Деревня-онлайн

Артем Грач

Хорошо лежать в траве зеленойИ, впиваясь в призрачную гладь,Чей-то взгляд, ревнивый и влюбленный,На себе, уставшем, вспоминать.С. Есенин. Книга содержит нецензурную брань.

Любое сходство, с кем-либо из персонажей, не более, чем совпадение

© Артем Грач, 2020

ISBN 978-5-4496-6005-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Просыпаюсь я обычно сам, достаточно рано.

Раньше и ложился рано, и просыпался в то же время, а сейчас ложусь в начале одиннадцатого, результат тот же.

То ли привычка, то ли к старости у всех людей так.

Ну, а в последнее время будят кошки, которые ночуют частью на скотном дворе, а частью надо мной на чердаке.

И так, как там лежат четыре имитации бруса на хранении, вот они по ним и скачут.

Скачки начинаются аккурат в пять часов, но зима-не лето, вставать еще рано, и я мучаюсь в полудреме до половины шестого утра.

Потом начинается резкий подъем, не люблю нежиться в постели.

Обязательный, а может и вовсе необязательный, кофе, затем выхожу на терраску бани покурить.

От этой заразы отвыкнуть очень, очень сложно, и неоднократное бросание курения, ни к чему не привело.

В таких случаях говорят, силы воли нет, или стимула.

Хотя, стимул, это мое же здоровье, но привычка в очередной раз перебарывает силу разума.

В общем, вышел, а навстречу вся эта мяукающая орда, да еще тумен с скотного двора подтягивается, на вой тех, кто топал на чердаке.

Начинаю считать, Барсик, Ксюха, Филя, Ластена, Свиристелка, Кнопка, Мелкая…, а вот Мелкая как раз и не придет больше, морозов не перенесла.

И хотя на скотном дворе тепло, нет их все же тянет ночевать на чердак, одна отночевалась.

Барсик, найденыш, года два назад приблудился откуда-то, возможно от соседки, напротив.

Нашел его в радиаторах, которые лежали возле калитки.

Минут пятнадцать ходил около, пока понял откуда писк доносится.

Маленький был, в рукавицу поместится, но выжил все же, приблуда, он и есть приблуда.

Сейчас заматерел и превратился в мощного красивого кота.

Рос вместе с Муреной и Ксюхой, но Мурены больше нет, так же, как и старшей Ксюхи, и Муськи, порвали на лугах собаки, или собака, так и не уследил кто.

Ксюха, красавица и охотница, но мамка никакая, второй помет уморила.

С одной стороны, вроде и хорошо, мороки меньше, с другой стороны, жалко.

Филя, он же Филька, похож на Ксюху, но это только окрас, а так, характер нордический и выдержанный.

Сам ласкаться не полезет, это не Барсик с наглой мордой, тот ко всем будет приставать и всех соседей обойдет в поисках десерта.

Ластена, кошка-однолюбка, кроме меня никого не признает и поласкать себя не даст.

Любимое место, где посидеть и подумать о тяжкой кошачьей доле, это два ведра рядом.

Как она умудряется усидеть на бортиках ведер, уму непостижимо, но ей это нравится.

Свиристелка, свое имя получила от того, что громче и жалобнее всех мяукает, когда просит есть.

Во время дойки любит сидеть на ребре доски у закуты свиной и орать мне в ухо.

Громче ее, пожалуй, только Мурена орала, но та требовала, а не просила.

Кнопка, тоже не местная, в смысле не дворовая, принесла дочка, ей муж откуда-то привез.

Поселили в доме, но через две недели пришлось на двор отправить, гадила, где не попадя.

Кошка лохматая, породистая, хотя еще не кошка, кошечка.

Кнопкой ее назвала дочь, так имя за ней и осталось.

Думал в морозы не выживет, но нет, тогда как другие сидели в теплом дворе, или возле трубы на чердаке, эта смело фестивалила по снегу.

Ну а тех, кого уже нет и далече, смысла нет перечислять, и так часть из них вспомнил.

В общем, я курю, они сидят, смотрят на меня, ждут, когда хозяин первую порцию отравы примет и их соизволит покормить.

Иду.

День начинается.

Сначала несколько ведер воды наливаю, выношу все на терраску.

Орда ждет, кто молча, кто с лаской, а кто просто орет во все горло.

— Хозяин, ты не проснулся что ли еще, мы жрать хотим, шевели ногами веселей.

— Если бы не топали мне по голове с пяти часов, я бы нормально выспался и шевелился, а сейчас цыть, и все умолкли.

В подойник водички теплой, вымя корове, соски помыть, хоть и не грязнуля, но мусор с подстилки соломенной соберет.

В карман краюху хлеба, опять же ей, без этого никак, приучил.

Свиньям сыворотку в ведре, собаке варево в трехлитровом бидоне.

Вроде никого не забыл и ничего.

Жена, порой шумит, что я скотину кормлю лучше, чем сами кушаем.

Это не так, конечно, но кто же ее покормит, человек хочет ест, хочет не ест, а скотинку кормить необходимо, коли уж завел ее.

А побаловать кусочком хлеба, да это же одно удовольствие, и ей, и мне.

Ладно, загружаюсь на терраске, дверь нараспашку.

Орда частью впереди, частью сзади, а кто и под ногами крутится наровя уронить меня вместе с ведрами с водой.

Ведра в тамбур перетаскал.

Раньше здесь кухню планировал, печь поставить, скотине овощи варить, но прижали морозы, и пришлось печку в сарай посредине к окну установить.

Варить не стал на ней ничего, набегаешься, да и скотину лишний раз беспокоить не охота.

Но печку все же иногда топил, когда морозы за двадцать градусов пошли, и то, чтобы вода не замерзала.

Постоянно натаскиваю в запас, свет часто отключают, а с колодца по сугробам, да по морозу, такой экстрим не радует.

В общем, теперь в тамбуре кормосмесь лежит, и мотоблок стоит с косилкой, да до морозов козы были, сейчас, все же, перевел в сарай.

Следующий заход, подойник, свиньям сыворотка, два ведра в одной руке, в правой бидон с варевом для собаки.

Часть орды засела в сарае, Барсик неугомонный, за мной как челнок.

— Ну пошли тогда Грея кормить.

Собака, Грей, помесь европейской и австралийской овчарки.

Окрас соответствующий, половина от европейки, и пятна, как у гиены, от австралийки.

Нарезает круги возле будки, ждет, когда я уже все в сарай перетаскаю и к нему подойду.

Будка, не будка, полувольер.

Сама будка, утепленная пенопластом десяткой, находится под навесом, огороженным с трех сторон, в углу сада возле сарая.

— Та-ак, кастрюлю опять куда-то загнал, Марадона?

Любит он с ней играться, гоняет туда-сюда.

Или в зубы возьмет и тащит в будку, особенно если кто-то возле вольера из живности появится.

Кастрюля мол моя, и никому не дам ее.

Лизнул в нос.

— Доволен…?

Ну и ответная ласка разумеется, по загривку потрепать, поболтать с ним минуту.

— Некогда Грей, некогда, ешь, другие тоже ждут.

Орда орет в тамбуре.

— Спокойно, в порядке очереди, ваш номер вообще последний, после дойки, так что заняли излюбленные места и не крутимся под ногами.

Долгожданная встреча, все орут, ну правильно, с вечера же не виделись.

Слева хватают за рукав, ну это Гоша.

— Гоша, ты козел, хочешь, чтобы я опять ведро уронил?

В прочем он и есть козел, самый натуральный полуальпийский и полузааненский.

Рядом с ним мамаша, Милка, и еще один козел, вообще-то, еще козлик, Гришка.

Так уж повелось, козы на букву «м», козлы на букву «г».

Справа заквохтали куры.

Петух доложился, что в его гареме все нормально, больных нет, раненых нет, яиц нет, сам понимаешь-зима, тещи тоже пока не появились.

Слева дверь закуты напряглась.

— Нюся не дави, успеешь, дверь выломаешь, накормлю последней.

Впрочем, Нюся, это Нюся свиноматка, спокойная флегматичка, поела и спать, но это пока не опоросилась.

После опороса ни к себе, ни в закуту никого не пустит, ну кроме меня разумеется, хотя тоже с осторожностью стараюсь поросят брать, норов у Нюси меняется кардинально.

Справа опять о чем-то шипит индоселезень.

Все пытается стать хозяином скотного двора, но пока что разве петуха перед курами унизил.

С ним вместе в закуте индоутка.

Держу их только для души.

Утка несется, когда ей вздумается, может и летом, может и в ноябре.

Утенка ни одного не высидела, зато яйца естественно попортила.

Посидела с неделю и смылась по своим делам.

Когда селезень ее чем-то достает, то ли своим занудством, то ли чересчур огромным желанием, не зря же умудряется и кур, и гусей топтать, она кратенько так, часа за два, высказывает ему все, что о нем думает.

То ли совесть у него просыпается, то ли нравоучения утки надоедают, но на недельку успокаивается и никого не задирает, разве что кроме меня, я у него враг номер один.

Невзлюбил больше, чем петуха.

Может по полчаса за мной таскаться, лишь бы ущипнуть.

И гладил его, и терпел, и прутом отхаживал, ничего не помогает, вот такая у нас с ним «дворовая дружба».

Слева гогот, это гуси так здороваются.

Четверо их у меня, гусак и три гусыни.

Было пять, гусака два было, но пришлось одного в суп отправить.

Тот, что остался, посильнее другого был, и взялся с весны метелить его, проходу не давал, к гусыням и близко не подпускал.

Ладно, отсадил я его, думал по лету помирятся, да не тут-то было, снова лупить начал, до крови бил.

Выпустил с утками, но и здесь опять-двадцать пять.

Селезень, видя, что тот один, решил показать, кто в саду хозяин, и чьи яблоки с травой вокруг, да заодно и чья жена утка.

В общем, совсем хреново гусаку, и один орет, и гулять не пустишь.

Ну вот и моя закута, в смысле, типа кухоньки.

Здесь и вода, здесь и печка, здесь и полки для всего необходимого, тут же рядом тяпка навоз чистить, вилы и лопата.

Тут же и кошки спят в картонной большой коробке, ну кому лень задницу морозить.

Перетаскиваю ведра с водой, подойник и сыворотку, мешок с кормосмесью.

Все на месте, пора и за работу.

Тяпку в руки и следуем дальше по сараю, а он не маленький, вместе с тамбурами девяносто квадратных метров, и то порой кажется, что мал, особенно когда приплод новый.

Справа, рядом с кухонькой, Борька, хряк, помесь вьетнамки и дикого кабана.

Нюська, такая же помесь.

— Боря, не разбирай закуту, успеешь.

Слева свинка на откорме, кличка Чухонка.

Сколько бы подстилки не валил ей, вечно у нее грязно, то воду перевернет, а то просто всю подстилку с навозом смешает.

Навоз я у них до весны не убираю, только солому ежедневно подсыпаю, так гораздо теплей в сарае.

А весной их на улицу, и начинается картина «Бурлаки на Волге» по вывозке всего навоза, короче без рук и ног остаешься, но это еще, когда будет.

Ну вот и основное хозяйство.

Слева телка Малинка, грязнуля и озорница.

Насчет грязнули, это все же условно, просто привычка дурная, просмотришь, обязательно в пластиковый ящик с водой навалит, а то еще и с ногами в него заберется.

Материшься, воду на улицу, ящик моешь и снова наливаешь.

Ведро воды принес напрасно, коту под хвост, в смысле на улицу.

А она, как дите невинное, морду вытянула, голову на бок.

— Почеши мне шейку и мордочку, хозяин.

— Шас я тебя почешу негодница, тяпкой и почешу, озорница.

Да ей по фигу, материться ты можешь сколько хочешь, даже и не знает, что такое больно, ни разу еще не наказал, она стерва этим и пользуется.

Вот и кормилица наша Марфушка.

Покупали Мартой была, но с такой кличкой корова уже этот сарай проходила, переименовала жена в Марфу.

Ну Марфа, так Марфа.

Тоже ластена, как и дочка ее Малинка.

Норовистая все же корова, с характером, может молоко отдать с сосков течь будет, а может и прижать, дой и мучайся.

Может стоять не шелохнуться, а может и ногой бить, когда не в настроении.

Помучался я с ней помучался, да и сделал станок специальный, ноги закрываю с обоих сторон досками, и сбоку доской отгораживаю, стоит.

Но есть смысл мучиться, ведерница корова, и молоко наивкуснейшее.

Кусок хлеба свой получила, стоит ждет, когда приберусь и кормить начну.

Навоз отгреб на проход, пора и начинать кормление.

Начинаю с крупного рогатого.

Кормосмесь, корове три полуторалитровые кружки, телке пока одну с верхом, мала еще.

А дальше все пошло по кругу.

Козам, в смысле двум козлам и козе, кружку не полную, нечего баловать.

Опять таз перевернул козел.

— Ну и чего ты на него забрался, как на постамент, нет памятника козлам, так что слазь.

Спихнул с таза, не доволен, головой мотает, норовит то ли боднуть, да рогов нет, то ли ухватить за куртку.

Следующих кормлю кур, ну этим кружка с верхом.

— Петрович не хамей, куда вперед всех лезешь, не джентльмен ты у меня… вот и постой пока в сторонке.

Отпихнул ногой, ворчит, зло сорвал на курице клюнув ее в крыло.

— Бестолковый ты Петя, ох и бестолковый, тещ на тебя нету.

Ну, а тут меня ждут, ишь как шипит.

Ладно бы утку защищал, так, нет же, надо свое я показать, мол, хозяин двора, а ты всего лишь обслуга.

— Счас я тебя обслужу, допросишься ты у меня, ох и допросишься.

Пристраивается к моей ноге наровя ущипнуть, рукой оттолкнул в сторону, насыпал кормосмеси, да и вон из закуты, пока не ухватил за штанину, не оторвешь потом заразу.

— Нюся, вставай моя девочка, вставай, пора завтракать, чего снова улеглась.

— Говоришь, женщина уже…, ну извини, запамятовал, не ворчи, давай за ушком почешу.

— Вот так, вот так, ну и чего ты снова завалилась, я тебе за ухом чешу, а не пузо твое.

Кормосмеси тоже кружка с верхом, не больше, иначе остается, или переедят, а это уже проблема.

Бывает просмотришь, а они ящик с водой несколько раз опрокинут, вот тебе и запор, и в итоге дня на два будут сидеть на одной воде.

— Чухонка, мать твою за ногу, опять все раскидала стерва, ящик толкай сюда, да не тот…, ладно толкай оба.

— Успокойся Нюся, это я так образно, никто тебя за ногу не хватает.

Вечером только соломы навалил Чухонке, и где она, весь с навозом смешала, чушка неугомонная.

— Боря, пора уже привыкнуть, что твой номер последний, ты у нас взрослый, а дам тем более всегда вперед пропускают.

— Петух с селезнем, и козлы, не дамы???

— Полностью с тобой согласен, козлы все, кроме тебя.

— Да помню я помню, что ты у нас из кабанов вьетнамских, не надо мне об этом каждое утро напоминать.

— Все Барбарисыч угомонись, зато сыворотка тебе всегда погуще остается.

Кормосмесь раздал, теперь поение.

Сыворотку разбавляю водой, хотя какая там сыворотка, считай, что молоко одно.

Сначала Нюсе, той пожиже, чтоб запоров не было, свиноматка, беречь надо.

Потом Чухонке, этой вроде как середина наполовину, расти еще сколько, вес набирать.

Остатки с гущей Боре, тот пустую воду пить не будет, опрокинет ящик и начнет закуту разбирать.

Теперь сено, его даю вволю, хотя нет, нет, да и посматриваю на то, что осталось, а каким еще май будет.

В позапрошлый год думал не хватит сена.

Корову на пастбище выгнал только после пятнадцатого мая, брать нечего, а про то, чтобы подкашивать траву овцам, козам и быку, и речи не было, вот и кормил почти до июня их сеном.

В эту зиму два стога и сеновал забит.

Второй стог заканчиваю, но еще числа до пятнадцатого-двадцатого февраля хватить должно, месяц уже начался.

Сено хорошее, душистое и мягкое, июньское, июльским был последний стог, который уже скормил.

Корова с телкой съедают все до травиночки.

Дела сделаны, все накормлены, пора доить.

Собираю станок за минуту и сажусь к корове.

Орда рядом на своих излюбленных местах, кто-то молча, а кто-то всю дойку будет орать.

Вымя подмыто, соски смазаны.

— Давай, Марфушка, с Богом, давай моя хорошая.

Сегодня корова в настроении, всего лишь раза два переступила ногами, и молоко отдала легко, подоил быстро.

Орда уже наготове, ринулась к мискам прыгая через друг друга.

Барсик, с наглой мордой, прошелся по остальным, распихал всех и уселся посрединке, ноги в миске, ждем-с.

— Басятка, лапы вытащи с миски, я тебе их молоком мыть не собираюсь.

Оттолкнул, был первым, стал последним, но морда то наглая…

Нравится мне вот этот момент, в сарае тишина, лишь только слышно чавканье, хрумканье, стук клювов подбирающих кормосмесь, все сыты, а я доволен.

Ну теперь до девяти, пока рассветет, дома хлопоты и пару часов отдыха, а потом снова вода, навоз, сено и остальные текущие и непредвиденные дела.