Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа

Аполлон Коринфский, 1901

Данная книга представляет собой масштабный труд талантливого русского писателя Аполлона Аполлоновича Коринфского (1868-1937), которому удалось собрать богатейший этнографический материал, исследуя запутанное переплетение сохранившихся языческих мифов и обрядов и христианства на Руси, историю всех праздников, поэтические воззрения славян на природу и мироустройство. Это плод более чем двадцатилетних наблюдений автора над бытом крестьянина-великоросса, дополненных сравнительным изучением всех ранее появлявшихся в печати материалов по русской и славянской этнографии. Самостоятельные наблюдения автора сосредотачивались преимущественно на Нижегородско-Самарском Поволжье (губерниях Нижегородской, Казанской, Симбирской, Самарской).

III. Небесный мир

«С той стороны, с-под восточныя, выставала туча темная, грозная; из той из тучи темныя, грозныя выпадала Книга Голубиная. Ко славному кресту животворящему, ко этой Книге Голубиныя соезжалось сорок царей и царевичей, собиралось сорок королей и королевичей, много бояр со боярами. Из них было пять царей набольших: был Исай царь, Василей царь, Володумир царь Володумирович, был премудрой царь Давыд Евсеевич»… Такова запевка к старшему (мировому) стиху духовному, сложившемуся в стародавние годы в сердце народной Руси и — в десятках разносказов — распеваемому, начиная от студеного архангельского поморья и кончая степями южнорусскими. На этом стихе зиждятся устои вековечной народной премудрости, отвечающей пытливому духу могучего народа, сложившего свой сказ о миросозидании.

Упала с неба, вышла из тучи Книга Голубиная — «Божественская книга Евангельская»… Дивятся все собравшиеся «ко кресту животворящему», диву дались все «сорок царей, все царевичей, сорок князьев все князевичей, сорок попов, сорок дьяконов, много народу, людей мелкиих, христиан православныих. Никто (из них) ко книге не приступится, никто к Божьей ни пришатнется…» Много ли, мало ли времени прошло-минуло, — в стихе сказа нет… Но вот — расступились собравшиеся, «приходил ко книге премудрой царь, перемудрой царь Давыд Евсеевич, до Божьей до книги он доступается, перед ним книга разгибается, все Божественное писание объявляется…» Увидел это Володумир царь, в котором нетрудно узнать Владимира Красно Солнышко, князя стольнокиевского, — подступает он к мудрейшему из собравшихся, держит свою речь к нему:

«А ты гой eси, царь Давыд Евсеевич!

Ты прочти Книгу Голубиную,

Расскажи, сударь, нам про белый свет:

Отчего у нас зачался белый свет,

Отчего зачалось солнце красное,

Отчего зачался млад-светел месяц,

Отчего зачалася бела заря,

Отчего зачались звезды частыя,

Отчего зачались ветры буйные,

Отчего зачался мир-народ Божий,

Отчего зачались кости крепкия,

Отчего взяты телеса наши?»

На этих девяти предложенных царь-Володимиром вопросах — как на девяти китах — стоят-держатся все основы мира. Но не смутился царь Давыд Евсеевич, — на то он и был не только мудрый, а даже «перемудрый», — не задумавшись, ответил спрашивающему на каждое его слово вопросное. «А ты гой еси, Володумир царь, Володумир царь Володумирович! — возговорил он. — Ино эта книга не малая, высока книга сороку сажень, на руках держать — не сдержать будет, а письма в книге не прочесть будет, а читать книгу ее некому. А сама книга распечаталась, слова Божии прочиталися. Я скажу, братцы, да по памяти, я по памяти, как по грамоте. У нас белый свет взят от Господа. Солнце красное от лица Божия, млад-светел месяц от грудей его, зори белыя от очей Божиих, звезды частыя — то от риз Его, ветры буйные от Свята-Духа, мир-народ Божий от Адамия, кости крепкия взяты от камени, телеса наши от сырой земли»… В приведенном ответе явственно слышится отголосок народного обожествления видимой природы. И теперь она еще живет и дышит каждым проявлением своего существования, обступая призраками древнеязыческих — злых и добрых, темных и светлых — божеств пахаря-хлебороба, думающего не об одном только хлебе насущном. А в дохристианскую пору — что ни шаг, то и могущественный дух восставал перед устремленным в глубь жизни суеверным взором отдаленных пращуров народной Руси наших дней.

Небо является теперь, в представлении народа, престолом Божиим, а земля — подножием ног Его. В седые же времена, затонувшие в затуманенной бездне далеких веков, и Небо-Сварог, и Мать-Сыра-Земля представляли собою великих богов, с бытием которых неразрывными узами было связано все существование миров небесного и земного, и от воли которых зависели жизнь и смерть, счастье и горе человека — этой ничтожной песчинки мироздания, возомнившей себя царем природы.

Небо славяно-русских народных сказаний о богах — светлый прабог, отец и полновластный владыка вселенной; земля — праматерь. В этом — их великая связь, от которой, как лучи от солнца, расходятся во все стороны света белого причины всех других явлений бытия и небытия. Как видимый всем дивный, сверкающий звездами шатер небесный охватывает-прикрывает своей ризою все пределы земные, — так и древний прабог народа русского обнимал и прикрывал собой все существующее в поднебесном мире. Светила небесные — солнце, месяц и все тьмы-тем неисчислимой россыпи звездной — считались его детьми, созданными им от своей плоти и крови. Солнце, согревающее все живое лучами, Солнце, приобщающее темную землю к свету небесному, пресветлое Солнце — это светило светил — звалось в языческой Руси Даждьбогом, сыном Небу-Сварогу приходилось. «И после (Сварога) царствовал сынъ его именемъ Солнце, его же наричают Даждьбог… Солнце-царь, сын Сварогов, еже есть Даждьбог, бе бо муж силен…» — говорится об этом в Ипатьевской летописи. Обожествляя пресветлое Солнце, народ русский величает его самыми ласковыми, самыми очестливыми именами. Оно является в его выработанном тысячелетиями мировоззрении добрым и многомилостивым, праведным и нелицеприятным заботником обо всем мире живых. Ниспосылая тепло и свет, осыпая мир щедрыми дарами своего непостижимого для смертных могущества, оплодотворяя не только землю, но и недра земные, оно является в то же самое время и грозным судьею-карателем всякой темной силы-нечисти и всех ее пресмыкающихся по земле слуг, нечестивых приспешников кривды. Может солнце счастливить своими благодеяниями, но в его непобедимой власти — и обездолить засухой, неурожаем и моровыми поветриями, от которых не отчитаться никакими причетами, которых не заклясть никакими заговорами-заклятиями, — кроме обращенных из глубины стихийного сердца народного все к нему же — к пресветлому, всеправедному, всемогущему Солнцу красному (прекрасному).

Нет для Солнца ни богатых, ни бедных, — всем одинаково разливает-раздает оно свои дары и кары: проходят перед его светлыми очами — по народному, пережившему века слову — только праведные и нечестивые. Нет для суеверного русского люда клятвы верней-страшнее клятвенного упоминания имени этого прекрасного светила. «Красна солнышка не взвидать!» — осеняясь крестным знамением, произносит клянущийся пахарь, и крепко правдою слово его. «Ото всех уйдешь кривыми путями-дорогами, только не от очей солнечных», «Никто не найдет кривду, а солнышко красное выведет и ее на свежую воду!», «Человек целый век правды ищет, да не находит, а стоит выйти на небо солнышку, — только глянет, и правда — перед ним!» — говорит русский народ.

Исследователем воззрений славян на природу — в первом томе его замечательного труда, положительно открывшего глаза изучению отечественного народоведения и народопонимания, записан любопытный простодушный сказ о каре Божией за непочтительность к Солнцу. Это было давно, — гласит он, — у Бога еще не было солнца на небе, и люди жили в потемках. Но вот, когда Бог выпустил из-за пазухи солнце, дались все диву, смотрят на солнышко и ума не приложат… А пуще — бабы! Повынесли они решета, давай набирать света, чтоб внести в хаты да там посветить; хаты еще без окон строились. Поднимут решето к солнцу, оно будто и наберется света полным-полно, через край льется, а только что в хату — и нет ничего! А Божье солнышко все выше да выше подымается, уж припекать стало. Вздурели бабы, сильно притомились за работой, хоть света и не добыли, а тут еще сверху жжет — и вышло такое окаянство: начали на солнце плевать. Бог прогневался и превратил нечестивых в камень…

Воображение предков народа-пахаря, обожествляя животворное светило дня, отвело ему и особое жилище, куда оно удалялось на отдых после дневных трудов. Это жилище было, однако, не на западе, открывающем Солнцу объятия перед наступлением ночи — этой темной стихии древнего Чернобога, а на востоке, в волшебном царстве Белбога, олицетворявшего собою стихию света-дня. Там, по народному сказанию, стоял дивный дворец Солнца, весь построенный из чистого золота, каменьями-самоцветами разукрашенный. Вокруг дворца рос густой сад, все — яблони с золотыми яблоками; распевали в этом саду жар-птицы. Посредине дворца высился алмазный, покрытый пурпуром престол, на котором и отдыхало красное солнышко, скрывавшееся от темневшей земли. Каждым утром садилось оно в свою лучезарную колесницу и выезжало — светоносное — на белых, огнедышащих конях на свой небесный, проложенный тысячелетиями путь, неся миру благотворный свет и светлую радость. На Иванов день, когда оно, достигнув высшей точки стояния, поворачивается с лета на зиму, выезд Солнца совершался с особой торжественностью: в колесницу впрягались не белые кони, а серебряный, золотой да бриллиантовый.

У словаков, западных родичей русского народа, существует следующая сказка, изображающая в лицах смену времен года — борьбою двух враждебных стихий: весеннего освободителя Солнца и его зимнего похитчика, — причем первый представляется воплощением всего светлого-доброго, а последний — прообразом темного зла. Здесь понятия о боге-солнце и боге-громовнике сливались воедино, и борьба стихий проявлялась в гулком грохоте летней грозы. Выходили, по словам сказки, на небесный простор два богатыря-соперника, бросались друг на друга с мечами-кладенцами… Длилась борьба, раздавался звон сшибавшихся друг с другом мечей, но не гнулась победа ни на ту, ни на эту сторону. Тогда кидали враги на небесную путину свое оружие. «Обернемся лучше колесами да и покатимся с небесной горы!» — предложил богатырь-весна своему ворогу: «Чье колесо будет разбито — тот и побежден будет!» Согласился богатырь-зима… Полетели-покатились с гор-горы оба соперника колесами яркими. И вот — налетело, ударилось колесо-весна об колесо-зиму, — налетело, раздробило его. Но не сдался противник, не сдался — из колеса добрым молодцем перекинулся, — стоит, а сам насмехается: «Не взяла твоя сила! Не раздробил ты меня, а только пальцы на ногах придавил!.. Обернемся-ка, брат, лучше в огонь-полымя, я — в белое, ты — в красное! Чье пламя осилит, тот над другим и верх взял!..»

И вот — обернулись враги-соперники в два пламени, и принялись они друг друга палить, — жгут-палят, осилить один другого не могут… Шел-проходил той дорогой прохожий — старый нищий с длинной седою бородой. Взмолилось к убогому белое пламя: «Старик! Принеси воды, залей красное пламя! Я тебе грош дам!» — «Не носи ему, принеси мне, я тебе червонец подарю, — только залей ты белое!» — перебило врага красное пламя. Червонец — не грошу медному чета: и залил старик пламя похитчика весеннего солнца… На том и сказке — конец. С этой сказкой стоит в несомненной связи соблюдающийся до сих пор на Руси обычай — скатывания горящего колеса с горы в ночь под Иванов день (с 23 на 24 июня).

Немало пословиц, поговорок и различных присловий приурочено народной молвью крылатою к светилу светил небесных, пригревающему землю-кормилицу. Представляет его народ, даже и отрешившись от всяких призраков языческого суеверия, живым, одушевленным, все живящим и все одушевляющим. Как и человек — ходит оно, садится и встает; как и человек — оно веселится-радуется («играет») и слезится-плачет (дождь сквозь солнце), отуманивается грусть-тоскою, закрываясь тучами. Зимой, в морозную пору, станет ему невмоготу студено, наденет оно рукавицы да наушники, — знай себе идет путем-дорогою, с «пасолнцами», ложными солнцами, по бокам… «Не пугай, зима, весна придет! Не страши, непогода, солнышко ведет ведрышко!» — так говорит народ-краснослов, а сам приговаривает: «Взойдет красно солнце — прощай, светел месяц!», «Взойдет солнышко и над нашими воротами, нечего ночью грозиться!», «Что мне золото — светило бы солнышко!», «Без милова не прожить, без солнышка не пробыть!» Хотя, по народному слову, солнышко и светит-сияет «на благие и злые», но из тех же уст вылетели на светлорусский простор речения: «На весь мир и солнышку не угреть!», «И красное солнышко на всех не угождает!» и т. п.

Являясь олицетворением правды-истины, солнце представляется стихийной народной душе обличителем кривды. «У того совесть нечиста, кто не взглянет прямо в глаза солнышку!», «Вор на солнце не взглянет, а взглянул, так и глаза вытекут!», «На солнышко, что на смерть, во все глаза недобрый человек не взглянет!» — замечает посельщина-деревенщина, тороватая на присловья-поговорки всякие.

При каких только случаях не вспоминается русскому народу красное солнышко! Если, к примеру сказать, начинают упрекать кого-нибудь в отсутствии щедрости, — «Не солнышко: всех не обогреешь!» — отговаривается он: «И на солнце не круглый год тепло живет!», «И солнышко зимой не греет!» Когда же добрые люди посмеиваются над чьей-либо излишней осторожностью, у того срывается в отповедь: «И сокол выше солнца не летает!» Скажите-ка краснослову, не боящемуся тягаться с неравными ему по положению людьми, чтоб он остерегался суда, — он, того и гляди, ответит, что-де: «Дальше солнца не сошлют!..», «Солнышка в мешок не поймаешь!» — махнет рукой мужик-простота, которому кто-нибудь станет давать совет приняться за неподходящее его крестьянскому обиходу дело. «Солнышко — золото, да не про нас!», «Солнышко с золотом рядом садится, ловишь его — в карман наложить норовишь, а все, братец ты мой, ни гроша в мешке не шевелится!» — подсмеивается сам над собою бобыль-бездомник, горькая головушка.

Не один десяток связанных с солнцем примет, в стародавнюю пору подмеченных зорким глазом крестьянствующего на Святой Руси пахаря, ходит у нас в народе. «Когда солнышко закатилось, новой ковриги не починай: нищета одолеет!» — говорит выученный вековечной нуждою хозяйственный опыт. Но это — еще не примета, а вернее — тоже присловье. А вот и самые настоящие приметы друг дружку погоняют, одна перед одной торопятся свою речь вести, на времена года, на месяцы да на дни, что на подорожный костыль, опираючись. «Если на Василия теплого (28 февраля) солнце в кругах — жди, православный люд, большого урожая!» — гласит одна из них. «На Спиридона-солнцеворота (12 декабря) медведь в берлоге поворачивается на другой бок», — перебивает ее другая, дополняя самое себя: «После солнцеворота прибудет дня хоть на воробьиный скок!», «Отколе ветер на солнцеворот, оттоле будет дышать до сорока мучеников (9 марта)!» На смену этим готова идти и третья — «Не давай денег, как зайдет солнце!», и четвертая — «Как солнышко зайдет, не заводи ни с кем спора!»… Да и не перечесть всех, не пересказать, не переслушать. Простонародные русские загадки немало говорят о красном солнышке. «Сито, вито, кругловито, — гласит одна из них (тульская), — кто ни взглянет, всяк заплачет!», «Не стукнет, не брякнет, ко всякому подойдет!», «Что милее на свете?» — спрашивают о нем новгородские загадчики. «Летом греет, зимой холодит!» — вторят вологжане-землекопы и прибавляют к этому: «Что всегда ходит, а с места не сходит?»… В Самарской губернии гуляют по людям такие загадки: «Красно яблочко на синей тарелочке катается!» да «Что на свете всего резвее?»; в Рязанской — «Что никогда не стоит?», «Что скорее всех по земле ходит?», «Что без огня горит?», «Что за красная девушка с неба в оконце глядит?»; в Симбирской — «Вертится вертушечка, золотая коклюшечка; никто ее не достанет: ни царь, ни царица, ни красная девица!» Про солнечные лучи на архангельском поморье сложили такую загадку: «На улице станушки, в избе рукава!» Близ самарской луки на старой Волге — «Барыня на дворе — рукава в избе!», «Белая кошка лезет в окошко!», «Из ворот в ворота лежит щука золота!», в новгородской округе — «Из окна в окно — золото бревно («веретено» по иному, тихвинскому, разносказу)!», на курском рубеже — «Сырое суконце тянется в оконце!», у псковичей — «Пресное молоко на пол льют, — ни ножом, ни зубами соскоблить нельзя!», у ярославцев — «Секу, секу, не высеку: рублю, рублю, не вырублю (или «мету, мету, не вымету!»)», «Чего ни в избе не запрешь, ни в сундуке не схоронишь?» и т. д. О солнечном восходе от олончан, соседей чуди белоглазой, слывущих за ведунов-знахарей да за памятливых сказателей, пошли по народной Руси гулять такие две загадки: «Летит птичка-говорок через барский дворок, сама себе говорит: — Без огня село горит!» и «Встану на горку, на маковку, увижу Миколку на заполке!»

С представлением о солнце объединяется у всех народов понятие о двух его сестрах — утренней заре (старшей) и вечерней (младшей). У древних славян существовала одна солнцева сестра — богиня Дева-Зоря, будившая поутру красно солнышко или встречавшая его перед отправлением в путь-дорогу, а ввечеру укладывавшая его спать или провожавшая домой в его волшебное царство, к золотому дворцу. «Заря-зоряница, солнцева сестрица, красная девица!» — величает ее в своих заговорах народная Русь, наделяя ее чудодейною силою: разгонять тьму, убивать нечисть и оплодотворять семена злаков, созданных на потребу человеческую. Так, еще до сих пор существует в захолустных уголках неоглядной-необъятной родины народа-пахаря обычай выставлять на семь утренних зорь приготовленное для посева зерно. На зорьке спрыскивают ключевой водою больных — для излечения от тяжких недугов. По цвету зорь гадают не только о погоде, но и о судьбе: и в том, и в другом случае слишком яркий (багряный, кровавый) цвет не предвещает добра. К вечерней заре обращаются в заговорах на унятие крови. «На море-окияне, — начинается один из них, подслушанный в разных концах неоглядной родины русских сказаний, — сидит красная девица, заря-зоряница, швея-мастерица. Держит швея иглу булатную, вдевает нитку рудожелтую, зашивает раны кровавыя. Нитка оборвись, кровь — запекись!»

«Зарей-красавицею» величает народная Русь каждую из солнцевых сестер, но тут же сама себя оговаривает цветистым — что зорька майская — присловьем: «Вешний цвет духовитей осеннего, утренняя зорька краше вечерней!» В народном воображении заря является олицетворением счастья-радости. «И на нашей улице будет праздник, и над нашей крышею займется заря!», «Ждет не дождется горюша горькая ясной зорьки, счастливых деньков!», «Долго ль до зореньки, — тосковал соловушек. Близко ль до счастьица, — плакала девица!» — можно услышать крылатую молвь деревенскую. Всю жизнь проводит пахарь-народ в труде: в поте лица своего он — по завету Божию — свой черствый хлеб ест. Тысячелетнее дитя природы, кончает он работу на вечерней заре, подымается с жесткого ложа к новому труду — только успеет зажечь пожаром восток утренняя заря-зоряница, красная девица. Одна заря его в дом вгонит, другая на поле выгонит. И так ведется у него изо дня в день, из года в год, из века в век. «Пых-пых по горам — не спи по зарям!» — приговаривает седая простонародная мудрость. «Зарю проспать — гроша («рубля» — по позднейшему разносказу) не достать!» — добавляет она: «Заря работу родит, работа — деньгу растит!», «День денежку берет, заря денежку кует!», «Заря и мужика золотом осыплет!», «До утренней зари не гляди в окно; вспыхнет заря — вставать пора!»

Связано с понятием о заре немало всяких примет на Руси. Тому, кто хочет копать колодец, умудренные долголетними наблюдениями добрые люди дают совет — выходить из хаты по утренним зорькам до семи раз и присматривать зорким глазом: где первый пар (туман) ложится. «Выдь на семь зорь, увидишь семь белых озер, — на котором хочешь, на том и колодец роешь!» — гласит мудрое слово. Числу семь придается в русском народе особое таинственное значение. Оно вообще пользуется в памятниках живой народной речи большим почетом. Так, можно встретить во многом множестве сказаний не только семь зорь, но и семь ветров, семь холмов, семь русалок, семь небес, семь вещих дев, семь гремячих ключей, семь замков-печатей, семь засовов, семь башен, семь переходов и т. д.

Об утренней заре, загорающейся над грудью Матери-Сырой-Земли после первого весеннего дождя, дошла до наших дней такая присказка, цветами слова изукрашенная: «Заря-зоряница, красна девица, по лесу ходила, ключи потеряла, месяц видел, солнце скрало!»… «По заре зарянской катился шар вертлянский, никому его ни обойти, ни объехать!» — говорит живая великорусская речь про солнце. С древнеязыческим почитанием богини Зори имеет несомненную связь повсеместно соблюдающийся на Руси обряд оплакивания зари невестою. Заря то и дело поминается в обрядовых свадебных песнях («Не бела заря, в окошечке заря взошла, не светел-то месяц, дорожку месяц просветил…» и многое другое). Захолустными деревнями-селами ходит по людям сохранившееся чуть не от стародавних времен язычества поверье о том, что если обнести только что родившегося ребенка семь раз вокруг бани, то будут бежать от него всякие болести. «Заря-зарина («орина» — по иному разносказу), — причитается при этом, — заря-скорина, возьми с раба Божия, младенца (имярек) зыки и рыки дневные и ночные!» Растению зоря (любисток, гулявица, сильный цвет) придается суеверными людьми сила приворотного зелья.

Не только солнце со своими красавицами-сестрами, но и месяц и звезды были обоготворяемы славянином-язычником. О них дошло до наших дней многое множество преданий, сказаний, поверий и присловий. Месяц представлялся воображению древнего народного суеверия то супругом солнца, то его супругою (когда именовался луною). Понятие об этом неоднократно изменялось, шествуя по бесконечной путине веков. По одним сказаниям, солнце является богиней (царицею) небесных пределов и — при повороте с зимы на лето — наряжаясь в цветной праздничный сарафан и кокошник с каменьем самоцветным, выезжает из своих золотых палат навстречу супругу-месяцу.

Пляшет солнышко, играет лучами от радости — в предчувствии желанной встречи, заливает всю ширь и даль поднебесную золотыми волнами счастия. С первыми заморозками, молвит предание, солнце разлучается со светлым супругом-месяцем вплоть до самого возвращения на белый свет весны: муж в одну сторону, жена — в другую. Не подает ни тот, ни другая о себе весточки во всю зиму-зимскую. Встретится Весна-Красна с Зимой-Мораною, тут и им первое свиданье после долгой разлуки живет. Собирателем сказаний русского народа Сахаровым записано поверье о том, что принимаются встретившиеся супруги рассказывать друг другу о своем житье-бытье в разлуке, все — без утайки — говорят на радостях. Не диво, что эти россказни размолвкой и на ссору наведут. Пойдет такая перепалка-перебранка, что даже земля затрястись может с перепуга. Горденек месяц, — говорят рассказывающие об этом, — от него и ссора зачинается. Добрая встреча солнца с месяцем — и дни будут ясные, худая — на худую погоду наведет, на туманы да на изморозь плакучую. Весною, при первой грозе, по старинному сказанию, совершается брак солнца с месяцем, каждогодно после их разлуки обновляясь грозным торжеством природы.

Звезды частые — бесчисленное потомство ясноликой обожествленной стародавнею стариной любвеобильной светоносной четы, солнцевы да месяцевы любимые детки.

«Ясное солнце — то господыня,

Ясен месяц — то господарь,

Ясни зирки (звезды) — то его дитки…» —

поется в южнорусской песне-колядке. Тамбовские девушки еще и теперь распевают старинную песню о перевозчике. «Перевозчик, добрый молодец! Перевези меня на свою сторону!» — молит-просит девица удалого перевозчика. «Я перевезу тебя, за себя возьму!» — отвечает он. «Ты спросил бы меня, чьего я роду, чьего племени?» — отговаривается красавица:

«Я роду (-то) ни большого, ни малого:

Мила матушка — красна солнушка,

А батюшка — светел месяц,

Братцы у меня — часты звездушки,

А сестрицы — белы зорюшки!»

«Солнце — князь, луна — княгиня», — гласит народная поговорка. По этой последней — луна (месяц) является Солнцевой супругою, — с чем совершенно сходятся языческие сказания о светозарной жене Даждьбога.

Творческому воображению пахаря наших дней небо представляется светлым теремом Божиим — со звездами вместо окон. Из этих окон смотрят на белый свет святые ангелы Господни. Нет счета-числа воинству небесному: сколько людей в мире — столько и ангелов. У каждой живой души — свой ангел-хранитель. Народится человек, и ангела нового посылает Бог стеречь-беречь его от греха напрасного-наносного, от ухищрений нечистой силы дьявольской. Прорубит ангел новое окошечко из Божьего терема, сядет у него да и смотрит, глаз не спускаючи с доверенного его попечению сына земли. «Смотрит ангел, а сам каждое дело земное в книгу небесную записывает. А людям-то кажется, что это все звезды сверкают!» — гласит народное слово. Умер человек, захлопывается ставнями окно, падает и его звезда с выси небесной на грудь земную. Кто увидит такую звезду да успеет сказать свое пожелание, — сбудется, не минуется. В русских простонародных сказках и солнце, и месяц смотрят в небесные окна. Да не в одних сказках, а и прибаутках разных, и в причетах. «Солнышко-ведрышко, выгляни в окошечко! Твои детки плачут, пить-есть просят!» — кличут солнцу во время ненастья, затягивающегося не на день, не на два, а Бог весть на сколько дней. «Месяц ты, месяц, золотые твои рожки! Выглянь в оконце, подуй на опару!» — причитают бабы-хозяйки, приготовляя блинную опару для поминок и становясь при этом непременно «супротив месяца». Кто часто смотрит на звездную россыпь — у того, по старинной примете, глаза будут зоркие. В заговорах можно встретить свидетельство об этом. «Господи Боже, благослови принять от синя моря силы, от сырой земли — резвоты, от частых звезд — зрения, от буйна ветра — храбрости!» — молит один из них, каждым своим словом проникая в суеверную душу охваченного объятиями природы, с колыбели до гробовой доски верного ей пахаря.

Конец ознакомительного фрагмента.