Дорога так далека

Артем Соколов

Когда все вокруг счастливы, а ты нет, надо найти свою фишку. Максим не способен ни строить отношения, ни учиться, ни работать, ни быть счастливым. И решил стать убийцей. Он взял свою школьную влюбленность, ее парня, фургон и поехал куда глаза глядят в поисках других серийных убийц, которых можно убить. Потому что, что еще делать, когда ты не можешь быть счастливым? Но такие истории все равно не заканчиваются счастливо. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 4 — Мертвые мальчики не плачут

В этих чертовых школах никому доверять нельзя.

Джером Сэлинджер «Над пропастью во ржи»

— Ну наконец-то! — воскликнул Гриша.

Максим вернулся фургон с полными руками хот-догов. Он молча отдал по пакету Нике и Грише. Те с сомнением посмотрели на гораздо более объемный с виду, который остался у него.

— Эээ… — протянула Ника.

— М? — Максим уже развернул пакет и начал есть.

— Целых три? — удивленно спросил Гриша.

— Как видишь, — отмахнулся Максим.

Глядя на жующего три хот-дога сразу, Гриша отложил свой, пробормотал что-то про аппетит и про то, что им надо ехать.

Уже совсем скоро они были на въезде в город.

Стоило только въехать в жилые массивы, как они встали. Пробка была не просто огромна, она была безгранична. Максим встал и высунулся вперед, чтобы оглядеть через окна обстановку. За окном простиралась широкая улица в шесть полос, которая упиралась в перекресток. Перекресток был сущим адом, где машинам в час по чайной ложке удавалось протискиваться с шоссе, чего не скажешь о наглухо увязших пазиках, которые и сами двигаться не могли, так еще и стопорили движение всем остальным. Присмотревшись, Максим разглядел за одним из поворотов две столкнувшиеся машины и зеленые жилеты гаишников. Авария — в таком месте и не удивительно. Макс ткнул в приборную панель фургона и плюхнулся обратно на свой мешок под звуки из динамиков фургона.

— Назад в нулевые, мать твою!

Чистил Фред колодец свой

И под мутною водой

В платье девичьем скелет обнаружил Фред

И зачем-то, вот вопрос, в дом к себе его отнес

Утром беды начались — ноги отнялись.

Он откинулся на спинку и слегка озлобленно уставился в потолок. Хот-доги давно были съедены и ему было скучно. Буквально за несколько секунд нетерпение достигло в нем болезненного пика и он завертелся на месте.

— Ну и что там? Есть просветы? Ты можешь нас отсюда увезти? — Макс принялся терзать Гришу.

— Неа, — Гриша покачал головой — полная безнадега. Жесть, кто-то так каждый день небось ездит.

— Ну хоть как-то же можно отсюда выбраться! — Макс снова с раздражением плюхнулся на мешок.

— Я что бог что ли? — так же раздраженно откликнулся Гриша.

— Ну хз… Ты взрослый?

— Я на три года тебя старше! — возмутился Гриша. Моника засмеялась. — И тебе девятнадцать!

— Ничего не знаю, ты живешь отдельно от родителей, учишься… учился в институте. Права вон у тебя есть.

— У тебя тоже есть! — Гриша наигранно возмущенно кривил голос.

— У меня так, для галочки. Я после экзамена водил… один раз, кажется.

— У тебя будет шанс восполнить этот пробел. Ты же не рассчитываешь, что я все время за рулем буду? — Гриша довольно ухмылялся.

— Ты не хочешь сажать меня за руль. — С нажимом произнес Макс. — Просто подумай о том, как в этой пробке или любой экстремальной ситуации я впаду в ступор.

— Скорее уж в режим берсерка! — добродушно рассмеявшись, Ника плюхнулась вплотную к Максиму и запустила ему пальцы в волосы. — Я слишком живо вижу, как ты давишь всех пешеходов, а потом достаешь автомат и такой «Я подмигнул вам поворотником и пропустил вас, но мой Томми-ган нет!» — Невольно Максим начинал тоже смеяться.

— А! Ло! — Гриша окликнул его и Макс очнулся от мыслей и понял, что прекратив смех он отвлекся и утратил нить разговора.

— Да… Что?

— Рвота, подъем! — Гриша продолжил привлекать внимание Максима, пока Ника с любопытством щелкала у него пальцами перед лицом.

— Да что?! Отвлекся немного. — Наигранно оправдывался Макс.

— Я спросил, почему мы в итоге приехали в Нижний Новгород и чего мы тут забыли.

— Надо отметить, что вопрос с таким очевидным ответом мог задать только ты! — Максим фыркнул. — Мы здесь по очередную душу. Ну или по первую для кого-то.

Макс должен был отдать своим компаньонам должное: все же они были не худшими сообщниками для убийства.

— Так… — Гриша слегка замялся — И кого ты выбрал на первое?

— Детоубийца, педофил, красавец, спортсмен, комсомолец… — голос Максима был безразличен.

— Миллиардер, плейбой, филантроп! Знаем, слышали. Конкретнее, пожалуйста, моя жизнь ограничена во времени! — Ника легонько пнула Гришу по спинке сиденья.

— Да-да, как скажешь. Так вот, — Максим достал из сумки планшет — начиная с… плюс-минус шесть лет назад (смотря как считать) начались пропажи детей. Судя по тому, что я вычитал, полиция связала некоторые из них в серию, но далеко не все. Так или иначе, за эти шесть лет у них двенадцать висяков…

— И откуда такие данные? — самодовольно хмыкнул Гриша.

— Ты сам постоянно треплешься, что абсолютно все, включая ментов, сливают в интернет инфу. Что-то можно купить, но большая часть и так попадает в телеграм каналы. — Максим поморщился, будто от неприязни. — Так вот, как я говорил, пока меня не перебили, двенадцать висяков за шесть лет…

— По одному в полгода? — теперь перебила Моника.

— Да! По одному в полгода, если я прав; будет здорово, если я договорю.

— Извини. — И она снова опустила глаза. Злиться на нее у Макса пока не получалось.

— Ничего. Если я прав, то все это один человек. Нашли только семь тел, и полиция связала в серию только пять из них…

— Бездельники в погонах! — вставил Гриша.

— Ну не без этого, — уклончиво согласился Максим. — Но главное, что семь тел нашли в одном районе. А остальные пять исчезновений случились в том же месте.

— И ты на основании этого связал все эти дела в серию? Ну, знаете ли! — Гриша немного наигранно фыркнул. — Может, они даже не убиты, просто погибли где-нибудь, где их не найти, или сбежали из дома.

— Во-первых, восемьдесят процентов пропавших находятся в течение месяца после исчезновения. Оставшиеся почти все мертвы, это тот случай. Во-вторых, не только на основании этого! — Максим говорил с живым интересом и, не будь он так увлечен своим рассказом, заметил бы и что они начили двигаться, и зачарованный взгляд Моники, глядящий на него. — Самому младшему девять лет, самому старшему двенадцать; все из неблагополучных семей, все мальчики и имеют внешнюю схожесть. — Максим победно открыл на планшете фотографии и показал их Грише и Монике.

— Ну и чего тут общего?! — Гриша возмущался, отвлекаясь от дороги. — У троих щеки со спины видно, остальные тощие, цвет волос разный, рост разный, национальность даже кажется разная!

— Ну… не скажи… Что-то общее действительно есть. — задумчиво протянула Ника.

— Да вы что, не видите, что они все… — Макс запнулся, осознав, что не может объяснить внешнее сходство между детьми.

— И все же? — Гриша покачал головой.

— О, я забыл упомянуть самое очевидное. — Максим выдержал небольшую театральную паузу. — Все двенадцать мальчиков учились в одной школе. Как тебе такое совпадение?

— Это уже лучше. — Заявление заметно исправило настрой Гриши. — Но как много школ в Нижнем Новгороде в принципе?

— Сто шестьдесят с лишним. — Максим подготовился — И на одну школу приходится на шестьсот учеников больше, чем в Москве. Думаю, мораль ты понял.

— Что образование в дерьме, и школы изо всех сил сливают в более крупные, что превращает их в колонии строгого режима и делает обучение в них скорее испытанием, чем реальным получением образования? — Гриша снова зашелся в сарказме. Это вызвало смешок у Ники и Макс снова почувствовал себя лишним.

— Это конечно тоже. Но я про то, что уж обучение их всех в одной школе причина достаточно резонная. И уж в сочетании с предыдущим…

— Приехали! — Гриша резко надавил на тормоза и Макс с Моникой оба свалились со своих мешков на пол.

***

Он забился в свою квартиру, в свое убежище, за запертой на все замки дверью и зашторенными окнами он перебирал свой заветный набор. Он хранил все в старом портфеле.

Он достал положил портфель на столешницу и откинул магнитную застежку. Достал из внутреннего кармана упаковку с ампулами. В пластиковой плашке на десять ампул осталось только три. Медленно и осторожно он поставил плашку на столешницу и вернулся к прочему содержимому портфеля: несколько инсулиновых шприцов, перетянутых канцелярской резинкой, большая пачка презервативов — распечатана и использована наполовину.

Следующим предметом был нож. Обычный складной нож с хромированным лезвием и рукоятью. Он нажал на кнопку и мощная пружина моментально выкинула лезвие. Рукоять длиной сантиметров пятнадцать, а лезвие немногим меньше. Нержавейка долго держит заточку. В его руке это оружие лежало как влитое. На рукояти и у основания лезвия осталось еще немного крови.

Рука мужчины тряслась, как осиновый лист, но он усилием воли унял дрожь и открыл в кране воду. Горячую. Руки жгло, как огнем, но ему не привыкать. Боль было тяжело терпеть, он готов был снова заплакать. Но, стиснув зубы, он выдавил немного кухонного мыла и принялся отмывать нож. Нарочито медленно, чтобы успеть ощутить как можно больше боли. Когда он закончил, кожа была красная, как вареные раки, а со лба катился пот. Он тщательно обтер нож полотенцем и положил проветриться.

Мужчина снова залез в портфель и вынул оттуда фотоаппарат. Старая мыльница на двух пальчиковых батарейках, уже больше десяти лет с ним. Как и все разы до этого он вынул из камеры карту памяти и положил ее в карман рубашки.

В портфеле был еще фотоальбом. Он дошел до своей крошечной гостинной. Сердце билось так, будто он бежит марафон. Мужчина с трудом опустился в кресло. Трясущимися руками он расстегнул брюки и спустил их. На гостиничном столике стояла коробка салфеток: он приготовил все еще когда уходил. Мужчина открыл альбом и, не отводя от его страниц взгляда, запустил руку в трусы.

На каждой странице умещалось две фотографии, а заполнено было одиннадцать с половиной. Скоро он распечатает новую фотографию и сможет закончить двенадцатую. На фотографиях были мальчики. Они лежали на спине, голые. Он опустил веки им всем; теперь они как будто спят; они и правда спят, но гораздо больше: смерть называют вечным сном, но на самом деле все наоборот, это сон маленькая смерть, состояние, в котором ты не находишься в этом мире. Только во сне тебя преследуют призраки сегодняшнего дня. Потому что ты продолжаешь знать, что ты вернешься в мир. Сон — это полумера, а он был решителен.

Мальчики лежали на сырой земле, хорошо освещенные полуденным солнцем. Камера захватывала их аккурат выше пояса. Разумеется, он воспользовался ими, но это между его настоящим и их неслучившимся будущим. К чему оставлять это в камере, пусть уж покоится.

Тела были свежие, без каких либо следов и отметин. Разрез, убивший их, остался за кадром, а там, где он был на руках, он просто перевернул их внутренней стороной запястья вниз. Вся кровь уже стекла, и тела были чистыми и бледными.

Сдавленно застонав, мужчина потянулся за салфетками и выдохнул. Рубашка была насквозь мокрая от пота. В горле у мужчины стоял ком. Он стиснул зубы. Глаза блестели. Он закусил губу — пошла кровь.

***

Комнатушка была откровенно жалкая, благо что отдельная. Не более десяти квадратных метров и крошечный санузел. Включив свет, Макс обнаружил стремительно убегающего таракана. Обои где-то протерлись, а где-то вздулись. Кондиционер дул слабо, больше шумел.

— Либо тут за эти деньги где-то лежит сексуальная горничная в мини юбке… — Макс осекся, бросив взгляд на крошечный холодильник в углу. — Кто-то из предыдущих, прости Ктулху, постояльцев вполне мог оставить в морозилке ее голову.

— За сутки до заселения трудновато найти нужный слот на букинге! — оправдывался Гриша.

Заперевшись в крошечной ванной, Максим боязно оглядывался. Он не хотел признаваться в этом себе, а тем более кому-то еще, но он слишком привык к жизни в роскоши. Подавив внутри себя брезгливость, стараясь ничего не трогать, Макс шагнул в душ. Включил воду погорячее и попытался как раньше найти в воде свою зону комфорта — не получилось.

Вода слишком жесткая, места слишком мало, от стен веяло холодом, а в углах росла черная плесень. Все не то. А кто виноват и что делать? Просто придется научиться жить в менее фешенебельных условиях.

— Итак, — хмуро спросил Гриша, расхаживая по комнате. — С чего нам начать?

— Найдено семь тел, все со следами сексуального насилия, нет отпечатков, нет ДНК. Все тела обескровлены…

— Чего? — Ника в чистой одежде распространяла вокруг себя облако свежести; само присутствие этой девушки распространяло на Макса какую-то особую волну интимности, уловить которую будто бы мог только он.

— Их всех обескровили.

— В смысле… типа как вампир?

— Как вообще можно обескровить тело? Насосом?! — удивленно вопрошал Гриша.

— Это довольно странно — согласился Максим. — Там просто порезы на руках у одних и на бедрах у других. Сомнительно, что они смогли бы истечь через них кровью просто так.

Максим повернул планшет, чтобы вызвать живой интерес у Ники и легкую дурноту у Гриши, которого, кажется, слегка смущали детские трупы.

— Значит… кхм, ты считаешь, это важно?

— Вероятно, — Макс кивнул. — Но пока это нам не поможет.

— И в итоге мы возвращаемся к вопросу, который я уже задал. — Гриша замер и повернулся к Максиму в волевой стойке. — Что нам делать?

— Ты, — Макс ткнул пальцем в Гришу — поедешь искать где в этом городе купить левую симку…

— Уже есть. С запасом.

— Отлично, — Максим кивнул — ты возьмешь ее и позвонишь директрисе школы, скажешь, что мы хотим взять у нее интервью. Назови какую-нибудь мелкую интернет газету. Контактная информация у них на сайте. А потом я возьму карандаш за ухо, — Максим выполнил указанное действие — открою заметки на телефон и пойду брать у нее интервью. Только не вздумай говорить о теме интервью, а то хрен нам, а не расследование.

— Ты уверен, что справишься? — Гришп обеспокоенно смотрел на Макса. Тот ответил тем же.

— Мне не впервой такое делать, как ты понимаешь. И вру я… видимо отлично, раз еще на свободе.

— Ах, школа! — Моника расплылась в злой усмешке. — Наш проклятый второй дом…

— Помнишь, как мы заканчивали? — спросил Максим. — Слезы, таблетки… Прогулы и драки.

— А родители и бабушки обещали романтику, — грустно вздохнула она. — Что все будут смотреть кто каким вырос, вспоминать старые конфликты и влюбленности…

— Так тебе обещали романтику? — зловеще скривился Гриша. — Пожалуйста! Слезы, таблетки, прогулы и драки. Вот и вся романтика.

— У меня так все одиннадцать лет прошли, — добавил Максим, и они все прыснули.

Школа жила в длинном трехэтажное здании, в высшей степени унылом, как только школы умеют, а заглянуть ему в окна — все равно что в глаза участковому.

Макс провел пальцем по забору. Наверное, у всех школ какой-то патент на эти прутья будто бы из одной краски и с ржавой фольгой в основани.

— Эй! Ищете что-то?! — он обернулся. Какой-то мужик высунулся из-за дешевой пластиковой двери на улицу и, щурясь от июньского солнца, кричал Максиму. — На территории школы посторонним находиться нельзя!

— Здравствуйте! — инстинкты реагировали раньше него самого — У меня встреча назначена с Валерией Михайловной! — Максим уверенным шагом направился к дверям школы.

— С директриссой? — внешне школьный охранник напоминал скорее росгвардейца, чем человека, которому вы бы доверили защищать детей.

— Да, мы на полтретьего договорились…

Охранник, не сводя с Максима глаз, отошел за стойку и поднял трубку телефона. Максим огляделся: унылая мозаика на стенах; пустая, но даже так кажущаяся тесной раздевалка своими бесконечными изгибами напоминала промзону в масштабах школы. Максим вспомнил, как часами ждал в раздевалке папу, прежде чем тот его заберет.

Ему одиннадцать. Он уже не милый голубоглазый мальчик со светло-каштановой челкой. Волосы подстрижены под абсолютно безвкусный горшок, потемнели и все время сальные. Заметно вырос и растолстел. Школьная форма больше не вызывает умиления: теперь рубашка сидит плотно; не практичные брюки все в пятнах уличной грязи. На лице уже заметно пробиваются прыщи.

Он сидел в конце длинного коридора на жесткой узкой банкетке, на которой он толком не умещался. Папа здорово задерживался. Совещание, наверное…

Охранник сидел от него метрах в пяти и разгадывал кроссворд и периодически подозрительно и с недовольством поглядывал на Макса. Очевидно, он доставлял охраннику какие-то хлопоты тем, что не мог уйти.

Максим хотел в туалет. Жжение в области мочевого пузыря было непрерывным и сводило его с ума. Он уже дважды пытался уйти из коридора ожидания назад в учебные помещения, чтобы зайти в туалет, но при прохождении туда надо было заново отмечаться в журнале, а охранник сказал, что чаще раза в учебный день без уважительной причины нельзя; идти в третий раз со своими физиологическими потребностями к незнакомому человеку Макс стеснялся.

Жжение не прекращалось, и, стоило хоть на миг подумать об этом, оно усиливалось. Макс старательно пытался отвлечься. Змейка помогала, но кнопочная нокиа уже давно села, а все уроки, которые Максим мог сделать на коленке, он уже сделал. Теперь он смотрел на облака через стеклянные витражи, пытаясь придумать на что они похожи. Но на дворе ноябрь, дождевые облака потемнели и сливались в один непроницаемый занавес, различить в котором формы было невозможно. Жжение, спазмы… Он ерзал на месте, по лицу катился пот.

По коридору прошли две девочки. Вот они точно сохранили очарование первоклассниц: банты пышные, кожа чистая, глаза сияют, у одной уже растет грудь, и это ее совсем не портит.

Девочки весело смеялись, говоря о чем-то совсем непонятном Максиму. Проходя мимо него они замолчали, а, оказавшись буквально в метре, снова противно прыснули и побежали к турникету, приятно улыбнулись охраннику, попрощались с ним (после чего он снова бросил взгляд на Макса) и исчезли за стеклянную дверь.

Спазмы Максима перешли в боль, вынуждающую задержать дыхание, чтобы не закричать. Он встал, начал ходить по коридору. Он стиснул зубы, чтобы ничем не выдать охраннику своего состояния, иначе ему светил нагоняй, что не посетил туалет перед выходом. На понимание можно не рассчитывать.

Надо просто дождаться папу, а там… черт, а вдруг, если выехать так поздно, то на дорогах пробки? Неожиданная мысль пронзила мозг Макса, вызывая у него не просто страх, панику! Сможет ли он дотерпеть до дома? И ведь ни позвонить, ни даже время посмотреть.

Максиму было больно. Ощущения в мочевом пузыре нельзя было назвать иначе как боль, а он все равно был вынужден терпеть. За ним приедут, уже скоро… Он часто дышал, пытаясь снять боль.

Он метался вдоль коридора как тигр в клетке, все мысли сосредоточились вокруг эпицентра боли внизу живота.

Уткнувшись в рукав рубашки Макс сдавленно застонал, моля, чтобы охранник ничего не услышал. Хотелось ощутить поддержку хотя бы от одежды, но он же в школьной форме. Тонкая рубашка только размазала слезу с потом по лицу, ничего не впитав. Как пластик.

Следующий спазм вынудил Макса содрогнуться от ужаса. Он не удержался, и сейчас он писался прямо тут, в школьном коридоре. Максим не дышал, не двигался. Толстая крахмальная материя брюк не впитывала много жидкости, и моча полилась прямо в обувь. Он ничего не смог сделать и снова вернется домой поверженным. Спазмы отступили, боль утихла. Максим несдержанно всхлипнул.

Охранник бросил на него странный взгляд, но в следующую секунду в коридоре уже показалась директриса.

— Здравствуйте… как я могу к вам обращаться? Прошу, пройдемте! — ко входу вышла женщина в годах, выглядит молодо, но Максим чуял не меньше шестидесяти.

— Здравствуйте, Валерия Михайловна, можете звать меня Ярослав, — он широко улыбнулся.

— А о чем конкретно вы пишете статью? — поинтересовалась директриса.

— Да так, полный школьный цикл, что за кадром остается… — промямлил Макс.

Они поднялись на второй этаж и остановились у дверей директорского кабинета. Максим достал телефон и начал печатать какие-то заметки, чтобы отвести взгляд. Кажется, это удовлетворило директрису.

— Не знаю, что в этом интересного, но проходите.

Зачатки подозрительности во взгляде директрисы пропали и она отворила дверь в кабинет. Они сели по противоположные стороны от стола и Максим снова ощутил себя ниже, чем он есть.

— Итак…

Макс не готовил вопросы. Он считал себя профессиональным лжецом и верил в свою способность к импровизации. И он был прав: ему даже задумываться о вопросах не приходилось. Он автоматически задавал несвязанные друг с другом вопросы, делал вид, что пишет, но в остальном плавал в своих больных мыслях.

Он бывал в кабинете директора, и не раз. Но в этом посещении есть что-то победное. В конце концов, он сам сюда пришел. И, если уж на то пошло, пришел обманом, а значит практически против воли директрисы. Сколько всего изменилось…

— Вы замужем, Валерия Михайловна? Вижу на пальцах кольца, но…

— Что? — вопрос немного смутил директрису. — Я… Я замужем за работой. — Макс запел себе дифирамбы, глядя, как женщина, вгоняющая сотни учеников в страх, потупила глаза.

— Стало быть, и детей нет? — он старательно сохранял деловитость.

— Я не… А какое это имеет отношение к теме вашей статьи?

— О, мы просто думаем уделить немного внимания личностям школьного персонала. Решили, что это добавит… жизни.

— У меня нет собственных детей, но я отношусь ко всем нашим выпускникам, как к родным! — Валерия Михайловна звучала теперь немного обвинительно, будто оборонялась. Макс остался невозмутим, но тень сотрясалась от ледяного хохота.

— А живете вы…

— Моя квартира недалеко отсюда, школа мне как второй дом! — с нажимом произнесла директриса, четко давая понять, что тема закрыта.

— Как скажете, а как насчет… — Максим замялся глянуть имя в телефоне — У вас пропадают дети. Даниил Соколов, Яша Черников, Михаил Крестовоздвиженский? Что можете сказать о них?

Едва закончив вопрос, Макс понял, что ничего ему не светит.

— Эти дети убежали из дома и я не желаю обсуждать это с журналистами! — рявкнула Валерия Михайловна, побагровев. — Школа не дает комментариев на эту тему!

— Но как же, вас не беспокоит, что в одной школе целых двое за год…

— Эти дети изначально не подавали особых надежд! — директриса кричала, а темный попутчик Макса бился в экстазе. Может, он даже доведет ее до слез?

— Но…

— С ними всеми занимался психолог! — директриса явно потерялась и выдавала зазубренные фразы. — Эти дети все были ненормальными, последний резался! Родители у него золотые, а он… — она задыхалась от гнева.

— С ними всеми занимался психолог? Резался? — Макс резко посерьезнел. Этого он знать не мог. Он и так знал больше, чем следовало.

— Да! Александр Анатольевич потрясающий педагог, заслуженный учитель, всю душу в этих детей вкладывает… Если еще кто-нибудь из вас, шакалов, скажет, что он плохо делал свою работу, я лично…

— А можно с ним…

— Убирайтесь! — Валерия Михайловна подошла к нему вплотную, казалось, по привычке с детьми чуть не схватила его за ухо.

Разговор, очевидно подошел к концу.

— Ладно, ладно, — он поднял руки в защитном жесте.

Макс вышел из кабинета и направился к выходу, директриса следовала за ним по пятам, продолжая плеваться оскорблениями.

«И это я еще о найденных не заговорил.»

По коридору пронеслись двое детей, Валерия Михайловна даже крикнуть им ничего не успела.

— А каникулы разве не начались? Что эти дети в школе делают? — раз все уже полетело в тартарары, можно и дожать.

— Летняя школа! — злобно выдохнула директриса. — Доучиваются за прогулы, отсиживают наказания! Уходите!

— И что же, вы держите весь преподавательский состав ради нескольких пятиклассников? — хотя внутри Максим начинал злиться, снаружи его невозмутимости можно было позавидовать.

— С ними занимается психолог! — просто удивительно как громко может рявкать такая маленькая женщина.

— Валерия Михайловна!

Они подошли к пересечению двух коридоров, теперь из дальнего конца одного из них к ним шел охранник, а с другого какой-то мужчина в пиджаке.

— Что-то случилось? — оба очутились рядом практически одновременно.

— Проводите этого! К выходу пожалуйста, и проследите, чтобы территорию школы покинул.

— Я могу вам чем-то помочь? — довольно приятный тенор мужчины в пиджаке вызвал у Макса странное чувство.

В этом человеке определенно была сила, которой большинство людей напрочь лишены, и это приковывало к себе внимание Максима. Заметно за сорок, но не старый, лицо… нет, приятным не назовешь, а на голове прилизанные, но бесформенные волосы, немного тронутые сединой.

— Нет, Александр Анатольевич, — Валерия Михайловна резко отдышалась и снова заговорила спокойно.

Они пропали из виду, а охранник перегородил Максу путь и дал понять дальнейшее направление. Максим на мгновение скинул маску и криво усмехнулся, глядя на охранника сверху вниз.

«Знал бы ты дядя, сколькими способами я могу остановить твое сердце. Забавно: в армии служил ты, а убиваю я.»

— Уже ухожу, — Макс поднял руки, будто сдаваясь.

Самым медленным шагом, на который был способен, он двинулся к выходу, старательно осматриваясь по сторонам. Напротив входа висел большой стенд. Максим искривил траекторию, чем вызвал явное недовольство охранника.

— Да иду я, иду!

Он вперил напряженный взгляд в стенд, увешанный фотографиями персонала с именами. Вот он — Хромых Александр Анатольевич. Психолог, учитель обществознания. Тот самый мужчина в пиджаке.

Макс чуть ли не вприпрыжку выбежал из давящих стен в лето и побежал прочь с территории школы. Через дорогу его ждал фургон.

— Ах, хорошо! У вас тут кондиционер есть, а они экономят походу. — Макс захлопнул дверь фургона и плюхнулся рядом с Никой.

— Ну, как прошло? — спросил Гриша серьезно.

— Плохо, — сообщил Максим — кое-что выяснить все же удалось, но что делать дальше непонятно.

— И что же? — Моника с интересом ждала поворота событий. — Последний пропавший, Миша Крестовоздвиженский, баловался селфхармом. Вообще, все дети занимались с психологом, что вообще-то нормально для детей из неблагополучных семей, но психолог один…

— Думаешь, это он? — Ника нахмурилась.

— Да хз, — пожал плечами Макс, вспоминая темную силу вокруг Александра Анатольевича. — Все это я вытянул клещами и меня оттуда выгнали. Говорить они больше не будут.

— Я их понимаю, — Гриша фыркнул — школьным преподам сегодня проще сесть, чем оппозиционерам на условке.

— Ну не…

— До такой. — С нажимом отрезал Гриша.

— В любом случае, я знаю его в лицо и по имени.

— Неплохо, — Ника уставилась в пустоту болезненно ироничным взглядом — Но вряд ли он с тобой будет говорить.

Максим вздохнул. Он отлично понимал разочарование Ники. Он чуял в каждом ее движении потребность в выражении подавленных инстинктов. Максу было это знакомо. Ужасное чувство. Но он не мог помочь Монике. Что делать дальше было совсем непонятно. Хоть домой с возвращаться. Снова поверженным…

— У меня есть идея, — Гриша напряженно озирался по сторонам, пытаясь маневрировать в пробке, — Но это недешево.

— Деньги у нас есть, — Максим отмахнулся — а раз нет других вариантов, то о нашем бюджете ты все знаешь.

— Отлично! Нам нужен мой ноутбук, быстрый интернет, фотоателье и купить битки.

***

— Ну, как я выгляжу? — Гриша вертелся перед зеркалом в дешевом бежевом костюме. — Лейтенант Кузнецов к вашим услугам.

— И вот за это столько денег… — Макс в сторонке все еще задумчиво вертел липовую ксиву. Единственное Гришино фото с серьезным лицом. — И столько дней непонятно на что…

— И на том спасибо скажи, — отозвался Гриша — у тебя за сдачу от завтрака и несколько дней появляется возможность притвориться сотрудником следственного комитета. Это ли не торжество культуры даркмаркетов?

— Оно самое, но рентабельность у этих чуваков должна быть бешеная. — Максим отшвырнул удостоверение на кровать, снова передавая его таким образом Нике.

— Неважно, — отмахнулся Гриша. — Главное, что я теперь лейтенант юстиции, по крайне мере для тех, кто не может это проверить, в том числе для твоего психолога-юрист.

— Осторожнее с ним. Подозреваю, он умный…

— У меня не твой скилл вранья, но думаю, я справлюсь, — Гриша весело подмигнул ему. — Он детский психолог, а не Кэл Лайтман.

— И даже не Пол Экман, и не лейтенант юстиции, но…

— У тебя волосы короче, чем у меня, может тебе лучше было делать ксиву?! — огрызнулся Гриша.

— Меня они уже знают и помнят. К тому же я… толстоват.

— Ты жирный! — отрезал Гриша.

***

— Лейтенант Кузнецов, следственный комитет. Хотим задать несколько вопросов о пропавшем Мише Крестовоздвиженском.

Максим с Никой сидели в фургоне, напряженно уставившись в экран ноутбука. Из динамиков доносился голос Гриши.

— Так, первую реплику он не запорол, держится убедительно. — Максим нервничал.

— Следственный комитет? Простите, я… можно увидеть ваше удостоверение?

Макс хлопнул себя по лицу и болезненно застонал.

— Он не достал удостоверение! Это провал, мы просто спустили кучу денег на липовую ксиву, которая…

— Да, конечно. — Гриша звучал твердо и довольно убедительно.

Моника закатила глаза. В фургоне было слышно, как он залезает в нагрудный карман за удостоверением.

— Не смотри на меня так, — Макс отнял руки от лица — лгать искусство, уж я знаю.

— Не знаю. — Ника опустила глаза.

— Проходите, проходите. Чай? Кофе? — Макс вслушивался в транслируемую речь директрисы.

— Забавно, чем старше человек, тем больше он заискивает перед представителями власти.

— Тсс! Дай послушать! — зашипел Макс на Монику.

— Нет, спасибо. У меня к вам лично всего несколько коротких вопросов.

— Я думала, что мы уже ответили на все вопросы. Я разговаривала с полицией, с волонтерами, занимающимися поисками пропавших… Не знала, что делом больше не занимается полиция.

— Нам передали дело пару дней назад. Скорее всего мальчик сам убежал и разыскать его маловероятно, но в виду его малого возраста… сами понимаете, мы вынуждены опросить всех по списку.

— Что он несет?! — прошипел Макс. — По какому еще списку? Причем тут… — Ника закрыла ему рот ладонью.

— Со всеми учителями уже беседовали, я не понимаю…

— Таков порядок. — эти слова магическим образом повлияли на директрису. — Вы не знаете, куда он мог пойти?

— Не думаю, что могу вам помочь, — Валерия Михайловна покачала головой. — Его классный руководитель не в городе, как и большая часть класса. Лето, сами понимаете…

— Понимаю. Но у вас же есть какое-то представление о мальчике, так? — Гриша снова вернул себе личину уверенного следователя.

— Школа с первого по одиннадцатый класс, — голос зазвучал приторно. — Более полутора тысяч учеников, в этой сборной солянке…

— Да, я понимаю, — Гриша перебил Валерию Михайловну. — И все-таки. У него были друзья, которые могли бы дать ему приют? Может друзья семьи, дальние родственники?

— Вообще-то… — директриса замялась.

— Дайте угадаю, — Гриша с трудом удержался от того, чтобы закатить глаза, — из неблагополучной семьи, проблемы дома, а значит никаких друзей в школе и, конечно, двоечник? — глаза директрисы еще сильнее забегали, она молчала. — Валерия Михайловна. — Максим мог только тяжело вздыхать, понимая, что Гриша не так плох, как он ожидал. — Вы же понимаете, что мне надо услышать это от вас. Чтобы там ни было, вы должны сообщить это мне. — Директриса тяжко вздохнула.

— Он не был двоечником. Вообще-то, наоборот. У него были хорошие отметки.

Максим выпрямился. Это что-то новенькое. Вот что бывает, когда факты лживы: лживые факты лгут. Это меняет что-то?

— Не был двоечником? Вот как… — пробормотал Гриша. — Тогда почему вы…

— Вообще знаете, — курс партии резко сменился, — вам надо поговорить с нашим школьным психологом, Александром Анатольевичем.

Глупая улыбка исказила постаревшее лицо Валерии Михайловны.

— И как это можно сделать? — Гриша сохранял профессиональный тон.

— Он будет тут завтра, знаете, он замечательный человек, работает летом, занимается с особой группой, дети его просто… — Макс убавил громкость. Бодрое кудахтанье его вгоняло в мигрень и притупляло инстинкты, — … меня тут завтра не будет, уж простите, все на попечении Александра Анатольевича, я дам вам номер!

Из здания школы Гриша вышел победителем; с желтым стикером в руке он на ходу развязал сдавливающий горло галстук и вприпрыжку побежал к фургону.

— Ну знаете ли! Меня много раз арестовывала полиция, теперь понимаю власть ксивы! Надо прикупить резиновых дубинок, — возбужденно говорил он.

Сейчас Максим мог заметить на лице Гриши нехарактерные для него бисеринки пота. Запоздало Макс понял, что Гриша вообще-то отнюдь не был спокоен, и весь этот маскарад дался ему с нервотрепкой.

— Неважно. В итоге у нас его номер, так?

— Так! — Гриша расплылся в улыбке. — Только подумай, неужели так просто притвориться следователем! Искусство лжи, искусство лжи… — они с Моникой насмешливо уставились на него.

***

Тяжело дышать. И вода тяжелая. Надо фильтр поменять. Денег нет. Не важно. Не сейчас.

Он стоял под душем и старательно тер тело руками везде, где мог дотянуться. Он снова прибавил горячую воду и стиснул зубы от боли. Боль нас очищает; боль — это катарсис; лучше боль от горячей воды, чем от того, что он чувствует.

Тяжело дышать. Дышать тяжело. Он стукнул кулаком по скользкой кафельной стене. Больно.

Волосы такие мокрые, такие липкие. Он несколько раз продрал их пальцами, затем еще и еще, изо всех сил растирая кожу головы до боли.

Для мальчика все закончилось. Для него нет. Он слишком слаб, он не может. Просто не может. Снова хрипло выдохнув воздух, мужчина резким движением откинул штору ванной и схватил с раковины бритвенное лезвие. Дыхание зачастило; сердце болезненно стучало о ребра. Мужчина сгорбился и прижал лезвие к запястью. Ему было страшно. Он зажмурил глаза и надавил на лезвие. Секунда, две, три. Он повел лезвие.

«Нет!» — Мужчина с надломленным ревом швырнул лезвие куда подальше. На руке остался неглубокий надрез немногим более сантиметра в длинну. Он не может, просто не может. Трясущимися руками он снял с полки небольшой пластиковый пузырек. Внутри мокрая коричневатая кашица. Щедро зачерпнув самопальный опий на палец, он закинул несколько порций себе под язык.

Мужчина лег на дно ванной и обхватил себя руками, подтягивая колени так, что горячая вода попадала на все его тело. Он заплакал. Горько, противно и просто жалко.

***

Медленный по сравнению с Москвой ритм жизни Нижнего раздражал Максима. Внутри не переставала кипеть. Слабо, тихо, но непрерывно, стоило его мозгу с утра осознать, что он больше не спит, и до того неуловимого момента отключения. А может и в перерыве, но он не помнил.

Снова сидя в фургоне, они слушали Гришу через микрофон. Слушая шаги Гриши, Максим не переставал думать о потраченных на образ следователя деньгах. Под ложечкой сосала крайне неприятная тревожность, какая всегда бывает при попытке смазать карту серого будня. Может, не стоило пытаться? Может, это все закончится крахом всего?

— Войдите. — В кабинете Гришу за столом ждал Александр Анатольевич. Строгое лицо с выдающимися бровями, неестественные губы и жидкие чуть седые волосы.

— Здравствуйте, Александр Анатольевич?

— Я. Прошу, проходите, садитесь.

Грише не понравилось как учитель его пригласил. Учитель держался учтиво, но не униженно; его лицо действительно выражало деловитость, но на стул он указал рукой, при этом глядя на Гришу не мигая.

— Благодарю. У меня к вам пара вопросов.

— Валерия Михайловна меня предупредила. — Он говорил довольно громко, но спокойно, смотрел Грише прямо в глаза. — О Мише Преображенском, как я понимаю? — Гриша кивнул. — Хороший был мальчик, — произнес Александр Анатольевич, со вздохом отводя глаза.

— Как я понимаю, он у вас был на карандаше?

— Что вы имеете в виду? — учитель впился в Гришу взглядом.

— Он был проблемным ребенком? Почему он постоянно ходил к вам? — Гриша чувствовал себя некомфортно. Учитель распространял вокруг себя подавляющую все живое энергетику.

— Психолог нужен не только проблемным…

— Лейтенант юстиции Кузнецов, — Гриша, спохватившись, лихорадочно вынул из кармана удостоверение и протянул его собеседнику.

Александр Анатольевич взял ксиву и внимательно рассмотрел. Спустя секунду он усмехнулся.

— Недавно на этой работе, лейтенант? Только с юрфака? — в голосе Александра Анатольевича слышалось откровенное превосходство.

— Что? Да… — Гриша на рефлексах согласился, плохо понимая, что ему лучше делать.

Александр Анатольевич насмешливо вернул ксиву Грише. Тот облегченно вздохнул.

— Как я говорил, психолог нужен не только проблемным детям, даже полностью стабильным и самодостаточным детям и взрослым бывает нужна помощь и поддержка, и…

— Но, как я понимаю, — перебил Гриша — школьный психолог не может без причины заниматься с каждым ребенком, с каким считает интересным.

Они боролись взглядами.

— Верно, — Александр Анатольевич нарушил молчание. — У Миши действительно были определенные проблемы, но не уверен, что я вправе их обсуждать.

Он скрестил руки на груди.

— Знаю, — Гриша был готов к этому — но ребенок пропал. Я должен быть уверен, понимаете? Нам надо собрать о нем побольше информации, чтобы точно понимать, что он убежал сам, и куда он мог пойти. Были ли у него…

— У него не было друзей в школе, ясно? — грубо остановил Гришу учитель. — Его никто особо не любил.

— А… — Гриша подвис. — А почему? Что с ним… — Александр Анатольевич тряхнул головой.

— С ним все в порядке! — психолог немного повысил голос. — Он был хорошим ребенком. Извините. — Он снова вернулся к нормальному голосу.

— Так, значит, что-то было не в порядке? — Гришу начинала раздражать эта игра в вопросы. Александр Анатольевич всем своим видом показывал, что знает ответ, но не решается говорить. — Слушайте, мне…

— У парня были проблемы с родителями. Серьезные. — Психолог покачал головой.

— Проблемы с родителями? — Гриша нахмурился — Валерия Михайловна сказала, что мальчик был из благополучной семьи…

— Нет. — Александр Анатольевич говорил с нажимом. — Родители не пьющие, при деньгах, все нормально. Только… — Он поморщился, будто сталкиваясь с тараканом в ванной. — Родители, скажем так, завысили планку. — По выражению лица Александра Анатольевича было видно, что он сильно сглаживает углы.

— Вы не могли бы?..

— Грязные подробности? — мужчина горько усмехнулся. — Конечно. Обычная история: ребенок просто не выдерживает всех амбиций родителей. Знаете как это бывает: «четверка — это не пять, мы идем на медаль… в третьем классе» и все в таком роде. Он был милым мальчиком, старался… — Александр Анатольевич уже активно возмущался и жестикулировал. — Дошло уже до того, что заикался и плакал у доски. Если у вас будут дети, лейтенант, дайте им право на ошибку… — психолог отстраненно смотрел в окно. — Его, конечно, не били, но у родителей и так достаточно рычагов давления на своих детей. Полагаю, после одной из истерик он и сбежал, — подытожил Александр Анатольевич.

— Я слышал, — Гриша заговорил после паузы, — Крестовоздвиженский резался. Это правда?

— О, вижу вы все же прочли мои предыдущие показания… — он хохотнул — ведь так? Прочли?

— Да, разумеется, — Гриша снова похолодел.

— А… Ну ладно… — Александр Анатольевич смотрел на него весьма подозрительно.

— Так резался или нет?

— Да, у него были следы на руках, и мы говорили об этом, но разве это имеет значение? — Гриша сглотнул; слишком уж вкрадчиво смотрел на него учитель.

— А он не мог… Пойти в какое-нибудь место, где его не найдут, и совершить самоубийство? — Александр Анатольевич усмехнулся.

— Не думаю, скорее просто сбежал. Вы еще молоды, лейтенант… Вы представляете, какая нужна сила воли, чтобы отнять жизнь у себя самого? А десятилетний мальчик… Сомнительно, лейтенант, очень сомнительно. — Он не мигая смотрел Грише прямо в глаза.

— Ладно, я лично услышал ваше мнение, — Гриша достал из кармана пачку бумажных стикеров и взял со стола психолога ручку — я оставлю вам свой номер, если вдруг все же вспомните что-то важное, позвоните мне. — Он отклеил стикер с цифрами и прилепил его к столу. Подняв взгляд, он обнаружил, что Александр Анатольевич смотрит на него задумчиво и весьма подозрительно.

— Прошу прощения? — Гриша сохранял спокойствие.

— А вы не слишком все же молоды для лейтенанта? Сколько вам лет?

— Двадцать семь, — соврал несчастный «Кузнецов» неубедительно.

— Да… А вам на службе позволяют носить такую прическу? Уж больно волосы длинные…

Гриша поежился. Цепкий взгляд Александра Анатольевича впился в его конский хвост.

— Что? А! Да… Меня никогда не спрашивали. Знаете, мне надо бежать, — Гриша сильно нервничал; на лбу снова выступил пот. — Все, мне пора, не забудьте про номер.

— До свидания, лейтенант, — усмехнулся учитель, когда Гриша в спешке покидал его кабинет.

Максим в фургоне проигнорировал и появление Гриши, и что они тронулись. Он хмуро уставился на дорогу и зелень кругом. Детали воспоминаний немного размылись с годами, но он не мог ничего из этого забыть.

Второй класс, ему семь; он уже не тощий ангел из рекламы киндера, но еще и не толстяк, одежда сидит плотно, но не тесно, волосы взлохмачены, но не спутаны, спина и плечи только начинают сутулиться.

Ровные ряды школьных парт, настолько одинаковых, что в трех можно и заблудиться. Абсолютно никто не хочет тут быть. Включая учительницу. Она сидела за столом: плохо окрашенная блондинка, за пятьдесят, с маленькими торчащими глазками и мужским лицом она напоминала раздавленную жабу.

Максим старался не смотреть на нее, он старался вообще никуда не смотреть и с каким-то трудом поспевать за ее бешеным темпом в записывании слов.

— Слово «ночь»! — она ходила вдоль доски и зачем-то повторяла вслух то, что записывала. — Миронов!

— Ну я. — В задних рядах сидел хамоватого вида мальчик с острым подбородком.

Он весь урок играл под партой с йо-йо и убрал, только когда его вызвали. Глядя на учительницу он нахально улыбался.

— Головка от буя! — весь класс рассмеялся глупым детским смехом, но хулиганистый мальчишка, очевидно, только упивался вниманием. — Разбор слова по составу! Быстро!

— Да я бы разобрал, Светлана Владимировна, но боюсь обратно не собрать! — класс снова заржал.

— А ну тихо! — визгливо квакнула учительница. — Плохо, Миронов. Мацкевич!

Сидящая за одной из передних парт в строгой позе девочка оттарабанила приготовленный заранее ответ без единой запинки.

— Окончание — нулевое, основа слова — все слово, корень слова — «ночь», корень слова — все слово.

— Хорошо…

Максим кривыми буквами записал сказанное в тетрадь, затем, судорожно меняя ручки, подчеркнул морфемы зеленым. Синяя ручка для письма улетела под парту и с оглушительно громким для тихого класса стуком выкатилась в проход.

— Медведев! — жаба резко переключилась на него. — У тебя что, руки отнялись? — класс семилеток уже воспринимал все эти выпады как стэнд-ап и начал смеяться. Максим выдохнул.

— Извините, Светлана Владимировна, ручку уронил…

— Я вижу, что уронил! Медведев, не мешай мне урок вести!

«Ни в коем случае. Можете продолжать унижать второклассников, я вам не помешаю!»

Максим потянулся в проход, чтобы поднять ручку. Он несколько раз протер пальцами грязный линолеум, прежде чем обнаружить, что ручку в руках вертит придурок Миронов, вызывающе смотря на него. Класс под диктовку разобрал записал еще два слова. Максим убийственно посмотрел на одноклассника.

«Я воткну эту ручку ему в глаз! Богом клянусь, воткну эту ручку ему в глаз! Как же меня достал этот придурок!»

— Отдай! — прошептал он одними губами. Весь класс шел далеко вперед, и Макс уже предвидел кучу красных жирных пометок в тетради.

Задира насмешливо пожал плечами и отвернулся к своей тетради. Еще с секунду посверлив Миронова взглядом, он вернулся к записям, взял из пенала другую ручку и продолжил мысленно карать нахального низкорослика.

Через минуту ему в голову прилетел кусочек ластика, оторванного от карандаша. Максим вздрогнул. Бросивший ластик Миронов сдавленно прыснул в локоть. Макс с новой злобой в глазах повернул к нему голову и в этот момент сосед Макса по парте пронес руку у него над головой. Прошло несколько секунд, прежде чем Макс начал отряхивать волосы и понял, что ему на голову высыпали небольшую горсть катышков от ластика. Дрянь легко проваливалась между волосами и запутывалась между ними.

В горле что-то кололо от бешенства. Не особо задумываясь о своих действиях, Максим схватил соседа по парте за предплечье и сжал. Тот недоуменно посмотрел в ответ, будто спрашивая: «Ну и что ты сделаешь?»

Они пялились друг на друга секунд тридцать, но обидчик видимо решил, что они одной комплекции, а значит драка в разных условиях не честна по отношению к нему.

— Светлана Владимировна! Максим меня отвлекает! — крикнул через класс неожиданно высоким голосом детина. Жаба отвернулась от доски к классу.

— Медведев! Тебе, я вижу, все понятно. Ну-ка разбери следующее слово по составу! «Пишущий», вперед.

— Окончание слова «ий», основа слова «пишущ», — голос Максима подрагивал даже при ответе с места — корень «пиш» — «пис»… Максим замялся, вспоминая продолжение разбора и, чтобы разрядить обстановку посмотрел в мелкие жабьи глазки и выдавил из себя улыбку.

— Медведев! — кваканье опять неожиданно повеселело. — Ты что, знакомое слово услышал и тебе сразу так весело стало? — Ее уродливое лицо исказилось в злобной усмешке. Класс покатился со смеху. Максим держал голову прямо, боясь пошевелиться. Голова закружилась, перед глазами поплыло. — Вы вообще замечали, что в учебниках, когда изображают неандертальцев, всегда рисуют мужчин?

Класс не переставал ржать. Смеялись все. И довольно милые и адекватные люди, которые Максима не особо третировали. А внутри Макса полыхали ярость и ненависть.

«Давай, Максим, ответь ей! Ты же знаешь, что прав, что она просто самодовольная сука! Оставайся спокойным и ответь ей, как учила мама, что она не права, объясни почему.» Но он продолжил молчать.

— Думаешь, они и правда просто убежали? — спросила с сомнением Моника.

— Херня! — решительно заявил Гриша. — Тела просто так не исчезают. И уж тем более не появляются.

Максим вытер лицо полотенцем, надел свою футболку и вышел из ванной. Увидеть он ничего не успел, но отчетливо услышал спешный скрип кроватей. Очевидно, Ника только что спешно отлипла от Гриши и пересела на соседнюю кровать.

— Уверен на сто процентов: все двенадцать мальчиков были убиты одним человеком, — опустив взгляд, сказал Максим.

— Ты уверен… — пробормотал Гриша.

— Помните первый класс? — отстраненно спросила Моника. — Вот какой у вас был первый день?

— Смутно, — Максим усмехнулся. — Слезы помню, злоебучий букет роз помню с меня ростом… Помню, потерял книжку с картинками. Про Дона Кихота…

— Я помню как заблудилась в коридоре, — перебила Моника. — Забрела куда-то и разрыдалась. На меня наткнулись какие-то старшеклассники, успокоили и вывели.

— А потом на тебя классуха наорала за то, что пока ты рыдала, пропустила фотосессию! — Гриша в голос заржал.

— Мило.

Максим будто в трансе спустился во двор дома, где они снимали комнату. Уже совсем стемнело. Под деревом был припаркован фургон. Макс не спал в их комнате. Пожаловался на тараканов: устал всю неделю видеть, как Моника с Гришей держатся за руки перед сном и пытаются сдвинуть кровати поближе, когда он засыпает.

Он зажег лампочку на потолке и сел за дорожный стол, достал дневник и ручку. Ему вспомнилось одно воскресное утро из детства.

***

Он зашел в комнату к матери, та чиркала что-то в ежедневнике. Отец поднял его с час назад и уехал на тренировку. Максим сел за непомерную гору домашки. Школа в очередной раз проникла туда, где ее быть не должно.

— Мама, мне помощь нужна.

— Одну секунду.

Она пошла за ним, ласково улыбаясь. Они уселись за его стол для учебы. Мать поморщилась и грубым брезгливым движением отодвинула от себя кучу тетрадей и листов. Большая их часть упала, Макс бросился поднимать. Вернувшись на место, он придвинул к матери тонкую тетрадь по математике, ожидая ее совета.

— Не загораживай мне свет! — процедила она сквозь зубы. Макс нехотя отодвинулся.

Тетрадка была наполовину исписана крупным детским почерком. Мама с некоторой брезгливостью перелистнула несколько страниц, бегло вчитываясь в записи. Максим тем временем показывал на задачку и рассказывал о своей проблеме.

— Это проще, чем ты думаешь, зайка, — мама ласково улыбнулась — давай, где писать можно, я тебе все объясню.

Макс дрожал как осиновый лист. В горле уже непросто щипало — там саднило. Он стиснул зубы, слезы так и просились на лицо.

— Да ну сколько можно тупить-то, а?! — она опять сорвалась на крик. — Мы уже полчаса одну несчастную задачу мучаем! Соберись немножко, мне это что ли надо?!

— Я не понимаю, мама! Ты не помогаешь! — Слезы все-таки потекли. — Я не знаю как понять это, мама, ты просто повторяешь, а не объясняешь!

— Еще раз!.. — лицо матери было перекошено от гнева.

— Нет! — вырвалось у Максима — ты высасываешь из меня силы, я больше не могу!

— Конечно, ты устал! — она говорила с презрительным сарказмом. — Ты же полчаса уже мне тут отчаянно сопротивляешься возможности понять простую тему и двигаться дальше! — Она орала на него, громко и непрерывно орала. — Ты так и будешь сидеть и тратить мои и свои нервы до вечера, потом опять ныть, что ты не успел! Давай, соберись и…

Максим не сдержался и окончательно разрыдался. Сердце болезненно колотилось в груди, горло жгло, тело билось в судорогах. Из носа моментально полились сопли.

— А ну сядь нормально! — истерика Максима смутила и остановила маму, но уже через секунду она разразилась криком будто бы с новой силой. — Хватит! Быстро! Ну ка вытри сопли и соберись! Мне тут с тобой весь день сидеть? Я вообще-то тоже устаю!

Макс не прекращал, просто не мог остановиться. Плакать было уже просто физически больно, лицо чесалось, грудь болела, зрение почти пропало из-за слез.

— Раз! Слышишь меня! Я сказала раз! Два! — крик был просто истошным, у Максима немного зазвенело в ушах. Чувствуя, как слезы только усиливаются, он все же был вынужден неуклюжими медленными движениями сесть в рабочую позу и вытереть лицо рукавом.

Он сжал этот мерзкий комок внутри, сдавил его всеми силами и под неотвратимо повторяющиеся выкрики «Пиши!» продолжил делать задание. Через минуту под очередной рев мамы он снова разрыдался. Резко, без какого-либо предупреждения. Слезы быстро смочили тетрадные листы.

Он видел лишь размытый силуэт орущей матери перед ним. Он продолжал отвечать плачем на крики в свою сторону. Глаза Максима сжались до узких щелочек, из которых лились слезы.

Мамино терпение лопнуло, и она с размаху залепила ему пощечину. Лицо обожгло, и он упал со стула. Картинка перед глазами завертелась, через минуту встала на свои места и мысли снова заработали.

— Почему мне все время нужно силу применять?! Нормальную речь вообще не понимаешь?! Все время ремня надо?!

Максим отчаянно заорал и, сорвавшись с места, бросился на мать. Они сцепились руками, пытаясь вырваться друг у друга, лица обоих были перекошены ненавистью и страхом. На шум прибежал вернувшийся папа. Мама была оперативно отправлена отдыхать.

Отец грубо встряхнул его несколько раз, но от истерики и плача это не помогло. Он несколько минут смотрел на рыдающего Максима и пытался какими-то словами того успокоить и вернуть к урокам, отправить извиниться перед мамой. Истерика так и не остановилась, он тоже обозлился и принялся неистово трясти Максима, болтающегося в его руках как большая кукла.

Максим пнул папу в бедро и, не понимая, что происходит, принялся отбиваться ногами изо всех сил. Через мгновение он снова чуть не отключился от размашистой оплеухи. После этого отец еще поорал на него и разочарованно оставил одного в комнате с открытой дверью.

***

Макс резко проснулся от стука в стекло фургона. Ручка валялась где-то на пустом спальнике. Похоже, он заснул, сидя над дневником. За окном его ждал Гриша. Придя в себя, Максим был вынужден отпереть дверь.

— Сколько времени? — он закрыл лицо руками.

— Пол одиннадцатого. Можешь сходить почистить зубы, но вещи из фургона не вытаскивай. Заедем позавтракать и поехали.

— Чего? Куда? — Макс встряхнулся.

— Звонил этот самый. Сказал, что сомневается, но на всякий случай решил сказать про одно место.

— Надеюсь, не про то, куда обычно ментов посылают? — Максим болезненно тер глаза.

— Практически. Там в лесополосе место, где регулярно то бомжи, то нарики делают себе притон. Говорит, наткнулся на него с группой школьников, когда в турпоход их всех водил, Миша Крестовоздвиженский вполне мог запомнить.

Конец ознакомительного фрагмента.