Падение проклятых

Ариадна Гортинская, 2021

Дебютный роман российской писательницы Ариадны Гортинской, которая начала процесс его создания в тринадцать лет. События и персонажи прошли с ней многое и под конец, через три года, стали совсем родными. Эта история о параллельности существования случайных судеб – молодых участников рок-группы «Ендлесс». О том, как будущее может связываться с прошлым, запуская цепь событий снова. Но, в первую очередь, она о людях, которые любят, которые жаждут. Содержит нецензурную брань.

Глава 2. Первозданный образ твой

Время шло, и мысли Сабины о тайне прошлого начали развеиваться, словно песок, просачивающийся сквозь пальцы рук.

Годы сливались с влажным воздухом в Туве, который никогда не менял своей субстанции. Вдыхая его глубокими глотками, казалось, что медленно впускаешь внутрь волну воды со стаей рыб, что в итоге отчаянно бьются о стенки твоих легких. Всё было по-прежнему: Сабина отбывала рабочий «срок» в госпитале, где снова видела, как смерть заполняет собой каждое мгновение. К счастью, с появлением в её жизни дочери луч света прожег дыру во тьме, подобно самой Франциске, играющей со стёклышком, только ролью тьмы служила стена в ее комнате, по совместительству единственный объект, меняющий свое обличье чуть ли не каждый день. Навыки в рисовании стремительно улучшались, и стены пристали этими результатами. Сага всегда говорила: «Это не просто доски, за которыми плотно утрамбован утеплитель, это твое строение реальности, новое видение, которое становится новым каждый раз, как ты на него посмотришь». Сама Сага стала Франциске второй мамой, мамой, подарившей умение дышать в искусстве, проклятием которого была мучительная смерть при его отсутствии.

Помимо этого, еще совсем юная, но раскрывшая глаза на мир девочка скоро должна была пойти в школу и попасть в этот огромный и столь нелегкий мир. Да, кажется, история забрала уже с собой примерно семь лет, не так ли?

Это было первое сентября 1961 года.

С утра на небе висели тучи, а через них сочились лучи солнца, что падали на уже немного пожелтевшие листья. Вскоре эти лучи упали и на окно Франциски, играясь с её волосами, создавая стойкое ощущение их воспламенения. Вся комната светилась, устроив целый вальс теплого света, акустикой для которого было пение птиц, что ещё не успели улететь на юг.

В детскую комнату зашла Сабина, сегодня у нее был выходной, но несмотря на отдых, ее лицо по-прежнему казалось уставшим: темная прядь волос вальяжно расположилась на её сияющем лбу, еле видимые синяки ждали своего прикрытия пудрой, а глаза были поглощены грудой усталости, что даже визуально спрятала дно зрачка. Она принесла завтрак в постель и тихонько подсела на кровать крепко спящей дочери. Погладив её бок, туго укутанный одеялом, Сабина мягко прошептала:

— Просыпайся, соня!

После этих слов Франциска резко повернулась к ней заспанным лицом, таким же забавным, как и слегка растрепанные волосы.

— Почему так рано? — промолвила девочка, потирая глаза.

— Потому что ты идешь в школу! Это твой первый день, и я решила приготовить тебе любимые блинчики с мёдом, — улыбнулась Сабина, поправив нежные волосы дочери за ухо.

У той, в свою очередь, счастья было хоть отбавляй, ведь блинчики всегда были хорошей новостью, даже несмотря на предстоящую неизвестность, ворота которой ей суждено открыть. Парадная одежда была подготовлена и лежала на спинке дивана в гостиной. Вскоре она оказалась на Франциске: платье цвета латте с белыми кружевами, которое купила Сабина на отложенные для желаемой сумки деньги. Она подумала, что для нее большим счастьем будет красиво одетая радостная дочь, нежели сумка, в которую можно складывать различные ненужные бумаги, деньги и очередную пачку сигарет. Расчесав волосы, они отправились на выход.

Франциска настояла на том, чтобы нести свой пустой рюкзак, взятый лишь для галочки, ведь уроков сегодня не будет. По цвету он напоминал стеклянные зеленые бутылки, которые когда-то использовали моряки. Около застежки была изображена красная бабочка, на которую Франциска смотрела всю дорогу в автобусе, даже не заметив скорого приезда. Подъехав к школе, она удивилась количеству детей, это слегка напугало ее, и по телу пробежала легкая дрожь. Вся толпа выстроилась в линейку, облака начали отливать серо-сиреневым, тем самым еще больше нагнетая обстановку. Она чувствовала, как упала с камнями в карманах в огромный океан, стремительно идя ко дну. Так Франциска, уже Шмитц, утонула в школьной жизни.

В ее классе было 32 человека, большинство из которых знали друг друга ещё с детского сада. Это удручало еще больше, наводя на подтверждение своей отчужденности в их обществе. Словно даже вначале она упустила исходную точку, в которой бы сумела обзавестись друзьями. Дети её возраста априори воспринимали что-то или кого-то нового как нечто инородное, чуждое для их понимания, из чего и следовало неприятие. «Жестоко», — подумала как-то Франциска, смотря на летящий в окно собственный пенал, который кинул один задира. Это был первый и далеко не последний раз его несуразных выходок по отношению к ней и не только. Дни шли, и каждый день Франциска чувствовала ту самую «воду» в дыхательных путях, и в конце концов у нее появились «жабры».

* * *

Смирившись со своей судьбой изгоя, у нее по волшебству пропало и собственное желание пробовать попасть в социум. Наблюдая за тем, чем занимаются её сверстники на переменах, слушая их глупые разговоры, сочившиеся из грязных уст, она четко поняла, что как ни крути, но с ними ей точно не по пути. Так что вне уроков Франциска с удовольствием разделяла с собой рисование в блокноте. Также в тот период ее крайне захватила история «Маленького принца», эту книгу ей купила мама на одной из барахолок, проходившей в центре города. Гётеборг славился своим наличием антиквариата и редкостных экземпляров. Каждый год на главной улице проходит ярмарка, на которую довольно пожилые особы приносят вещи, унаследованные от своих прабабушек и прадедов. Сабина была любительницей этой манящей пыли, потому и не пропускала ни единой выставки, и этот год не стал исключением. «Маленького принца» она приобрела у женщины, продававшей старые стулья, открытки и книги, каждая из которых была первым выпущенным изданием. Такие драгоценные вещи не стоит давать детям, которые вмиг превратят этот ветхий переплет в мокрый комок бумаги, закинутый в какую-нибудь лужу, а затем ставший мячом для игр. Но Франциска не любила ни лужи, ни игры, а максимальный урон, что она может причинить книгам — была слеза, упавшая при прочтении слишком эмоционального момента. Сабина, напротив, удивлялась кропотливости дочери, аккуратности у которой было не занимать. Это, кстати, отражалось и на почерке, который у юной девочки был очень элегантным: каждый крючок был словно начерчен циркулем, а наклон невольно заставлял думать, что его сделала некая машина, запрограммированная на точность своей работы. Исходя из этого, Сабина не задумываясь доверила книгу дочери, которая была безумно благодарна новому подарку.

Но, несмотря на радость от прочтения захватывающей истории, она постоянно ждала окончания учебного дня, чтобы пойти домой к маме, отведать свежеиспеченных сладостей, а затем с нетерпением отправиться с Сагой в какое-нибудь волшебное место, где нет ни души, ни тревоги, а только лишь отголоски прошлого, атмосферу которых хочется передать на бумаге.

В тот день, сидя в столовой, Франциска, как всегда, блуждала сквозь потоки мыслей, смотря в окно и жуя сочное зеленое яблоко. За окном шел дождь, и, к сожалению, звук его танца не был слышен из-за шума детей, которые, наверное, даже не знали поговорки «Когда я ем, я глух и нем».

В одно случайное мгновение, когда взор был пристально направлен на этикетку от банана, где жирным шрифтом было написано «Пакистан», а мысли были заняты представлением гор этой страны, на уши Франциски свалился громкий гул. Один задира постарше поставил подножку мальчишке, который в этот же момент обронил свой стакан с апельсиновым соком прямо перед ней, тем самым испачкав её любимую рубашку и недавно подаренную книгу. От грохота все девочки заверещали, в тот момент как Франциска просто молчала, ибо ей стала интересна чистота звука проехавшего только что стула о натертый пол, который напоминал собой умирающего на берегу кита. Вскоре она резко встала и помогла бедолаге подняться.

— Прости меня, пожалуйста, — с акцентом сказал он. У парнишки были длинные темные кудри, поэтому его лица она не успела рассмотреть, но смогла увидеть истертые штаны на коленке, которая скоротечно покрылась кровью. Кажется, не только стул соприкоснулся с полом.

— Ничего страшного, вставай, ты в порядке? — Ее спокойствие напоминало штиль в миром забытой гавани. Она протянула ему руку для того, чтобы помочь встать.

— Д-да, — слегка заикаясь, ответил он, воспользовавшись предоставленной помощью.

У нее прошла небольшая дрожь по коже от его ледяного прикосновения. Она сразу же подумала об одном заболевании под названием «Рейно», при котором кровь человека плохо поступает к запястьям. Им болеет 3–5 процентов населения Земли, быть может, этот причудливый мальчишка относится к их числу?

Остановив рассуждения в своей голове, она уверенно направилась к тому задире. Про него много витало слухов, девочки из её класса как-то обсуждали, что он жесток и бьет всех, кто ему не нравится. Франциске не верилось в эти истории, потому что на вид он был попросту жалок, а самое страшное, что может быть в его силах — скорее всего, стрельба из самодельной рогатки по птицам, в которых он к тому же не попадал.

— Слышишь, Боб, хочешь, я поговорю с твоими родителями, чтобы не обращались с тобой настолько прискорбно и злобно, что ты издеваешься над другими? Или у них нет на тебя времени, поэтому и вырастает такой агрессивный, жаждущий внимания ребенок?

После её слов тупица Боб еще как минимум секунду смотрел на нее, обрабатывая всё ранее сказанное. Он был похож на орков из сказок, причем таких, как изображены на картинках, нарисованных не совсем умелыми художниками, даже не владеющими основами живописи.

— Чё ты несешь, мелкая рыжуха? — абсолютно не понимая её слов, сказал он, достав из своего словарного запаса заезженную фразу «Что ты несешь?».

А ведь и правда, Боб не понимал, что «несет» Франциска.

— Видимо, ничего, — выгнув левую бровь и закатив глаза, процедила она, после чего, развернувшись на все 180 градусов, уверенным шагом отправилась в туалет, дабы попытаться смыть пятна с рубашки. Не успела собраться с мыслями, как её уши услышали знакомый голос.

— Эй, стой! Какое твое имя? — изо всех сил пытаясь догнать ее, спросил тот мальчик, которому досталось от Боба.

— Меня зовут Франциска, — сухо сказала она, заворачивая рукав рубашки.

— А я Александр, — воскликнул он с широкой улыбкой, в которой не хватало нескольких передних зубов. Сам он выглядел чуть нелепо: наконец-то, когда черные кудри, закрывающие ему весь лоб, были убраны, можно было разглядеть и другие черты его внешности: бледная как снег кожа, карие глаза, нос с горбинкой и много веснушек, что были усыпаны по всему лицу, словно звезды.

— Что с зубами, Александр? — парируя, спросила Франциска, слегка приподняв подбородок вверх.

— Можешь звать меня Саша. Друг Боба врезал мне позавчера, но хорошо, что это были молочные зубы, которые просто никак не могли выпасть сами.

— Почему у тебя акцент? — продолжила, словно на допросе, спрашивать Франциска, хотя ей больше хотелось узнать о причине такой жестокой травли.

— Я из России, шведский достаточно сложен, вот меня и гнобят за то, что я не особо внятно разговариваю, — тяжело вздохнув, сказал он, мимолетная грусть пролетела в его круглых глазах-орбитах, после чего он снова, будто бы сменив маску, продолжил разговор.

— А сколько тебе лет, Франциска?

— Сотворение мира.

— Что? — Мальчишка так сильно дернул головой, что его длинные кудри снова закрыли глаза. Несмотря на свой серьезный образ и попытки выглядеть умно, Франциска еле сдерживала улыбку от причудливого вида этого персонажа. У него были очень маленькие плечики и длинные руки, ноги заплетались между собой, а пальцы были словно вывернуты в обратную сторону.

— Семидневное сотворение мира, болван… — все-таки не сдержав смешка, сказала Франциска. — Мне семь лет.

— Ты странная… но не думал, что младше меня, ты какая-то более интересная… и странная, — вновь повторившись, пробормотал он.

— Ясно. — Она посмотрела на него, как на дурачка, ибо он стоял в дверях женского туалета. — Это женский туалет, я сейчас попытаюсь отмыть рубашку и вернусь.

— Ах, да, точно, — уставившись на нее, сказал он. Было видно, что Александр очень хотел завести друзей, грустно было представлять, сколько он вытерпел издевок за всё свое пребывание в школе.

«Надо спросить про возраст и болезнь Рейно», — подумала Франциска, отчаянно отмывая в раковине пятно на рубашке. Кажется, его было не отмыть. Стало еще неприятнее от мокрой ткани на теле. Вскоре она вернулась в коридор.

Александр стоял, прижавшись к стене и что-то рисуя на полу мысом ноги.

— О, ты вернулась! — радостно воскликнул он, после чего, уже снизив тон, печально добавил: — Пятно не отмылось… Прости меня ещё раз, я правда не смог ничего сделать при падении. — Всё в порядке, я же сказала. Да и у меня всё равно уроков больше не будет.

— У меня тоже! Ты где живешь?

— Стой, я припозднилась с вопросом о том, а сколько тебе лет?

— Мне девять.

— А еще, у тебя случайно нет никакой кожной болезни, из-за которой твои руки такие холодные?

— Э-э, вообще-то есть, но брат говорит, что это не болезнь и не синдром, а моя особенность. Я как жаба.

После последнего заявления Франциска засмеялась так, что пришлось закрыть рот руками. Александр поддержал её хохот, а затем отвел глаза на выпавшую бумажку из кармана Франциски. Это был полугодовой абонемент поездок на автобусе отоАшликваген.

Он быстро поднял его и протянул ей.

— Значит, Ашликваген. Нам по пути, я живу в Хакансдал, — при выговоре этих слов его глаза засияли. Было видно, как он рад тому, что они живут относительно близко друг от друга. Франциска, в свою очередь, мысленно удивилась, ибо район этот был довольно элитным.

— Хорошо, поехали на одном автобусе, — сказала она в тот момент, как перед ними открылись двери выхода из школы.

Всю поездку они болтали, Франциска раскрепостилась и больше ни разу не надевала маску строгости. Ее лицо растаяло в лучах смеха Александра. За столь короткие 20 минут он успел рассказать всю свою биографию, начиная от рождения, заканчивая этим днем. Упоминание семьи явно делало ему больно, длинные ресницы умирающе наклонялись вниз, так же, как и уголки алых губ. До его рождения родители жили вместе со старшим сыном Данилой в Санкт-Петербурге, где у отца, которого звали Юрий, был некий черный бизнес. Видимо, он был главой крупной мафии, из-за которой однажды случились серьезные события, поменявшие их жизнь. Мать звали Екатерина, про нее Александр ничего не сказал, кроме того, что внешне он ее копия.

Через два года после его рождения, одной холодной зимней ночью, отец истерично оповестил семью о том, что им предстоит бежать. В Швеции у них есть знакомые, Данила даже владел этим языком, но он ему не пригодился, ведь через год его забрала Англия учиться на литератора, когда ему было восемнадцать. Александр до сих пор не знал подробностей такого резкого переезда, хотя с учетом холода в их семье это было ожидаемо.

В день их первого знакомства Франциска не узнала большего. Выходя из автобуса на нужной остановке, она оставила ему на клочке бумаги свой номер телефона, после чего они распрощались. Легкие переполняло золото счастья, необъяснимое, не имеющее своего исходника, оно просто оказалось в ней и было весь оставшийся день.

Такое было и у Александра, только на задворках сознания, где чувства самые яркие и отважные, дабы противостоять другим обстоятельствам. Только спустя годы Франциске предстоит узнать о том, что ещё, помимо детского смеха, было в день их первого знакомства.

Александр вышел на своей остановке, дошел до дома и поздоровался с родителями, которые быстро усадили его в машину. Ему нравилось делать вид, что он не знает, куда они едут. В какой-то период жизни он начал задумываться о том, что на самом деле и вправду не знал. Дождь уменьшился, и вместо непрерывного ливня с неба моросили капли, танцующие уже обычный вальс.

«Я подумал о том, что в крыше машины есть дыра, из-за чего у мамы на щеке тоже появилась капля дождя. Она не разговаривала со мной, а папа лишь говорил, что ничего страшного в нашей поездке нет».

На самом деле они ехали в лечебницу «Зигмунд» при церкви, которая предназначалась для детей с психическими отклонениями. Дело в том, что у Александра были навязчивые кошмары, существующие и в его снах, и в реальности. Некая тень, лежащая в ванне с кровью, мерещилась ему чаще, чем он помнил об этом, а помнил он всегда. У галлюцинации были видны глаза, наполненные слезами. Он не помнил себя без этого, началось ли это при рождении или, может, вовсе в утробе матери, когда жизнь лишь начала зарождаться — угадать нельзя.

В тот день они приехали в «Зигмунд» на первый прием к психологу. Лилис Брайс, у которой был Александр, никогда не отличалась проницательностью. Поверхность ее незаинтересованности была такая же гладкая, как и оболочка мозга, в которой, соответственно, не было извилин.

— Мальчика мучило одиночество, быть может, у него был воображаемый друг, но затем могла появиться ненависть к дружбе в целом, и, не заметив этого, его мозг превратил этого друга в страшный образ.

— Но у меня появилась подруга, — с улыбкой сказал Александр.

— Что? Почему ты нам не сказал раньше?

На это он не удосужился ответить, просто продолжил улыбаться, что ставило в глупое положение родителей и психолога.

— Не мог бы мальчик оставить нас наедине? — отрезала Лилис, чье сухое лицо начало напоминать вопросительный знак.

— Конечно, мисс Брайс. — Отец чуть ли не пинком выпроводил сына из кабинета.

После щелчка двери диалог тут же продолжился.

— Ну что ж, теперь я бы хотела вас оповестить о серьезном обстоятельстве вещей, — вздохнула женщина, сложив руки на кресле. — У вашего сына признаки развивающейся шизофрении.

Мать ахнула, а отец сделал злое каменное лицо, которое будто бы парило перед его головой.

— Этого не может быть! Да, наш сын, ну, мягко скажем, не подарок…

— Далеко, — бестактно добавила мать.

— Но он не шизофреник! Просто странный мальчик.

— Господин Воробьев, я — психолог, работающий с такими детьми на протяжении двадцати лет! — Как же она была горда сказанным. Ее палец, похожий на ветку, судорожно поднялся вверх. — И я могу вас удостоверить в правдивости своих слов, пусть и печальных. — Лилис хитро сверкнула глазами с отцом мальчика, будто что-то скрывая.

После тяжелых вздохов родителей она уточнила:

— Я назначу ему лечение у нас, в «Зигмунде». Несколько раз в неделю ему хватит. Уверяю, мальчик поправится.

Эти слова привязали родителей к стулу уверенности, заставив подписать все бумаги.

— Да поможет ему Господь Бог!

Сыну они сказали всё как есть, кроме упоминания шизофрении, хотя тот бы лишь посмеялся от заковыристости этого слова.