Графиня поневоле. Ссылка

Аскольд Де Герсо

Графиня Лизавета Апраксина, благодаря провидению ставшая одной из блистательных особ, не успев познать тихой радости семейной жизни, остаётся в Санкт-Петербурге одна. Граф Апраксин отправлен в Сибирь…

Глава 9

На место дуэли они примчались за несколько минут до назначенного времени. Но тем не менее, барон Дагмар и его секундант, как и доктор, о котором позаботился барон, уже были здесь. Они, собравшись в круг, о чём-то совещались или что также вполне вероятно, обсуждали детали предстоящей дуэли. Солнце, перешагнувшее зенит, бросало долгие тени на снегу, вороны громко каркали, нарушая тишину, и, придавая зловещий оттенок. Апраксин, выйдя из кареты, подошёл к компании Дагмара и поприветствовал по всем правилам.

— Господин Апраксин, вы готовы удовлетвориться, в случае, если Дагмар принесёт свои извинения? — ещё раз обратился к нему секундант барона, пытаясь примирить дуэлянтов.

— Только публичное извинение, — отрезал Апраксин.

— Никогда! Стреляемся, — не давая времени секунданту, выкрикнул Дагмар, ничуть не желая, идти ни на какие уступки. В его взгляде Александр приметил неестественный блеск, чего не было в салоне, когда произошла стычка, но не знакомый воздействием на человека галлюциногенных и психотропных веществ, не придал значения.

— Я, разве сказал, что отказываюсь? Кто-нибудь из вас слышал нечто схожее? — подшутил над самоуверенностью и надменностью Дагмара граф.

Секундант барона, отведя его в сторону, о чём-то вполголоса объяснял. Изрядное время пошептавшись, они вернулись обратно, барон имел довольный вид, как если бы всё уже свершилось.

Но шутка не произвела должного эффекта, что объяснялось одним: над сим местом уже зависла тень вестницы смерти. Сей знак легко можно было увидеть в глазах собравшихся. Она незримо витала повсюду, от чего не становилась менее ужасающей.

Напротив, хоть её никто не видел, но каждый ощущал каждой клеточкой своего тела, она бросила свою незримую тень на всё окружающее пространство и те же вороны, казались, её посланниками. Все предпринятые попытки оказались напрасны и не увенчались успехом к огорчению и немалой досаде секундантов.

— В таком случае, выбираем пистолеты и отмеряем расстояние.

Апраксин, прежде чем приступить к самой дуэли, попросил всех присутствующих сохранить в тайне.

Секунданты, соблюдая правила, предложили бросить жребий, определяя право первого выстрела. Но здесь случилась небольшая заминка, поскольку Апраксин не согласился с условиями секундантов, выражая своё пожелание не стремлением на победу, а восстановлением справедливости. И ни одному из присутствующих не удалось переубедить его в обратном. Спутник барона и виконт Штафф, по колено утопая в снегу, начали замерять оговорённые двадцать пять шагов.

Пожелание Александра относительно уступки права первого выстрела Дагмару, немного да приободрило последнего, поскольку его глаза, казались, уже потухшими в ожидании. «Здесь что-то не так», — успел подумать Александр, заметив взгляд соперника, но столь быструю перемену объяснил ситуацией. Апраксин подал шубу Ефремушке и, оставшись в одном камзоле шагнул к отметке, где виконт тщательно утоптал снег на пятачке.

Дагмар, оказавшийся против солнца, долго целился, меняя положение тела, и всё одно оставаясь недовольным, рука его вздрагивала. Он опустил пистолет, но затем вновь поднял и прицелился. Секундант Апраксина сделал замечание барону, но тот лишь отмахнулся. Но замечание, сделанное вовремя, поколебало уверенность барона и всё же сыграло свою роль, и он, повернувшись, выстрелил. Виконта Штаффа объяла непонятная тревога. Он даже упрекнул себя за поспешность, с которой согласился выступить секундантом. «Но, если б не я, он нашёл бы другого», — возразил внутренний голос, противоречить которому не нашлось какого-либо разумного довода.

Апраксин же, уверенный в прочности нагрудника, стоял, не принимая никаких мер, что обычно используют дуэлянты, как то: не прижимал к груди пистолет, защищая сердце от попадания пули. Нарушив бессменное правило любого стрелка, он изначально оказался в проигрышном положении, о чём возможно и догадывался, но уже не в силах был что-либо изменить, но в его пользу играла позиция: солнце светило в спину. Противник, стоящий напротив также не выражал никаких эмоций, что также не играло на пользу барону.

Наконец раздался выстрел и в воздух взметнулось лёгкое белое облачко порохового дыма. Но…

Граф стоял, как если бы ничего и не произошло. Не было наставленного пистолета, не было выстрела. Страх завладел всем существом барона. Такое же чувство страха, наверное, испытывают овцы, ведомые на бойню. Он даже не делал попыток, каким-либо образом скрыть свой страх. Да и страх, что овладевает разумом, всем существом человека, никоим образом не поддаётся контролю, он превыше сознания, как нельзя избежать дождя, будучи в чистом поле, что грозиться разразиться с минуты на минуту. Если не видно было дрожи, то сие легко объяснить оцепенением, охватившим Дагмара после неудачного выстрела.

Перед его взором проносились картины кутежей, где он блистал, лица дам выступали откуда-то из глубины сознания, слащаво улыбаясь, возникали самые разные картины, возникали словно вспышки света и вновь погружались в темноту, что некогда окружало его и, что грозило навсегда исчезнуть. Злило даже, что течение жизни нисколько не отразится в окружающем мире с его отсутствием, как если бы он ничего не значил. Что он мог значить, он не додумал, увидев нацеленный на него пистолет.

— Ваше Сиятельство, ваш выстрел, — бросил виконт, как если бы стоял на плацу, а солдаты тренируются в стрельбе по мишеням.

— Да, я знаю, — коротко ответил Александр Штаффу. В этот момент, в памяти Александра возникли слова о том, что Дагмар лихой стрелок, но тем не менее, он стоит живой. Чувства злости по отношению к Дагмару также не было, было чувство досады за оскорбление и презрение, как к человеку, который позволил себе дерзость к его супруге, а после и к нему. К тому прибавилась мысль, что буквально минуту назад, барон безо всякого сожаления убил бы его, будь он немного, но смелее и вот это и сыграло главную роль в последующем действии графа.

Апраксин, соблюдая этикет, поднял пистолет и, почти не целясь, выстрелил. В ту же минуту барон упал, как подкошенный. Секунданты вначале восприняли его падение результатом страха, но вот секундант барона, первым подбежавший к барону, обернулся и, глядя на Апраксина, процедил сквозь зубы:

— Убийца! Хладнокровный убийца!

В глазах секунданта сверкала злоба на графа, как если бы Апраксин выстрелил, не соблюдая правила, установленные для дуэлей, а из обычной шалости, от желания хоть чем-то занять себя, что было совсем не так. Будь воля секунданта и заряженный пистолет под рукой, он неминуемо невзирая ни на что разрядил бы его в Александра, но не было пистолетов. И секунданту оставалось всего и только, что скрежетать зубами, исходя злобой на всех и вся. И начхать он хотел на условности, принятые в обществе и на то, что Дагмар сам принял решение, никем не понуждаемый.

К Дагмару уже спешил доктор, проклиная тот миг, когда он согласился присутствовать на этой дуэли, когда он мог в спокойной обстановке отдохнуть или оказать помощь действительно нуждающемуся в его присутствии, чья помощь едва ли могла потребоваться холодеющему барону, когда Александр Апраксин, приняв шубу из рук Ефремушки, приказал ему:

— Поехали

— Ваше Сиятельство, а как же он? — заикнулся Ефремушка, впервые присутствовавший на подобном зрелище.

— Что он? Это уже меня не касается, а тебя, Ефремушка, тем паче. И о том, во дворце никому ни слова. Понял?

— Разумеется понял, Ваше Сиятельство.

А что Ефремушке? Он всего лишь кучер, да управляющий у барина. Барину лучше знать, как поступить в том или ином случае, его же дело выполнять порученное. Вот и вся недолга.

Ефремушка взобрался на облучок и, дождавшись, когда барин крикнет: поехали! дёрнул за вожжи, и, управляя лошадьми, он не переставал думать о глупой гибели барона. «Что стоило ему согласиться? Или всё же он был уверен, что барин промахнётся?» — мысли копошились в голове Ефремушки, хотя ему-то какая нужда, останься барон жив или нет.

И всё же жаль было ему молодого человека, так глупо оборвавшего жизнь в самом расцвете, едва успев вкусить все прелести жизни. Или же на этой земле всё совершается по воле чьей-то незримой длани? Встречный ветер трепал волчью шапку Ефремушки, стремясь сорвать, лез под тулуп, но погружённый в свои думы, он ничего не замечал, кроме дороги…