, не знаю. Вообще, не знаю, что и думать обо всём этом, — он шумно вздохнул. — Надеюсь, что с людьми всё хорошо. Ты сам посуди. — Он подался вперёд, заглядывая Герману в глаза. — Если мы с тобой живы, то сё, и обошлось вроде без видимых повреждений, значит, самолёт пострадал не сильно. А раз самолёт пострадал не сильно, значит должны были спастись многие, может кто-то с ушибами, с переломами, но живые! Однозначно! Неужели только мы с тобой спаслись!? Неужели все остальные утонули!? Там же триста человек должно было быть! И летчик аккуратно сел. Непонятно только, как вода спереди в салон попала…

— Вот и я также думаю. А вода в салон, скорее всего, через кабину лётчиков залилась: могло стёкла у лётчиков выбить.

— Навряд ли! — отмахнулся Андрей. — Слишком большой поток для таких маленьких окон.

— Ну, может, двери вырвало.

— Да там двери, как на подводной лодке! Ты ж их видел! Я думаю, что, скорее всего, обшивка где-то треснула. Мог самолет носом по воде ударить, а на месте удара трещина образовалась.

— В принципе, да, хвост ведь явно от удара о воду отвалился.

— Хвост отвалился? Я такого не видел, — Андрей бросил на собеседника скептический взгляд. — Может, тебе показалось?

— А как ты думаешь, мы с тобой в открытом океане тогда оказались?! — возмутился Герман, даже привстав от волнения. — Я на сто процентов уверен, что хвост отвалился, и нас с тобой потоком воды выбросило в открытый океан! Если бы сзади не появилось отверстие, нас бы просто расплющило о дальнюю стену. После чего мы бы с тобой благополучно захлебнулись, потому что воде некуда было бы оттуда вылиться. Опять-таки заполненный водой самолёт сразу бы пошел ко дну. Как мы с тобой тогда оттуда выплыли?

— Ну, вообще-то логично, — согласился Андрей, чертя по песку палочкой каракули. — Хотя самолёт мог затонуть, а нас какими-нибудь течениями потом вынесло на поверхность.

— У нас бы с тобой в легких воздуха не хватило, чтобы столько пробыть под водой и не захлебнуться. Нет, нас сразу выбросило на поверхность, на воздух. Вот только как мы смогли доплыть до берега? Ты расстояние до соседних островов прикидывал?

— В том то и дело, что прикидывал. Теоретически, мы с тобой должны быть черт знает где в океане, а не на Ла Пальме. Острова ведь остались далеко позади, а летели мы на запад. Я собственными глазами видел, как мы пролетели Ла Гомеру! Тут вплоть до Америки никаких островов нет. Не на Кубе же мы с тобой, не в Доминикане! До них от Канар шесть тысяч километров! — здесь Андрей попытался засмеяться. — А представь, если мы на Кубе! Сейчас, поди, Фидель появится.

— Странно это всё, странно, — задумчиво произнес Герман. — Не сходится ничего. То, что мы спаслись странно, то, что сидим на твёрдой земле странно и то, что кроме нас нет никого вокруг, ещё более странно.

— Ну, на счёт последнего я бы так категорично пока не судил, — возразил Андрей. — Во-первых, сейчас ночь, местный народ может спать. Во-вторых, Канары заселены мало, на Ла Гомере, например, народу живет всего восемнадцать тысяч человек, там соседи друг от друга на расстоянии пяти километров строятся! Потом. Что касается пассажиров. Берег на этом острове длинный, я знаешь, сколько по нему топал, пока тебя не увидел? А пассажиры могут быть разбросаны по всему берегу. Может, мы кого из них встретим километров через десять, откуда мы знаем? А ещё вероятней, что все уже сидят, наверное, толпой в ресторане, в тёплой компании, спасение отмечают канарским кроликом с картошечкой, а мы тут с тобой кукуем, голодные.

— Это что ещё за кролик? — снова вспомнил о пустом желудке Герман.

— Ты что! Это национальное блюдо на Тенерифе! Обалденная штука! Я мечтал его сегодня же вечером поесть, пока в самолёте летел!

— Ну ладно, погоди про еду… По идее, Андрей, ты прав. Но смотри сам. От Ла Гомеры, которую мы видели, самолет сел километров за сто — сто пятьдесят. Это много. Я так думаю, что за шесть часов без сознания мы вряд ли до него додрейфовали. Хотя… Ладно, утро вечера мудренее.

Андрей оглянулся по сторонам и зевнул:

— Я предлагаю поспать, а завтра при свете дня пойдем искать остальных.

— Да какое тут спаньё!

— Как раз самое лучшее. Я, правда, уморился. Плаванья эти, то-сё, за тобой тут бегал, как сайгак.

— Скорее, джейран, — пошутил Герман.

— Ага, — усмехнулся Андрей. — А есть, что бы ты ни говорил, на самом деле хочется очень сильно. Как говорит мой папа, «моя комплекция — как роза, её надо холить и лелеять!». Он больше меня в два раза.

— До еды, похоже, ещё далеко.

— Ну, милый мой, ты ж не на Канары приехал, — своим сиплым смехом отозвался Андрей. — Давай-ка, посмотрим, где тут улечься можно.

— Да прямо здесь, а что? Песок, вроде, теплый, — Герман пересел с поваленного дерева на песок. — Только в штаны тут ночью никто не заползёт?

— Нет, на Канарах ни змей, ни скорпионов, ни комаров, ни медуз. Кусать тебя некому, — отозвался Андрей, укладываясь на песок и сооружая под голову некое подобие песчаной подушки.

— Ты уверен?

— Угу.

— Да, хорошо тут на Канарах. Если, конечно, это Канары… — Герман посмотрел наверх. — Небо здесь красивое….

— О, идея! — сел вдруг Андрей. — Давай-ка, мы попробуем сориентироваться. Проведем, как говорил командир у нас в школе, рекогносцировку на местной местности.

Он взял в руки лежавший поодаль сучок и стал, периодически подымая голову к чёрному, усыпанному ночными светилами небу, рисовать на песке расположение звёзд. Через пару минут карта звёздного неба была готова.

— Большая Медведица прямо перед нами. От боковой стенки отмериваем расстояние равное пяти ковшам и находим полярную звезду. Вон она сияет. А она у нас всегда на севере. То есть север у нас в той стороне. И получается, что высадились мы с тобой на северном побережье. Ну вот, теперь можно спать, — умиротворённо сказал он. — А завтра разберёмся. Эх, мне бы мой лэптопчик…

— А кстати, вещи пассажиров должно было тоже на берег выбросить… И обломки от самолёта… — отозвался уже с закрытыми глазами Герман. — А мы с тобой ничего что-то не встретили. Тоже странно…

Андрей устраивался на песке.

— Ладно, не забивай голову на ночь. Мой папа знаешь, что в таких случаях говорит? «Чем меньше мыслей — тем лучше сон». Завтра найдём мы это всё. Но компьютер жалко. И вообще, надо было бы нам с тобой на берегу ночевать: а то, может, нас уже кто-то ищёт… Эх, хорошая мысля приходит опосля…

Андрей в тот момент ошибался. Друзей никто не искал. Их уже нашли. Из темноты на двух спасшихся робинзонов смотрели два человеческих глаза. Их речь была незнакома чуткому уху, но острое, успевшее привыкнуть к темноте зрение, различало все детали на противоположном берегу ручья: оставленные под деревом кроссовки Андрея, блестящую пряжку ремня и двух засыпающих на песке чужестранцев.

Широкая мозолистая ладонь осторожно опустила ветку апельсинового дерева, в листве которого прятался невидимый наблюдатель. При этом на его правом запястье в лунном свете блеснули золотом показавшиеся бы знакомыми Герману часы «картье».